Текст книги "Зять для мамы"

Ирина Словцова
Зять для мамы

Часть 1
Новый статус

Глава 1. Дочка вышла замуж

…Марина возвращалась домой после ночи, проведенной у любовника. Он подвез ее к станции метро, а дальше она решила пройти по парку, из которого были видны окна ее квартиры. Она очень любила, если было время, пройтись по аллеям парка, минуя прямую улицу, ведущую к дому. А сегодня оно было: суббота, раннее утро, первые зеленые листочки на деревьях, по-весеннему оголтелое чириканье воробьев в почти голых кустах… Марина медленно шла по аллее и размышляла о том, как часто жизнь нашими собственными руками выстраивает ловушки. Не один год она старалась, чтобы в их доме было уютно и тепло, свободно и легко всем ее любимым существам, а теперь эти существа делают так, чтобы Марина часть своей жизни перенесла за пределы этого дома. Мать по-прежнему считает себя главой семьи и безапелляционным тоном дает оценку всем поступкам своей сорокашестилетней дочери и двадцатилетней внучки. Двадцатилетняя Алена, по понятному эгоизму молодости, думает, что у ее постсорокалетней матери личной жизни, а в частности секса, быть уже не может. В квартире постоянно толкутся Аленины однокурсники и однокурсницы, материны приятельницы и аспиранты, которых любезно поставляет кафедра, где мать преподавала много лет. По субботам этот разношерстный «колхоз» дополняется Геннадием – бывшим мужем Марины и, соответственно, отцом Алены.

…Марина даже представить себе не могла, как вдруг в их квартире появится Валентин (так звали ее любовника) и пойдет на кухню, к примеру, пить чай. По дороге он обязательно встретит кого-нибудь из аборигенов их квартирного колхоза и явно не почувствует от этого прилива нежных чувств. Поэтому Марина предпочитала держать подальше от посторонних глаз свои интимные отношения. Она примерно представляла себе, что ее ждет сейчас в собственной квартире субботним утром, но столь бурной реакции предположить не могла.

Стоило ей появиться в прихожей, как ее 70-летняя мать, сухонькая дама с генеральским голосом, встала у притолоки двери, ведущей в гостиную, и вместо приветствия объявила:

– Марина, ты преступница! Ты бросила ребенка! Ты проститутка!

Марине очень не хотелось вступать в дискуссию по поводу того, кого принято считать проститутками и детьми, но она, расстегивая молнию на сапоге, все ж таки парировала:

– Ну во-первых, ребенку уже двадцать лет. Во-вторых, ребенок был не один, а с тобой, а в-третьих, мама, ты знаешь точное определение проститутки?

– Это публичная женщина!

Мать неслась, как вагон, оторвавшийся от состава, с горы… Без тормозных колодок не остановить…

Марина к любовнику ходила больше отоспаться, отдохнуть от материнских атак, чем за ласками. Хотя с Валентином ей повезло. Он ее любил, жалел, берег, понимал, сочувствовал и звал замуж.

– Марина, оставь ты их. Ведь укатают они тебя. Там уже все взрослые люди. Проживут и без тебя. Я тебя, Мариша, не тороплю, только давай уж скорее поженимся. Квартира скоро будет готова, можно въезжать.

Утро сегодня начиналось сказочно.

– Мариша, просыпайся, – разбудил ее Валентин, – я завтрак приготовил. Тебе принести, или на кухню пойдем?

Вопрос был существенный, поскольку в ожидании своей квартиры Валентин жил в коммуналке, а Марина в свои сорок шесть лет понятия не имела, что такое коммунальная квартира. Познакомившись с Валентином и впервые оказавшись в экзотических для нее условиях, когда в ванную ходят по графику, она тяготилась коммунальным общением. Любимый мужчина это понимал и старался свести ее маршрут по «общественным» местам к минимуму. Все сегодня было очень мило: хороший секс, хороший сон, завтрак в постели… Но, как Валя ее ни уговаривал поехать с ним за город, она решила заглянуть домой – все ли в порядке.

