Текст книги "Мир как живое движение. Интеллектуальная биография Николая Бернштейна"

Мосты и трамваи, торфушки и козоноши

В институте психологии Бернштейн познакомился не только с прекрасными коллегами – он нашел там жену. Молодая сотрудница Анна Исааковна Рудник, медик по образованию, помогала ставить эксперименты и начинала вести самостоятельные исследования. А еще она была красавицей-брюнеткой, с которой, по свидетельству Татьяны Сергеевны Поповой, нельзя было спокойно идти по улице: мужчины заглядывались. Около 1926 г. Анна переехала к мужу в Большой Левшинский. Квартира к тому времени превратилась в коммунальную: после смерти Александра Николаевича семью «уплотнили», из восьми комнат им осталось четыре. Теперь здесь жили мать Александра Карловна, брат Сергей с женой Татьяной и Николай с Нютой.

Свою лабораторию в корниловском институте Бернштейн – может быть, не вполне корректно по отношению к Корнилову, но с большой пользой для дела – использовал для проведения исследований, никакого отношения к психологии не имеющих: речь шла о биомеханике. Эти исследования он провел по просьбе своего брата-мостостроителя, выполняя заказ Наркомата путей сообщения (НКПС). Помогала ему в этом «технический сотрудник Нюта Рудник», как он писал в посвященном жене шуточном стихотворении. В эти годы в стране деревянные пешеходные мосты над железнодорожными путями повсюду заменяли стальными. Весной 1926 г. Инженерный отдел НКПС поручил Научно-техническому комитету выяснить нагрузку на мост, когда люди идут по нему беспорядочной толпой или бегут. Определить допустимую нагрузку в зависимости от веса и количества людей можно с помощью обычного сопромата: легко подсчитать, сколько в среднем будет весить, например, рота солдат, стоящих на мосту. Задача, поясняет В. Е. Демидов[164]164
  Демидов В. Е. Споры по существу // Пути в незнаемое: Писатели рассказывают о науке. Сборник двадцатый. М.: Советский писатель, 1986. С. 181–218. URL: http://www.universalinternetlibrary.ru/book/73759/chitat_knigu.shtml (дата обращения: 25.03.2017).


[Закрыть], заключалась в том, чтобы определить, какую дополнительную нагрузку на конструкцию создаст сотня движущихся людей – рота шагающих или бегущих солдат. Эта неизвестная переменная заставляла мостостроителей закладывать в строящееся сооружение дополнительный запас прочности, не основываясь при этом ни на каких точных расчетах.

Решить задачу Бернштейну помогло его хобби – увлечение паровозами. Он сравнил ходьбу с движением паровоза, обладающего вертикально перемещающимися системами, шатунно-дышловыми механизмами, перемещениями противовесов на ведущих и спаренных колесах (в отличие от Брауне и Фишера, которые уподобляли ходьбу передвижению обычных колес по проезжей дороге). Бернштейн и Рудник записали по методу циклографии пять испытуемых, которые почти неделю ходили и бегали перед съемочной камерой. Проанализировали десятки циклограмм и пришли к выводу: при ходьбе нагрузка на опору не превышает двойного веса человека. Оказалось, что коэффициенты запаса в старых расчетных формулах действительно завышены. Найденное решение позволило в полтора раза облегчить конструкцию моста, а таких мостов в стране были сотни и тысячи. Для Наркомата путей сообщения экономия оказалась весьма существенной. Результаты своей работы Бернштейн опубликовал в статье «Исследования по биодинамике ходьбы и бега» в сборнике «Вопросы динамики мостов»[165]165
  Бернштейн Н. А. Исследования по биодинамике ходьбы и бега // Вопросы динамики мостов (Работы 1926 г.). Вып. 63. 13-й сборник Отдела инженерных исследований Научно-технического комитета Народного комиссариата путей сообщения. М.: Транспечать, 1927. С. 51–76.


[Закрыть].

