Текст книги "Зять для мамы"

– Марина, вернись. – Ей показалось, что голос его звучит непривычно жестко. – Пожалуйста.

Медленно она двигалась к машине, он стоял в полный рост, открывая заднюю дверцу.

– Сядь, – почти толкнул ее на заднее сиденье, обошел машину с другой стороны и сел рядом. – Не нужно заворачивать меня в целлофан и ставить на постамент. Я живой человек… Я возжелал тебя, как только ты за-крыла глаза и подставила свое лицо под операционную лампу. Я подумал, что это лицо и эти губы нужно целовать, а не уродовать медицинскими инструментами. Неужели ты это не почувствовала?

– Я решила, что мне это показалось. Я чувствовала твое дыхание на своем лице. Мне нравилось, что ты так часто дышишь, открытым ртом, мне нравился твой запах. Понимаешь? Впервые за много лет мне приятно было чувствовать близко на себе дыхание мужчины.

– Так? – Снова, как во время их первой встречи, его рот оказался рядом с ее губами, но только теперь его не скрывала операционная марлевая маска. Ответить она не успела, потому что губы их сомкнулись.

…С того вечера прошел год, как они были вместе.

Глава 3. Лечение и трудоустройство зятя

Общественность обещала помочь с поиском работы для появившегося родственника. Но первым откликнулся ее бывший однокашник Сашка Федоров, владевший небольшой фирмой по грузоперевозкам. Послушав ее сетования на жестокость кадровиков, предложил свою помощь.

– Пусть ко мне подойдет, – сказал он Марине. – Если твой зять, как ты говоришь, водитель, я его возьму.

Обрадованная, что так быстро удалось решить проб–лему, она вечером передала мальчику-зятю адрес, по которому нужно было явиться утром. Увы…

– Марина, ты что, смерти моей захотела? – кричал ей на следующий день по телефону возмущенный Сашка. – Мне еще детей своих поднимать надо.

– Что случилось, Саша? – встревожилась новоиспеченная теща.

– А то, что из-за твоего Пола я чуть не обо… в общем, с ним только в памперсах ездить можно, – решил он не разукрашивать подробностями свой комментарий случившегося.

– Ты ему отказал? – сразу решила уточнить Марина.

– Конечно, отказал. Я не самоубийца! Он, наверное, уже дома. Так что можешь у него подробности узнать.

Господи, а она-то обрадовалась, что так быстро все сумела устроить! Опять все сначала? Но прежде надо узнать причину воплей бывшего однокашника. От Ипполита она так ничего и не добилась, а вечером позвонила Сашкина жена – Лариса, пригласила в гости «чайку попить».

С Федоровым они дружили лет с четырнадцати. Сашка, в отличие от многих одноклассников, всегда знал, кем он хочет быть – водителем. Учился он на тройки, но лет в двенадцать стал с помощью отца осваивать вождение автомобиля и лечение его «внутренностей». Учительнице математики, которая уж особенно шпыняла его за нерадивость, пообещал: «Когда окончу школу, Надежда Степановна, подъеду к крыльцу на „Волге“ и вас покатаю». И он действительно так сделал: в день выпускного письменного экзамена по математике серая старенькая «Волга», подаренная Сашке отцом на восемнадцатилетие, ожидала учительницу. Сашка сдержал свое обещание, довез математичку до дома и первым из одноклассников ушел служить в армию.

Вернувшись, стал помогать отцу в автомастерской, занялся грузоперевозкой, а потом открыл свою фирму. Но по неопытности так повел дела, что ему пришлось заложить квартиру, чтобы выбраться из долгов. В это время Сашка уже женился и у них с Ларой родился первенец. Марина подняла на ноги всех знакомых ребят, они собрали нужную сумму, и Сашкина квартира осталась в целости и сохранности. Теперь, когда Сашка собирался проворачивать особо рискованную сделку, Лара звонила Марине и просила «повлиять».

– Ларочка, – успокаивала ее Марина, – с этим ничего невозможно сделать. Это натура такая. И потом, он же не дурак, второй раз семью не подставит. – И оказывалась права. Сашка рисковал, но с умом.

Поэтому когда приятель сказал ей, что Ипполит как водитель – рискованное приобретение, она поняла, что так оно и есть.