…Все было как всегда. Но она еще пребывала в расслабленном состоянии, и ввязываться с маман в рукопашный бой ей ну никак не хотелось.

– Мам, а ты помнишь, сколько мне лет? Мои сверстницы уже три раза сходили замуж и раз пять поменяли любовников. Я же просто встретила нормального мужика… А ты тут ерунду митинговую несешь…

– Какой пример ты показываешь дочери? Она и так делает что хочет.

Так, подумала Марина, пора переводить стрелку, иначе этот несущийся под откос вагон ее снесет.

– Слушай, мам, – совершенно будничным голосом сказала она. – А говорят, вчера Жириновский опять с кем-то подрался?

– Я не знаю, как Жириновский, а вот Зюганов…

Дальше можно было не слушать, и Марина, обрадовавшись, что «переключение программы» произошло успешно, удалилась с поля боя. Зашла на кухню, проверила холодильник, наличие хлеба и решила, что начнет со стирки, а уж потом сядет за компьютер. Как раз, пока она «заправляет» стиральную машину, мать устанет от собственных высказываний и уйдет к себе. Тогда можно будет спокойно поработать, без комментариев.

…Сев за компьютер в своей комнате, Марина надеялась плотно поработать над серьезным заказом, но поняла: день сегодня явно не задался. Не успела она открыть нужный ей файл, как звонок в прихожей, а следом за ним бас бывшего мужа и реплики матери возвестили, что ей поработать не придется.

– Марьяна, твой дизайнер пришел.

– Он давно уже не мой, – не вставая из-за стола, крикнула Марина. – Он теперь уже международное достояние… Но все равно, налей ему супа, мне некогда, а Аленки дома уже нет. Она на занятиях.

Со своим бывшим мужем Геннадием Марина когда-то училась в художественном училище. Но, получив дипломы, каждый из них выбрал для себя свой профессиональный путь. Марина увлеклась дизайном интерьера, а Гена – рекламным бизнесом. В быту он совершенно не приспособлен (или хотел казаться таким), а как профессионал состоялся, в своем кругу был достаточно известным и успешным креативщиком. Он обладал потрясающим ощущением времени, вернее, потребности текущего момента. Он придумывал дизайн для рекламы известных фирм. Правда, очень скоро выяснилось, что для поддержания растущего профессионализма Гене требовались новые симпатии. Он так заинтересованно смотрел на них своими большими карими, чуть навыкате глазами, так склонял свою черноволосую голову к их ручкам, чтобы поцеловать пальчики, так угадывал их тайные слабости, что они быстро сдавались на милость победителя. А сдавшиеся крепости ему были не интересны. Новый проект – новая жертва Гениного вдохновения.

Когда Марина догадалась об истинном источнике вечного творческого горения своего мужа, она предложила:

– Ген, давай разведемся, пока мы еще не начали друг другу гадости говорить и орать при ребенке.

Гена свою жену тоже изучил: чем тише она говорила, тем более удручающи были для него последствия ее слов. На этот раз она говорила шепотом. Он молча собрал вещички, поцеловал пятилетнюю Аленку в макушку и ушел…

Их дочь никогда не была свидетелем родительских перепалок или ссор. Никогда от матери не слышала ничего плохого об отце, а повзрослев, так и не могла понять, почему родители разошлись. Тем более что папенька частенько приходил к ним домой и вел с мамой чуть ли не задушевные беседы о творчестве своих знакомых, друзей, тихо-мирно интересуясь мнением бывшей жены. Через Маринино плечо заглядывая на экран монитора, вроде невзначай давал ей вполне приемлемые советы. Гена ушел… чтобы иметь право ходить в этот дом, к своей дочери и к Марине…

Суббота был его «законный» день.

– Марьяна, твой муж пришел, – кричала из прихожей мать.

«Работы сегодня точно не будет», – с тоской подумала Марина.

– Во-первых, никакой он уже не мой, а во-вторых, налей ему супу. Мне некогда.

