Текст книги "Женись на мне (сборник)"

Дверь в дом тоже была не заперта.

– С днем рождения! – громко пропела Вера, прошла через чисто прибранную прихожую и вошла в кухню.

Тетка Лида, наряженная в платье с крахмальным кружевным воротником, чистила вареную картошку в мундире, а Ниночка, такая же, как всегда, только уже в очках, нарезала салат. И было так тепло, так уютно в их небольшой зимней кухоньке, что Вера грохнула сумки на пол и счастливо засмеялась.

– Гостей принимаете?

– Приехала все-таки! – с любовью посмотрела на нее тетка, и глаза ее, темные, круглые, засветились весельем в четкой сетке морщин. Ниночка, улыбаясь, обняла ее, освободила от шубки, сапожек, принесла тапочки. И Вера, согретая теплом, уютом, радушным приемом, притащила сумки, уселась в кухне на табуретку и с удовольствием стала освобождать их.

– Какой стол у нас будет роскошный! – качала от удовольствия головой тетка, наблюдая за появляющимися на белый свет деликатесами.

– А кстати, – спросила Вера, – кто это у вас тут такой порядок навел? Неужели сами?

– Да прямо – сами! – сказала тетка. – У меня здоровье уже совсем не то, что раньше. А Нинка все в школе, вон и зрение уже испортила над тетрадками! Ей вовсе некогда.

– А кто же тогда?

– Да вон жених ее, – сказала тетка. – Квартирант.

Вера изумленно посмотрела на них.

– Мама все шутит, – миролюбиво пояснила Ниночка. – Никакой он не жених. Но парень хороший, работящий. Из Молдавии. Работает в поселке электриком, а у нас снимает комнату на втором этаже.

– А лет-то ему сколько? – спросила Вера, просто так, чтобы поддержать разговор.

– Лет двадцать пять.

– А тебе?

– Посчитай, – улыбнулась Ниночка.

Вера засмеялась. Ей самой было тридцать четыре, а Ниночка была старше ее на четыре года, вот и выходило, что они уже обе старушки. Вера подпрыгнула, подлетела, закружила Ниночку, сжала в объятиях.

– Мы с тобой еще о-го-го! Просто девочки! Нам никто нашего возраста не даст!

– Тебе-то, Верка, точно! – сказала тетка Лида. – У тебя и стрижка молодежная, коротенькая, перьями выкрашенная. А белый цвет всегда молодит. И похудела ты, это тебе к лицу. А Нинка моя и в двадцать была точно такая же, как сейчас.

– Да и вы, тетя Лида, кровь с молоком! – посмотрела на нее Вера. – Как были хохотушка да насмешница, так и остались.

– Вот не пойму я, девчонки, – сказала Лида, расправляя на груди кружева, – почему у одних девок женихов всегда полон дом, а другие ни внешностью, ни характером, ни умом не обижены, а весь век свой одни сидят!

– Мама! – укоризненно посмотрела на мать Ниночка. – Не надо опять все сначала! Не садись на заезженного конька!

– А я не просто так сажусь, а с намеком!

– Не садись, а то конек понести может! – Ниночка взяла со стола полную салатницу и понесла на стол, в комнату. Вскоре оттуда донесся стук ножей, вилок, тарелок. Ниночка накрывала на стол.

– Что это вы загадками говорите? – удивленно посмотрела на тетку Вера.

– Да уж загадки мои белыми нитками шиты! – сказала ей тетка. – Как только ты появилась, я сразу подумала: все, отобьет Верка у моей дочери последнего жениха!

– Да бог с вами, я замужем! – изумилась Вера. – О каком женихе-то вы говорите, об этом молодом парне, что ли? Да зачем с ним вообще связываться? Неужели у Ниночки с ним роман?

– Роман! Романов у нее отродясь не было. А влюбилась она в него, как на грех, сильно.

– Ну, влюбилась, и прекрасно. А я тут при чем?

– Пока ни при чем. Да овечкой-то не прикидывайся. Я ведь тебя, Верка, знаю! Ты человек опасный.

– Тетя Лида, вы какую-то ерунду говорите, не обижайтесь! У меня с мужем все хорошо, ребенок растет. Зачем мне нужен какой-то посторонний парень? – И Вера укоризненно затрясла головой.

