Текст книги "Безумный магазинчик"

«Что писать? Правду или как на самом деле было?»

Профессиональный свидетель К.

Любое совпадение имен и событий этого произведения с реальными именами и событиями является случайным.

Вместо предисловия

Не ищите на карте Москвы Синяевский район – его нет, так же как нет и прилепившегося к кольцевой дороге поселка Рузаевка с его знаменитым магазинчиком № 666, надежно прикрытым со всех сторон – как ментами, так и бандитами.

В то же время подобные события могли происходить, и, возможно, даже происходят сейчас в любом из криминально-спальных районов российской столицы.

«Любое совпадение имен и событий этого произведения с реальными именами и событиями является случайным» – этой стандартной формулировкой авторы обычно снимают с себя ответственность за причудливые выверты своей разыгравшейся фантазии.

Фантазии, как, впрочем, и сны, в той или иной степени неизменно основываются на действительности. Это общеизвестный факт. Паразитируя на реальности, писатели, как стервятники падалью, кормятся сомнительными плодами своего воображения, которое, несмотря на все их старания, до реальности все же катастрофически не дотягивает.

Именно поэтому мне бы хотелось принести свою глубокую и искреннюю признательность всем, кто в ответе за бурную российскую действительность, а именно реально существующим продажно-честным ментам, «отмороженным», но принципиальным бандитам, генералам российской армии, втихаря толкающим оружие чеченским боевикам, воинствующим лесбиянкам шоу-бизнеса и прочим «борющимся за место под солнцем» достойным россиянам. Благодарю вас за то, что вы есть, потому что без вас не могла бы появиться на свет эта книга.

Лолита бесшумно двигалась вдоль почти незаметной в темноте кромки тротуара. Иногда она замирала, прислушиваясь к доносящимся со всех сторон шорохам ночи. Под покровом ночного мрака самые обычные звуки приобретали некую мистическую таинственность. Щеки коснулся мягкий порыв теплого летнего ветра. Он принес с собой негромкий перестук колес ненадолго затормозившей на платформе Рузаевка электрички. Призрачный зов далекого гудка. Собачий лай, доносящийся с озера. И – совсем рядом – соловьиное пение.

Тело Лолиты напряглось. Она повернула голову, четко локализуя источник звука. Соловей сидел на невысокой березе, растущей на заднем дворе магазина.

Так же бесшумно Лолита свернула в сторону, скользнула вдоль недавно оштукатуренной стены и остановилась под освещенным тусклой лампочкой номером 666. Число Антихриста. Три шестерки – универсальный символ мрака и зла, символ греха и погибели.

Лолита понятия не имела о том, что шестерка была единственным совершенным четным числом, то есть числом, равняющимся сумме своих простых делителей. Она равнодушно скользнула взглядом по зловещему сочетанию цифр.

Прислушиваясь к самозабвенным трелям невзрачной серой птички, Лолита сделала несколько осторожных шагов вперед и замерла, изогнув тело в грациозно-хищной позе. Ее бедра напряглись, сердце забилось сильнее, а дыхание стало легким, поверхностным и почти неощутимым.

Греховно-сексуальный призыв соловья, в течение веков и тысячелетий вдохновлявший влюбленных и поэтов, вызывал у нее совсем другие чувства. Лолита думала о смерти. Думала? Наверное, нет. Картины, возникающие в ее голове, сложно было назвать мыслями. Ее сознание генерировало некие иногда смутные, а иногда сладострастно-мучительные образы, от которых кровь пульсировала в висках, надпочечники выбрасывали предельные дозы адреналина, а молодые упругие мышцы напрягались до судорог.

Кровь… Лолита обожала вкус и запах свежей крови. Кровь и предсмертная агония. Песнь соловья – символ торжества жизни – напоминала ей о крови и о смерти. Ее захлестнуло нестерпимое желание прямо сейчас ощутить последний трепет еще живой плоти, услышать предсмертный крик, исполненный невыразимого ужаса и боли.

Крик жертвы неизменно наполнял Лолиту ликованием, исходящим из самых темных и потаенных глубин ее существа. На несколько секунд она словно сливалась с умирающим в безумном смертельном оргазме. Потом ликование оставляло ее, сменяясь расслабленной умиротворенностью, вкрадчиво-обманчивым благодушием хищницы.