– Маришка, – как всегда непринужденно улыбаясь и заглядывая ей через плечо в экран монитора, басил Гена, – ну что ты, ей-богу, я же к вам не из-за супа хожу. Хотя… из всех моих жен ты единственная, кто умеет хорошо готовить, – сделал он сомнительный комплимент.

– Ага, поэтому ты ходишь уже сто лет после развода. За это время можно целую армию поваров обучить, не то что твоих жен. – Отвечая мужу и глядя на экран монитора, Марина подбирала цветной фон для будущего рисунка.

– Ты знаешь, у них низкий уровень обучаемости. Боюсь, что мой желудок не выдержит курса повышения их поварской квалификации. Ты должна гордиться своими кулинарными талантами и щедро делиться их последствиями.

– Я горжусь тем, что была первой женщиной, которая дала тебе коленкой под зад. Слушай, Гена, мне действительно некогда. Иди пообщайся с бывшей тещей. Этим ты окажешь мне необычайную услугу.

– А что, сильно достает? – посочувствовал бывший супруг, в свое время испытавший на себе тяжелый характер Анна Георгиевны.

– Давай, Гена, шагай на кухню и не задавай лишних вопросов. Кстати, ты зачем пришел?

– Ты знаешь, у меня сломался монитор. Я хотел Аленкин взять на время.

– Здрасте вам, ты у нее спросил? – Марина поняла, что уже бесполезно что-либо делать на мониторе, и стала один за другим закрывать файлы. – Ей же курсовые делать и все такое. Ты что, обалдел? С твоими деньгами отремонтировать или купить новый монитор не проблема. Или в твоем агентстве заказы иссякли?

– Ну, должен же я на чем-то экономить! У меня четыре жены, четверо детей, я их содержу… И неплохо, между прочим. Алене я же компьютер подарил. С этим ты спорить не станешь?

Марина почувствовала, что еще немного – и она лопнет от злости.

– Я не стану с тобой спорить, я просто вышвырну тебя вон! Значит, говоришь, у тебя четверо детей и ты их хорошо содержишь, и надо экономить. И экономить ты решил на Аленкином мониторе!.. Мама, ты налила ему суп? Так вылей его в унитаз. Он уже уходит. Да, он вспомнил, что у него срочный заказ, его вызывает клиент… или клиентка… – С этими словами она сняла с дивана кожаный рюкзак Геннадия и всучила ему в руки.

– Марина, ты озверела? Что ты из-за какой-то железки на мужа руку поднимаешь? – пытался Гена превратить начинавшуюся стычку в шутку, при этом пятясь к двери под напором бывшей жены.

– Ты мне не муж, и я не обязана чужого мужика кормить-поить, пусть тебя твои жены содержат. – Она все еще продолжала использовать рюкзак вроде тарана, продвигая бывшего мужа к выходу из своей комнаты. – Все, проваливай. Терпение мое лопнуло. – Марина уже почти дотолкала Геннадия до двери в коридор, как вдруг та распахнулась и в комнату вошла Аленка, полная отцовская копия: стройная, черноволосая, с яркими выразительными глазами. У нее было такое решительное выражение лица и воинственно приподнятый подбородок, с какими она обычно, когда была помладше, притаскивала домой бездомных собак и кошек, ворон с подбитыми крыльями и другую живность. Очевидно, на сей раз трофей был либо крупнее обычного, либо упирался, так как Алена чуть замешкалась на пороге. Затем со словами: «Мама-папа, как хорошо, что вы оба дома! Мне ничего не нужно будет повторять», – она за руку втащила за собой молодого человека и представила:

– Это мой муж…

На пороге комнаты показался высокий худощавый юноша с вьющимися светло-русыми волосами, широко распахнутыми голубыми глазами, длинными ресницами и пухлым ртом. Он довольно безучастно отнесся к своему появлению пред очами новоявленных тестя и тещи, которые замерли с открытыми ртами, как в дет–ской игре «замри-отомри».

Первым пришел в себя Геннадий.

– А он не голубой? – бесцеремонно разглядывая парня, уточнил родитель.

– А он что, папа, в твоем вкусе? – мгновенно парировала дочь.

– Алена, не груби отцу.

