Текст книги "Собственность Шерхана"

Глава 8.

Лиза.

Чабашева так и не было. Кулёк я убрала подальше, чтобы Снежинка не нашла погибшего от людского равнодушия малыша. Но кошка всецело была занята своим подкидышем и на меня внимания почти не обращала.

Я не знала точно, сколько времени, но нужно было собираться на работу. Я умылась, расчесала волосы – все ещё трудно было привыкнуть к тому, что они короткие. От неровной стрижки волосы топорщились, я пригладила их мокрой рукой.

Платье у меня было одно – черное, трапецией. Оно почти скрывало живот, который в последнее время стал расти не по дням, а по часам. Ребенок во мне набирал вес и сил, и удары его становились все чувствительнее.

Я коснулась живота рукой:

– Я позабочусь о тебе.

Никто за мной не приходил. За окном стемнело давно, в это время я уже к выступлению должна была готовиться, но про меня забыли точно.

Я подошла к большому окну, выглянула: вокруг деревья, а вдали машины едут, фонари зажглись, снова дождь затянул. Осень…

Снова нужно было думать о теплой одежде, на мой живот ничего уже не лезло, куртка не застегивались.

А для этого – только бы из дома выйти. Я зажмурилась сильно-сильно и о бабушке подумала. Почему ты не научила меня быть сильнее? Кому сейчас нужно умение вышивать? Стало горько, но слезы я сдержала. Разве слезами делу поможешь? Только дитя в животе напугаешь…

Дверь хлопнула. Чабашев пришел. Встал в коридоре, на волосах и пальто – капли дождя. Смотрит на меня, внимательно, аж до жути. Я снова живот рукой обхватила, чувствуя себя перед ним абсолютно беззащитной. Так хотелось спросить – вы же меня не обидите? Но я уже знала, что люди не всегда свои обещания сдерживают. Дядя защищать обещал. Шерхан – тоже…

– Поехали, Иванова Лиза.

А у меня сердце удары пропустило. Я вот так сразу поняла – не на работу он меня хочет отвезти.

Чабашев все понял по выражению моего лица.

– Не бойся. Переедем в квартиру с хорошим ремонтом. Негоже беременную девочку в таких условиях держать.

– Спасибо, – тихо ответила, – вы и так для меня много делаете. Мне и здесь хорошо…

Казалось, он меня не слышит даже. Лицо у него было приятное, в волосах седина появилась. Ему лет сорок было, а может, больше, и между нами пропасть – и в годах, и во всем остальном.

– Пять минут вещи собрать хватит?

Вот и все, мои возражения мимо прошли. Он хозяин, это его дом. Я вспомнила, что воспитанная девушка, кивнула и вещи пошла собирать. Их не так много оказалось, в два пакета уместились. Посмотрела на Снежинку, лежавшую в корзинке – та снова младенца кошачьего вылизывала, как не устаёт?

Чабашев мой взгляд поймал.

– Их потом заберём. Поехали.

Пакеты он у меня забрал, и смотрелось это очень странно. Высокий, на две головы почти меня выше, в дорогой стильной одежды по фигуре. А в руках – два пестрых ярких пакета, набитые одеждой, тапочки в одном из уголка выглядывают. В старой квартире полы холодные были, и ноги мёрзли…

С нами была охрана. Я шмыгнула в машину, на заднее сидение. Пристегнулась ремнем, аккуратно огибая живот. Малыш затих, прислушиваясь.

Чабашев сел рядом, от него пахло сигаретами и мужским одеколоном. К счастью, от запахов теперь меня уже не тошнило.

– Где твои документы, Лиза?

Он разглядывал меня, а я чувствовала себя очень неуютно. Хотелось вжаться в спинку сидения, чтобы подальше от него быть. Шерхан тоже пугал, но рядом с ним было и страшно, и хорошо одновременно. А Чабашев просто пугал, хотя даже пальцем меня не обидел…

– Потеряла.

Врать я не любила и не умела. Но в последнее время приходилось часто. Сказала неправду и покраснела, выдав себя с головой.

Он мне не поверил, да и кто поверил бы? Когда только от дяди сбежала, у меня были ещё деньги, немного – я смогла стянуть их из дядькиного бумажника, вся трясясь от страха. Но иначе – мне бы не выжить никак.

Первое, что я решила, что мне нужно документы на эти деньги купить. Чтобы никто не нашел, если я буду жить под чужим именем.

И случай представился скоро: я на автобусном вокзале стояла, смотрела, сколько стоят билеты. К себе прижимала кошелек, до потери памяти боясь, что его стащат. Видимо, выглядела я странно, и ко мне подошёл мужчина. Полный, губы толстые, неприятные, как пельмешки.

