Текст книги "Мир как живое движение. Интеллектуальная биография Николая Бернштейна"

Глава 3
Экспансия метода

В самом начале 1925 г. Бернштейн перевез аппаратуру для циклографии из ЦИТа в Московский институт экспериментальной психологии. Почему именно туда? Вспомним, что одним из основателей экспериментальной психологии в стране был его отец, Александр Николаевич Бернштейн, он же числился «действительным членом» Психологического института. И сам Николай еще недавно занимался экспериментами в области слухового и зрительного восприятия. Однако к середине 1920-х годов многое изменилось.

Революция и реакция

Психологический институт возник из семинария, который с 1907 г. Георгий Иванович Челпанов (1862–1936) вел в Московском университете для студентов-философов, желающих специализироваться по психологии. В 1912 г. для института выстроили специальное здание (в нем до сих пор находится Психологический институт РАО). Год 1917-й, представляющийся нам моментом переломным, для Психологического института таковым не был. Под руководством своего основателя институт пережил два голодных и холодных (в здании не топили) года, сохранив научную жизнь и даже издавая ежегодник «Психологическое обозрение». В 1919 г. Наркомпрос отпустил деньги на оборудование мастерской по психометрии; на следующий год открылся отдел прикладной психологии и психологии труда. Перемены в институт пришли в конце 1921 г. из Московского университета, частью которого являлся институт. Университет был взбудоражен реформой высшего образования. Одним из своих первых декретов советское правительство, Совет народных комиссаров, отменило вступительные экзамены в вузы, и для зачисления в университет теперь не требовалось даже свидетельства об окончании школы. Профессуру, которая возражала против того, что могло привести к катастрофическому падению уровня абитуриентов, объ явили «чуждым народу элементом»[130]130
  Культурное строительство в РСФСР в 1917–1927 гг. М.: Советская Россия, 1971. С. 174.


[Закрыть].

Кампания по отстранению старорежимных профессоров от управления университетами началась с создания альтернативных органов администрации – так называемых «народных советов» вузов, куда вошли студенты и низший персонал. По плану заместителя наркома просвещения М. Н. Покровского главным орудием университетской реформы должны были стать рабочие факультеты – рабфаки. В первый год их создания (1920) на рабфак Московского университета было зачислено больше студентов, чем на все другие факультеты, вместе взятые[131]131
  Там же. С. 192, 195.


[Закрыть]. Чтобы новым органам администрации было легче осуществлять «марксистское руководство», все гуманитарные факультеты объединили в один факультет общественных наук (ФОН), а исследовательские институты при них – в Ассоциацию. Ассоциация решала все научные, учебные и кадровые вопросы. Одним из первых ее постановлений стало решение о том, чтобы ряд предметов, включая социологию, сравнительную этнологию, философию и новую историю, вели исключительно марксисты. Условием поступления в институты молодых сотрудников стала сдача ими марксистского минимума. Ассоциация принимала и увольняла сотрудников и аспирантов и распределяла кредиты по институтам на основе идеологических соображений. Осенью 1921 г. в Ассоциацию вошел Психологический институт[132]132
  ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 1. Ед. хран. 1. Л. 4.


[Закрыть].

После революции состав его поредел. В 1922 г. из старших членов в институте числились сам Челпанов, первый ассистент директора Корнилов, психиатры А. Н. Бернштейн (он скончался в том же году) и В. К. Хорошко. Десятью годами младше были преподаватели кафедры философии Б. Н. Северный, В. М. Экземплярский и зоопсихолог Н. Н. Ладыгина-Котс. Для подготовки к профессорскому званию были оставлены С. В. Кравков, П. А. Рудик, А. А. Смирнов и П. А. Шеварев. Научными сотрудниками 2-го разряда (соответствует современному младшему научному сотруднику) числились Н. А. Бернштейн, Н. Ф. Доб рынин и П. М. Зиновьев. Почти половина должностей оставалась вакантной. В марте действительными членами были избраны психиатр Ю. В. Каннабих и биофизик П. П. Лазарев[133]133
  Еще трем кандидатам в члены института – А. П. Нечаеву, А. В. Леонтовичу и А. П. Казанскому – главный ученый совет отказал. ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 1. Ед. хран. 1. Л. 9.


