Текст книги "Женись на мне (сборник)"

– Тимку из гаража возьмите к себе!

В ту же секунду я провалился в небытие навсегда. Может быть, это смешно, но я очень рад, что я умер.

Надо платить.

1996 год

Лялечка, или Ироничное размышление о нас, труженицах пера

Оля Иванова, после школы окончив педагогическое училище, вот уже лет пятнадцать работала парикмахером в дамском салоне. Запись к ней растягивалась на месяц, а то и побольше. И предпочитала Лялечка брать клиенток не просто так, не с улицы, а по рекомендации полезных знакомых.

Маленькая собачка до старости щенок. Лялечка, безусловно, подходила к этой категории. От природы будучи крошечного роста шатенкой, она красилась в натуральную блондинку и носила туфли на высоких каблуках.

– У меня от низких ноги болят, – заявляла она вопреки здравому смыслу и для убедительности воинственно топала маленькой ножкой. Ко всему прочему следует добавить, что Лялечкин муж трудился механиком в автосервисе, а дочка выросла уже настолько, что через год собралась поступать в то же самое педучилище.

Лялечка зарабатывала прилично. А могла бы гораздо больше, но у нее был свой принцип – она никогда не брала клиенток сверх рабочего времени.

– Извините, я занята, – твердо говорила она настойчивым дамам, снимала свой фирменный халатик, складывала инструменты и уходила.

– Может быть, вы можете прийти на дом? – Клиентки подмигивали Лялечке на оба глаза.

– Нет. В свободное время я предпочитаю заниматься другим делом. – Дамы поджимали губы и думали про себя: «Здрасьте пожалуйста, гордая какая! Каким это, интересно, делом предпочитает она заниматься?» Но поскольку Лялечка стригла их так, что в течение полутора месяцев достаточно было просто встряхнуть головой, чтобы стрижка ложилась, как новенькая, вслух выражать недовольство клиентки побаивались.

Лялечка же, никому ничего не говоря, писала романы. Сначала дело у нее шло не очень, но к концу третьего года этой работы она поднаторела. Ее пальчики каждый день бойко сновали по черным клавишам компа, и сама Лялечка получала от этого процесса удовлетворение гораздо большее, чем от возни с ножницами и расческой. Муж ее увлечению не противился, потому что, занятая романами, Лялечка прощала и ему его скромные развлечения – баню с пивом по субботам да футбол по телевизору. Дочке же уже вообще интереснее было с подружками, и вот так, худо-бедно, настал день, когда Лялечка закончила третий, самый лучший, на ее взгляд, свой роман.

«Куда же теперь его деть?» – задумалась она. Шагать сразу в редакцию было неудобно, хотя адреса всех известных издательств уже давно лежали у нее в записной книжке. «Без знакомства наверняка даже на порог-то не пустят». Лялечка решила подождать, пока не подвернется кто-либо, кто помог бы ей открыть дверь в новый захватывающий мир литературы.

«Ищите, да обрящете», – говорится для тех, кто страстно хочет чего-нибудь добиться. Для Лялечки смысл этого выражения облекся в дородную фигуру новой клиентки, рекомендованной Лялечке школьной подругой. Звали клиентку Августа Павловна. Когда она в первый раз непринужденно и мощно, как летний ливень, подплыла к Лялечкиному креслу, та сначала подумала, что Августа Павловна – старшая жена какого-нибудь восточного шейха. Так черны были ее густо выкрашенные сурьмой брови, так ровен был старомодный пробор, простирающийся от макушки до высокого смуглого лба. Переливисто и благородно звенели кольца и браслеты на морщинистых, желтоватых от табака руках Августы Павловны, а черная блуза удачно скрывала около трех десятков лишних килограммов. Впечатление довершало мощное контральто, которым Августа Павловна пояснила Лялечке свое желание избавиться от надоевшего пучка волос на затылке и приобрести модную стрижку.

Лялечка с невозмутимым видом взялась за работу. Пряди волос легко и быстро падали на пол. Когда до завершения процесса осталось несколько взмахов расческой, Лялечка извинилась, ушла в туалет и достала там из кармана сотовый телефон. Августа Павловна осталась в кресле с прикрытыми глазами.