Я на него с опаской взглянула, ожидая от каждого незнакомого человека гадостей.

– Проблемы? – поинтересовался, а я так перепугалась, головой из стороны в сторону замотала. Мужчина хмыкнул только:

– Могу помочь. Под залог телефоны беру, золото, – потом, окинув взглядом с ног до головы, добавил, – с документами могу помочь.

Я отказалась, сказала, что не надо ничего. Он отошёл, но далеко уходить не стал. А я от одного окошка к другому переместилась, знала, что он на меня смотрит и нервничала сильнее.

А потом увидела полицейских. Они документы проверяли у парня, уснувшего на лавке. Если ко мне подойдут – то все, конец…

Отчаянье придало решимости, я заметила, куда свернул тот мужчина, что помощь предлагал, и пошла за ним следом.

Он курил на улице, заметил меня и снова усмехнулся:

– Надумала?

– Мне паспорт нужен.

– Паспорт, говоришь, – протянул он, а потом цену назвал. Такую, что у меня уши загорелись. Это была как раз та сумма, что я у дяди стащила, но если документы будут, тогда я и на работу смогу устроиться, заработать ещё…

– Давай решайся быстрее. Предложение пять минут действует, – поторопил, – надо или нет?

– Надо.

– Ну идём тогда, вон там офис мой. Бабки только заранее давай, – и протянул ладонь. Пальцы у него тоже были короткие, пухлые. Неприятные.

Я отдала деньги, выбора-то не осталось. Мы дошли до неприметного двухэтажного дома, вывески на дверях не было.

– Здесь жди, сейчас спущусь. Какое имя хочешь?

– Лиза… А фамилию любую.

– Ну, Лиза так Лиза, – кивнул он, улыбнувшись, дёрнул ручку двери и скрылся.

Естественно, документов никаких я не увидела. Ждала, пока в туалет не захотелось, а отойти боялась. Вдруг, он выйдет, а меня тут нет. Когда совсем невмоготу стало, зашла в подъезд, он был проходным, с другой стороны – оживленная улица. А сам дом нежилой, никаких фирм там не было.

Так я осталась без документов и денег. Паспорта у меня с тех пор так и не появилось, но не рассказывать же об этом Чабашеву.

Машина ехала, скорость большая, дождь за окном все лил. Чабашев на меня не глядел, занят был телефонным разговором.

Я не вслушивалась, откинулась назад, чувствуя, как ноет уставшая поясница.

И в этот момент прозвучал оглушительный взрыв. Я сначала даже не поняла, что это было, наша машина затормозила резко, а потом пошла юзом. Все внутри от страха сжалось, я держалась одной рукой за ручку дверную, а другой – за живот. Чабашев орал над ухом, сердце колотилось отчаянно. А дальше – выстрелы, я никогда не слышала их вживую, но точно знала, что это они.

– Твою мать!

Чабашев заставил меня пригнуться, стекла машины разлетелись на осколки, осыпая нас с ним. Мне дышать было трудно, в позе такой болел живот, ребенок пинался отчаянно, требуя убрать давление, но я не могла сбросить с себя руку Чабашева и пошевелиться.

Вот и все, подумала, скоро с бабушкой увижусь… Отмучились мы.

Но умереть мне не дали. С моей стороны распахнулась дверь, ветер бросил в лицо порывом капли дождя, и я поняла, что Чабашев больше меня не держит. Кто-то расстегнул ремень, выдернул меня за руку из автомобиля. Я спотыкаясь безропотно последовала за мужчиной в маске, лишь бы не упасть на живот, это самое страшное.

Первая машина, в которой ехала охрана, полыхала. Темно уже было, а от яркого пламени все вокруг казалось красным. Несколько человек с автоматами и в масках, наверное, ОМОН, стояли рядом с ней.

– Сука, я тебя урою, – зарычал Чабашев, которого волоком тащили по мокрому асфальту. По его лицу струилась кровь, темная, – на полоски порежу, гнида.

Движение, и один из нападавших резко ударил его прикладом по голове. Чабашев резко замолчал, я закрыла рот рукой, чтобы не заорать.

Меня повели в микроавтобус, на руках подняли в салон – ступени высокие, самой не забраться. Следом запрыгнули все остальные, водителю отдали приказ, и автобус помчался вперёд.

Я боялась дышать, шевелиться. Пока никто на меня не смотрел, был шанс, что забудут, не тронут. Только живот крепче обнимала, и молилась без конца. У всех, кто был в салоне – оружие, автоматы, пистолеты. Видно только глаза в прорезях балаклавы.