Ходьба оказалась удивительным предметом для исследования – недаром Бернштейн назвал ее «морфологическим объектом». Зимой 1926–1927 гг. он поставил новую серию исследований, значительно расширив состав испытуемых и виды ходьбы. В опытах участвовали здоровые люди и пациенты клиники нервных болезней, страдавшие расстройствами ходьбы и координации движений (Бернштейн в это время служил консультантом в психиатрической клинике Гиляровского и неврологической клинике Россолимо). Изучал он и «груженую ходьбу»: люди ходили, неся груз в руках или за плечами, несли блюдце с водой, стараясь ее не расплескать. Впервые тема «груженой ходьбы» возникла благодаря исследованию так называемых «торфушек». Дело в том, что в годы топливного кризиса москвичи обогревались дровами и торфом, которого много в ближайшем Подмосковье. Торф разносили по домам женщины-«торфушки»; они тащили кубы торфа на спине. Кроме «торфушек» записывали еще и работавших на стройке «козонош», у которых за спиной была специальная «коза» – рама для переноски кирпичей[166]166
  См.: Попова Т. С. Биодинамический анализ груженой ходьбы // Исследования по биодинамике локомоций / Под ред. Н. А. Бернштейна. М. – Л.: ВИЭМ, 1935. С. 123–162.


[Закрыть].

И еще одна биомеханическая задачка, которую в конце 1920-х годов удалось успешно решить Бернштейну с помощниками[167]167
  Бернштейн Н. А. Проект переустройства рабочего места московского вагоновожатого // Рабочие трамвая / Под ред. И. Н. Шпильрейна. М., 1928. С. 230–234; Бернштейн Н. А. Проект переустройства рабочего места московского вагоновожатого на биомеханических основаниях (2-я редакция проекта) // Психотехника и психофизиология труда. 1929. Т. 2. № 1. С. 21–30.


[Закрыть]. Запрос пришел из Института охраны труда (ИОТ): требовалось рационально обустроить рабочее место – кабину вагоновожатого московского трамвая. Рационализация, конечно, касалась и сиденья, на котором по многу часов просиживал водитель трамвая. Бернштейн придумал способ измерить нагрузки на сиденье: он просверлил в деревянном венском стуле дырочки и закрыл их пленкой. Когда человек садился, пленка проминалась под весом. Оказалось, что нагрузки слишком велики. Это не удивительно, ведь диаметр стульчика не превышал пятнадцати сантиметров. Сформулированные Бернштейном рекомендации учли в конструкции трамваев, а позже использовали при проектировании рабочего места машиниста московского метро.

Выполняя эти прикладные работы, Бернштейн не прекращал интересоваться высокой теорией. Так, он участвовал в знаменитых коллоквиумах по биофизике Петра Петровича Лазарева (1878–1942), которого близкие (включая Бернштейна) шутливо называли «Пи-Пи». В голодной Москве начала 1920-х годов интеллигенция находила приют и прикорм в подмосковном имении «Узкое». В 1922 г. имение передали Цент ральной комиссии по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ), членом которой состоял Лазарев. Бернштейн написал шуточное стихотворение «Из Фета» о том, как проводили время в Узком:

 
Стук шаров, пустые лузы,
Рваное сукно,
В нишах гипсовые музы,
В полверсты окно…
Песни, вопли лицедеев,
Люстра на цепи,
И Степун, и Алексеев,
И Пи-Пи, Пи-Пи![168]168
  Цит. по: Фейгенберг И. М. Николай Бернштейн. С. 64. Фейгенберг сообщает, что стихотворение датировано декабрем 1922 г. Однако известно, что упоминаемый в нем Фёдор Августович Степун был выслан из России на «Философском пароходе» в ноябре 1922 г.


[Закрыть]
 

Еженедельные коллоквиумы в Геофизическом институте «касались самых разнообразных вопросов теоретической и экспериментальной физики, биофизики и физиологии, геофизики». Кроме сотрудников института на них бывали талантливейшие ученые: математики А. Н. Крылов, С. А. Чаплыгин, Л. И. Мандельштам, физики А. Ф. Иоффе и Г. С. Ландсберг, биологи Н. К. Кольцов и Л. А. Орбели и мн. др. После коллоквиума за чашкой чая устраивались постколлоквиумы. «Это были восхитительные вечера самого разнообразного характера, – вспоминает мемуарист. – Все это было ярко, интересно и совершенно по-семейному»[169]169
  Воронцов Н. Н. Окружение и личность // Виртуальный музей А. А. Ляпунова. URL: http://lyapunov.vixpo.nsu.ru/?int=view&el=106&templ=window_view (дата обращения: 15.07.2016).


[Закрыть]. Скоро, однако, «семье» предстояло распасться. Упомянутого в стихотворении Фёдора Степуна выслали из России на «философском пароходе», а Пи-Пи – да и многих других тоже – ждала весьма нелегкая судьба.