– Кто эта корова, которую ты мне сосватала? – коротко спросила Лялечка у подруги.

– Ничего особенного, – ответила та. – Точно не знаю, но вроде преподает что-то в Литературном институте. А что?

Лялечка отключилась и вернулась в зал. Судьба сделала ей навстречу первый шаг.

Когда укладка была окончена, ревущий фен выключен и голубой синтетический кокон размотан, Августа Павловна не без тревоги открыла глаза. Из зеркала на нее смотрела современная, хорошо причесанная сорокапятилетняя женщина. Августа Павловна вспомнила, сколько ей на самом деле лет, и с удовольствием повела головой влево и вправо.

– Ну, деточка, блеск!

– Чтобы сохранить форму стрижки, вам, с вашими волосами нужно стричься раз в месяц, – скромно сказала Лялечка, – но запись на следующий месяц уже закончена.

– И что же делать? – спросила Августа Павловна, подозревая, что сказано это неспроста. Но она и представить не могла, куда Лялечка клонит.

– Минутку, – сказала та и достала из своего шкафчика увесистую пачку бумаги. Лялечка держала одну копию на работе – чувствовала, что настанет час, и роман будет ей нужен немедленно.

– Это я написала, – она всунула Августе Павловне толстую папку под мышку. – Роман. И хочу, чтобы вы его прочитали. Исправили там всякие незначительные ошибки. И посоветовали, кому его отнести. А я обязуюсь за это стричь вас в любое удобное время. Хоть на работе, хоть дома.

Августа Павловна онемела. Конечно, она представляла, что сейчас романы пишут все, кому не лень, – психологи, авиаконструкторы, врачи, милиционеры, воспитатели детских садов… Но чтобы и парикмахерши? Однако стричься без очереди было заманчиво.

– Я прочту, – сказала Августа Павловна тоном, каким она говорила со старательными, но не очень способными студентками, и выплыла из салона. Лялечка смотрела ей вслед, стиснув зубы.

Месяц, как назло, тянулся очень долго. Наконец среди недели раздался звонок. На следующий день в салоне появилась уже знакомая звенящая фигура Августы Павловны.

Лялечка опять взялась за ножницы и расческу. Но в этот раз, когда она стригла свою клиентку, руки и ноги у нее были как отмороженные.

Когда процедура была окончена, Августа Павловна достала из пакета знакомую папку.

– Пойдемте, деточка, покурим. – Лялечка послушно пошла за ней в холл. Там в уголке они и сели.

– Так вот, моя красавица, – сказала Августа Павловна, пристально глядя маслянисто-жгучими глазами в напряженное лицо Лялечки. – Парикмахер вы отличный, но писать пока вы не можете.

Это прозвучало как приговор. Лялечка чуть не грохнулась в обморок.

– Но вы должны учиться! – Августа Павловна поспешно взяла ее за руку. – Ведь научиться писать сносно, в принципе, может каждый! – И Августа Павловна стала говорить о том, что надо очень много читать, а писать пока коротенькие рассказы, что она готова их проверять и даже принесла Лялечке список литературы…

Лялечка прервала ее хриплым голосом:

– А что, собственно, не понравилось вам в моем романе?

Августа Павловна замерла на полуслове, и огромный овальный медальон возмущенно заколыхался на ее дрябловатой царственной груди. Августа Павловна снова открыла рот и стала уже осторожнее говорить о плоских, не выписанных характерах, о нелогичной концовке, приводить в пример авторов, фамилии которых ничего Лялечке не говорили…

Когда Августа Павловна закончила, Лялечка упрямо тряхнула белокурыми кудряшками.