Наконец, один, что сидел напротив меня, посмотрел в глаза. И от его взгляда кровь застыла в венах. Медленно, очень медленно он стянул с себя маску.

– Ну вот мы и встретились, Белоснежка, – произнес Имран.

Глава 9.

 Шерхан.

Я все думаю, главное, в глаза ей заглянуть. Может, и правду говорят, что глаза не лгут. Хрен знает, что я в них увидеть хотел. По факту они огромные, голубые, как небо весеннее и блестят от непролитых слез. В них, презрение, а ещё – страх. Меня горечью затапливает от осознания этого, на что надеялся, идиот…

В салоне машины полумрак. Лиза забивается в самый угол, прижимается к дверям, как можно дальше от меня. Мне не видно её живота, а хочется убедиться своими глазами, что есть он.

– Быстрее гони, – бросаю водителю.

У границы города пересаживаемся в другой автомобиль – этот слишком заметен, парни сдергивают бронежилеты. Всё молча. Белоснежка не выдерживает и начинает тихонько плакать. Подхожу, ловлю за подбородок, вынуждаю её смотреть мне прямо в глаза, ненавижу её сейчас за эти слезы.

– По любовнику своему скучаешь? – спрашиваю я.

Она отшатывается, словно я её ударил. Мне и правда хочется сделать ей больно. Просто потому, что больно мне, изнутри, словно расковыряли дырку в груди, которую ещё её отец сделал. Но понимаю – не смогу. Просто не смогу и все. Бью кулаком по капоту машины, оставляя вмятину, ловлю осуждающий взгляд Анвара – машину-то за что, говорит он одними глазами, лучше уж мне в морду дай…

Гоним домой молча и очень быстро. Я еду в другой машине, просто потому, что не могу дышать одним с Белоснежкой воздухом, слушать, как она всхлипывает. По другому мужику плачет, сука. Курю всю дорогу, сизый дым нехотя вытягивается в приоткрытое окно.

Я говорил ребятам —ни одного волоса не должно было упасть с женщины, что носит моего сына. Им не нравится то, что под одной крышей со мной будет жить дочь того, кто едва не убил меня. Они горят местью. Но то, что у неё в животе мой сын, все меняет. Они будут оберегать её, даже если ненавидят.

Это был наш единственный шанс, я понимал. Чабаш вёз ее в такое место, где я бы не смог её достать. Поэтому… Пули, которыми лупили по окнам, были холостыми, но силы их хватило, чтобы автомобильное стекло расколотить. Взрыв был призван не калечить, а отвлечь внимание, дезориентировать, что нам с блеском и удалось. Ребята обсуждают, довольные – им дай только воли пострелять, адреналин в крови бурлит, а у меня на душе мрак, хоть волком вой.

– Охрану по периметру усиленную, – отдаю команду я, когда приезжаем домой, уже под утро.

Я не думаю, что Чабаш ответит нападением уже сегодня, но я должен быть готов ко всему. Я не знаю, насколько ему Белоснежка нужна, готов ли он убивать ради того, чтобы не плакала молча, как сейчас, а ночами обнимала, маленькими пальчиками выводя узоры на груди… Снова хочется убивать. Рычать хочется. Хочется вернуться и заново пережить этот момент превосходства над соперником, уронить мощным ударом на грязную землю, наступить ногой на грудь, слыша, как хрустят ребра… Жаль, не убил. Убивать его сейчас просто нельзя было – это развяжет войну, в которой полягут мои люди.

– Куда её? – спрашивает Анвар, в голосе плохо скрываемое презрение.

– В ту же комнату.

Я слишком зол. Мне нужно держаться от Белоснежки подальше, чтобы не натворить бед, я это знаю. Смотрю в её тонкую спину, когда уводят – так и не догадаешься, что беременна. Говорю себе – потом. Завтра. Хотя бы через час. Не иди к ней, ты же не хочешь её уничтожить.

Срываюсь и иду. Сидит на кровати, при виде меня вскочила, живот свой беременный руками прикрыла – до боли стискиваю зубы. В потасовке ей все же перепало, хоть и сразу на руках вынес. Платье немного порвано, короткие волосы взлохмаченные, на щеке полоска пыльная.

– Зачем волосы отрезала? – спрашиваю я, заставляя себя быть спокойным.

– Я не твоя собственность, – отвечает Белоснежка, вдруг ставшая не в меру своевольной. – Что хочу, то и делаю.

– Ты, – рычу я. – Моя. Блядь. Собственность.