Поверить алгеброй гармонию

Так получилось, что в середине 1920-х годов Бернштейн возвращается не только к психологии, но и к другому своему увлечению – музыке. Возвращается, уже вооруженный методом фиксации и анализа движений, чтобы изучать игру пианиста. Эту работу он делал в Государственном институте музыкальной науки (ГИМН), основанном в Москве в 1921 г. для изучения широкого круга связанных с музыкой и звуком вопросов: акустики, музыковедения, психологии и физиологии, создания новых музыкальных инструментов и этномузыкологии. Директором института был Николай Гарбузов, а сотрудниками – композитор и музыковед Леонид Сабанеев, изобретатель Лев Термен и другие интереснейшие люди. В 1923 г. ГИМН поддержал проект «Гудковой симфонии» Арсения Авраамова, исполняемой на заводских сиренах и паровозных гудках[170]170
  В 1931 г. ГИМН расформировывают, а в 1933 г. Гарбузов открывает новый Научно-исследовательский музыкальный институт (НИМИ) при Московской государственной консерватории, известный впоследствии как Лаборатория музыкальной акустики при Московской консерватории.


[Закрыть]. Бернштейн вполне мог ее слышать.

Как раз в те годы заявила о себе новая школа игры на фортепиано. В основу техники движений был положен так называемый «весовой удар»: считалось, что в ударе по клавишам должны участвовать главным образом усилия собственного веса руки пианиста. Бернштейн взялся определить, существует ли «весовой удар» на самом деле и, если да, какова его функция в игре. К этому времени он сконструировал приспособление к фотоаппарату, которое протягивало пленку в камере с определенной скоростью. Это позволяло снимать сходные и различные движения, производимые практически на одном и том же месте, такие как движения руки и пальцев пианиста. Движения эти как бы растягивались на длинной ленте, и в результате получалась не просто циклограмма, а «кимоциклограмма».

В исследовании согласились участвовать четырнадцать крупных советских и зарубежных исполнителей, в том числе Константин Игумнов, Генрих Нейгауз и прибывший на гастроли в Москву Эгон Петри. Закрепленные на руке лампочки, когда рука привыкла к непривычному грузу, не помешали им сыграть знакомые аккорды. А математический анализ кимоциклограмм установил, что «весового удара» попросту не существует. Любой пианист всегда активно действует мышцами рук и только в самых крайних случаях, при самых медленных ударах доверяет свои эмоции одной лишь силе тяжести. Кроме октавного удара по одной и той же паре клавиш Бернштейн с особой тщательностью, стереоскопически зафиксировал на пленке первые шесть тактов Esdur-ного концерта Ференца Листа. Он не собирался подвергать это математическому анализу – поверять алгеброй гармонию, просто оставил как память о двигательной технике больших мастеров.

Назвав движение «морфологическим объектом», Бернштейн принялся этот объект изучать по всем правилам науки, чем и занимался всю жизнь: создавал науку о движении. Сначала движение необходимо было зафиксировать, подробно описать. Ученый сравнил это с антропометрией – детальными измерениями всех параметров человеческого тела. Более того, требовалось замерять и описывать движения тела – создавать «кинематическую антропометрию»[171]171
  Бернштейн Н. А. Клинические пути современной биомеханики // Сборник трудов Государственного института для усовершенствования врачей им. В. И. Ленина в Казани. Казань, 1929. Т. I. С. 249–270.


[Закрыть]. К такому выводу он приходит в годы экспансии метода, увлеченно записывая самые разные виды движений: удар молотобойца и маршировку солдата, походку торфушки и игру пианиста.

На протяжении трех десятилетий, с начала 1920-х годов и до начала 1950-х, за исключением двух-трех военных лет, Бернштейн записал самые разные движения, работая в различных научных учреждениях: Институте охраны труда (1927–1933), Государственном институте музыкальной науки (1926–1940), Центральном институте труда инвалидов (1932–1941), Всесоюзном институте экспериментальной медицины (1933–1937), Центральном научно-исследовательском институте физкультуры (1936–1949), Институте неврологии (1943–1947), Московском научно-исследовательском институте протезирования (1943–1949) и др. В них он часто возглавлял лаборатории или отделы физиологии движений. Где бы ни проводились исследования, они были подчинены общему замыслу, объединены исследовательской программой. Выбор столь широкого круга институтов отчасти определялся задачей сделать экспериментальную базу возможно более широкой, исследовать разнообразные движения в их развитии, норме и патологии. По инициативе и под руководством Бернштейна были выполнены упомянутые уже исследования переноски тяжестей, ходьбы на протезах разных типов, онтогенеза ходьбы и бега, спортивных движений и маршировки и мн. др.