Захваченная вспыхивающими в ее сознании образами, Лолита отключилась от внешнего мира, позабыв о главной заповеди как охотника, так и жертвы. Она забыла о том, что бдительность нельзя терять даже на мгновение. Это может стоить жизни.

Лолита не почувствовала взмаха топора у себя за спиной, поэтому ее короткий предсмертный крик был исполнен лишь недоумения. Темно-золотистые глаза на миг распахнулись, и зрачки в последний раз сузились от ударившего в них тусклого света лампочки. Лолита не увидела лица убийцы. Последним образом стремительного ускользающего мира для нее стали три строгие черные шестерки – число Антихриста, символ всемогущества зла, число, ставшее для нее роковым.

Затянутая в облегающее черное трико фигура склонилась над неподвижным телом Лолиты. Длинные, до ягодиц, распущенные угольно-черные волосы упали вниз, театральным занавесом заслоняя неподвижное тело.

– Черт, – выругалась женщина.

Она не рассчитала удар. Он пришелся ниже, в основание шеи, перерубив шейные позвонки. Кровь темной струйкой стекала на грязный растрескавшийся асфальт. Жаль. Придется ударить еще раз.

Удерживая топор двумя руками, убийца подняла его над головой Лолиты и пару раз подвигала вверх и вниз, примериваясь. Лезвие взметнулось к ночному небу и опустилось, дробя кости черепа. Часть затылочной кости отлетела в сторону и, приземлившись под номером 666, закачалась, как скорлупка кокосового ореха.

Женщина выпрямилась, привычным движением левой руки и головы резко откидывая за спину жесткую копну волос. Обычно от этого жеста до отказа наполненный зрительный зал на миг замирал, а поклонники-подростки, мучительно краснея и содрогаясь, кончали в штаны.

– Какая гадость, – брезгливо произнесла убийца.

Отойдя на несколько шагов в сторону, она открыла лежащий на газоне футляр от скрипки. Сегодня ночью скрипку заменило орудие убийства. Женщина уже собиралась уложить топор на место, но, взглянув на застывшую на лезвии кровавую массу, передумала. Бросив топор на землю, она вытащила из футляра закрепленную в углублении для смычка изящную серебряную ложку с отделанной эмалью ручкой. Ручка была выполнена в форме обвившейся вокруг дерева изумрудно-зеленой змеи с маленькими и злыми рубиново-красными глазами.

Вернувшись к телу Лолиты, убийца наклонилась над ней и, неразборчиво бормоча какие-то слова, ложечкой отковырнула сероватую мякоть мозга.

Ненадолго замолкший соловей снова запел, самозабвенно призывая неведомую подругу.

Женщина с демонстративной медлительностью прикоснулась губами к ложке, словно целуя невидимого возлюбленного. Кусочек мозга скользнул ей в рот, как горячий мужской язык. Зажмурившись, она тихо застонала от удовольствия и проглотила его.

Футляр от скрипки вновь оказался в ее руках. Серебряная ложечка с ручкой в форме змеи заняла свое место в отделении для смычка. Топор женщина решила оставить на месте преступления. Никаких отпечатков на нем, естественно, не обнаружат, даже если кому-либо придет в голову их искать. Грациозно ступая длинными мускулистыми ногами, убийца пересекла задний двор магазина № 666 и растворилась в темноте.

Под застывшими, словно в почетном карауле, равнодушными черными шестерками неподвижно лежала мертвая кошка с раздробленным черепом и красивыми темно-золотистыми глазами.

Покрытые золотистым средиземноморским загаром пальцы с тщательно отполированными ногтями расстегнули застежки футляра и бережно вынули из него скрипку работы Гварнери. Подбородок привычным движением лег на деку. Подушечки пальцев ощутили тугое сопротивление струн. Смычок на мгновение замер в воздухе, а потом опустился вниз, рождая первый, неопределенно-пронзительный звук.

Мелодия выплывала в открытое окно, уносясь далеко в ночь, накрывшую воспетый еще Булгаковым дачный поселок Перелыгино. Лет тридцать-сорок назад за Перелыгинские дачи рвали друг другу глотки признанные официальной властью маститые советские писатели и поэты. Сейчас дачи обнищавших деятелей пера скупали бандиты, политики и бизнесмены. Деревянные домики с аккуратными резными ставнями шли под снос, уступая место крытым металлочерепицей особнякам из дорогого финского кирпича.