[Закрыть].

К лету 1922 г. стало ясно, что Челпанов не сможет дальше возглавлять Психологический институт. Представитель старой университетской профессуры и академической науки, философ, известный своей критикой материализма, он выглядел чуждой фигурой на «покрасневшем» фоне. Его бывший ассистент Константин Николаевич Корнилов (1879–1957) публично заявил о том, что книга Челпанова «Мозг и душа» «посвящена критике марксизма, оказала сильнейшее противодействие распространению марксизма в России»[134]134
  ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 9. Ед. хран. 241. Л. 93–96.


[Закрыть]. Челпанов жаловался в письме Льву Троцкому и приложил к письму эту самую книгу, с просьбой самому убедиться в ложности обвинения. Ответа от Троцкого не последовало.

На смену интроспективной психологии Корнилов выдвинул новую, политкорректную программу: предложил изучать не «душу» или «сознание», а поведение и «реакции»[135]135
  Сироткина И. Е. От реакции к живому движению: Н.А. Бернштейн в Психологическом институте 20-х годов // Вопросы психологии. 1994. № 4. С. 16–27.


[Закрыть]. Психологии, считал он, необходима «теория поведения живого, интегрального, конкретного индивида в конкретных социальных условиях»[136]136
  Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Фонд 4655: Российская ассоциация научно-исследовательских институтов по общественным наукам (РАНИОН). Оп. 9. Ед. хран. 241. Л. 8.


[Закрыть]. Такой теорией должна была стать придуманная им реактология. На заре XIX в. французский врач, основатель физиологической медицины Ксавье Биша определил жизнь как способность реагировать на воздействия окружающей среды (как правило, враждебные)[137]137
  Bichat M.-F.-X. Recherches physiologiques sur la vie et la mort. Paris, 1800. Рус. пер.: Биша М. Физиологические исследования о жизни и смерти / Пер. А. Бибикова. СПб., 1865. См. также: Starobinski J. Action and Reaction: The Life and Adventures of a Couple. Transl. Sophie Hawkes with Jeff Fort. N. Y.: Zone Books, 2003. P. 128–129.


[Закрыть]. Для него reactio не выступала противоположностью actio: реагирование – тоже активность, свойственная живому. Такую позицию разделяли почти все естествоиспытатели и врачи, включая доктора Антона Павловича Чехова. В рассказе «Палата номер шесть» пациент Громов говорит: «Бог создал меня из теплой крови и нервов, да-с! А органическая ткань, если она жизнеспособна, должна реагировать на всякое раздражение. И я реагирую! На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость – негодованием, на мерзость – отвращением. По-моему, это собственно и называется жизнью»[138]138
  Чехов А. П. Собр. соч. В 12 т. М.: Правда, 1985. Т. 8. С. 62.


[Закрыть]. Назвав свою теорию «реактологией», Корнилов, по-видимому, претендовал на то, чтобы выйти за пределы психологии в ее узком понимании как науки о внутреннем мире на просторы учения о жизни в целом.

Познакомившись ближе с марксизмом, Корнилов увидел в нем возможности для продвижения собственной теории и «стал быстро эволюционировать в сторону большевиков, которые возглавляли начинающуюся социальную революцию»[139]139
  Слова коллеги Корнилова, П. П. Блонского, о себе; см.: Блонский П. П. Мои воспоминания. М.: Педагогика, 1971. С. 148.


[Закрыть]. Политическое маневрирование было успешным. Смена власти в институте произошла таким образом. В декабре 1922 г. постановлением Ассоциации исследовательских институтов при ФОНе 1-го МГУ Психологический институт был закрыт, а его сотрудники распущены (Николай Бернштейн также был уволен). В том же постановлении объявлялось об организации на базе бывшего института психологической секции Института научной философии. В коллегию этого института, состоявшую из заведующих секциями, вошел только Корнилов[140]140
  ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 1. Ед. хран. 1. Л. 12.


[Закрыть]. Оскорбленного отстранением от дела всей его жизни Челпанова приютил его ученик с киевских времен Густав Густавович Шпет, в это время вице-президент ГАХН.