– Ну, он посторонний, пока ты его не видела. А увидишь, так ахнешь! Парень красавец, каких на свете мало. И неглупый. Но глаза… Какие у него глаза! Насквозь прожигает!

– Да ну вас! – Вера встала и хотела идти помогать Ниночке.

– Нет, ты постой! – Тетка взяла ее за руку. – Вот ты мне скажи, отчего свет так глупо устроен? Ведь Нинка моя и умница, и красавица! Ты только посмотри, какие у нее прекрасные волосы, и глаза, и руки! А всю жизнь никого нет. Я умру, останется одна-одинешенька! А за тобой, Верка, всю жизнь парни табуном ходят, а ты их еще и разбираешь – этот не такой да тот нехороший. Да не сердись, я ведь любя говорю. Я тебя люблю и всегда Нинке в пример ставлю. Говорю ей, посмотри, как надо себя держать с мужиками! Ведь хоть стрижечка у тебя и модненькая, но волос на голове – кот наплакал, и росточком ты не вышла – маленькая. И глазки у тебя – просто глаза, а у моей Нинки – глазищи, и все равно, нет у нее личного счастья и быть не может.

– Ну почему вы так говорите?.. – смутилась Вера. – Я тоже симпатичная, и образование у меня хорошее…

– Про образование ты молчи! Не в образовании дело! У Нинки тоже образование, а толку мало.

– Так мне уехать, что ли? – спросила Вера.

Она не понимала, отчего весь этот разговор, чепуха какая-то, но в глубине души не могла не признать, что все, что говорила тетка Лида, было правдой. Ниночка было красавицей, а она, Вера, объективно говоря, симпатичная, и не больше. Но Ниночкину красоту надо было рассматривать под микроскопом, разбирая отдельно, вот какие у нее прекрасные волосы, глаза, губы, ногти. А Верина миловидность сразу била в глаза – вроде ничего особенного, а все парни в компаниях ухаживали за ней. Конечно, маленькая блондинка, которая не лезет в карман за словом. И со своей небольшой высоты так может взглядом пригвоздить, что у парня и язык отсохнет.

– Зато меня все сразу норовят в постель затащить. Мне поговорить хочется, а приходится отбиваться, тоже нелегко! – сказала Вера, и было непонятно, шутит она или говорит серьезно. – Но если у вас тут такая любовь, я могу уехать, чтоб никому не мешать, – повторила она.

– Ну, не вздумай! – сказала ей тетка. – Я ведь тебя, племянница, тоже люблю! Да и столько ты всего вкусного натащила! Разве же это по-христиански – тебя несолоно хлебавши домой отправить! А уж с парнем с этим как получится, поглядим. – И тетка притянула к себе Веру и сочно ее расцеловала.

– Да где же он? Вы любопытство мое разожгли. Так и хочется посмотреть на писаного красавчика! – ухмыльнулась Вера, а сама подумала: «Да, жизнь отшельническая сводит с ума. Ну ладно Ниночка, она всегда была натура романтическая. А вот чтобы тетка так сбрендила, этого я уж никак не ожидала».

– Придет, сама увидишь! – только и сказала тетка.

И вот уселись за стол. Картошечка с огорода дымилась в расписной миске. Огурчики теткиного соления радовали глаз совершенством формы и размера, да прилипшим сбоку смородиновым листом, да белыми раковинками чеснока. Маринованные грибки одним своим видом вызывали слюну, а нарезанные Ниночкой ровно и тонко темные кружки копченой колбасы с мелкими жемчужинами нежного жира подразумевали только один вариант дальнейших действий – немедленно налить рюмку чистейшей холодной водки и сразу же закусить! Вера обвела глазами всю площадь круглого стола – с вазочкой красной икры, с блюдом розовой свежайшей ветчины, с овальной селедочницей, в которой плавала в винном соусе селедка под белыми кольцами лука, посмотрела на край стола, откуда испускала ароматный пар курица с черносливом – фирменное теткино блюдо, и закричала:

– Все! Не могу больше терпеть, сейчас умру! С днем рождения, тетенька Лидочка, дорогая!