Рис. 10. Аппаратура для циклосъемки: а – обтюратор с тремя концентрическими рядами отверстий и четырьмя прорезами; б – определение скорости вращения обтюратора с помощью камертона; в – камера с движущейся пленкой (вид спереди); г – камера с движущейся пленкой (задняя стенка снята); д – циклограмма опиловки, снятая камерой с движущейся пленкой («Физиология труда» под ред. К. Х. Кекчеева. М. – Л.: Государственное издательство, 1931, с. 178, 181)

В начале 1930-х годов любителей легкой атлетики поразил бег чемпиона мира француза Жюля Лядумега. По словам В. Е. Демидова[172]172
  Демидов В. Е. Споры по существу. URL: http://www.universalinternetlibrary.ru/book/73759/chitat_knigu.shtml (дата обращения: 26.04.2017).


[Закрыть], казалось, что он не бежит, а без всяких усилий плывет над беговой дорожкой. Лядумег перебéгал даже знаменитых тогда братьев Серафима и Георгия Знаменских. 1 октября 1934 г. Бернштейн провел циклографическую съемку пробежек Жоржа Лядумега и Серафима Знаменского. После обработки циклограмм стало ясно: у Лядумега время приземления составляло всего восемь десятых секунды, а Серафим Знаменский находился на земле на целую десятую долю секунды дольше. Тогда как французский бегун опирался на почти вертикальную ногу, у московского спортсмена она была вытянута вперед и тормозила бег. Так, цик лограмметрия приносила плоды не только для НОТ, но и для совершенствования спортивных талантов.

До Бернштейна с помощью биомеханики изучались преимущественно ритмические, автоматизированные движения, из совокупности которых исключены почти все моменты, кроме чисто механических. Напротив, ученого в наибольшей степени занимали вопросы нервного управления движениями. «Чем дальше мы подвигались в своих работах, – признавался он, – тем яснее начинало нам становиться, что в акте ходьбы интереснее всего не то, что в ней есть от механики <…> а как раз то, что в ней содержится вне механики, сверх механики – ее физиологическая, иннервационная структура»[173]173
  Исследования по биодинамике локомоций / Под ред. Н. А. Бернштейна. М. – Л.: Изд-во ВИЭМ, 1935. С. 120.


[Закрыть]. Обнаружив механические закономерности движения, Бернштейн смог поставить задачу найти разграничения движений в зависимости от характера и происхождения определяющей их иннервации. Для этого он планировал изучить движения, отклоняющиеся от нормы: рабочие движения при необычных условиях, расстройства движения при нервных заболеваниях, сложнокоординированные действия, в которых больше, чем где-либо, сказывается влияние кортикальных импульсов. Так, сравнивая циклографические записи нормальной ходьбы и ходьбы с нарушениями нервного проихождения и выбирая из них те элементы, механическая природа которых очевидна, «в остатке» можно было получить элементы со следами влияний нервной системы. Биомеханические характеристики выступили индикатором управляющих движением нервных процессов. Прав оказался Ухтомский, предсказывавший методу циклограмметрии «громадную будущность» в физиологическом исследовании[174]174
  Ухтомский А. А. К 15-летию советской физиологии // Физиологический журнал СССР. 1933. Т. 16. Вып. 1. С. 48–49.


[Закрыть].

Контуры этого будущего наметились в статье «Клинические пути современной биомеханики». Статья вышла в сборнике, изданном в Казани в 1929 г., и с тех пор не переиздавалась. Тем не менее она весьма значительна. В ней Бернштейн утверждал: «Каждый моторный импульс, приводя к двигательному эффекту на периферии, тем самым вызывает проприоцептивные, центростремительные иннервации, влияющие в свою очередь на дальнейшее протекание моторных импульсов». Таким образом, делал он вывод, «здесь получается некая циклическая связь»[175]175
  Бернштейн Н. А. Клинические пути современной биомеханики // Сборник трудов Государственного института усовершенствования врачей в Казани. Т. 1. Казань, 1929. С. 260.