– Между прочим, в моем романе в начале – женщина в коме и потерявшийся ребенок, в середине – четыре трупа, а в конце – свадьба. А вы говорите – действия маловато! Вы его не прочитали, наверное, до конца, только полистали…

Августа Павловна закрыла рот. «Ходить тебе без прически, старая дура», – укорила она себя. А Лялечка выдернула из рук Августы Павловны бумажку со списком книг и выбежала под удивленными взглядами посетительниц в туалет. Августа Павловна уже ушла, а Лялечка все плакала, курила, долго подкрашивала глаза. А потом, возвращаясь домой, повинуясь внезапному импульсу, зашла на ближайшую почту, завернула роман в стандартный посылочный пакет, отыскала в записной книжке адрес самого крупного издательства и отправила свое творение в руки судьбы.

Ответа не было целых три месяца. Лялечка больше пока ничего не писала, не было настроения. От нечего делать она перечитала все скучные книжки в рекомендованном списке литературы, а по вечерам вдруг стала хорошо прикладываться к бутылке. И вдруг в ее квартире раздался телефонный звонок. И еще через год, как по волшебству, мастер-парикмахер Лялечка Иванова превратилась в популярную сочинительницу женских романов Ольгу Брусницкую.

С Августой Павловной они встретились еще раз. Та как-то случайно зашла в большой книжный магазин за словарем для внука. Толпа, колышущаяся в одном из отсеков торгового зала, привлекла ее внимание.

– Что там такое? – Августа Павловна загородила своим мощным торсом дорогу какой-то женщине.

– Встреча с Брусницкой! – та восторженно помахала перед носом Августы Павловны пестрой обложкой. – Новый роман! Первые сто экземпляров со скидкой! И автографы тем, кто купил!

Лицо на рекламном плакате показалось Августе Павловне очень знакомым. Потрясенная догадкой, преподавательница литинститута боком пробралась к постаменту, на котором был установлен круглый стол, уставленный пачками новехоньких книг. За столом в элегантном костюмчике восседала собственной персоной Лялечка в прежних светлых кудряшках и теперь уже в очках – тяжелый писательский труд серьезно подорвал ее зрение. Перед ней змеилась очередь из желающих получить автограф. Вот Лялечка, улыбаясь, подписала очередной экземпляр и подняла голову. Августа Павловна задвинулась за колонну.

Молоденькая девушка с рюкзачком за плечами подошла к постаменту.

– А скажите, пожалуйста, что побудило вас начать писать? – восторженный голосок прозвенел на весь зал. Ахнув, Августа Павловна, узнала в девушке лучшую свою студентку и замерла в ожидании ответа. Лялечка задумчиво поправила на носике модную оправу, потупила глаза, как бы размышляя.

– Видишь ли, деточка, – наконец сказала она, и Августе Павловне даже почудились собственные интонации. – В жизни каждого человека наступает время, когда он чувствует разочарование. В образе жизни, в профессии. Часто бывает, в любви… У Гончарова это, кстати, прекрасно написано! Или людей не удовлетворяет их внешность. Женщины, к примеру, полнеют. Мужчины с удивлением замечают, что начинают лысеть… И тогда у творческой личности открывается потребность что-нибудь сотворить. Кто-то заводит любовников и творит новые романы на этом поприще, кто-то делает диссертации, кто-то строит дома или начинает ковыряться на дачных участках, а кто-то начинает писать романы. Вот и я из таких. – Лялечка взглянула на девушку сквозь очки. – Но, главное, дорогая, не в том, что какой-то человек вдруг начинает писать. Главное, что неизвестно почему вдруг многие люди начинают его читать. Вот в этом все дело. И в этом великий секрет. Мой ответ тебя удовлетворил?

– Спасибо. – Девушка прижала руки к груди. Ольга Брусницкая протянула ей книжку с автографом и случайно перевела взгляд чуть вбок. Августа Павловна не успела исчезнуть. Она на всякий случай издалека натянуто улыбнулась Лялечке, но та сделала вид, что Августу Павловну не узнала. Преподавательница, про себя поклявшись завтра на занятии испепелить восторженную студентку, ретировалась в сторону отдела учебной литературы. Лялечка же, прежде чем подписать очередную книжку, внимательно посмотрела ей вслед. Вместо прежнего пучка на затылке Августы Павловны красовался жиденький хвостик, схваченный у основания блестящей заколкой. Лялечка хмыкнула про себя и пожала плечами: такие заколки уже лет двадцать назад вышли из моды.

