Текст книги "Собственность Шерхана"

Глава 5.

Лиза.

Отмытая ночью кошка поутру оказалась такой белой, что моя темная комнатушка казалась наряднее и светлее.

– Снежинкой будешь, – тут же решила я.

Ночью мне Шерхан снился. Как будто стоял за окном, что вовсе удивительно – я живу на втором этаже барачной двухэтажки, и на меня смотрел. И я хотела прочь от него бежать, да только сил нет, ноги не слушаются, и под гипнозом его взгляда поневоле делала шаг за шагом вперед, к нему…

Сейчас к окошку я подошла с опаской – но там пусто. Конец сентября, дождь моросит, скоро холодно совсем станет, а у меня окно щелястое… Вот о чем нужно думать, а не о мужчине, который разрушил всю мою жизнь.

Людка не звала меня пить чай, и скоро я поняла, почему. Она спала в коридоре, перегородив мне путь в ванную. Работать она работала, но в выходные дни давала себе воли и ни в чем себя не ограничивала.

– Люда, – попросила я. – Пусти меня в ванную.

– Не страдай херней, – чётко сказала Люда, перевернулась на другой бок и дальше уснула.

Умываться пришлось на кухне. Я сидела и смотрела газету с объявлениями о работе, мой телефон интернет не тянул, да и не очень я и разбиралась в мировой сети – бабушка считала, что молодой девушке это не нужно, а сейчас и научить некому. Уже поняла давно, что без документов можно устроиться только на самую черную и низкооплачиваемую работу, вздохнула, перелистнула страничку, и тут Снежинка заорала. Не закричала, а именно заорала, протяжно, низко. А она все утро себя вела странно – бегала по комнате, словно спрятаться хотела.

Я, придерживая свой живот, бросилась к ней. Кошка забилась под старое продавленное кресло на высоких ножках, и дышит тяжело.

– Прямо так сразу и рожать, – испугалась я. – Что же ты…

И Людка пьяная спит, и помочь некому. Принесла свое полотенце, подложила под кошку, погладила её тихонько по спине, поймала измученный взгляд жёлтых глаз.

– Женщина должна быть сильной, – сказала я кошке. – Меня так бабушка учила. Вот я пытаюсь, и ты давай тоже будь.

Она очень старалась. К обеду родила четырёх котят, похоже, всех, что были. Вылизывала их и мелко тряслась от усталости. Покачиваясь со сна и алкоголя, в комнату вошла Людка.

–Родила твоя приблуда? – спросила, обдав запахом алкоголя. – Что же ты ревешь тогда, радость же?

– Три котёнка погибло, – глухо сказала я. – А кошка никак не поймёт этого…

– А как поймёт, так сожрёт, – заключила соседка. – у них так положено. Дай, я во дворе их закопаю…

Унесла. Кошка кружила по комнате, искала, потом пошла к оставшемуся ребёнку, рядом легла.

А я глядя на них поняла многое. Первое – как этой кошке мне никто не поможет. А ещё мне нужны деньги. Чтобы не быть такой же вот безнадёжно слабой, когда придет время рожать. Я ещё не умею любить ребёнка, который во мне, не научилась. Я едва свыклась с тем, что рожать придётся от врага своей семьи. Но…я не хотела, чтобы он родился такой вот беспомощный, пищал, открывая ротик, и потом умер.

Значит мне нужна работа. Решительно вернулась на кухню, открыла свою газету и ткнула пальцем в первое попавшееся объявление. Читаю – ночному клубу «КАБАРЕ» требуются официантки, уборщицы, работницы кухни… Туда и пойду, сразу, не откладывая, только душ приму.

– Я устраиваться, – тихонько пискнула я охране.

Дюжий дядька мне кивнул, и я вошла внутрь. Заведение открывается только вечером, поэтому сейчас здесь рабочая, знакомая мне уже кутерьма.

– Уборщицей? – спросила меня женщина, после того, как я отстояла короткую очередь соискателей.