– Ну, рассказывай, что у вас там произошло? – привычно надевая гостевые шлепанцы в уютной квартире Федоровых, поинтересовалась Марина и прошла к уже накрытому Ларой «чайному» столу.

– Да ничего такого, Маринка, не произошло. Кофе сама сыпь. Это вот Лара делала печенье. Машину он не знает, водить не умеет… С места газует… Его еще учить и учить, а у меня на это ни времени, ни средств нет. Ну что я тебе объясняю… – с виноватым видом говорил Федоров. Похоже было, что молчаливая Лара еще до прихода Марины уже обвинила его во всех грехах, зная, что муж скор на непродуманные решения. – Если он непременно хочет стать водителем, пусть поищет место в автомастерской, а там и подучится, – посоветовал приятель. – Так-то парень он неплохой. Я понимаю, что ему деньги нужно зарабатывать… Но не могу, поверь, не могу брать к себе непрофессионала.

Марина понимала, что Федорову неудобно перед ней. Получалось, что в трудную минуту он не может помочь. Но она не собиралась из-за зятя, который сегодня есть, а завтра – нет, подвергать риску свои отношения со старинными друзьями.

– Саш, ты меня тоже извини. Ведь получается, что я тебе непроверенную информацию дала, понадеявшись на мнение мальчишки о собственных возможностях.

Потом они стали обсуждать дачные дела, так как были еще и соседями по садоводческому кооперативу, и к концу вечера недовольство друг другом растаяло.

Отогревшись за разговорами на кухне Федоровых, Марина решила продолжать поиски работы для зятя. Она вернулась в уже сонную квартиру, тихонько пробралась в свою комнату. Листая записную книжку, она выбирала знакомых, которые могли бы помочь найти что-нибудь приличное «для молодого человека двадцати лет от роду, инфантильной внешности и характера, без специальности и без особого рвения к работе». Понятно, что агентство, где она работала, не годилось абсолютно, а вот ее заказчики, в основном люди среднего и высокого достатка – либо владельцы фирм, либо занимающие руководящие должности на предприятиях в разных отраслях, – это был вариант. Сейчас она составит список и завтра начнет обзвон… А можно еще написать резюме, немножко приврать, чтобы добиться приглашения на собеседование… может… кто-нибудь… Она так и заснула с телефонной книжкой в руках… Ночник выключить было лень…

Через неделю утром дочка вышла из дома под руку с мужем: Ипполит сам нашел работу. Вечером того же дня Аленка кричала в телефонную трубку: «Пол, ты где? Плохо слышно». Часам к восьми вечера Ипполит вернулся. Из обрывков разговоров, доносившихся с кухни, Марина поняла, что, поверив молодому человеку на слово, в какой-то частной конторе ему дали машину с продуктами в обмен на паспорт. Продукты он отвез, получил за них деньги, но обратно в контору не вернулся, так как запутался в дорожной развязке на мосту и попал в незнакомую часть города. Пока разбирался, где он находится и как выбраться, потратил бензин. Его нашли второй машиной, привезли другого водителя, побили и велели больше не появляться.

Утром следующего дня Марина застала зятя на кухне, катающего яйцо по вздувшейся щеке.

– Это что? – с дежурным участием поинтересовалась она.

– Аленка сказала, помогает, – прошамкал зять.

– От чего?

– Зуб болит.

– Судя по твоему виду, надо не яйцо катать, а в поликлинику идти, – посоветовала она, готовя себе кофе.

– Не пойду… – помотал он головой – то ли от боли, то ли подкрепляя отрицательный ответ.

– Боишься?

– Нет.

– Думаешь, так пройдет?

– Нет.

– У тебя полис есть?

– Нет.

– И денег у тебя нет, – закончила она допрос. – Так, теперь понятно… – Последнюю фразу она скорее адресовала себе, чем зятю.

Она собиралась ехать на встречу с заказчиком, но поняла, что ее придется отменить. У зятя просматривался ярко выраженный, даже, скорее, выпученный флюс. Ей придется вести его в платную поликлинику, так как в районной никто с ним разговаривать не будет: медицинского полиса-то у него нет! Можно было бы, конечно, обратиться к Валентину, но она решила, что слишком жирно будет тратить время специалиста экстра-класса на зятев флюс.

– Давай одевайся, пойдем, – решительно скомандовала Марина.