Лида разлила запотевшую водку, девушки со звоном стукнули бочками своих рюмок с двух сторон о ее тонкий стакан с принесенным компотом (тетка теперь не могла пить спиртное из-за давления), и в этот момент в комнате широко распахнулась дверь. Девушки одновременно повернули головы, посмотрели. Ниночкино лицо медленно залилось краской нежности, а у Веры отпала челюсть от удивления. В комнату вошел стройный, высокий, черноглазый и чернобровый красавец в рубашке и галстуке, с букетом багровых роз. Все когда-либо ранее виденные Верой наяву и в кино красавцы рядом с ним не стояли.

«Вот это да! Тетка говорила не зря! В его сторону смотреть мне не надо. Солнце настолько яркое, что может ослепить», – подумала Вера и медленно сомкнула челюсти. Аппетит у нее пропал как-то сам собой. Тетка искоса лукаво на нее посмотрела и предложила картошечки.

– Да, есть на что посмотреть, – еле слышно прошептала, чуть нагнувшись к ней, Вера и, не дожидаясь остальных, допила свою рюмку водки.

А Ниночка расцвела. Она взяла из рук парня розы, будто не мать, а она была именинницей, усадила гостя за стол, положила ему полную тарелку разных вкусных вещей, налила ему рюмку. Он поблагодарил ее по-домашнему, как привычно благодарит жену за заботу, за вкусный обед усталый отец семейства, чуть помолчал и поднялся, чтобы сказать тост. И Вера отметила с хваткой профессионального журналиста ритмичность, четкость и внятную простоту его речи, твердость и хорошую форму руки, высоко поднявшей заздравную чашу, спокойный и в то же время мягкий, устойчивый баритон.

«Ну, парень хоть куда!» – подумала Вера и не поднимала от тарелки глаз, пока тетка сама не обратилась к ней:

– А это моя племянница! Журналистка! – Тетка смотрела на Веру темными, с хитрецой, кругленькими глазами. И вдруг начала расхваливать ее статьи, вспоминать, как веселились они тут с Ниночкой в молодые студенческие годы, рассказывать, как за Верой ухлестывали кавалеры. Ниночка молчала, подкладывала парню на тарелку лучшие куски, и, даже когда она смотрела не на парня, всего лишь перед собой, во взгляде ее ясно читалась любовь.

«Зачем тетка это рассказывает? – думала Вера. – Ведь я же сказала, что рта не раскрою, буду молчать. Ясно как божий день, что я не хочу мешать Ниночке».

И она действительно молчала. Ниночка постепенно развеселилась, и к чаю разговор принял самое непринужденное, шутливое направление. То самое, когда простая просьба подлить чаю или подложить варенья вызывает вдруг ни с того ни с сего новые взрывы смеха и шуток. Причем тетка то и дело подливала масла в огонь, подначивала их квартиранта и дочь, намекала на их «чувствительные» отношения. Ниночка раскраснелась от удовольствия, расслабилась, распушила волосы, сняла очки и действительно превратилась в домашнюю, очаровательную мать небольшого дружного семейства. После чая все вместе пели романсы, и сквозь милые женские голоса пробивался приятный, мягкий выговор парня. Вера подпевала, улыбалась и в то же время присматривалась, прислушивалась к происходящему.

«Ну и к чему тетка клонит? – думала она. – К чему этот роман поведет? Неужели тетка хочет, чтобы этот красавчик женился на Ниночке? Или тетке позарез нужен наследник? Да, жаль, у них наследства-то никакого нет. Как они ребенка-то будут растить?» От этих мыслей вид у Веры был грустный.

– Вы чем-то расстроены? – спросил квартирант, когда настало время убирать со стола и Ниночка с матерью понесли посуду обратно на кухню.

– Нет-нет, – быстро сказала Вера и схватилась за грязные чашки, стоявшие стопочкой, чтобы не оставаться с квартирантом наедине.

– Отдохните, я сам помогу хозяйкам, – сказал парень и потянулся к этим же чашкам. И Вера почувствовала, как сверху ее пальцев спокойно и нежно легла его сильная тонкая рука.

«Это случайность!» – сказала она себе, молча подняла чашки и понесла их на кухню. Ниночка наливала воду в тазик для мытья посуды и, увидев парня, спокойно, по-домашнему дала ему какое-то поручение. Тетка ушла посмотреть баню. Парились в ней днем, до прихода Веры, а теперь там надо было прибраться и нагреть воду для вечернего мытья.