– А ты не оскорбляй! Ты человека видишь первый раз, а уже придумываешь всякие гнусности.

– Вот-вот. Это я и хотел сказать! Я его вижу первый раз. А ты? – повернулся Геннадий к бывшей жене.

Та, все еще пребывая в шоковом состоянии, заторможенно произнесла:

– Я тоже его первый раз вижу. Кто это?

– Мама, я же тебе говорила, что собираюсь замуж выходить.

– Я думала, ты шутишь. Ты же подала на грант, в Венгрию хотела ехать…

– Да какие шутки, вот свидетельство о регистрации, мы только что из загса.

Геннадий взял из рук дочери свидетельство, прочитал, посмотрел на детей, сверяя наличие.

– Елена Геннадьевна Васильева, Ипполит Иванович Коржиков… Это… вы? – снова обратился он к юноше, который молча и безучастно переводил взгляд то на одного, то на другого участника спектакля «Не ждали».

– Папа, хватит юродивого изображать, – сердито произнесла дочь и попыталась продолжить церемонию знакомства. – Мы его Полом зовем, так даже стильно.

– Доча, я понимаю, у вас гормоны играют и все такое… но зачем же так рано замуж выходить?

Марина уже пришла в себя, обрела дар речи и кинулась на Гену:

– Ах ты, котяра… Ты чему учишь?! По чужим постелям скакать? Пусть спят… дома… на… законном основании, – и сама удивилась сказанному.

– Ладно, – решил мирным путем закончить дискуссию Гена. – Давайте все-таки пообедаем, раз уж все собрались. Ипполит расскажет о себе. Мы потихоньку придем в себя. Подумаем, как жить дальше…

– Тебе бы только поесть! – Марина не знала, как скрыть свою растерянность и обиду на дочь, и вообще не знала, как ей вести себя в этой дурацкой ситуации. Но вдруг подумала, что вариант, предложенный Геной, пожалуй, единственная возможность им обоим сохранить «родительское лицо».

– Давайте уж накрывайте на стол. Надо же вас, наверное, поздравить… – миролюбиво предложила она и первой отправилась на кухню.

…Остаток субботы неожиданно пополнившееся семейство потратило на перестановку мебели и обустройство комнаты молодоженов. Единственное, что удалось выяснить общими усилиями Марине с Геннадием про дочкиного мужа, – это то, что он ее бывший однокурсник, так как год «потерял», живя во Франции.

Ранним воскресным утром Марина быстренько собралась, чтобы никого не разбудить, и уехала на дачу приводить свои чувства в порядок. Физическая работа и молчание помогали ей восстанавливать душевное равновесие. Весь день она пропалывала клубнику и цветники в той части сада, которая не просматривалась соседями.

…Она вернулась домой поздно вечером.

«Господи, как мало человеку нужно для счастья, – нежась под душем, расслабленно думала Марина. – Может быть, ничего, обойдется? Иногда скоропалительные браки оказываются счастливыми…»

Увы, ее ждало разочарование…

Глава 2. Одни вопросы

На следующее утро, по традиции выйдя в коридор проводить дочь в институт, Марина, заметив отсутствие юного супруга, поинтересовалась:

– Ипполит раньше тебя уехал?

– Да нет, он дома остается, – невозмутимо констатировала дочь.

– Погоди-погоди, он что, заболел или занятия решил прогулять? – никак не могла прояснить для себя ситуацию вечно работающая Марина.

– Да нечего ему прогуливать, – как маленькой растолковывала Алена матери. – Он не учится. А на работу его не берут, потому что он от армии косит.

– Что делает?

– Мама, ну что ты, маленькая? Газет не читаешь? Ну, не хочет он в армию… Ладно, пока, я уже опаздываю… Можешь его на кухонных работах использовать. Он сознательный…

Марина ушла к себе обдумывать услышанное. «Не будем волноваться, – утешала она себя, – еще не все понятно… Вот мальчик проснется, поговорим, разберемся». Работа у нее не клеилась, на экране появлялось что-то невразумительное с тоскливыми красками, и, как она ни заставляла себя сосредоточиться, мысли все равно возвращались к скоропалительному замужеству дочери.