2004–2011 годы

Манящий запах жареной картошки

Когда Лена ловила частника, она всегда садилась на заднее сиденье. Мало ли что! Она и в себе как в водителе не всегда была уверена – такое на дорогах творится, а тут чужой человек. В машине самое безопасное место – сзади, за спиной у водителя. Она всегда и садилась туда, чтобы, не отвлекаясь, обдумать планы на завтрашний день. Но сейчас на часах высвечивалось только семнадцать тридцать, и сегодняшний день был еще далек до своего логического завершения. Первым делом Лене надо было забрать свою машину из сервиса. Потом заскочить в тренажерный зал. По дороге туда или оттуда купить овощей и креветок. Лену поразила одна заметка в женском журнале, что японки, которые питаются рисом, овощами и продуктами моря, практически не болеют раком, в то время как американки, лопающие хот-доги, болеют этим в сотни раз чаще. Лена следила за своим здоровьем, поэтому поддерживать диету считала чем-то само собой разумеющимся. Затем нужно было еще успеть послать факс Гюнтеру. Он сообщил, что может прилететь на пару дней из Берлина. Лена задумалась. Может, что-нибудь решится в этот его визит? Прошлый раз он что-то полунамеками говорил о том, как он устал от холостяцкой жизни. Она тогда промолчала, но про себя подумала, что, пожалуй, за неимением лучшего сойдет и Гюнтер. Что ж, он высок, цивилизован, знает три языка, прекрасно разбирается в банковском деле, к тому же говорил, что старается не есть после шести, – они могли бы быть не только супругами, но и деловыми партнерами. Если в этот приезд он снова заикнется об этом, ей надо будет брать быка за рога.

– Приехали! – Лена протянула водителю деньги и, стараясь прямо держать спину, потянула на себя зеркальную дверь фирменного сервиса. Отражение представило ей уверенную в себе высокую, крепкую, спортивного типа блондинку. Лена машинально нахмурилась. Опять она надела светлый костюм! Никак она не могла привыкнуть к мысли, что светлое, несмотря на все усилия, все-таки стало ее полнить. И потом, в любом сервисе, даже в самом престижном, если пройти дальше представительского зала в цех, можно где-нибудь да запачкаться. «Черт с ним, – решила Лена, – с костюмом. Надо отправить его как-нибудь с оказией домой, к матери. Может, подойдет кому-нибудь из соседей». В Лениной-то родне все женщины были как на подбор сделаны по русским параметрам, меньше пятьдесят четвертого размера, кроме Лены, не носил никто: ни мама, ни сестра, ни сноха. Все рослые, широкоплечие, белокурые, голубоглазые. Русские красавицы. Таким красавицам, как они, трудно было смолоду женихов найти. Мужчины-то в русских селениях все, наоборот, маленькие, плюгавенькие – то ли от водки, то ли от жизни. Но Лена, которая с детства была не только красавицей, но и умницей, на мужиков себя по молодости растрачивать не стала, а, окончив в свое время школу с единственной в том выпуске в их городке золотой медалью, приехала в Москву поступать в университет на физмат. И поступила. Конкурс тогда был даже больше, чем сейчас. Тогда ведь все рвались в высшие математики, в инженеры и в журналисты, но, как бы там ни было, вот уже пятнадцать лет исполнилось, как Лена была полноправным столичным жителем.

– К сожалению, ваша машина еще не готова, – смазливой улыбкой попытался смягчить ей пилюлю молоденький оператор, быстро набрав ее данные на компьютере.

– Почему? – Лена вовсе не считала нужным улыбаться в ответ.

– Необходимая деталь в данный момент в Москве во всех центрах нашей фирмы отсутствует, мы заказали ее на родном предприятии. Доставка займет около пяти дней.

– Да там всего лишь перегорела маленькая пружинка, которая позволяет автоматически выводить антенну из корпуса! Это же такой пустяк! – рассердилась Лена, которая хорошо разбиралась в технике. Во всяком случае, выключатели, утюги, фены и блоки питания могла собрать и разобрать без посторонней помощи.