– Каторга какая с этой баней после московской квартиры со всеми удобствами! – сказала Ниночке Вера.

– Мама привыкла жить на природе, в городе ей душно и тесно, – ответила та.

– А ты? Так и будешь здесь жить до конца своих дней?

– Что сбудется, что не сбудется – кто его знает, – сказала Ниночка и поправила свои запотевшие старомодные очки.

– Пойду покурю и буду собираться домой. Уже поздно. – Вера вышла в прихожую и стала собирать свои сумки. Там, «в сенцах», как называла тетка прихожую, на обшитых вагонкой стенах прикреплены были полки, на которых стояли разнокалиберные банки с соленьями. Здесь же висели связки сушеных грибов. Под лестницей, что вела на второй этаж, аккуратно развешаны были березовые веники для парной, около двери красовались оленьи рога, а в углу стояли старые Ниночкины лыжи да взявшееся бог знает откуда весло. Вера присела на вынесенный сюда много лет назад венский стул с выцветшей обивкой, порылась в своей сумочке, закурила.

«Надо собираться, темнеет», – решила она. Но на душе было смутно, тревожно. С ее места слышался звук капели. С крыши дома звонко падали последние предвечерние капли талого снега, готовые в любой момент превратиться в прозрачные мартовские сосульки. Но пока под снегом еще хлюпала готовая замерзнуть вода, и Ниночка подумала, что, если маршрутка не придет вовремя, ее сапожки на каблуках могут и не вынести серьезного испытания – путь пешком до станции по разъезженным, полным талой воды колеям.

Дверь открылась, и из комнаты в прихожую вышел парень в старой меховой безрукавке.

«Как прижился-то квартирант! – подумала Вера. – Дядькину безрукавку для него не пожалели!» Она знала, как трепетно относится Ниночка к отцовским вещам. Парень внимательно посмотрел на Веру, прошел на улицу, зажег на сугробах импровизированные фонари и вернулся.

– Зачем? Новый год давно кончился, – сказала Вера.

– В честь вашего приезда, – ответил парень. – Этот свет похож на свет газовых фонарей в конце прошлого века на улицах Парижа.

– Ты был в прошлом веке в Париже?

– Не обязательно быть везде и всегда, – ответил парень и поглядел на Веру насмешливо. – Я видел картины. В альбомах у себя дома. Моне, Сислей, Жан Беро.

Вера не помнила, кто такой Жан Беро и что он написал.

– Ты где-нибудь учился? – спросила Вера после паузы.

– В радиотехническом техникуме, – сказал парень. – У нас в городке выбор учебных заведений меньше, чем в Москве.

Вера загасила сигарету и встала:

– Мне пора.

– Иди сюда, – сказал парень, – на минутку! – Он пошарил рукой на полке и поманил ее на крыльцо. Вера вышла. Чистое весеннее небо леденело, покрываясь густой синей краской. Полная луна уже вышла и повисла над домом, над самой трубой. Капли, случайно упавшие на веранду, застыли и превратились в маленькие ледяные озерки.

– Держи! – сказал парень и сунул ей в руку тоненькую шершавую палочку, чиркнул спичкой.

– Что это? – Вера в сумерках не могла разглядеть.

– Фейерверк в твою честь! – улыбнулся парень, и в ту же секунду Вера поняла и вытянула вперед руку, соединив свою палочку с его, высоко подняв ее, будто шпагу, на манер мушкетерского приветствия. И тут же зажегся в ее руке серебряный фонтанчик бенгальского огня, а потом и второй фонтан у него в руках. И два огня горели над их головами на фоне синих сумерек и сугробов с зажженными светильниками в Верину честь. И все это великолепие сияло почти целую минуту, волшебную минуту, подобной которой никогда не было в Вериной уже состоявшейся длинной жизни. Бенгальский огонь рассыпался в воздухе горячими искрами, нежно покалывал ее незащищенную кожу, и какой-то другой, странный огонь разливался по ее руке, по ее телу, вызывая непонятную, неприятную дрожь. Вот огонь кончился, и от палочек пошел вверх тоненькой струйкой сизый дым. Вера взглянула на парня, он не отрываясь, спокойно и странно смотрел на нее, будто хотел запомнить черты ее лица, чтобы потом их зарисовать.