Алена была не только внешне точной копией Геннадия, но и характером пошла в отца. Она с пеленок была уверена в том, что этот мир – для нее. А поскольку ее родители после развода испытывали перед дочкой чувство вины, она научилась хорошо справляться с ними обоими и с каждым по отдельности. Она всегда четко формулировала свои пожелания отцу и никогда не требовала от матери того, что та не могла ей купить. Если ей нужна была моральная поддержка и ощущение надежности и защиты, она обращалась к матери. Но если она творила что-то, противоречащее материным понятиям пристойности, то объединялась с отцом, который, как дважды два, мог доказать бывшей жене, что дочь поступила из лучших побуждений. Единственным человеком, который видел Алену насквозь и с которым невозможно было достичь никакого компромисса, была бабушка. У внучки с ней сложились своеобразные отношения, вроде соблюдения пакта о ненападении. И чем старше становилась Алена, тем теплее становились их отношения. Возможно, внучка просто доросла до той планки, которую ей изначально установила бабушка-генерал. Девочка умела постоять за себя, была решительна и отличалась от многих своих сверстниц умением выстраивать длинные логические причинно-следственные цепочки. Около Алены вечно крутились молодые люди, не только из института. Она знакомилась с ними на улице, в метро, в кино, в кафе, соглашалась прийти на свидание и… забывала об их существовании на следующий день. Она была настоящей маленькой женщиной, которая знает себе цену, знает, чего хочет, и прямо идет к своей цели.

Ипполит был явно инородным телом в маршруте этого «миноносца» в юбке.

«Почему она выбрала этого… этого… не знаю кого? Ведь вместе с ней учатся вполне приличные молодые люди! Самодостаточные, представительные. Может быть, прав Генка, когда говорит, что она не должна вмешиваться в жизнь дочери и что своей излишней опекой только хуже делает?»

«Но ведь если я сделаю пару звонков и попытаюсь хоть что-нибудь узнать об Аленином трофее, это же не опека», – сама с собой беседовала Марина. Ее телефонная книга хранила координаты друзей и подруг дочери – так, на всякий случай. Вот этот случай и пришел. Она позвонила Веронике, с которой Аленка продолжала дружить еще со школы, но та понятия не имела о существовании парня по имени Ипполит. Тогда Марина набрала номер Стаса, однокурсника дочери, чаще других приходившего к ним в гости.

– Стас, Алена мобильный телефон дома забыла. Она сейчас не с тобой? – начала она издалека.

– Добрый день, Марина Петровна. – Мальчик был, как всегда, вежлив. – Нет, мы иностранным занимаемся в разных группах. Ей что-нибудь передать?

– Нет-нет. Я сейчас заеду и привезу ей телефон. А кстати, скажи, ты ничего не слышал об Ипполите?

– А разве вы его не помните? Он же с нами учился на младших курсах.

– А сейчас не учится?

– Ну, он такой крутой стал. – И в голосе Стаса появилась какая-то ироническая нотка. – Живет во Франции, потому что здесь жить негде. Марина Петровна, вы извините, но мне надо уже бежать на лекцию. Всего доброго.

– Да-да, конечно. – В задумчивости Марина долго держала мобильный телефон в руке… И что все это значит?

… «Крутой» мальчик проснулся к обеду. Прошлепал босыми ногами в туалет и обратно, включил в своей комнате телевизор… Похоже, что он решил там окопаться до прихода Аленки.

– Полечка, – вдруг услышала Марина непривычно сладкий голос матери. – Ты бы вышел, позавтракал.

Мать верна себе: молодые люди всегда были ее слабостью.

«Завтрак он уже проспал», – съехидничала про себя Марина и решила все-таки предоставить «Полечке» возможность пообщаться с бабушкой, утолить молодой голод, а уж потом где-нибудь на нейтральной полосе, например у туалета, и прихватить его для разговора… Пока Аленка не пришла…

Когда юное создание отправилось на балкон подышать свежим воздухом, Марина решила начать разведывательную операцию.