– Кем угодно, – сказала я.

Посмотрела презрительно на меня, наверное, и спрятанный под плащом живот разглядела.

– Трудовую давай и медкнижку, – сказала она.

– У меня их нет…

Здесь не было Шерхана, на которого я могла бы сослаться и меня не приняли, жаль, зарплата тут хорошая, в этом я уже разбиралась. Иду по длинному служебному коридору и слезы глотаю. И слышу вдруг – поют. Я так не пела давно… Иду на голос. Это, наверное, комната для репетиций, сцена небольшая, длинный зал, несколько стульев. Тоже небольшая очередь – на работу устраиваться.

– Ты бы член изо рта достала, прежде чем петь, – сказал высокий мужчина очередной певичке. – Слазь давай со сцены, следующая… Все не то!

У дверей стоит девушка молодая, наверное, организатор прослушивания, недовольна, руки на груди скрестила.

– Я могу спеть, – тихо сказала я ей. – Я с пяти лет пою.

– Набор на прослушивание уже закончен, – ответила она не глядя.

И так мне обидно стало. Что из-за равнодушных людей мы с маленьким можем погибнуть. Я же не денег прошу – просто работы, и работать буду на совесть. И я сделала невероятно смелое для себя – запела. Громко. Не поняла даже со страху, что пою, первое что в голову пришло, а когда поняла, поздно уже было тормозить.

– В юном месяце апреле, – выводила звонко я, и все разом замолчали, – в старом парке тает снег. И крылатые качели начинают свой разбег…

Мужчина у сцены обернулся и я испуганно заткнулась.

– Чего замолчала? – спросил он. – Давай на сцену лезь, микрофон возьми, посмотрим, на что способна…

Я полезла. И запела – терять мне нечего. Глаза зажмурила и пою. Петь это хорошо, петь я люблю, позволяешь голосу лететь на волю, преодолевая любые ноты, и как будто легче на душе становится.

Так я внезапно устроилась на работу. Хозяина заведения звали Чабашев Давид, он просто потащил меня в отдел кадров, чуть не за шкирку, как нашкодившего ребёнка.

– Эту мне оформи, – бросил он.

– Она приходила уже, у неё документов нет.

– Так нарисуй их сама! – раздражённо бросил Давид.

Выступать сказали уже завтра. Мне – страшно. Пустили в комнату с нарядами, велели выбирать, а у меня одна мысль – живот спрятать. Та девушка, организатор, со мной.

– Беременная? – догадалась она.

– Да…

– Сейчас мы твоё пузо спрячем… Чабаш если решил что, уже не отступится, петь теперь будешь даже если на сцене рожать решишь.

Самый страшный – первый раз. Меня так трясло, что Людка порывалась налить мне водки.

– Ты что? – испугалась я. – Я же беременная!

– Для нервов, – икнула Людка, ещё не вышедшая из запоя.

– Валерьянки лучше дай.

Наверное, все первые столики ресторана, входящего в большой развлекательный комплекс, весь вечер сидели и просто дышали этой валерьянкой – столько я её выпила. Зато выступила. Страшнее всего это на сцену выйти и начать, а петь уже не страшно. А ещё главное – не петь про качели и прочую лабуду, это мне уже Чабашев сказал.

Через неделю после того, как я устроилась, ночью ударили первые морозы. Моя коммуналка от центра недалеко, хожу я пешком, даже хорошо перед сном, но сегодня – скользко. Машину, выезжающую из ворот за ночным клубом я заметила слишком поздно, попыталась рвануть в сторону, но с животом непросто… Упала прямо под колеса, благо затормозить успел.

– Живая? – спросил Чабашев, выходя из машины. – Пузо цело?

– Живая, – ответила я, поднимаясь с его помощью. – Целое, спасибо. Извините, что я так неловко…

Он замолчал. Смотрит на меня в упор, словно думает о чем-то важном.

– Как зовут тебя, говоришь?

– Лиза, – послушно говорю. – Лиза Иванова.