Вскидывает подбородок. Хочу снова заставить её плакать. Чтобы сука, из-за меня плакала, а не по ёбарю своему слезы лила. Но в ее глазах упрямство, и сила, которой я раньше не замечал.

– Ты убил моего отца, – тихо отвечает она. – Мою мать. Ты лишил меня семьи. Я никогда не буду с тобой.

Вот оно какое – бешенство. Оно бурлит изнутри, кажется, вот-вот и порвёт меня на части, и уничтожит все вокруг, и беременную Белоснежку тоже.

– В тебе мой сын, – выдыхаю я, все ещё держа себя в руках. – Родишь его. Я его заберу, не хочу, чтобы он рос с матерью шлюхой. А потом проваливай, куда хочешь, стелись под кого хочешь.

Выхожу из комнаты, так хлопаю дверью, что окна дребезжат. Всё ещё пытаюсь в руках себя держать. Закуриваю, но жалкой дозы никотина не хватит, чтобы унять моё бешенство. Наливаю виски в бокал, делаю глоток. Представляю, как голая Белоснежка под Чабашем стонет, стыдливо прикрывая грудь рукой. А потом… Потом притягивает его к себе, открывает ему навстречу розовый рот… Бокал с хрустом разбивается в сжатом кулаке, стекло впивается в кожу. Похер. Вытаскиваю крупный осколок из ладони. Иду к ней, пачкая все каплями крови, как в тот вечер, когда Белоснежка меня покинула.

В комнате её нет. Захожу в ванную. Увидела меня, вздрогнула, попыталась прикрыться руками – голая совсем. А я стою, смотрю на неё, на небольшой, такой, сука, красивый круглый живот, внутри которого мой ребёнок. На грудь, которая налилась, соски розовые крупнее стали. Что думал до этого – не помню. Пусто стало в башке до звона, в горле пересохло, шагнул к ней.

– Руки убери, – приказал осипшим голосом.

Замерла на мгновение, но убрала послушно. Провел пальцем по животу, оставляя за собой след крови. Тугой. Тёплый. Наверх, к груди потяжелевшей, обвел по кругу сосок. Сжал немного грудь, Белоснежка вздрогнула, наверное – больно. А я смотрю, как зачарованный, на густую белую каплю, что из соска выступила.

И со стоном признавая, что это, сука, сильнее меня, наклоняюсь и слизываю её языком.

Глава 10.

Лиза.

Его язык обжигал. Меня как молнией пронзило, когда Шерхан коснулся моего соска, и мурашки по позвоночнику побежали.

Это было бесстыдно и упоительно одновременно. Я стеснялась стоять перед ним обнаженной, с большим животом, который ни скрыть, ни спрятать. Даже если там, под сердцем, было дитя Имрана. Даже если он – убийца моего отца. И ещё вчера я считала, что ненавижу его всем сердцем.

Но сейчас я не видела лица Шерхана, только темную макушку, чувствовала горячее дыхание на своей груди.

Она стала чувствительной, налилась, и его прикосновения были острыми, даже болезненными. Я напомнила себе, что из-за него я сиротой выросла, и почему сбежать хотела из его дома. Он плохой человек.

Попыталась оттолкнуть, но это как гору сдвигать: Имран даже не почувствовал, как я упиралась в его плечи ладонями со всех сил.

Он припал жадно губами к соску, втягивая его языком, а руки при этом скользили по телу. Я охнула, внизу живота разлилось приятное тепло, я давно не испытывала ничего подобного.

– Не трогай меня, – последняя попытка, чтобы вывернуться из его объятий, но Шерхан не дал. Подхватил меня на руки и понес куда-то.

Я боялась вырываться – у меня ребенок в животе, лишь бы не навредить, а куда руки девать не знала.

От него пахло так знакомо. Полгода прошло, даже больше, но запах этот я помнила так хорошо, точно мы вчера виделись.

Имран меня на кровать положил, а сам встал рядом. Рубашку расстегивает, смотрит на меня исподлобья.

– Не буду я с тобой спать, – я покрывало подхватила, накрываясь, а ему все нипочём. Манжеты расстегнул медленно, рубашку отбросил, звякнул ремнем пояса.

А мне плакать хотелось: я не убегу, я не могу сопротивляться,  и сегодня я куда беспомощнее, чем в нашу первую встречу.

– Будешь, – сказал, как припечатал. Смотреть на обнаженного Шерхана было невыносимо, я стеснялась, не зная, куда отвести взгляд, и понимала, что он меня все равно против воли возьмёт.

На груди возле сердца все так же алел шрам от пули, на боку добавился новый – следы от швов, рваные, неровные.