[Закрыть]. Эту связь ученый позже отобразил математически (об этом – в главе 5). Он убедился в том, что живое движение столь же механическое, сколь и органическое, и сравнил его с «морфологическим объектом», который изменяется и развивается, эволюционирует и инволюционирует. Чтобы это исследовать, он помимо ходьбы и бега обычных людей и атлетов стал записывать ходьбу и бег ребенка, инвалида и старика. Кроме того, ученый пришел к совершенно неожиданному (если исходить из представлений о движении как механическом акте, или рефлексе) заключению: движение глубоко индивидуально, оно несет в себе характеристики конкретного человека в такой степени, что кинематика – подобно измерениям роста, веса, формы черепа и т. д. – может служить одним из антропологических параметров. Бернштейн даже предложил говорить о «кинематической антропологии»[176]176
  Способность моторики выражать индивидуальный характер человека и его эмоции признавали и коллеги Бернштейна по Институту психологии Лурия и Выготский. Лурия проводил эксперименты по «сопряженной моторной методике», наблюдая, в частности, за движениями сильно расстроенного человека. Выготский о его результатах писал: «Когда человек не отдает себе отчета в том, что он делает, и действует под влиянием аффективной реакции, вы снова можете по его моторике прочитать его внутреннее состояние, характер его восприятия». См.: Выготский Л. С. О психологических системах // Л. С. Выготский. Собр. соч. М.: Педагогика, 1982. Т. 1. С. 112.


[Закрыть].

Итак, ученый приспособил для новых задач и усовершенствовал методы циклографии и циклограмметрии, до этого почти не известные в России. Оказалось, что эти методы востребованы во многих сферах, часто – незаменимы. Срочно понадобилось издание специального руководства. Вместе с ассистентами Татьяной Сергеевной Поповой и Зоей Николаевной Могилянской он озаботился составлением фундаментального руководства по «Технике изучения движений». Оно долго оставалось единственным пособием по биомеханике движений. Первая презентация этого метода состоялась уже в 1924 г. на конференции по НОТ в Праге, а четыре года спустя Бернштейн готовился познакомить с ним Западную Европу.

Окно в Европу

Впечатленные успехами циклограмметрии, коллеги Бернштейна из Института охраны труда (ИОТ) решили отправить его в Европу. Командировка во Францию и Германию должна была продолжаться три месяца. Официальная цель – пропаганда достижений советской науки.

О работах Бернштейна за границей уже знали. В Германии, в Дортмунде, физиологией труда занимался Эдгар Атцлер (1887–1938), с которым Бернштейн состоял в переписке. В издаваемом Атцлером журнале публиковались статьи ученого о зеркальной съемке, о фортепианном ударе и др. Атцлер пригласил Бернштейна на открытие его института, которое должно было состояться в октябре 1929 г. Николай Александрович также собирался заказать в Германии и приобрести для ИОТ некоторые приборы и детали к ним, для чего институт должен был перевести в Германию на его имя валюту. В Дортмунде ему предстояло прочесть курс лекций по биомеханике и обучить сотрудников циклограмметрии. Для демонстрации и проведения опытов на месте Бернштейн вез с собой несколько ящиков аппаратуры, изготовленной в мастерских ИОТ. Наконец, накануне он завершил составление атласа по биомеханике ходьбы взрослого человека, который надеялся издать в Германии[177]177
  Насколько нам известно, «Атлас графического изображения походок взрослого человека» спустя много лет был издан университетом Дортмунда.


[Закрыть].

Выезд всякого советского человека за границу сопровождался надеждами на покупку там вещей. За послереволюционное десятилетие из быта исчезли самые необходимые предметы – торговля с Европой прервалась. И хотя с наступлением НЭПа кое-какие товары в московских магазинах появились, их было очень мало. Незадолго до отъезда Николая Александровича за границу Татьяне и Нюте купили германские пластиночные фотоаппараты, но сменных кассет с пластинками для них достать было невозможно. А фотография была, может быть, самой большой семейной страстью. Братья и их жены рассматривали довоенные каталоги фотографической аппаратуры, и их воображение разыгрывалось еще и от того нового и привлекательного, что могло появиться в магазинах Европы в послевоенные годы prosperity – процветания.