– Иванова, – хмыкнул он. – Залазь, Иванова, в машину, довезу до дома.

Я думала, он просто высадит меня у подъезда, но он поднимается со мной. В квартире пахнет алкоголем, на кухне спит пьяная Людка. У меня нет привычки стесняться своих друзей, какими бы они не были, но перед начальством неловко.

– Нельзя так жить, – назидательно говорит Чабашев. – Я у себя целый этаж купил, четыре квартиры….хочу хоромы отгрохать, да все лень. Давай-ка, Иванова, собирай манатки и ко мне едь, один хер три квартиры пустые стоят.

Глава 6.

Шерхан.

В чужой город заехали ночью.

Темень, дождь льет, ни черта не видно, хоть глаз выколи.

Ехали на двух машинах, Анвар уговорил не рисковать и взять с собой бойцов. Никто нашего визита здесь не ждал, но на теплый прием рассчитывать не стоило, тем более ехал я за своим.

А Чабаш просто так делиться не будет. Он, сука, тот ещё гондон.

Всю дорогу душила ярость, дикая, необузданная. Кровь кипела. Зверь внутри меня жаждал возмездия.

Я столько сил положил на поиски Белоснежки, а она все это время путалась с моим врагом. Вот почему я найти ее не мог: под защитой Чабаша это было неудивительно. Прятал он мою девчонку, гнида.

Закрыл глаза.

Снова захотелось выпить, алкоголь глушил чувства. Но теперь мне требовался ясный и чистый ум, потому к выпивке больше не притрагивался. Нельзя было расслабляться.

Вспомнил, как полгода назад валялся на больничной койке. Вроде и ранение было – несерьёзное, бок заштопали, но начался сепсис. И пока я на больничной койке валялся, истыканный системами, моя невинная полотерка с Чабашем мутила.

Я на ноги с трудом вставал, заново ходить учился. На палку опирался, и от бессилия собственного орал во всю глотку, срывая голос. Ненавидел ее.

А она развлекалась, дрянь. Снова накатила волна гнева.

Трахалась с ним? С кем-то другим? Даже от мыслей о том, что ее мог касаться чужой мужчина, хотелось вытащить пистолет из наплечной кобуры и выпустить ему мозги из своего "Макара".

Теперь я знал адрес, по которому жила моя Белоснежка. Знал, где она работает. В "Кабаре", – у Чабаша под крылом. Пошла протоптанной дорогой, дрянь…

К клубу подъехали за полночь. Соваться туда было плохой идеей.

В самое логово, к серьезному человеку, но я туда собирался ввалиться с одного пинка. Не мог тянуть больше, все, баста.

И так полгода прождал этого дня, да только чувства оставались все такими же. Острыми. Ядовитыми. Отправляли, разъедали изнутри.

К "Кабаре" подъехали к часу ночи. Не стал откладывать на завтра.

Мне нужно было заглянуть в лицо этой маленькой княжне, которая всю душу мне вывернула. Узнать хотел, спросить: каково было меня предавать? Когда с Шамилем спуталась, до того, как в мой дом попала, или после? И про дядьку все это – обман был? Зачем тогда флешку мне подсунула?

Шамиль был мертв, с него не спросишь. А если б остался жив – я бы ему мозги по новой выпустил, предателю. Вяземский скорее подохнет, чем правду расскажет, а может, от боли, у него и вовсе крыша поехала. Бред нес, я с этим псом даже разговаривать не стал.

Я схватился за ручку автомобиля. Нужно было идти. Вон вывеска  «Кабаре» огнями сверкает, так и манит.

– Имран, оставь оружие. На входе рамки, обшмонают и не пустят.

Анвар был прав.  Но пистолет холодил руку, успокаивал приятной тяжестью. Я подкинул "Макар" несколько раз в руках, а потом в бардачок закинул.

– Здесь сидите, – велел бойцам. Анвар собрался было возразить, но его оборвал, – непонятное что-то сказал? С прицепом меня точно не пустят.