Уволенные во время реорганизации психологи обратились к Корнилову с просьбой разрешить им продолжить экспериментальные работы на уникальном оборудовании института[141]141
  Сохранилось письмо в Ассоциацию научно-исследовательских институтов ФОНа 1-го МГУ, подписанное В. М. Экземплярским, С. В. Кравковым и П. А. Рудиком. См.: ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 9. Ед. хран. 241. Л. 114–115.


[Закрыть]. Однако новый директор категорически возражал против «вступления в Институт организованной группы, стоящей на платформе, принципиально противоречащей основному направлению института»[142]142
  ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 9. Ед. хран. 241. Л. 111.


[Закрыть]. Лишь в 1925 г. трое из прежних сотрудников были приняты – П. А. Рудик, Н. Ф. Добрынин и Бернштейн. Последний вернулся в институт в новом качестве – как специалист по записи движений. А за год до этого в институт были приняты новые люди: социолог-марксист М. А. Рейснер, приехавший из Одессы психолог П. П. Блонский, зоопсихолог В. М. Боровский, совсем молодой Александр Романович Лурия (1902–1977), приехавший из Казани в декабре 1923 г. и сразу назначенный ученым секретарем[143]143
  ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 1. Ед. хран. 26. Л. 1.


[Закрыть], психотехники Исаак Шпильрейн и Соломон Геллерштейн и психоаналитик Сабина Шпильрейн[144]144
  ГАРФ. Ф. 2307: Отдел науки Наркомпроса РСФСР (Главнаука). Oп. 2. Ед. хран. 263. Л. 1–5.


[Закрыть]. Коме них научными сотрудниками 2-го разряда были зачислены Лев Семенович Выготский (1896–1934) и Алексей Николаевич Леонтьев (1903–1979) – будущие звезды психологии.

После 2-го Всероссийского съезда по психоневрологии Корнилов обратился в Ассоциацию с просьбой вернуть психологической секции, которой он заведовал, статус самостоятельного института (тем более что, став секцией, бывший институт никуда не переезжал). Просьба была поддержана – при условии, что не будет нарушена связь института с Ассоциацией и «сохранена возможность идеологического руководства им»[145]145
  Ассоциация даже предлагала своего директора – в то время исполняющего обязанности директора Института научной философии Я. А. Бермана или члена коллегии В. И. Невского. См.: ГАРФ. Ф. 4655. Оп. 1. Ед. хран. 11. Л. 22.


[Закрыть]. После нового крещения институт стал называться «Московский государственный институт экспериментальной психологии» (МГИЭП). Второе рождение института происходило под знаком реактологии. Лурия вспоминал:

«Предполагалось, что институт наш должен перестроить всю психологию, отойти от прежней, челпановской, идеалистической науки и создать новую, материалистическую, Корнилов даже говорил – марксистскую психологию. Пока же перестройка психологии протекала в двух формах: во-первых, переименование, во-вторых, перемещение. Восприятие мы назвали, кажется, получением сигнала для реакции, память – сохранением и воспроизведением реакций, эмоции – эмоциональными реакциями, одним словом, всюду, где можно и где нельзя, мы вставляли слово „реакция“, искренне веря, что делаем при этом важное и серьезное дело. Одновременно мы переносили мебель из одной лаборатории в другую, и я прекрасно помню, как я сам, таская столы по лестницам, был уверен, что именно на этом пути мы перестроим работу и создадим новую основу для советской психологии»[146]146
  Лурия А. Р. Этапы пройденного пути. М., 1982. С. 130–131.


[Закрыть].

В самом деле, список исследовательских тем на 1924 г. пестрел словом «реакция»: сам Корнилов занимался «проблемой реакций максимального торможения», Выготский – «исследованием доминантных реакций», В. А. Артемов – «изучением связи условных реакций», Бернштейн – «наслоением реакции на форму движения», П. С. Любимов – «исследованием формы движений при реакции» и т. д.[147]147
  Практикум по экспериментальной психологии / Под ред. К. Н. Корнилова. М. – Л.: Госиздат, 1927. С. 245.