– И тем не менее… – картинно развел руками оператор, – этой самой пружинки сейчас у нас нет.

Лена облокотилась о прилавок и задумалась. Можно, конечно, оставить машину на фирме и подождать. Но если на выходные действительно приедет Гюнтер, автомобиль ей понадобится. Туда-сюда, на рынок, на природу под музыку… С машиной, конечно, удобнее. Кроме того, в прошлые его приезды, Лена запомнила, ей тоже куда-то пришлось ездить с ним вместе на частнике, и он вовсе не торопился платить за дорогу. Лене было не жалко денег, но ее это коробило. Она понимала: у них в Европе женщины, конечно, эмансипированные, сами оплачивают свой проезд, тем более, что с Гюнтером она тогда встречалась исключительно по работе, но все-таки Лена не могла отвыкнуть от того, что даже в студенческие времена наши мальчики при проходе через турникет метро считали своим долгом опустить за девочку в прорезь свой пятак.

«Да, не доросли мы еще сознанием до европейцев», – подумала Лена и спросила:

– Могу я поговорить с мастером, который занимается моей машиной?

– Так ей пока никто не занимается, вон она стоит. – Оператор внимательно посмотрел на нее.

– Ну, кто будет заниматься, – не унималась Лена.

«От нее не отделаешься», – подумал тот, постучал что-то по своим клавишам и сказал:

– Вашей машиной будет заниматься Никифоров Николай. Он сейчас в цехе.

– Как найти его? – спросила Лена.

– Невысокий такой, худощавый. Лет тридцати пяти. Сейчас работает с темно-синим «Фольксвагеном».

– Я на минуту, – сказала Лена и направилась к внутренней двери. «Взбалмошная дамочка. Все равно ничего не добьется, – решил оператор. – Пружинки-то нет».

Ленина перламутровая красавица стояла в цехе, сияя своей нетронутой чистотой. Недалеко от нее разверзнутой пастью капота таращился синий «Фольксваген». Некто щуплый в темном комбинезоне с фирменным знаком на спине погрузился в него почти по пояс, ужасно напоминая своей позой зубного врача. Лена подошла сзади и вежливо постучала согнутым пальцем по ветровому стеклу.

– Никифоров Николай – это вы?

– Ну? – медленно разгибаясь и морщась при этом, повернулся к ней человек, вылезший из машины.

– Вы не могли бы изготовить или где-нибудь отыскать к завтрашнему дню вот такую деталь? – Лена вынула из сумки завернутую в салфетку перегоревшую пружинку.

– Это от той машины, что ли? – Мастер кивнул в сторону Лениной красавицы.

– Да.

– Ну ты даешь! – ухмыльнулся мастер. – Дорогая машина, фирменная деталь. А я тебе буду кустарным способом пружинки изготавливать?

– Да что тут такого! – сказала Лена. – Если бы от моей старой «восьмерки» пружинка бы подошла, я бы ее сама поменяла! Просто диаметр у нее другой, поэтому не подходит! А так весь ремонт здесь одна минута, чепуха на постном масле!

Мастер медленно вытер руки ветошью и с интересом посмотрел на Лену:

– Ты, наверное, и машинку швейную сама чинишь?

– Машинку швейную не чиню, времени нет, не шью ничего.

– Ну-ну, – усмехнулся мастер, взял пружинку в руки и стал внимательно разглядывать ее, поглядывая на Лену.

– Так, если я сделаю, – наконец сказал он, – я же деньги возьму, а у тебя машина на гарантии, детальку с фирмы бесплатно должны прислать!

– Я заплачу, – сказала Лена. – Мне сейчас машина нужна. А платить я привыкла. – Она сказала это только для того, чтобы этот мужик в комбинезоне не сомневался, что труд его будет оплачен. Но в словах ее вдруг прозвучала такая явная, хотя и не нарочитая горечь, что мужчина как-то по-новому взглянул на нее.

– С музыкой, значит, хочешь ездить… – задумчиво протянул он, и по его внезапно появившемуся проблеску в глазах Лена догадалась, что этот русский Левша понял, как сделать или где достать новую пружинку.