На фейсконтроле местные пацаны разглядывали чересчур пристально. Ещё бы, даг, рожа небритая, а до этого неделю бухал. Но костюм дорогой, часы, мобила – и меня пропустили.

Я не знал, где Белоснежку искать. Но все равно найду, никуда не денется. По сторонам глянул, не видно ли уборщиц. Вдруг, Лиза и здесь в полотерках? Кем-то же ходит сюда работать. Или повысили уже?

Спустился вниз, в большой зал. Свет приглушённый, народу дохрена. И где ее тут разглядеть?

Подошёл к бару, чувствуя, как настроение с каждой минутой моего здесь пребывания все хуже и хуже становится.

– Виски, – щёлкнул бармену, а потом вспомнил. Не пью же больше. Твою мать. Поморщился, – не, давай спрайт.

Сделал глоток, разворачиваясь к сцене,  и чуть не подавился. Там Белоснежка стояла. Платье темное, длинное, волосы короткие. Обрезала. Поет, за микрофон держится, глаза прикрыты. От лица взглядом вниз скользнул. Кровь к лицу мигом прилила.

– Сука, – живота не было видно. Значит, сделала все-таки от меня аборт. Побежала под нож к врачу, дрянь, чтобы не рожать от Шерхана. Чтобы не пачкать свой грёбаный княжеский род моей аварской кровью.

Перед глазами – пелена, ничего не вижу, только ее на сцене. А она выводит свои песни, и кроме высокого девчачьего голоса будто ничего не осталось.

Я шел на него вперёд, расталкивал попадающих под руку людей. Как ты смогла, Белоснежка, как посмела со мной – вот так? Предательница. И снова больно стало – нет, уже не шрамы, что Вяземские оставили, внутри. В душе саднило.

До сцены совсем немного осталось, но мне на плечо тяжёлая ладонь опустилась, заставляя остановиться:

– Притормози, уважаемый.

Развернулся, с разворота короткий хук – вот тебе, мля, уважаемый. За одним охранником второй подтянулся, но даже вдвоем со мной – не справится. Я был как зверь. Загнанный, а оттого опасный. Получил под дых, пропустив один из ударов, но вывести из строя не сумели, второму засадил в пах. Жаль, "макар" в машине остался, я бы тут всех положил.

А Белоснежка пела. Не слышала, не видела – оттащили меня, твари, подальше от сцены, скрутили. Тащили меня вчетвером, словно животное. Я успел оглянуться, бросить последний взгляд на сцену – Белоснежка повернулась боком, и я увидел. Все еще беременна.

Она все еще носила у себя под сердцем моего ребенка. А значит, отсюда, из этого города гребаного, без нее я не уеду.

Снова взял себя в руки. Теперь, когда была цель, требовалась засунуть эмоции куда подальше.

– Пацаны, все хорош, перебрал. Больше не буду, кому отстегнуть за причиненные неприятности?

В дорогом заведении с дорогими людьми конфликты решались по-свойски. Не думаю, что каждый холуй здесь знал, что я – Шерхан. Охрана глядела настороженно, но больше меня не крутили. Я из лопатника купюры вытащил и ближайшему секьюрити в карман пиджака засунул.

– Все, замяли? Достаточно? Я пойду, воздухом подышу.

Достал на ходу пачку сигарет, тряхнул – после потасовки переломались все. Курить хотелось до жути. Смял пачку, выкинул в урну, и к машине пошел. Чувствовал, что вслед мне смотрят еще. Сколько времени до того, как Чабашу доложат о моем визите?  Здесь ловить нечего, значит, надо к Белоснежке домой ехать и там ее выцеплять.

– Ну, что? – Анвар все это время двигатель не глушил, и пистолет наготове держал, – там она?

– Там, – кивнул, – певичкой устроилась… Едем к ней домой. Там будем выцеплять. Здесь охраны дохрена…

Внутри все от предвкушения замирало. Я в азарт вошел – все, ловушка захлопнется скоро, попадет полотерка обратно в мои объятия. Уж я-то с ней по душам поговорю.