– Больно! Обожгла, наверное! – поморщилась Вера и потерла запястье.

Парень взял ее руку, подул, посмотрел и осторожно поцеловал место ожога.

– Теперь быстро заживет.

– Уже прошло. – Вера смущенно отняла руку и положила свою палочку на перила. – Спасибо за фейерверк.

В молчании она вернулась в дом, надела шубку, сапожки, отыскала Ниночку, расцеловала ее, заглянула в баню, попрощалась там наскоро с теткой, взяла свою сумку и побежала к дороге. На парня она больше не смотрела, но видела краем глаза, что он все стоит на крыльце и смотрит в ее сторону. Захлопывая за собой калитку, Вера последний раз окинула взглядом расчищенные дорожки, темнеющий куст можжевельника, хорошо слепленного Деда Мороза в красном тулупе и горящие в ее честь фонари из пластиковых бутылок. Она хотела это запомнить. Никакая Испания, никакой Египет, где Вера была в туристических поездках, не могли сравниться с трогательной простотой русского зимнего дачного пейзажа. А уж что творилось в ее душе, Вера и сама не могла понять.

Ни единой машины на дороге не было в течение сорока минут. Похолодало. Верины сапожки промокли, и она отчетливо ощущала, как замерзают пальцы ног в тонких колготках. Под легкую шубку забирался взявшийся откуда-то по-зимнему пронзительный ветер, и он же трепал на макушке ее коротко подстриженные волосы.

Вера пошла, спотыкаясь, поскальзываясь, пешком в сторону станции. «Возвращаться нельзя!» – думала она, хотя глаза теткиного квартиранта, казалось, так и сверлили, так и прожигали ее насквозь через удалявшуюся улицу, через дома. Эти глаза на расстоянии звали ее, просили, приказывали: «Вернись!»

«Что за глупости, что за романтика! – говорила себе Вера. – Вернуться? С какой стати? Как я буду выглядеть в теткиных, в Ниночкиных глазах? Нина любит этого парня. Тетка нас провоцировала, специально рассказывала обо мне, хотела привлечь ко мне его внимание. Непонятно только зачем. Чтобы проверить его преданность Ниночке? Но при чем же здесь я? Почему на мне надо ставить дурацкие эксперименты? И наконец, чего это я так разволновалась? Что ж, он красивый, молодой, наверное, страстный. И что?»

Сзади дорогу наконец осветили фары. Маршрутка до-гнала Веру и сама остановилась.

– Садись до станции! – весело закричал ей водитель. Ему было скучно, маршрутка была пуста. Но, сама не зная почему, Вера вдруг махнула ему рукой:

– Проезжай, не поеду!

– А больше машин не будет до завтра, – закричал ей парень, – последний рейс, я еду домой!

– Проезжай! – опять махнула Вера.

Маршрутка поелозила колесами в колее, выбросила в ноги Вере фонтанчик мокрой снежной крошки и умчалась вдаль.

– Идиотка! – обругала себя Вера, перешла на другую сторону дороги и пошла обратно. Через минуту ее догнала какая-то машина, и вскоре как во сне Вера опять стояла у калитки теткиной дачи.

Во дворе ничего не изменилось, все так же горели фонари, тихо чернел можжевельник, а на перилах крыльца, свесив одну ногу, сидел квартирант в меховой телогрейке и смотрел в Верину сторону. Увидев Веру, он поднялся навстречу, но остался стоять на крыльце.

– Лида где? – спросила Вера без всяких приветствий.

– В бане.

– А Ниночка?

– Ей помогает.