Его руки, расчерченные темными полосами татуировок, на манер тигриной шкуры, схватились за покрывало, откидывая его в сторону, и снова обнажая меня.

– Не трогай! – крикнула, даже кулаком от обиды ударила о матрас, но слишком мягко и тихо, чтобы воспринимать меня всерьез. Слезы покатились по щекам, а Имран меня как тогда, в прошлой жизни, за щиколотки к себе подтянул и навис надо мной.

Я упёрлась в него руками, боялась, что он всем весом на живот опуститься, а там же ребенок, он такого обращения не выдержит. Мысли о малыше прибавили решительности, я стучала по его плечам, головой мотала, но он одной ладонью схватил меня за запястья и зафиксировал мои руки над головой.

– Я не хочу!

– А другого – хотела? – прорычал в ухо, зло, грубо, – с Чабашем трахалась, дрянь?

От обиды и возмущения пропал дар речи. Как он мог такое обо мне подумать и о Чабашеве? Да он же мне в отцы годится!

А Имран нашел мой рот и впился жестким поцелуем, губы терзал. Его язык проник в мой рот, а у меня слезы текли без остановки, и вкус у нашего поцелуя был соленый – соленый.

Плакала оттого, что сопротивляться не могу. Оттого, что целуя врага семьи и отца своего ребенка. Оттого, что нравится и на поцелуй этот тело мое реагирует, и сопротивляться совсем не хочется.

Только сдаться Шерхану в добровольный плен.

Он руки мои опустил, накрыл ладонью грудь, сжимая до боли. Я вскрикнула глухо.

Слишком чувствительно и горячо. Его рука дернулась, точно он испугался, что сделал мне больно, а потом двинулась дальше. Коленями он раздвинул мне бедра, коснулся пальцами чувствительной точки.

Там уже было мокро. Я горела от мысли, что такое происходит со мной, а Имран зарычал, ощущая на пальцах влагу.

– Сучка, хочешь меня, – рыкнул в ухо, а я из последних сил соврала:

– Не хочу.

А потом его пальцы оказались везде: внутри меня, в самых сокровенных местах, они ласкали, давили и заставляли задыхаться.

Он подхватил меня за бедра, переворачивая: я встала на колени, упираясь вниз, живот, такой большой, но кровати не касался. Ребенку не понравился такой резкий поворот: он толкнулся болезненно, но я не смогла даже отреагировать. Я напряглась, ожидая, что Имран сделает мне больно, сжалась вся. Но он вошёл плавно, но мне казалось, что теперь я не смогу принять его в себя целиком. Дернулась вперед, пытаясь отодвинуться, но он не дал, позволяя привыкнуть к своим размерам. Зафиксировал за бедра, пальца давили, наверняка останутся следы.

Его движения были сильными, но не болезненными, от влажных звуков, что издавали наши тела, соединяясь, горели уши. Это казалось совершенно неприлично, но при этом – приятно. Больно не было.

Он задавал ритм, убыстряясь, а с моих губ слетали стоны, хоть я и старалась молчать.

– Я убью тебя, маленькая предательница! – рыкнул он в очередной раз, а потом дернулся, отодвигаясь. Я почувствовала, как по бёдрам потекла обжигающая-горячая влага, липкая, густая. Ноги дрожали, мне тяжело было стоять в такой позе, дыхание сбилось.

Скрипнула кровать, Имран поднялся, оставляя меня.  Я перевернулась на бок, укрываясь, грудь сдавило спазмом. Я не хотела, чтобы меня считали предателем. Это была неправда.

– Ты убил моих родителей, – сказала ему, когда он выходил из комнаты. Имран замер на месте, спина напряглась, очерчивая мускулы.   – А я тебя не предавала. Я ни с кем не спала…

– Я должен проверить, что это не Чабаш прятал тебя от меня целых полгода?

Я замотала головой, короткие волосы липли к губам:

– Я сбежала от дяди, а потом пряталась в центре "Зайнаб", пока туда не пришли твои люди…

– Складная сказка, – хмыкнул Шерхан, нисколько мне не поверив. – Больше ничего сказать не хочешь?

Я задохнулась от обиды. Я не ждала понимания от того, кто лишил меня семьи, но мог поверить мне, беременной, хотя бы в малом. Потом вспомнила, что у меня хотя бы голос есть, чтобы говорить, а есть существа куда беспомощнее меня, и решила откинуть гордость в сторону – не время.

– Хочу, – вскинула я подбородок. – Если уж пользуешься моим телом ,то будь добр плати, и не деньгами, а поступками. У Чабаша в квартире кошка осталась, с котенком… квартира пустая запертая, я боюсь, они погибнут. Пожалуйста…