Во время НЭПа в России появилась новая твердая валюта – червонцы, и в Госбанке стало возможным свободно обменивать их на доллары. По совету матери Николай стал ежемесячно, получив зарплату, выменивать червонцы на доллары. Их откладывали «на всякий случай». Бернштейн выехал в середине сентября. Накануне отъезда он упаковал аппаратуру и отвез на таможню, где чемодан проверили и запечатали. А всю ночь перед отправлением Николай с матерью просовывали в штекерные гнезда запечатанного чемодана свернутые в тонкую трубочку долларовые банкноты. На «тряпки» решили не тратиться – купить только самое необходимое для работы и увлечений.

Во время своей поездки Доктор (как звали Николая Александровича в семье) отправлял домой каждый день по нескольку писем и открыток, аккуратно исписанных бисерным почерком, с подробным описанием своих повседневных дел и мест, где успевал за этот день побывать. Бернштейн стремился так подробно, «вкусно» и живо описать все то, что делал, видел и чувствовал за границей, чтобы у тех, кто там не был и не мог побывать, создалось обо всем самое непосредственное впечатление. За девяносто дней командировки он послал домой триста шестьдесят пять писем и открыток (все пронумерованы), отправил десятки бандеролей с книгами и каталогами лабораторного оборудования, снял множество сюжетов любительской кинокамерой «Бэбе», чтобы показать их родным по возвращении домой. В письмах он проявляет нежную заботу о своих близких: молодую жену побуждает изучать английский язык и писать ему по-английски, брату шлет каталоги техники и зарисовки конструкций железнодорожного путепровода или рельсоукладчика, мать Александру Карловну – или просто «Карловну», «Карлушу» – просит больше рассказывать о себе. Из этой кореспонденции, любовно сохраненной и собранной в «путевую книгу» Татьяной Сергеевной и ее сыном, Александром Сергеевичем Бернштейном, можно точно узнать, что происходило с Николаем во время командировки.

В Париже он прожил месяц в гостях у сестры его отца Маргариты – Мушки, как ее звали в семье. Маргарита Николаевна работала в Институте Пастера и была настоящим энтузиастом своей науки. Возможно, это она помогла Николаю познакомиться с коллегами из Institut Marey (лаборатории, основанной Э.-Ж. Мареем в 1900 г.), Conservatoire des arts et métiers (Музей искусств и ремесел) и лаборатории физиологии труда Жан-Мориса Ляи (Jean-Maurice Lahy, 1872–1943). Знаменитому физику Пьеру Ланжевену Бернштейн показывал свои циклограммы и консультировался с ним по поводу их математического анализа. И Ланжевен, и Ляи с их левыми симпатиями[178]178
  В 1930-е годы Ляи был «попутчиком» Коммунистической партии Франции и входил в «Круг новой России» (Le Cercle de lа Russie neuve). Он один из инициаторов проведения VII Психотехнического конгресса в сентябре 1931 г. в Москве.


[Закрыть] охотно приняли молодого ученого из советской России.

Об эмиграции он не думал: как и его отец, известный московский врач, Бернштейн чувствовал крепкие связи с семьей и родиной. К советской власти он всегда проявлял лояльность. Матери он пишет: «Мне намекнули, что русский, которого я здесь встретил, – активный политический враг, и мне это было неприятно; на деле, оказалось, ничего подобного: это хороший парень, советский подданный. Все наврали»[179]179
  Поездка Коли за границу: Письма Н. А. Бернштейна из Германии и Франции, 1929 г. / Сост. Т. С. Попова, В. Л. Талис (рукопись).


[Закрыть].

В Париже Николай Александрович первым делом занялся покупкой костюма-визитки и совершенствованием парижского акцента, чтобы придать лоска своей и так безупречной французской речи. Установив циклографическую аппаратуру в лаборатории Больницы св. Анны, он сделал двухчасовой доклад для специалистов, психологов и физиологов, среди которых были настоящие научные светила. Своим родным в Москве он сообщал:

«Мои хорошие ребятушки, вот и разделал я свой доклад; думаю, что теперь надо вам все доложить обстоятельно и по порядку. Правда?

Ну, вот. Разбудили меня сегодня ранехонько, в половину восьмого. Я не спеша встал (а выспался хорошо и снов никаких не видел) и оделся в свою визитку. Воображайте: черная, обшитая шелковой тесемкой, черный жилет, белая сорочка, стоячий воротник и серые полосатые брюки – как на картинке. Франт франтом, и в семье тети Мушки произвел фурор. И пузик не торчит»[180]180
  Письмо № 109 Александре Карловне от 31.10.1929; опубликовано также в: Чхаидзе Л. В., Чумаков С. В. Формула шага. М.: Физкультура и спорт, 1972. С. 61.