– Ну что, заметано? – спросила Лена.

– Я сегодня уже закончил работу. Завтра приходи в это же время.

– Приду. – Лена толкнула плечом стеклянную дверь и, не обращая никакого внимания на вопросительно посмотревшего на нее мальчика-оператора, вышла на улицу. – Опять так глупо прошел целый час! – пробормотала она и, окончательно еще не решив, идти сегодня в качалку или уже не идти, отправилась в универсам, что располагался напротив. Довольно долго блуждала она мимо колбасных, сырных и мясных прилавков, пока не нашла те, где, отбивая аппетит толстым слоем изморози, хранились замороженные овощи, пельмени и креветки. И когда наконец она вышла из самораздвигающихся дверей универсама, в руках у нее был холодный пакет морепродуктов, три парниковые помидорины и банка сока из экзотических фруктов.

– Не подержите сумку? – услышала она сзади себя чей-то хрипловатый голос. Лена обернулась. Мастер из автосервиса, Никифоров Николай, уже не в комбинезоне, а в обычных темно-серых вельветовых джинсах и в такой же рубашке, пытался погрузить в свою сумку четыре пачки «Сибирских» пельменей. Пятая пачка уже валялась возле его ног на полу. Лена молча поставила свои сумки на ступени, подошла и помогла мастеру развернуть капроновую старую сумку. Мастер погрузил в нее пельмени, а пачка, что оказалась на земле, разорвалась, и холодные белые комочки рассыпались по земле.

– Они замороженные, можно собрать, ополоснуть и сварить. Ничего не случится! – сказала Лена.

– Да ладно, пусть собаки съедят. Они мороженые едят, – сказал Никифоров Николай и носком ноги, как заправский футболист, спасовал пельмени в сторонку. Туда, где откуда ни возьмись уже сидел смущенно и косо поглядывающий на происходящее дворовый пятнистый пес. Лена пожала плечами и пошла собирать в пакет свое богатство.

Сзади опять ей послышался тот же голос. Лена остановилась, обернулась.

– Я ведь с Урала, так у нас собаки-лайки пельмени с мороза только так едят! Только давай! – сказал ей Никифоров Николай.

Лена посмотрела. Так себе мужик. Маленький, невзрачненький. Видно, что курящий. Может, и выпивающий. Он наклонился, помог ей упаковать продукты. Аккуратно поставил вниз банку, на нее положил креветки, сверху осторожно опустил помидоры.

– Хочешь, подвезу? – спросил ее Николай.

«Какая разница, ехать с ним или на частнике?» – подумала Лена и назвала улицу.

– Не по дороге, – сокрушенно покрутил тот головой.

«Зачем тогда приглашал?» – удивилась Лена и хотела идти дальше, но мастер уже открыл дверцы своих давно не мытых старых «Жигулей», кинул туда свою сумку с пельменями и потянул за руку Лену.

– Зачем тогда сказал, что не по дороге? – спросила Лена, усаживаясь в машину.

– Просто сказал как есть, – пояснил мужик. – Что, каждое слово, что ли, обдумывать?

Лена промолчала и хотела сесть, как всегда, назад, но мужчина открыл переднюю дверцу.

– Это ты когда с шофером будешь ездить, тогда садись сзади, – сказал он. – А когда со мной, тогда спереди.

Лена уже так почему-то устала от всего этого, что не стала возражать, молча плюхнулась на переднее сиденье и стала смотреть на дорогу.

– Домой едешь-то? – спросил ее через некоторое время Николай, ловко увернувшись от джипа «Тойота».

– Нет, в качалку, – коротко ответила Лена, чтобы пресечь все дальнейшие вопросы.

– А, качаешься, значит, – констатировал Николай так же спокойно и даже флегматично, как он рассматривал ее пружинку. – А я вот сейчас приеду домой, пельмешек полную кастрюльку наверну и буду телевизор смотреть.

– «Убойную силу»? – наугад спросила Лена, которая телевизор не смотрела никогда. А название этого сериала запомнила из разговора сослуживцев в буфете совершенно случайно.