Он вяло посопротивлялся, но, видимо, боль была сильная, так как в конце концов парень обреченно поплелся за энергичной тещей на автобусную остановку. Зять все время ворочал головой, очевидно, пытаясь найти наиболее удобное место для своего флюса. Потом все-таки нашел, положив щеку на приподнятое плечо. Так он походил на птенца-переростка со слабой шеей. Она представила, как, наверное, комично они выглядят со стороны: невысокая энергичная дама средних лет в стильном полупальто, с небрежно уложенными под заколку светло-русыми волосами в сопровождении вяло плетущегося молодого человека в длинном свободном толстом свитере.

В автобусе Марина села у окна, оставив зятя на задней площадке. Ей видна была часть нежной, почти без видимой щетины, щеки и небольшое изящное ухо. Вдруг это ухо заполыхало ярко-малиновым цветом. Марина решила, что у парня резко поднялась температура от флюса. «Не рухнул бы ненароком… Мужики все такие хлипкие», – подумала она и решила перебраться к молодому человеку поближе. Но, встав с сиденья, увидела картину, которая заставила ее еще быстрее двигаться на помощь Полу. Около Ипполита, почти прижимаясь к нему, стоял высокий парень и, делая вид, что тянется к поручню, старался погладить тому бедро.

«Блин, что делать-то? – разговаривала сама с собой Марина. – А если бы это была твоя дочь, ты бы что сделала? А в крик и в шею. Ну, так и действуй».

Марина приблизилась к гею и зашипела в шею:

– Голубь сизокрылый, если ты моего сына сейчас в покое не оставишь, я оставлю у себя в руках твоего «мальчика». Ты меня понял?

«Сизокрылый голубь» недовольно двинул костлявым плечом и отодвинулся от Пола.

– А может, ему приятно? Чего ты вмешиваешься?

«А может, ему действительно приятно, – вдруг подумала Марина. – А как же тогда Алена?» Она чувствовала, что у нее самой поднимается температура, но настойчиво продолжала отталкивать «голубя» от Пола. Так, троицей, они вывалились на автобусной остановке. Случайный ухажер ретировался в другую сторону. По дороге в поликлинику теща с зятем молчали и эпизод не обсуждали. До самого врачебного кабинета его трясло то ли от страха, то ли от озноба. После обезболивающего укола он сидел в коридоре, меняясь в лице от белого до бледно-зеленого цвета. У него был такой несчастный вид, что вся Маринина злость на мальчишку ушла куда-то. Ей было просто жаль его.

На обратную дорогу ей пришлось заказать такси, поскольку, лишившись зуба, Ипполит лучше себя не почувствовал. Остаток дня за «бедным мальчиком» ухаживала бабушка-генерал, а Марина вдруг обрадовалась пришедшему бывшему мужу. Ей хотелось обсудить с Геной мучивший ее вопрос: почему Аленка, такая умница, выбрала этого ?

– Мариша, а что ты в конце концов хотела на выходе получить? – рассуждал ее бывший муж, устроившись на диване в своей любимой позе – вытянув на километр ноги по полу. – Вы же ее с матерью так затерроризировали, что она искала для себя нечто вам противоположное. Парень он добрый, тихий, с поучениями не лезет, смотрит на нее влюбленными глазами, психоанализом не занимается. Она принесла домой то, чего у нее не было. Может быть, потом она поймет, что мужчина может быть другим.

– Гена, сокол мой рекламный, ты стал философом?

– С вами еще не тем станешь…

– Наверное, ты прав, – согласилась Марина, – только я не знаю, как помочь. Как только я вмешиваюсь, хуже становится.

– А ты не лезь, не нарушай баланс, – посоветовал Гена, рассматривая в это время свои ноги в домашних тапочках. – Они сами разберутся. Ты только мысленно представляй, что у них все хорошо.

– Ты никогда так со мной не говорил…

– Наверное, я постарел и стал принимать жизнь такой, как она есть.

Неожиданно и незаметно для себя Марина притулилась к плечу бывшего мужа, потерлась об него, как кошка, пристраиваясь к месту, а потом вдруг спросила:

– Ты не помнишь, Гена, почему мы развелись?

– Вредная ты была очень и глупая, – философски ответил Геннадий, приобняв бывшую жену за плечи. Они посидели молча. Марина все-таки решила отреагировать совершенно умиротворенным, задумчивым и несколько отрешенным голосом:

– Да, а ты был умным ученым кобелиной…

Гена привычно снял руку с Марининых плеч, промычал что-то неопределенное и засобирался домой.