[Закрыть].

План доклада был такой:

1. Биомеханический метод:

а) принципиально существенное

б) технически существенное

2. Основные законы движения:

а) сложный маятник

б) вынужденные колебания

с) дифференциальные уравнения движения (динамическое уравнение, невромеханическое уравнение)

3. Приложение к клинике:

а) изменения тонуса

б) треморы

в) атаксии

г) патологические походки

д) разное (рефлексы, симуляции и т. д.)

е) комбинации с электродинамическими методами

4. Основная проблема невромеханики

Рис. 11. Н. А. Бернштейн, около 1928 г. (фото из архива Евгении Гилат-Фейгенберг)

Бернштейн опасался, что аудитория будет скучать, но этого не случилось:

«Toulouse[181]181
  Эдуард Тулуз (1865–1947) – психиатр и журналист, один из основателей Комитета по психогигиене (Comité d’hygiène mentale), открыл амбулаторный прием – психологическую консультацию в Больнице св. Анны в Париже, так называемый Институт, или Больницу, Анри Русселя (Institut/Hôpital Henri Rousselle).


[Закрыть] очень доволен. Зовет приезжать еще, очень занят приложением нашего метода к психопрофилактике и хочет устроить циклокабинет. Piéron[182]182
  Анри Пьерон (1881–1964) – психолог, один из создателей экспериментальной психологии во Франции, основатель Института профориентации (l’Institut national d'orientation professionnelle, INOP, 1928).


[Закрыть] вообще впервые удостоил прийти на заседание в „Институт Руссель“ – на мой доклад. Laugier[183]183
  Анри Ложье (1888–1973) – электрофизиолог, ученик физиолога Луи Ляпика, основатель центра физиологии труда (1912), с 1929 – преподаватель Сор бонны, один из организаторов Национального центра научных исследований (CNRS).


[Закрыть] решил обязательно делать биомеханический кабинет, и не так, чтобы только снимать, а чтобы обязательно анализировать, и уверен, что получит для этого дела штатную единицу. Lahy[184]184
  Жан-Морис Ляи (1872–1943) – психолог и психотехник, в 1920-е годы – создатель лаборатории психотехники на транспорте (Société de transport en commun de la région parisienne), где, в частности, проводилось тестирование вагоновожатых, и лаборатории прикладной психологии в École Pratique des Hautes Études.


[Закрыть] очень доволен шикарными словами вроде „дифференциальные уравнения“ или „моменты“, которых он не понимает, и эффектностью кривых. Laugier и Lahy – два завлаба в одном институте, и каждый хочет, чтобы цикло было у него и не было у другого.

Fessard[185]185
  Альфред Фессар (1900–1982) – физиолог, ученик Анри Ложье, позднее – профессор Collège de France; его именем назван Институт нейробиологии (INAF).


[Закрыть] – молодой, но очень даровитый сотрудник Laugier и Lahy, вечно невозмутимый, очень оживлен и разговаривал со мной очень долго, как бы приладить одновременно с цикло регистрацию токов действия. И этот наладит, я уверен.

Молодежь, т. е. Noel, Schweizer, Неусыхина стараются вовсю, чтобы из ничего соорудить первую цикло-установку и сделать хоть один снимок. Завтра утром еще пойду им помогать.

Таковы результаты, qui parlent pour eux mêmes»[186]186
  Говорят сами за себя (фр.).


[Закрыть].

«Цикло наше пробивает себе путь в Европу, и реклама для науки Советского Союза получается неплохая», – заключал он.

Спустя две недели он уже был в Дортмунде. Здесь его называли «профессором» и «принимали в этом физиологическом замке, как владетельную особу»[187]187
  Письмо № 141 из Дортмунда от 7.11.1929 Александре Карловне. Это и нижеследующие письма цит. по: Поездка Коли за границу: Письма Н. А. Бернштейна из Германии и Франции, 1929 г. / Сост. Т. С. Попова, В. Л. Талис (рукопись).