[Закрыть]

Новым сотрудникам института было достаточно просто встроиться в реактологическую программу. Заявляя, что изучает «аффективные реакции», Лурия на самом деле интересовался психоанализом. Еще в студенческие годы в Казани он организовал психоаналитическое общество, а придя в институт, соединил классический ассоциативный эксперимент с измерением силы и формы реакции. Проще говоря, он просил испытуемого, отвечая словами, нажимать при этом на ключ динамоскопа. С помощью так называемой «сопряженной моторной методики» Лурия и Леонтьев изучали «аффективные комплексы» у подозреваемых в совершении преступления, а также эмоции у студентов на экзамене или во время политической «чистки» (удаления из университета студентов из непролетарских семей, считавшихся «классовыми врагами»)[148]148
  Лурия А. Р., Леонтьев А. Н. Исследование объективных симптомов аффективных реакций (Опыт реактологического исследования массового аффекта) // Проблемы современной психологии / Под ред. К. Н. Корнилова. Л.: Госиздат, 1926. С. 47–100.


[Закрыть]. Не чуждался термина «реакция» и Выготский: в своей диссертации, посвященной «психологии искусства» (1925), и в статье «Проблема доминантных реакций» (1926) он сделал это понятие центральным. Впрочем, использовал он как синоним и термин «рефлекс». По-видимому, главным для него были не слова, а идея о регулятивной роли сознания. Иногда Выготский описывал сознание как «рефлекс рефлексов», иногда – как «систему реакций», в которой одни реакции организуют протекание других. Напротив, психотехники говорили о реакциях гораздо реже. Возможно, им было легче в том смысле, что большинство исследований были прикладными, выполняемыми по заказу производства. Еще одним сотрудником, употреблявшим этот термин нечасто, был Бернштейн.

«Ты-готский, Лури-ты»

О работе ученого в институте известно меньше чем о пребывании там Выготского, Леонтьева или Лурии. Оказался он там, видимо, потому, что Корнилова интересовали возможности циклографии для записи реакций. Пользуясь консультациями Бернштейна, над созданием «единой циклографической методики исследования времени, интенсивности и формы реакции» в институте работал П. С. Любимов. Он пытался показать, что для разных видов реакций – узнавания, выбора и др. – характерны различные траектории движения руки. Корнилов надеялся, что форма реакции станет еще одним типологическим признаком при выделении индивидуальных типов реагирования, но это последнее предположение не оправдалось. В 1928 г. о возможностях «единой методики исследования реакции» в институте высказывались критически, а сам Корнилов, по-видимому, потерял к циклографии интерес.

К тому времени Бернштейна в институте уже не было: он продолжил физиологические исследования движений вдали от психологии с ее марксистскими лозунгами. Тем не менее он успел поучаствовать еще в одном корниловском проекте, на этот раз связанном с «переписыванием» учебников. Несмотря на то, что в 1923 г. вышел новым изданием апробированный учебник Челпанова «Введение в экспериментальную психологию», Корнилов готовил новые пособия по психологии. Вначале его сотрудники Артемов, Выготский, Добрынин и Лурия переработали в качестве учебника книгу А. Ф. Лазурского «Психология общая и экспериментальная», а затем Корнилов издал собственное изложение психологии «с точки зрения учения о реакциях»[149]149
  Лазурский А. Ф. Психология общая и экспериментальная. М. – Л.: Госиздат, 1925.


[Закрыть]. В 1927 г. вышел «Практикум по экспериментальной психологии», в написании которого Бернштейн участвовал вместе с Артемовым, Выготским, Лурией и Н. Ф. Добрыниным (он стал впоследствии детским психологом)[150]150
  Бернштейну принадлежат главы «Рецепторный момент реакции» и «Обработка результатов массовых психологических измерений».


[Закрыть]. Вероятно, соавторы обсуждали возможности, которые имеет для психологии изучение движений. Геллерштейн относился к реактологии скептически:

«Как бы точны и богаты ни были отдельные описания (трудового поведения), – писал он, – какими бы интересными ни представлялись для нас циклограммы трудовых движений, тем не менее они не в состоянии вскрыть психофизиологические основы профессиональной работы. Мы можем лишь находить с их помощью биомеханические отличия между хорошими и плохими работниками, можем устанавливать те или другие соотношения между профессиональной пригодностью и пространственно-временным характером трудовых движений, но к сути вопроса этим не приблизимся»[151]151
  Геллерштейн С. Г. Психотехника. М.: Госиздат, 1926. С. 70.