– Ага. А ты тоже смотришь? – чистосердечно спросил Николай, полагая, что вечерами ей нечем больше заняться.

– Нет. Я кофточки вяжу, – ответила Лена с убийственным сарказмом, но он этого не понял.

– О, кофточки – это класс! – на полном серьезе заметил он. – Или мужу что-нибудь теплое. Свитер там или шарф. Уютно, когда жена сидит и что-нибудь вяжет.

– Носки, например, – сказала Лена, у которой в квартире были самонагревающиеся полы. Она мысленно подсчитывала, сколько часов ей будет нужно, чтобы проверить текущий отчет до приезда Гюнтера.

– А что ты смеешься, ноги должны быть в тепле. Когда ноги в тепле, спина меньше болит. А носки лучше всего вязать из собачьей шерсти.

– Угу. Собаку только взять негде, – неопределенно промычала Лена. – Кобелей полно, а шерсти состричь не с кого.

– Чего это ты так? – обиделся Николай. – Можешь мне сказать, я из дому попрошу, пришлют целый мешок. Вязать, не перевязать, на десять лет хватит. У меня отец охотник. У него лаек двенадцать штук!

– Ты-то здесь на кого охотишься? – машинально спросила Лена.

– Я деньги зарабатываю, – охотно пояснил Николай. – Дом хочу здесь построить, участок купить. Родители старые будут, заберу их оттуда, пусть тут живут. Здесь жизнь теплее, легче. Таежный человек все делать умеет. И дом поставить, и сад посадить, и щи сварить. Ты-то вот накупила какой-то дряни, – он слегка кивнул головой на пакет, что противно холодил Лене ноги, – а зачем? Неужели картошку не можешь пожарить? Картошка и пельмени – это еда на все времена. Хоть летом, хоть зимой.

«Господи, сколько же у нас еще диких людей! Вот, кажется, только из леса…» – подумала было Лена, но вдруг перед глазами у нее предстало видение: вот она с книжкой сидит на веранде родительского дома. Сестра уже замужем, держит на коленях маленького племянника, подкидывает его легонько, поет ему песенку. Племянник такой же беленький, крутолобый, как и все дети, родившиеся в их семье. Отец и зять, оба небольшие, жилистые, загорелые, такие же точно, вот как этот мужик, что везет ее сейчас, складывают во дворе дрова в поленницу. Мама на плитке жарит картошку.

Лена чуть не потеряла сознание. Настолько явственно, настолько реально, жизненно возникла перед ее глазами вся картина. И запах, этот ни с чем не сравнимый аромат картошки, жаренной на подсолнечном масле в чугунной, тяжеленной, бабушкиной еще сковородке. С поджаристой корочкой, которая нежно хрустит на зубах. И малосольные огурчики в глиняной миске. И маринованные маслята в стеклянной банке, накрытой фольгой и перевязанной суровой ниткой, и чай из самовара, и клубничное домашнее варенье в вазочке, и газета «Известия», брошенная на скамейку у входа. И Лена сама не поняла, как и почему, но она заплакала. В один момент ей вспомнилась ее жизнь. Пыльный поезд, увозящий ее из родного дома со спортивной сумкой в руках и пакетом учебников. Модные девочки-москвички в заграничных джинсах на танцах в университете. Молодые люди, разглядывающие ее в перерывах между занятиями сквозь сигаретный дым и серьезно заявляющие ей, что нужно быть намного раскованнее. Ей вспомнились одинокие долгие часы в библиотеке, из залов которой она выходила наполненной, но по-прежнему одинокой, и, наконец, ее хорошая и престижная работа в огромной фирме, где под ее началом трудились десятки человек и где ее считали современной деловой женщиной, но никогда не угощали домашними пирожками и чаем с вареньем. Потому, быть может, что время распивать чаи было в их фирме только у уборщицы, и потому, что все, без исключения, боролись там за жизнь, за карьеру, за фигуру. Ей также вспомнилось, как несколько лет назад оказалась она на больничной койке в холодной палате какой-то районной гинекологии, куда даже не подумал заглянуть тот, от кого ей пришлось сделать аборт. А она лежала тогда, не в силах подняться с резиновой холодной клеенки, бледная и подавленная, и некому было принести ей даже пару апельсинов. Не говоря уже о картошке… Эх, жизнь…

– Чего ревешь-то, чего ревешь? – испугался водитель.