Глава 4. Разговор с дочерью

Оставшись одна, Марина вспоминала, как складывались ее собственные отношения с родителями. Возможно, в прошлом кроется причина ее чрезмерных переживаний за будущее дочери?

* * *

…Ее родители – Анна Георгиевна и Петр Гаврилович – были геологами. Поэтому Марина и ее младшая сестра Нина росли, как раньше говорили, «детьми с ключами на шее». Маленькими они умели разогреть обед, приготовленный бабушкой, потом научились готовить сами, решали, как использовать продукты, оставленные им родителями в холодильнике, а повзрослев, сами стали ходить по магазинам. Сколько Марина себя помнила, отца она всегда видела урывками, а мать была с ними до тех пор, пока младшей – Нине – не исполнилось три года. Как только девочки начали ходить в детский садик, мама оставила их на попечении бабушки и уехала с отцом в очередную экспедицию. Когда Марине исполнилось пятнадцать, а Ниночке тринадцать, бабушка умерла, но мама не захотела менять свой график полевых работ. Сразу же после похорон она снова уехала вместе с отцом. Так впервые Марина почувствовала ответственность не только за себя, но и за сестренку, а еще испытала чувство одиночества и обиды на мать. Она поклялась себе, что выберет такую профессию, которая позволит ей всегда быть дома, чтобы ее дети не страдали от одиночества.

Единственное, что она унаследовала из профессиональных пристрастий родителей, – любовь к камням. Отец с матерью привозили из экспедиций потрясающей красоты кварцы и яшму, сердолики и кусочки малахита. Отец собрал огромную коллекцию минералов и позд–нее подарил ее кафедре геологии одного из периферийных институтов. Но самые красивые и редкие экземпляры он оставил дома. Красота камней не привела Марину в геологию, но заинтересовала законами совершенства, и она решила стать дизайнером.

Анна Георгиевна, «согласно требованиям возраста», раньше мужа стала жить оседло и занялась преподавательской деятельностью. Кроме того, она, видимо, считала, что должна восполнить пробелы в воспитании дочерей, образовавшиеся во время ее отсутствия. Но, оставшись дома, обнаружила, что они уже стали взрослыми и в ее советах и помощи не нуждаются. Старшая – Марина – была слишком самостоятельна, решительна и независима. И хоть часто сидела дома – за своими рисунками и эскизами, – поставила между собой и матерью такую стену отчуждения, что пробить ее было невозможно. Младшая дочь – Ниночка – пользовалась бешеным успехом у противоположного пола, а посему дома бывала редко. Нина, благодаря стараниям Марины мало страдавшая в детстве от отсутствия заботы и опеки, пошла по родительским стопам и после окончания института уехала на работу в Новосибирск, там вышла замуж и присылала теперь раз в год, под Рождество, поздравительные открытки.

Когда Марина собралась замуж, Анна Георгиевна сочла необходимым напомнить ей о семейных традициях клана Васильевых. За день до регистрации брака она торжественным тоном сообщила дочери:

– Помни, Марина, женщины нашей семьи выходят замуж только один раз – и навсегда. Если будете ссориться, не ищи у меня сочувствия и не ходи ко мне прятаться от мужа. Я этих ваших молодежных штучек не понимаю.

«Как будто я когда-то тебе жаловалась», – подумала Марина.

– А если вздумаешь разводиться, – продолжала мать безапелляционным тоном, – то знай, что я тебя не приму.

«Ну-у, надеюсь, до этого не дойдет», – самонадеянно решила Марина, а вслух сказала:

– Спасибо, мама, за благословение и четкие очертания моего светлого семейного будущего.

На том и расстались.

На следующий день Марина с Геннадием, расписавшись в районном загсе, уехали отдыхать в Прибалтику. Юрмала, Паланга, Клайпеда, Рига, Вильнюс, Таллин – стандартный по тем временам маршрут, о котором она часто вспоминала даже через много-много лет. Они были молоды, счастливы и любили друг друга. Она купалась в его восхищении и обожании и даже забыла о своем главном недостатке, который скрывала с того самого дня, когда подростком смогла критически оценить свою внешность и фигуру. У Марины были слегка кривые ноги, и она всегда носила длинные юбки, чтобы скрыть это. Геннадий ее успокоил: «У вас, мадам, пикантная французская кривизна. По-моему, это даже сексуально. Долой монашеские наряды. Идем покупать новую юбку». И она действительно носила короткие юбки, пока жила с Геннадием. Развод заставил ее трезво взглянуть не только на свою внешность, но и на возможность содержать себя и дочь.