– Ипполит, ты не против поговорить?

В ответ только взмах длинных ресниц вокруг безмятежно открытых глаз.

– Объясни мне, что у тебя за история с работой.

Тонкие изящные пальцы забарабанили по перилам балкона…

У нее было такое ощущение, будто она пробирается сквозь густую разросшуюся изгородь шиповника, как у них на даче. Пахнет одуряюще, но все в колючках и ногу поставить негде.

Пол мычал и молчал в ответ на ее вопросы. Чем больше она слушала его односложные спотыкающиеся ответы, тем тоскливее ей становилось. Парень производил впечатление полного инфантила. Есть квартира, но в ней живет кто-то другой, учился в институте, но бросил. Два года назад призвали в армию, но отправили на докорм по причине дистрофии призывника. На работу в приличную фирму, где есть отдел кадров, не берут, так как нужен военный билет, а его у мальчика нет… Кто живет в квартире? Почему бросил учебу? Почему никто не позаботился о том, чтобы парень получил хоть какую-нибудь профессию?

– Погоди, а как же ты жил все это время? – пыталась Марина выудить из разговора хоть что-нибудь конкретное.

– Так… – И опять взмах длинных ресниц и стук тонких пальцев по перилам.

– А что ты умеешь делать? – не сдавалась Марина. – Я попытаюсь найти тебе работу через своих знакомых. Но я должна знать, в каком направлении хоть искать-то…

– На гитаре могу играть. – Наконец зять сказал что-то конкретное, но оно не годилось, и она это не засчитала.

– Это для отдыха хорошо.

– Вина различать… – Разговор его явно тяготил.

– Что за бред! Этим деньги не зарабатывают.

– Вообще-то у меня права есть, правда… Я до Франции водил машину матери…

Больше поговорить не удалось: на балкон вышла бабушка с ворохом новостей, только что услышанных по радио. Она торопилась объяснить молодым, в какой стране они живут и какую страну потеряли по причине своей полной политической безграмотности. Наступало время Б, и Марина решила уйти на работу. В ее дизайнерском агентстве тоже не обойтись без разговоров, но все же они так не раздражали. Опять же можно было сделать пару звонков, чтобы переговорить с друзьями о возможном трудоустройстве зятя.

Но сначала нужно было рассказать им о его существовании, вернее, внезапном появлении. За всеми переживаниями и хлопотами по устройству молодых Марина совершенно упустила из виду, что нужно как-то поставить в известность общество о своем новом статусе тещи. Ее «общество» состояло из нескольких подруг и любовника.

Когда ей хотелось душевной теплоты, она шла к Тать–яне. Когда ей необходима была большая доза эстрогена, она шла к Алле. Когда ей нужен был разбор полетов и подтверждение правильности ее педагогического пути, она отправлялась к Юлии. А когда она вообще ни о чем не хотела думать, она отправлялась к Валентину.

Татьяна, искусствовед, одна воспитывала дочь, помощи ни от кого не ждала и не получала. Никогда не теряла чувства юмора, оптимизма и душевности – к тем, кого любила. Как-то в ее галерею современного искусства случайно попал финский бизнесмен. Увидев пышные формы гида Татьяны, влюбился и каждый день мужественно постигал глубокий смысл современной живописи (с ее помощью), пока наконец не пригласил на первое свидание. Роман был бурным, но коротким. Бизнесмен через месяц улетел, а у Татьяны открылся талант: она вдруг увлеклась керамикой и стала лепить из глины такие оригинальные вещицы, что в Лавке художника они распродавались влет. «Жить стало легче, жить стало веселей».

Алла была заказчицей Геннадия. Как-то он собирался в очередную командировку, а ей загорелось переделать интерьер спальни. Вот тогда-то Гена порекомендовал ей Марину как дизайнера, «который с блеском осуществит все ваши пожелания». Алла, очень красивая, натуральная блондинка, очень ухоженная, очень обеспеченная, уверенная в себе женщина, «работала» женой Олега, занимавшего высокий пост в какой-то международной корпорации. Марина была всего лишь симпатичной, вечно спешащей на работу или к заказчикам разведенной женщиной, которая не могла позволить себе личного стилиста, парикмахера, маникюршу и еще кучу специалистов, призванных лелеять и холить женское тело. Ее заработка хватало лишь на то, чтобы обеспечить сносную жизнь своему малочисленному семейству. Тем не менее Марина и Алла находили общение друг с другом приятным и взаимополезным.