– Господи, это я так. – Лена пришла в себя, вытянула из сумки платок, вытерла лицо, накрасила губы. – Приехали.

Она протянула водителю деньги, но тот посмотрел на нее как-то странно и сказал:

– Спрячь, самой пригодятся.

И она не посмела перечить. И пока она сорок минут упражнялась на самых современных тренажерах, в глазах у нее постепенно, как в кадре, появлялась то фигура Никифорова, колдующего над кастрюлькой с пельменями, то стая собак, то сковорода жареной картошки, то мама в фартуке, потемневшем на животе, то белокурая головка племянника, теперь уже пятнадцатилетнего парня. А то пружинка, которую вдруг угораздило перегореть через два месяца эксплуатации, несмотря на принадлежность к престижной и дорогой фирме. Кончилось это все тем, что, приехав наконец домой на очередном частнике, она забросила в морозилку собравшиеся уже потечь креветки, выпила стакан кефиру и легла в постель, голодная, усталая и злая. Факс Гюнтеру так и остался неотправленным. Назавтра ровно в семнадцать тридцать она была в автосервисе.

– Молись, чтобы подошла! – приветствовал ее Никифоров, стоящий опять в позе зубного врача, но теперь уже над ее машиной. Через пятнадцать минут приемник вдруг диким голосом заорал рекламу на волне «Авторадио», и она поняла, что может хоть сейчас посылать Гюнтеру факс.

– Сколько? – спросила она, открывая бумажник.

– Ты вот что, – сказал Никифиров, опять зачем-то оттирая руки ветошью, хотя сегодня они были чистые. – Не можешь пригласить меня в Третьяковскую галерею?

– Куда? – спросила она, хотя прекрасно расслышала. Просто это предложение показалось ей нереальным. – Туда же одни приезжие ходят!

– Ну и что? – сказал Никифиров. – Я и есть приезжий. И почему-то я думаю, что и ты тоже. А что тут стыдного? В Америке вообще все приезжие, и все этим гордятся. А в Третьяковской галерее я только один раз был, в седьмом классе, когда мы со школой на экскурсию ездили. Я, кроме московского мороженого, в тот приезд ничего больше не запомнил.

– Знаешь что. – Она помолчала. – Извини, но мне некогда. Я занята. Отчет надо проверять и вообще… – Она положила ему в карман деньги и, глядя куда-то в сторону, вышла из цеха. Машину ей вывел на улицу уже другой мастер.

Гюнтер приехал, как и сообщал, через два дня. Он был, как всегда, респектабелен, солиден, деловит.

Лена ошиблась, когда думала, что он приехал специально провести с ней эти дни. Нет, попутно он хотел разрешить несколько сложных коммерческих вопросов. Когда он увидел Ленину машину, то в восхищении прищелкнул языком и назвал Лену «маленькая мо-тов-ка! Мне такая машина не по средствам!». Лена промолчала, хотя не поняла: во-первых, почему она маленькая, ведь ее рост превышал сто семьдесят пять сантиметров, во-вторых, почему «мотовка», ведь Лена купила машину на свои деньги, а в-третьих, почему Гюнтер не может купить такую же или даже лучше. Лена пусть приблизительно, но представляла, сколько должен получать служащий такого уровня, как он.

– О-о! Я знаю, все русские любят быструю езду! Поедем в Дом правительства, у меня там маленькое дело! – говорил Гюнтер, и Лене казалось, что он говорит так специально не для того, чтобы доставить ей удовольствие, а для того, чтобы она довезла его туда, куда ему нужно было попасть быстро и с максимальным комфортом. Лене, у которой в папке лежал собственный не до конца проверенный отчет, приходило в голову, что он держит ее при себе в качестве секретарши с машиной. Наконец все «маленькие дела» были окончены. Лена устала так, будто у нее был один из самых напряженных рабочих дней.