Она помнила предупреждение матери и, расставшись с мужем, продолжала жить на их съемной квартире. Потом нашла работу школьного преподавателя в придачу с комнатой в коммуналке. Школа находилась в огромном старинном здании. Большая его часть была занята учебными классами, а меньшая состояла из небольших квартир, в которых жили технические сотрудники и преподаватели школы. Марина получила великолепную квадратную комнату на шестом этаже, так как обещала директору выполнять не только функции учителя рисования, но и дворника. Дочка училась здесь же. К этому времени в квартире Васильевых остались только двое: Анна Георгиевна и Петр Гаврилович. Марина приходила к ним в гости, заботясь о том, чтобы дочь, невзирая на сложные отношения взрослых, получала положенную ей долю бабушкиной и дедушкиной любви.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы однажды в Маринин школьный скворечник не пришел отец. Он попил чайку, послушал все внучкины новости, похвалил уют и тепло в комнате, а на прощание сказал:

– Маришка, ведь девочке скоро отдельная комната понадобится. Ну, доказала ты всем и матери, что имеешь характер. Хватит уже, возвращайся домой. Ты не видишь, а я-то знаю, что Аннушка извелась. Но ведь и у нее характер-то, сама знаешь, непростой, она тебя просить не станет… Скорее, вся высохнет от тоски. Подумай, головой подумай, не сердцем. Есть ли у тебя здесь будущее? Есть ли у тебя здесь время на то, о чем ты мечтала? Я видел тебя, когда ты лед скалывала с тротуара. Я не уверен, что после такой работы остаются силы на творчество… Подумай, Маришка, о себе, о дочке, обо мне… Я ведь тоже скучаю. Я ведь так радовался, что дедом стал, а внучку вижу редко.

– Пап, не жди от меня сейчас ответа, ладно? Я подумаю. – Марина была растрогана признанием отца. Значит, он приходил сюда, и не один раз, чтобы посмотреть, как она тут метлой машет. Уж наверное, ему это зрелище удовольствия не доставило.

Она смотрела, как он спускается вниз по лестнице, и представила, каких трудов ему стоило к ним забраться на шестой этаж, с его-то больными ногами! У нее вдруг защипало глаза, перехватило дыхание, и она побежала за ним, догнала на лестничной площадке, обняла за плечи:

– Пап, пожалуйста, прости меня. Я постараюсь… вернуться. Вот только учебный год закончится… Аленку тоже ведь не хочется срывать с места…

Отец похлопал ее по руке, сказал:

– Я всегда знал, что ты разумная девочка.

Вот так Марина с Аленой вернулись в отчий дом.

…Марина очень любила отца, хотя видела его редко. Он возвращался из своих экспедиций загоревший до черноты, бородатый, с веселыми глазами и подхватывал на руки их с сестренкой, верещавших на все лады: «Папа приехал!» С его приездом дома становилось просторнее и веселее. К нему приходили друзья, они что-то обсуждали, а маленькая Марина стояла за шторкой у двери тихо, как мышка, и наблюдала за большими бородатыми дядями, которые обращались к ее отцу «Гаврилыч» и называли удачливым геологом.

Однажды ее наблюдательный пункт был обнаружен бабушкой, и та велела отцу закрывать дверь кабинета, чтобы «дите не слышало аполитичных разговоров».

Повзрослев, Марина поняла, в чем был секрет отцовского обаяния и притягательности: он знал и принимал людей такими, как есть, не пытался перевоспитывать и поэтому не испытывал разочарований.