Юлия работала старшей медсестрой в районной поликлинике, была воплощением благоразумия и надежности. Она рано и очень удачно вышла замуж, воспитывала двоих сыновей и мужа, всегда точно знала, что и кому нужно для счастливой жизни, и не испытывала, как Марина, сомнений в правильности избранного ею пути.

Общественность к изменившемуся семейному статусу Марины отнеслась благосклонно.

«Маришка, а ты знаешь, как сейчас трудно выйти замуж за нормального мужика? А ваш не пьет, не наркоманит, не дерется, да еще хорошенький какой. Я их видела с Аленой – картинка, а не пара. А какими глазами он на нее смотрит! У меня аж сердце защемило. Теперь и ты можешь свою судьбу устраивать», – порадовалась за подругу Татьяна.

«Да отправь ты их на съемную квартиру. Она получит по полной программе от него и его проблем и через месяц разведется», – посоветовала Алла.

«Ты, главное, не вмешивайся, пусть сами строятся», – сказала ей Юлия.

Больше всех ликовал Валентин: «В квартире образовалось три семьи: ты, бабушка и молодые. Это же Бородино! А давай-ка ты ко мне перебирайся. Хоть на старости лет поживем в свое удовольствие!»

Валентин был хирургом-стоматологом и работал в отделении челюстно-лицевой хирургии. Там Марина с ним и познакомилась.

Как-то у нее дико разболелся зуб под коронкой, она отправилась на консультацию к своему врачу. Та обнаружила в десне кисту и сказала: «Вам нужно делать резекцию корня. Если вы хотите сохранить зуб, да еще глазной, и не заниматься перепротезированием, вам поможет только классный специалист. Я такого знаю, – и на клочке бумаги написала номер телефона и имя: Валентин Юрьевич Скурихин. – Сошлитесь на меня, а то к нему очередь на полгода вперед».

Марина позвонила Скурихину, объяснила ситуацию, что «дизайнер, что работает с людьми, что ждать не может, что хотелось бы сохранить лицо и дикцию и…». Он прервал поток ее торопливых фраз глубоким баритоном:

– Завтра в десять утра после врачебной конференции ждите в отделении.

– А-а…

– У нас у всех на карманах бейджики с именами. – И, хохотнув совсем неофициально, предупредил: – Меня трудно не заметить.

Он был прав: когда мимо нее шли участники закончившейся врачебной конференции, на кармане халата самого крупного, высокого, усатого, бородатого, загорелого и белозубого мужчины висел бейджик с именем: Валентин Юрьевич Скурихин. Поймав на себе его взгляд, Марина сделала движение навстречу.

– Это я вам вчера звонила, – представилась она и подумала, что сказала глупость: ему вчера, как и сего–дня, и завтра, могли звонить десятки женщин. Но он, по всей вероятности, уже привык к глупостям людей, страдающих от боли, поэтому был краток.

– Снимки захватили? Хорошо. Идемте со мной. – И легко для своего роста и веса зашагал по коридору, не интересуясь, успевают за ним или нет. Открыл дверь ординаторской, пропустил Марину вперед, пристроил на специальный экран с подсветкой снимки ее многострадальной челюсти. Объяснил доходчиво и подробно, что с ней происходит и что он собирается делать. Но… сам остановил поток своего красноречия:

– Стопроцентную гарантию дать не могу, слишком глубокий маргинальный процесс. Так что вы решили? Согласны на операцию?

Она хоть и не понимала, что значит маргинальный процесс, была согласна. А куда, вернее, к кому ей еще обращаться? Он поднялся со стула, сразу став выше ее на голову, посмотрел в глаза:

– Значит, в понедельник утром приходите, оперируемся. Немного отдохнете и в этот же день уйдете домой.