– Я ноги промочила, – спокойно, как будто сообщила, что наступил вечер, сказала Вера. Квартирант взял ее за руку и повел. Сумки Вера бросила в коридоре. Стараясь не шуметь, крадучись, как будто кто-то мог ее видеть, хотя в доме, кроме нее и квартиранта, не было никого, она стала подниматься по скрипучим ступенькам на второй этаж. Квартирант неслышно, как кошка, ступал за ней. В его комнате горела старая настольная лампа под коричневым шелковым абажуром. Вера прекрасно знала и эту комнату, и эту лампу. Когда-то раньше она сама, набегавшись, нагулявшись, летними вечерами пристраивалась в этой комнате к шаткому столу с книжкой, а под абажур роем забивались прозрачнокрылые мошки. Они стучали о стекло лампы, трепыхались, сгорая и падая на черную блестящую подставку, а Вера смотрела на них и думала, что ее-то жизнь, молодая и прекрасная, вся еще впереди.

Как была, в шубке, Вера опустилась на узкую, застеленную мохнатым клетчатым пледом кровать. Парень опустился перед ней на корточки и снял с нее мокрые сапожки. Растер ей ступни, расстегнул шубку. Вера легла, он завернул ей ноги свободным краем пледа. На столе стояли электрический чайник, чистый стакан, ложка. Парень подошел к нему, стал хозяйничать. Через минуту чайник уютно зашумел, а в стакане наготове темнела кучка заварки, в блюдце янтарем желтел мед. Вера закрыла глаза.

«Век бы так лежала, не думая ни о чем. Глупо? Да. Бессмысленно? Да. Но встать не могу, и пусть будет что будет».

Освещение в комнате было неярким, но Вера отчетливо видела каждый сучок на досках желто-коричневого деревянного потолка, мелкого паучка на тонкой ниточке паутинки, дремавшего до весны, пучок зверобоя, повешенный на гвоздик в углу. На деревянном некрашеном подоконнике рядом с пачкой старых газет лежали две погасшие палочки от бенгальских огней.

– А это зачем? – Вера показала на палочки.

– Просто на память. О том, что ты приезжала. – Парень подошел к кровати со стаканом ароматного чая, и пока Вера пила, молча сидел рядом с ней и смотрел, как она, обжигаясь, дует на чай, приподнявшись на локте. Потом он свернул и подложил ей под голову мехом наружу свою телогрейку, и Вере почему-то уже не было ни странно, ни неудобно и даже казалось, что она знает этого парня целую вечность.

– Мне все равно, что подумают обо мне тетка и Ниночка, – вдруг хрипло сказала Вера. – Но их пока нет. Ритуал вечернего мытья у них затягивается надолго, я знаю.

– То, о чем ты думаешь, вовсе не обязательно, – сказал парень. – Тем более что ты этого и не хочешь.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Ты замерзла, устала и хочешь просто лежать в тепле. В крайнем случае тебе будет приятно, если я буду держать тебя за руку.

– Ты меня недооцениваешь, – сказала Вера. – Я еще хочу, чтобы ты меня поцеловал.

Он наклонился и поцеловал ее нежно. От него пахло чем-то мужским, запах жженой резины смешивался с запахами одеколона, сухой травы, дерева. Все это создавало ощущение спокойствия, силы.

– Я не буду ничего портить. Мне нравится просто смотреть на тебя. Ты как фарфоровая куколка. У тебя такое же личико, маленькие хорошенькие ручки и ножки, – стал нашептывать он ей в розовое ухо. – Я весь вечер украдкой смотрел, как ты движешься. Как маленькая фея. И эта шубка тебе очень идет.

Вера широко раскрыла глаза. Внимательно посмотрела на парня.

– Несмотря на молодость, ты хорошо знаешь женщин. У тебя было много любовниц?

– Сколько было, все мои, – улыбнулся он. – Но не беспокойся, зачем мне тебя соблазнять. Для того, о чем ты думаешь, есть много других. В моем городке строгие правила, но здесь у вас девчонки свободно гуляют с парнями, и я могу иметь любую из них, какую захочу.

В его голосе послышалось что-то вроде пренебрежения к свободным нравам и ко всем здешним устоям жизни. Вера протянула руку и пальцем провела по его лицу. Между носом и углом рта, вдоль сухощавой щеки, у него уже ясно обозначилась морщинка.

– Никто не виноват, что так получилось, – сказала она. – В том, что ты приехал сюда. Ты еще очень молод. Тебе надо выкарабкиваться в жизни, учиться.

– Я мужчина, ты женщина, – сказал он. – Возраст не имеет значения. Не давай мне советы, я знаю все сам.