К ее дому подъехали, я на улицу вышел, оглядываясь. Халупа халупой, старый, покосившийся барак. Открыл подъезд, завоняло мочой и кошками. Поднялся на второй этаж, дверь на хлипких петлях. Хватило одного удара, чтобы она открылась.

Зашел внутрь. Коммуналка, видимо, длинный коридор упирался в кухню. Пошел на голоса, руку с пистолетом вниз опустил. Как тут жить можно было? Нищета, полы под ногами скрипят, дом того гляди и развалится. Не удивлюсь, если еще и толчок уличный.

На кухне застал отличную картину. Баба без возраста сидела на коленях у мужика, по внешности на армянина похож. На столе облезлая скатерть, поверх – бутылка с водкой, на самом дне осталось, две стопки, закуска.

– Ты кто? – окинула меня мутным взглядом баба.

– Где Лиза?

– Лиза, – икнула она, – уехала твоя Лиза к принцу из сказки. Опоздал, басурманин.

Глава 7.

Лиза.

Сердце пропустило удар, почти до боли сжался живот. Малыш внутри затаился в страхе, а потом забился, упираясь в меня руками и ногами – ему не нравилось, когда так тесно.

Я велела себе дышать во что бы то ни стало. А ещё – петь. Петь – самое главное, мой голос давал деньги и мне, и моему нерожденному ещё ребёнку. Последний куплет. Припев повторить два раза – кто придумал такие длинные припевы? А потом спуститься со сцены, у меня небольшой перерыв. Обычно в это время я просто отдыхаю, пью воду, а сейчас…

– Мужчина такой темноволосый, – торопливо сказала я начальнику охраны. – Несколько минут назад вывели из зала, вы знаете, кто это?

Мужчина посмотрел на меня, как на дурочку.

– Если бы я знал всех местных алкашей… В коридоре подожди.

Никаких алкашей в это заведение не пускали, а если и пускали, то таких богатых, что сами им в попы дули и пылинки сдували. А я…я увидела мельком только, но почему-то почти уверена была – это Шерхан.

И страшно так стало. Вспомнились дни, проведённые с дядей. Бесконечная, выматывающая гонка на автомобиле, из города в город, без ночевок и остановок – и слава богу, он не трогал меня, спешил. Но его слова…

– Думаешь, нужна ему? – смеялся он, а в салоне машины пахло алкоголем и немытым мужским телом, меня тошнило ужасно, часто так, я все боялась, что он догадается, что я беременна, и уничтожит и моё дитя, и меня. – Да он ненавидит нас. Весь наш род, деточка. Ты бы видела его радость, когда он убил твоих родителей… А ведь мать твоя у меня на руках умерла, все просила позаботиться о тебе… Дяденька позаботится. А ебарь твой, никакой он не тигр, шакал, распечатал девочку, просто назло… Он попользовался тобой и все.

Сотни слов и все об одном. Каждое из них прожгло дырочку в моей душе, и теперь она словно решето. И сейчас…мне страшно. Я не знаю, кого больше боюсь, дяди или Шерхана и почти уверена, начальник охраны не договаривает мне. Лжет. Я слышу, что он кому-то звонит, но слов не разобрать. Потом выходит ко мне.

– Постоянный клиент это, Витька Череп, иди, птичка, пой. Не волнуйся из-за ерунды.

Я почти поверила в то, что это какой-то Витька. Отработала, вернулась домой. Точнее, меня довезли – Давид дал мне водителя. Сказал – чтобы не задавили нигде. Его забота меня пугала, я успела чётко понять – за все в этой жизни платить приходится.

Квартира была огромной и почти пустой – только спальня и кухня обставлены, в остальных комнатах пусто и голая штукатурка на стенах, похоже и правда скоро ремонт. В дверях меня встретила Снежинка.

– Что, моя хорошая? – заботливо спросила я.