С утра понедельника ее бил мелкий озноб и одолевали обычные для человека, который лишь приблизительно знает, что с ним будут делать, страхи и сомнения. Она очень боялась за глазной нерв, начитавшись в Интернете, что подобные операции делаются иногда в присутствии окулиста.

…Скурихину ассистировала только медсестра. Она помогла Марине убрать волосы под косынку, посадила в кресло, до горла закрыла простыней и пригласила доктора. Скурихин обработал ее щеку спиртом, предупредил:

– Сделаю несколько обезболивающих уколов. Остальное вы не почувствуете. – Положил ей на голову крупную ладонь, посмотрел в ставшие огромными от расширившихся зрачков глаза, мягко сказал: – Мы с вами все сделаем хорошо, да?

Она в ответ лишь закрыла на секунду веки. От него исходила такая уверенность и сила, что она успокоилась. Голова стала легкой и пустой. Его лицо было очень близко, и она уловила аромат его дыхания. Он ей понравился. В вырезе его докторского халата курчавились волосы на груди. Она захотела их коснуться. «Обычная история, – сказала себе трезвая Марина, – пациентка влюбляется в доктора-спасителя». Марина же, у которой кружилась голова от близко дышащего мужского лица, подумала, что уже сто лет ни один мужчина не возбуждал ее так сильно. Трезвая Марина сказала пустоголовой Марине: «Ты что, с ума сошла? Ты помнишь, сколько тебе лет?» «Помню, – ответила пустоголовая, – примерно как черепахе Тортилле, но я готова сидеть под его скальпелем сутками и чувствовать на себе его дыхание», – и глупо захихикала. «Я и не знала, что ты мазохистка», – безапелляционным тоном поставила диагноз трезвая.

Операция заняла всего час. Марина так и просидела не шелохнувшись, сцепив руки под простыней.

Судя по отдельным словам, которые произносил Скурихин, разговаривая сам с собой, он был доволен своей работой… и Мариной тоже. Наложив на десне последний шов, он, как маленькую, погладил ее по голове, похвалил:

– Молодчина!

И, оставив на попечение медсестры, вышел из маленькой операционной.

…Через неделю Марина явилась к нему на контрольный рентгеновский снимок – улыбающаяся, счаст–ливая, довольная тем, что лицо встало на место, что боли не мучают, и вручила подарок, сверху положив свою визитку:

– Надумаете обновить дизайн интерьера, я к вашим услугам…

Он позвонил на следующий же день, и они отправились в какой-то ресторанчик. И хотя они в самом начале перешли на ты, их встреча была несколько напряженной, как бывает, когда люди думают одно, а говорят другое, и от этой двойственности становятся еще более скованными и неестественными. Они больше молчали, чем говорили; они не танцевали, хотя могли бы, так как в ресторане играл свой оркестр; они могли бы посидеть еще, но он сослался на предстоящий операционный день; они почти не разговаривали в машине, когда он отвозил ее домой. Она была в отчаянии: первый раз в жизни мужчина, который ей безумно нравился, остался к ней равнодушен. Они уже попрощались, она уже взялась за ручку дверцы машины, как неожиданно для себя сказала:

– Я хочу, чтоб ты знал. Не имеет значения, захочешь ли ты увидеть меня еще раз, но я всегда буду думать о тебе…

Рациональная Марина была в ужасе. «Что ты делаешь? Уйди с достоинством! У тебя крыша поехала?» – увещевала она сорвавшуюся с катушек влюбленную Марину, но та, кажется, ее не слышала и, дергая неподдающуюся ручку, продолжала говорить молчавшему мужчине:

– …Я всегда буду думать о тебе, о том, что ты есть, ты кому-то улыбаешься, сочувствуешь, жалеешь…

Ручка дверцы упрямо не поддавалась. Вечно она не в ладах с этими механизмами. Наконец дверца машины открылась, Марина на прощание провела рукой по щеке Скурихина с наметившейся светлой щетиной, вышла и почти побежала к своему подъезду.