[Закрыть]. Бернштейн читал лекции по биомеханике и обучал циклографии и математическому анализу движения:

«Итак, Мейер у меня всю траекторию промерил. Потом я заставил его прочесть координаты. Потом пришли еще: зав[едующий] психотехнической лабораторией д-р Граф, толстенький психиатр, ученик Крепелина[188]188
  Эмиль Крепелин (1856–1920) – немецкий психиатр, создатель новой классификации душевных болезней.


[Закрыть], и гостящий здесь копенгагенский профессор Хансен. Вот я всю братию и засадил: скопировать прочитанные ряды координат и подсчитывать первые и вторые разности. И так весело было видеть, как все эти немецкие и датские дяди – профессора и прос то сотрудники – сидели и пыхтели кругом стола <…> Старались вовсю и так были заинтересованы, что не отпускали меня до 8 ч вечера. Мейер был изумлен, когда увидел, сколько добра содержится даже в его примитивной циклограмме. Когда получилось, что ударная скорость[189]189
  Скорость молота, бьющего по наковальне. – И. С.


[Закрыть] 13,5 м/с, что активные усилия больше, чем тяжесть, в 8–10 раз, что кинетическая энергия молота меняется за промеренную 1/5 секунды от 30 до 58 кг-метров, что это соответствует мощности в 145 кг/с, т. е. двум лошадиным силам, и т. д. – он только рот разевал. Одним словом – „эффект“…»[190]190
  Письмо № 141 Александре Карловне от 7.11.1929.


[Закрыть].

Бернштейн также переводил (вместе с фройляйн Штерн) свою статью по зеркальной методике для издаваемого Атцлером журнала «Arbeitspsychologie» и работал над введением к своему атласу. Во введении он использовал свою только что вышедшую статью «Клинические пути современной биомеханики» (называя ее «лурьевской» – опубликованной в сборнике, посвященном врачу Роману Александровичу Лурии).

Бернштейн и сам узнал в Дортмунде много нового. Т. С. Поповой, в его отсутствие заведовавшей лабораторией, он шлет список работ, которые находит интересными, и просит «дать кому-нибудь в лаборатории прочитать, а потом в конференции прореферировать»[191]191
  В письме № 163 Т. С. Поповой от 15.11.1929.


[Закрыть]. Читает научно-популярную книгу «Die Mikrobenjäger»[192]192
  Книга Поля де Крюи «Охотники за микробами» была издана в 1926 г. и уже год спустя переведена на немецкий и русский языки.


[Закрыть] и тут же предлагает Анне вместе перевести ее на русский язык, а Сергею – узнать, как можно опубликовать ее в Госиздате[193]193
  Письмо № 161 Анне Рудник от 14.11.1929.


[Закрыть]. Наконец, он составляет план того, что нужно закупить для лаборатории в Институте охраны труда и заказывает эту аппаратуру в Берлине[194]194
  Письмо № 279 из Берлина от 14.12.1929: «Закупаю для лаборатории: а) обещанные шестерни, b) для панорамной головки два больших червяка 1: 100, c) для Зальцбергеровской вертушки еще червяк 1: 40, d) для вечерних съемок два вечных фонарика с динамо, e) для ходьбы – панхроматических пластинок. Заказываю и камеру, кот[орая] будет иметь: пружинный ход у пленки, сматывание между двумя валиками, установочную 3-кратную лупу, приспособление для замены задней стенки „хрюшкой“, счетчик метража, переменные скорости пленки от 0,5 до 6–8 см/с, заводной или электрический мотор».


[Закрыть]. А самое главное – признание со стороны немецких и французских коллег свидетельствовало, что работы Бернштейна находятся в мейнстриме мировой науки. Сознание этого очень поддерживало ученого в тяжелые годы. Он вернулся в Москву в первых числах нового 1930 г.

Больше за границу Николай Александрович не выезжал. 5 марта 1931 г. арестовали Пи-Пи – академика Лазарева. Следователей больше всего интересовали его обширные связи с учеными за рубежом. Страна пошла по пути изоляции – обрывались научные связи, да и жизни многих ученых висели на волоске.

Несмотря на все трудности, для самого ученого довоенное десятилетие оказалось удивительно продуктивным. Кажется, он исследовал все движения, какие только возможно: ребенка и старика, атлета и инвалида, пианиста и грузчика, людей и животных. И еще у него сложилась стройная теория движения, которую Бернштейн собирался изложить в отдельной монографии. Однако прежде ему предстояло выяснить свои отношения с великим старцем, Иваном Петровичем Павловым.