[Закрыть].

Пережив первоначальный энтузиазм, о слабости реактологической программы заявил Выготский: не решив психофизическую проблему в общем виде, она переносит ее в конкретное исследование. «Изучать психологию в понятиях реакции нельзя, – считал он, – ибо внутри реакции заключены два несводимых к единству, функционально зависимых элемента»[152]152
  Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Л. С. Выготский. Собр. соч. В 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1. С. 399.


[Закрыть]. Согласно Выготскому, психология была еще не готова ассимилировать данные анализа движений: сначала изменения должны произойти в самой науке, причем как в психологии, так и в физиологии. Условия, на которых может состояться их «встреча», Выготский описал в 1928 г. в одной из своих записных книжек. По его мнению, термин Вильгельма Вундта «физиологическая психология» не только неудачен (это в свое время признал сам Вундт, заменив его на «экспериментальная психология»), но и бессмыслен. Подобно тому как мы говорим не о «химической биологии», а «биохимии», правильнее было бы говорить о «психологической физиологии»[153]153
  Выготский Л. С. Из записных книжек // Вести. Моск. ун-та. Сер. 14. «Психология». 1977. № 2. С. 94.


[Закрыть]. Психология, изучающая более сложные функции, чем физиология, не должна следовать ей в определении объекта исследования или же подстраиваться под физиологические категории. Позднее эту мысль повторил Лурия, назвав «психологической» такую физиологию, которая изучает сложные механизмы психики. Примером «психологической физиологии» для него выступили «теория функциональных систем» П. К. Анохина и «физиология активности» Бернштейна (о чем речь пойдет ниже)[154]154
  Лурия А. Р. К проблеме психологически ориентированной физиологии // Проблемы нейропсихологии / Под ред. А. Р. Лурии. М., 1977. С. 9–27.


[Закрыть]. В своих мемуарах он пишет об общих с Бернштейном проблемах и решениях, в частности об использовании идеи сенсорных коррекций в концепции моторной афазии[155]155
  Лурия А. Р. Этапы пройденного пути. С. 124.


[Закрыть].

Но вернемся в Институт экспериментальной психологии конца 1920-х годов. Обстановка там становилась все менее рабочей, все большую роль играли марксисты. Беспартийного Лурию на должности ученого секретаря сменил коммунист Ю. В. Франкфурт[156]156
  ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 1. Ед. хран. 26. Л. 57.


[Закрыть], затем – павловец И. Д. Сапир[157]157
  ГАРФ. Ф. 4655. Oп. 1. Ед. хран. 42. Л. 26.


[Закрыть]. Бернштейн, Выготский и Леонтьев покинули институт почти одновременно, а для оставшихся начались трудности. Выпустив из бутылки джинна марксистской психологии, Корнилов и другие уже не могли загнать его обратно. В 1930 г. на «реактологической дискуссии» директора обвинили в отступлении от марксизма. Главными критиками были его же аспиранты, прошедшие хорошую идеологическую школу. Поставленный перед необходимостью защищаться, Корнилов повторил то, о чем столько раз говорил Челпанов: и «марксистская психология», и реактология – только теории, в числе многих. Институт, однако, достался тем, кто доказывал обратное: в начале 1931 г. Корнилова сместили и директором назначили записного марксиста Арона Борисовича Залкинда. Этим закончился новый этап в жизни института, а с ним и один из важных для Бернштейна периодов – его новое сближение с психологами.

В эти годы Бернштейн близко общался с психологической «тройкой» – Выготским, Леонтьевым и Лурией. Одно из его стихотворных посланий того времени начинается официально: «Выготский, Лури-я – так было от рожденья», а заканчивается тепло и дружески: «Ты-готский, Лури-ты»[158]158
  И. М. Фейгенберг (устное сообщение).


[Закрыть]. Вместе они участвовали в «перестройке психологии на основе реактологии», которое, по словам Лурии, выглядело, скорее, как перенос мебели из одной комнаты в другую, чем как содержательный сдвиг. Вместе помогали реализовать корниловский проект переписывания учебников, вместе усомнились в доктрине Корнилова и покинули институт. И позже общение продолжалось, в частности, на конференции по шизофрении в июне 1932 г., где Бернштейн участвовал в дискуссии по докладу Выготского[159]159
  См.: Записные книжки Л. С. Выготского. Избранное / Под ред. Е. Завершневой, Р. ван дер Веера. М.: Канон+, 2017. С. 387.