– Ты типичный мужчина, – усмехнулась Вера, убрала руку, подложила ее себе под голову и стала внимательно рассматривать его лицо. Не укрылись от нее несколько небольших шрамов над левой бровью, длинные пушистые девичьи ресницы, обрамлявшие темные, изнутри горящие глаза, вылепленные четко скулы, прямой нос с острым кончиком хрящика и хорошей формы продолговатые губы, сложенные в спокойную улыбку, без превосходства, без насмешливости.

– Я хотел, чтобы ты вернулась, – сказал он. – Я хотел, чтобы ты лежала здесь, вот так просто, на этой кровати. Ты – чужая женщина. Мне это нравится.

– А Ниночка? Она ведь любит тебя?

– Если она захочет, я женюсь на ней, – спокойно ответил он. Помолчал, потом еще раз наклонился и поцеловал Веру. Она почувствовала, это был прощальный поцелуй.

И вдруг на лестнице раздались быстрые шаги. Отворилась дверь. Ниночка возникла в проеме в сиреневом банном халате, с чалмой из полотенца на влажных волосах.

– Если пойдешь на ночь мыться… – начала говорить она весело и осеклась на полуслове, увидев лежащую на постели Веру, наклонившегося к ней парня, – то баня в твоем распоряжении. – Конец фразы был сказан уже ничего не значащим, обыденным тоном. Лицо Ниночки стало спокойным и твердым как мрамор.

«Что я наделала?!» – ужаснулась про себя Вера.

– Ниночка! – затараторила она. – Я здесь случайно, не могла добраться до станции, потеряла ключи от квартиры! – Она лепетала первые попавшиеся на ум слова.

– Прекрасно. Оставайся у нас до утра! – сказала ей Нина и вышла из комнаты. На квартиранта она даже не посмотрела.

Он встал с постели, подошел к окну, постоял там молча. Потом вернулся, погладил Верину руку:

– Ничего, она посердится и отойдет, не волнуйся.

Вера села на кровати, надела сапожки. В кармане шубки запикало. Вера вздохнула, достала из кармана телефон. Сердце ее еще колотилось, но очарование пропало. Все было кончено, Вера вернулась в свою жизнь.

– Слушаю, – произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Верка, ты что, с ума сошла?! – раздался в трубке голос Димки, мужа. – Где ты застряла, ночь на дворе! Родители беспокоятся, я есть хочу!

– Я не могу добраться до станции, дороги развезло, маршрутки не ходят, – сказала Вера. Краем глаза она видела, что парень вышел из комнаты, чтобы не мешать разговору.

– А на фига ты поехала, – коротко сказал Димка и перед тем, как дать отбой, добавил: – Собирайся, я еду. Через полтора часа буду.

– Не гони! – хотела было сказать Вера, но в трубке уже послышались гудки.

«Черт побери, – сказала она себе. – Бывает же в жизни такое! Психолога бы, француза сюда. Пусть бы разобрался, что со мной случилось. Что за наваждение… Ведь я не девчонка, а вот поди ж ты, зачем я вернулась? И Нину обидела. Как теперь тетке в глаза посмотрю?»

Она спустилась. Тетка сидела за столом, на котором красовался привезенный Верой торт, и пила чай из самовара, Ниночка что-то штопала. Заревом в углу разливался черно-белый телевизор.

– Я не могла добраться до станции, – еще раз сказала Вера. – Не помирать же на улице. Димка скоро приедет за мной.

– Ночевала бы до утра, – засмеялась тетка и налила Вере чаю. – В комнате у квартиранта! – По лицу ее было видно, что она нисколько не сердится, а даже как будто ее вся эта ситуация забавляет. – Может, закусить опять хочешь? Или чаю? Нинка, угощай. И наливка осталась.

– Пожалуйста, не надо! Я не хочу!

Ниночка встала и собрала на стол.

– Ты не хочешь, может, он поест, – сказала она. – Молодые парни всегда хотят есть. Им надо быть сильными. – Но парень тоже за стол не сел.

Вера попила чаю, походила по комнате. Тетка устала, ушла к себе спать. Нина стала смотреть фильм. На минуту парень возник на пороге, посмотрел Вере в лицо, приглашая во двор, но она отвернулась. Он исчез. Вера взяла с тумбочки пачку газет, нашла среди них свое издание, начала читать свою статью. Но смысл написанного ею ранее теперь не доходил до нее.