К сожалению, все, или почти все, закончилось со смертью отца. Мать почернела от горя и превратилась из статной, слегка полноватой дамы в худенькую женщину с высокой прической из седых волос. У нее оставались еще хорошо поставленный голос с четкой дикцией и уверенный взгляд голубых, правда, уже чуть повыцветших глаз. Мать стала часто болеть и все чаще учить молодых жизни. Увы, с возрастом наши характеры не улучшаются. Подругам, которые иногда поражались Марининому терпению и предлагали сдать мать в дом престарелых, она отвечала:

– Девочки, неизвестно, какие мы с вами в этом возрасте будем, если доживем до ее лет, конечно. А потом, она же по стенкам дерьмо не размазывает и не спрашивает у меня, зайдя на кухню, здесь ли туалет. Она совершенно адекватна. Так что отвяжитесь.

…С тех пор, как стало известно, что Алена выиграла грант на обучение в Будапештском университете, дома установилась почти идиллическая атмосфера. Бабушка ходила на цыпочках, Аленка с утра до ночи готовилась к экзамену по английскому языку, а Ипполит заваривал ей кофе и готовил бутерброды.

Марину сильно расстроило непонятное ей дочерино замужество, но разговор с ней она откладывала, так как понимала, что Аленка запаслась неоспоримыми фактами и аргументами, чтобы убедить мать в правильности своего выбора. Гена тоже постоянно остужал ее пыл и просил не вмешиваться. Теперь же, после эпизодов с Федоровым и грузовиком, у Марины были контр–аргументы. Она не стала следовать мудрым рекомендациям бывшего мужа и нарушила семейную идиллию, затащив дочку к себе в комнату.

– Алена, что у него с работой? – Прикрыв за собой дверь, она сразу приступила к принудительной (как называла такой стиль общения дочка) беседе.

– Ничего, ищет. – Коротким ответом Алена явно давала понять, что отчитываться не собирается.

– А как он ищет, если он дома все время сидит? – возмутилась Марина.

– Мама, ну ты же современная женщина! Должна знать, что в Интернете существуют сайты с биржами труда. Мы разослали резюме в несколько фирм. Если они их заинтересуют, то его пригласят на собеседование, – тоном учительницы начальных классов сообщила Алена.

– Знаю я эти сайты. Да у него скорее мышцы атрофируются, чем вы получите ответ! Я же предлагала ему хотя бы курьером начать в газете у моего приятеля. Там нет военного стола. А потом, может, что-то и другое подвернется. Ведь человек, когда долго не работает… ему уже трудно войти в какой-то ритм. Ему уже требуется помощь психолога.

– Он не может работать курьером, потому что ему придется ходить по улицам, в метро… А милиция к парням часто цепляется – и все, заметут.

– Ему сейчас двадцать, так? – гнула свое Марина. – Учиться он уже не хочет, на работу его не берут из-за этих неоформленных документов военкоматовских. Так это что, еще лет восемь он у нас на шее будет сидеть? Зачем он тебе нужен? – наступала Марина на дочку и уже понимала, что разговор затеяла зря.

– Это тебе нужна помощь психолога! Мам, чего ты хочешь? – вскипела Алена. – Чем он тебе не нравится? Посмотри кругом, чем он хуже других? У тебя в агентстве каких только уродов нет: и курят, и пьют, и колются, а ты с ними возишься! Сю-сю-сю, Игорь талантлив! Сю-сю-сю, Петя чувствует цвет! Пол-то чем хуже их? – Дочка уже почти кричала в запальчивости.

– Он хуже тем, что приходится мне зятем, только и вся разница! И тем, что я вынуждена его содержать, и тем, что ни с того ни с сего должна терпеть чужого человека в доме!

– Мама, да ты в доме-то не бываешь! – с надрывом констатировала дочь.

– Как не бываю? – оторопела Марина.

– Да сколько я себя помню, меня бабушка всегда пасла. А ты то лекции в колледже читаешь, то у тебя встреча с заказчиком.

– А выходные…

– А в выходные ты у компьютера сидишь или к Валентину уходишь.

Чувствовалась папина закалка. Дочка ловко переводила разговор в другое русло, превращая мать из обвинительницы в обвиняемую. Ах, Геновы гены!

– Подожди-подожди, дорогуша, – попыталась Марина сохранить родительское лицо. – Мы начали с другого, мы говорили о том, что супруг ваш не соответствует занимаемой должности: не поит, не кормит и не помогает.

– Мы говорили о том, что меня он устраивает и что у меня нет времени на разборки, у меня английский. – Алена уже достигла спасительной двери из комнаты, оставив за собой последнее слово, а мать принялась искать в косметичке недавно купленные таблетки валерьянки.