[Закрыть]. Из документальных свидетельств их дружбы сохранился кадр из снятого Бернштейном фильма, на котором запечатлен Выготский с женой Розой Смеховой и дочерью Гитой[160]160
  Фотография с подписью «После окончания эксперимента (кадр из фильма, снятого Николаем Александровичем Бернштейном. Испытуемая – дочь Льва Семеновича – на коленях у матери)» опубликована в книге: Выгодская Г. Л., Лифанова Т. М. Лев Семенович Выготский. Жизнь. Деятельность. Штрихи к портрету. М.: Смысл, 1996. С. 159. Гита Львовна Выгодская (1925–2010) – дочь и биограф Л. С. Выготского.


[Закрыть].

И, конечно, всех их объединяла революционная, в духе времени, решимость отбросить старое и создавать новую науку. В труде «Исторический смысл психологического кризиса», написанном в 1927 г., Выготский прослеживает путь, который проходит в своем развитии какое-либо понятие. Вначале, пишет он, появляется какое-нибудь фактическое открытие, революционизирующее область, к которой оно относится. Вторая стадия – распространение влияния этих идей в соседние области, растягивание идеи на более обширный материал. В третьей стадии идея отделяется от породивших ее фактов и становится абстрактным принципом. Она попадает в сферу борьбы дисциплин за господство. «Продолжая расширяться на спине тенденции к объединению, идея легко переносится в соседние дисциплины, не прекращая видоизменяться сама, разбухая от нового материала»[161]161
  Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Л. С. Выготский. Собр. соч. Т. 1. М.: Педагогика, 1982. С. 303.


[Закрыть]. Наконец, на четвертой стадии открытие, раздувшееся до целого мировоззрения, как лягушка – в вола, лопается: его отвергают как мировоззрение.

В подобном же тоне Бернштейн во вступлении к книге «Современные искания в физиологии нервного процесса» размышляет «о динамичности научных воззрений». Как и труд Выготского, эта книга тогда не вышла (см. главу 4). «Всякая наука в своем развитии, – пишет он, – переживает смену взглядов, теорий и мировоззрений. Ни одна тео рия не может быть вечной»[162]162
  Бернштейн Н. А. Современные искания в физиологии нервного процесса / Под ред. И. М. Фейгенберга, И. Е. Сироткиной. М.: Смысл, 2003. С. 9.


[Закрыть]. Каждая теория проходит через три возраста: «В молодости теория объединяет и подытоживает факты, которые накопились к моменту ее рождения. Она создает логический порядок в хаосе этих фактов, как бы ферментирует его подобно тому, как это делают с пищевой массой ферменты пищеварительного аппарата, и этим способствует его усвояемости нашими органами мысли». Затем наступает зрелость теории. Это возраст предвидений и предсказаний. Зрелая теория предусматривает факты, еще не открытые прямым наблюдением, выводя их как прямые логические следствия из основной концепции и направляя этим ход экспериментальных исканий. А еще позднее за зрелостью приходит неизбежная старость. Она начинается с того момента, когда появляется первый факт, не укладывающийся в теорию:

«Такой факт редко убивает теорию сразу. Большей частью он сперва либо оспаривается, либо вовсе не замечается – так сильна в эту пору инерция доктринальной мысли. <…> Если же новый факт так могуч и ярок, что ни отвергать, ни игнорировать его нельзя, то начинается осторожная и скупая перестройка старого учения. Непрошеному пришельцу надстраивается где-нибудь под крышей светелка; пусть она совершенно обезображивает всю архитектурную концепцию здания, однако никогда не случается, чтобы сразу был предпочтен другой, решительно революционный путь полной смены обветшавшей постройки. Такие старые здания, со всех сторон обросшие светелками, живут иной раз десятилетиями, пока не рухнут наконец под напором нового поколения фактов – приходит для теории смерть»[163]163
  Там же.


[Закрыть].

И Бернштейн, и Выготский с молодым энтузиазмом рыли могилу прошлому, чтобы поднять флаг собственных теорий.