Она потерлась мне об ноги и повела к корзинке, в которой спал единственный выживший котенок. Бледно-рыжий, такой слабый, что не пищал даже, только спал все время.

Всю ночь мне Шерхан снился. Во сне говорил, что я отняла у него кое-что. Его ребёнка. И ребёнка надо вернуть. Проснулась – живот снова тугой и твёрдый, надо к врачу… Я, которая ещё недавно хотела с моста прыгнуть, с тревогой прислушивалась к своим ощущениям.

Снежинка снова волновалась. Я взяла котёнка на руки – головка безжизненно повисла, но сердечко билось, и маленькой бок неровно вздымался.

– Я его спасу, – обещала я кошке.

Завернула в полотенце кото-ребенка, быстро оделась, заспешила на улицу. Тут надо сказать – дом охранялся капитально. Внизу охранник и камеры, и тут, наверху, при входе на этаж Чабашева крепкая стальная дверь и свой охранник. Он всегда меня без проблем пропускал.

– Куда? – спросил он меня.

– К ветеринару, – ответила я послушно. – Котенок слабенький, мне кажется, он умирает.

– Не было никаких распоряжений, идите к себе.

И…и все. Как я не умоляла, дверь мне не открыли. Сам же Чабашев приехал только к вечеру. Вошёл ко мне, я на полу сижу, кулёк с котёнком на руках баюкаю.

– Ты чего это, – хмыкнул он. – Иванова Лиза, попу морозишь?

– Я пленница тут, – мой голос звучит гулко и глухо. – Меня не выпустили просто и из-за этого котенок умер. Последний котенок Снежинки. Теперь она бегает и ищет его, а я не знаю, что делать.

Снежинка волновалась. Я не показала ей крошечное рыжее тельце. Я не знала, как будет правильно. Я вдруг представила себя на её месте и мне стало до боли жаль эту тощую кошку, что металась по огромной квартире не в силах отыскать свое дитя.

– Ну, прости, – легко сказал Чабашев. – Виноват, сглупил, не сказал охране, а без моего разрешения они ничего не делают.

– Ваши извинения не вернут котёнка.

Чабашев внимательно смотрел на меня сверху вниз. Я совершенно не могла его понять. Он…казался добрым. А глаза холодные. Меня взял на работу, приютил. Кажется – добрый. А сам…я видела, как он ударил официантку за то, что она пролила вино гостю на брюки. У Чабашева было две стороны, и я подсознательно его боялась, а ещё думала – что ему от меня нужно?

– Вот же блядь, – выругался Чабашев и ушёл хлопнув дверью.

Я вздрогнула. Отсутствовал он недолго, вернулся уже через двадцать минут. И на вытянутых руках брезгливо, за шкирку держит котёнка. Маленький, чёрный, глаза закрытые ещё, недовольно извивается и пищит.

– Где вы его взяли? – изумилась я.

– На складах кошка окотилась три дня назад, там шестеро, сама столько не выкормит. Держи, мамаша.

На пол котёнка положил. Слепыш головой крутит и плачет. Снежинка опасливо подошла к нему, обнюхала, а потом жалобно на меня смотрит, не зная, что делать. Её-то котенок другой был, да и пах иначе… А этот чёрный и шумный такой.

– Чужих детей не бывает, – тихо сказала я ей.

Она словно поняла меня, подхватила котенка осторожно зубами и понесла в корзинку. Потом долго вылизывала, урчала, а мелкий черныш с удовольствием сосал сиську, и все равно ему было, что эта мама иначе пахнет…

Я долго ими любовалась, спохватилась, когда поняла, что Чабашева нет в квартире, ушёл молча. У меня в руках все ещё кулёк с котёнком. Надо его похоронить. В кладовке есть совочек, крошечную могилку им я вырыть смогу. Вышла из квартиры, остановилась у злосчастной двери, охранник глаза отвёл.

– И теперь нельзя? – со слезами спросила я.

– Не было распоряжений…