«Ну, собственно, что такого? Какое преступление я совершила, что она не разговаривает со мной? – стала злиться Вера на Ниночку. – Все равно этот парень ей не подходит. Ловелас какой-то. Через неделю он, даже если и женится, ее бросит». Но сами эти мысли были настолько бессильны и тяжелы, что Вера очень обрадовалась, когда с улицы донесся знакомый шум Димкиной «Нивы».

– Извини, – сказала она Ниночке. – Дурацкий получился день рождения, но я не хотела его испортить, все как-то произошло само собой. Не сердись!

– Не в первый раз, – сказала Ниночка и посмотрела в стену. – Счастливо добраться, Диме привет.

Вера вышла из дома. Праздник был окончен, фонари погасли. Димка нетерпеливо бибикал, не вылезая из своего стального коня. Вера молча села на переднее сиденье.

– Повеселилась?

– Угу.

– Хорошо тебе. А я целый день не евши, не пивши.

– Теперь уж до дома.

Димка чертыхнулся, пробормотал: «Не хватало еще тут увязнуть», – поменял передачу и через десять минут, облегченно вздохнув, выехал на Ярославское шоссе. Он мчался, как всегда, в крайнем ряду, навстречу ему в темноте проносились такие же слепящие фарами чудища, и в другой день Вера обязательно закричала бы, чтобы он сбавил скорость, но сейчас она ехала молчаливая, опустошенная, и почему-то ей было все равно, что с ними случится.

Благодаря такой скорости в собственный двор они завернули уже через час.

– Просыпайся, приехали! – сказал ей Димка и выпрыгнул из машины. Вера тоже вышла, оправила шубку, позвонила матери:

– Лешка спит?

– Спит. – В голосе матери слышался упрек.

– Ну, мы тоже дома. Спокойной ночи. – И, не дослушав рассуждения о том, что не всегда же нужно бежать черт знает куда по первому велению сердца, будто ошпаренная кошка, Вера выключила телефон.

Во дворе были, как всегда ранней весной, грязь и лужи, прошлогодние окурки, собачьи кучки, повылезавшие из-под снега. На остатках растаявшего сугроба красовалась чья-то выброшенная после Нового года елка с обрывками серебряной мишуры, а в глазах у Веры все стояли высокие сугробы в теткином дворе с зажженными огнями в ее, Верину, честь. Она потрогала запястье. Чуть пониже браслета часов краснело небольшое пятнышко ожога от бенгальского огня. Вера поднесла руку ко рту и полизала место ожога. Ей захотелось, чтобы ожог поскорее зажил, а пятнышко бы навсегда осталось на память.

Через пятнадцать минут Димка жадно поедал на кухне пельмени, а Вера смотрела на него и думала, как хорошо, что магазинные пельмени стали съедобными и не надо долго возиться на кухне. Увидев, что он не наелся, она бросила в кастрюлю еще одну пачку, раскрыла новый пакет со сметаной, заварила чай.

– Дима, – наконец спросила она, по замедленным движениям вилки определив, что муж насыщается, – как ты считаешь, бывает ли на свете любовь без секса?

Димка поперхнулся, закашлялся, посмотрел на нее.

– Откуда такие мысли?

– К нам в редакцию психолог сегодня приходил. Он утверждал, что бывает.

– А сколько ему лет?

– Лет семьдесят, наверное. Но у них, у французов, не поймешь, может, ему и все девяносто.

– Да он импотент по старости, твой психолог. Ему только любовь без секса и осталась! – авторитетно заявил Димка и шумно допил чай. – Посуду помоем завтра с утра, а сейчас – баиньки! – Он с грохотом сбросил тарелки в раковину и притянул к себе Веру. – Пойдем скорей! Лешки нет, я соскучился!

– Сейчас иду, – ответила Вера и, вздохнув, отправилась в ванную.

Тетке она позвонила только на майские праздники. От нее она и узнала, что Ниночка и ее квартирант уехали в Ярославль. Он там устроился на более-менее выгодную работу. Ниночка при нем якобы в роли жены.

Февраль 2002 года