– Ну, блин, началось, – вздохнул Крот.

– Ты, блин, лучше не возникай, – покосился на него начальник охраны.

– У меня от этой музыки кишки наружу выворачиваются. Вроде за стеной играет, а все равно до пяток пробирает. Уж лучше пулю схлопотать, чем каждый день так мучиться.

Начальник охраны недовольно покосился на Крота.

– Будешь продолжать в таком роде – и впрямь пулю схлопочешь.

– Молчу, – понурился Крот. – Кстати, слышал, какая была фамилия у самого крутого скрипача? Я сам недавно узнал. Паганини!

– Ну и что? – покосился на него начальник охраны.

– То самое, – поморщился от звуков скрипки Крот. – Ты только вслушайся. Погань – и ни-ни! Сечешь? Думаешь, зря ему такую фамилию дали?

– Подумаешь, Паганини, – усмехнулся начальник охраны. Тоже мне кликуха. Вот Психоз – это действительно круто звучит.

Напряженно закусив губу, Психоз выдал заключительный аккорд и замер, прислушиваясь к затихающей вибрации струн. Звук уже угас, но его призрак все еще витал в воздухе, затягивая второго по значению авторитета синяевской мафии в призрачные мечты, невидимым сиамским близнецом сопровождавшие его на протяжении большей части его сознательной жизни.

Уложив скрипку в футляр, Психоз опустился в антикварное кресло, некогда украшавшее собой интерьеры Эрмитажа, закинул ноги на нефритовый журнальный столик, – подарок тайваньского партнера по наркобизнесу, – откинулся на спинку и, заложив руки за голову, прикрыл глаза. Это была его любимая поза.

«В Вербное воскресенье, через год после окончания Большой Войны против клана Сантадио, дон Доменико Клеркуцио праздновал крестины двух младенцев, в жилах которых текла его кровь, – наизусть, как заклинание, проговаривал он про себя начало романа «Последний дон» Марио Пьюзо, знаменитого автора «Крестного отца». – Приняв самое важное решение в своей жизни, он пригласил на торжество глав крупнейших Семей мафии, а также Альфреда Гронвельта, владельца отеля «Занаду» в Лас-Вегасе, и Дэвида Редфеллоу, создавшего крупнейшую в Соединенных Штатах империю наркобизнеса. Все они в той или иной степени являлись его партнерами».

Психоз был лично знаком с большинством современных мафиозных итальянских «донов» и «крестных отцов». Он вел с ними кое-какие дела, хотя и в меньшей степени, чем Банан, лидер синяевской группировки. Итальянские «капо» разочаровали Психоза. Они стали слишком вялыми, зажравшимися и расчетливыми. В них не было страсти, элегантности и романтизма героев Марио Пьюзо.

«Крестный отец», которого Психоз прочитал в самиздатовском варианте еще в застойные времена, стал для него своеобразной Библией. Уже связанный с синяевской мафией, но, под давлением отца, подумывающий о карьере мента, Психоз, очарованный эпохальной фигурой дона Вито, неожиданно понял, в чем состояло его высшее предназначение. Он станет российским доном Корлеоне и когда-нибудь русский Марио Пьюзо напишет бестселлер о его жизни. Так Психоз сделал выбор, о котором он впоследствии никогда не жалел.

«Кей было видно, как Майкл принимал от них почести. Ей вспомнились при взгляде на него статуи, изваянные в Риме, – античные статуи римских императоров, наделенных священным правом распоряжаться жизнью и смертью своих сограждан. Подбоченясь одной рукой, выставив ногу вперед, он стоял в небрежной и надменной позе; лицо его, повернутое в профиль, выражало холодную и властную силу. Caporegimes почтительно стояли перед ним»,– теперь синяевский авторитет мысленно цитировал свой любимый абзац из «Крестного отца».

Психоз уже давно не был простодушно-хулиганистым подростком, очарованным сильными и притягательными образами, созданными итало-американским писателем. Он прекрасно понимал, что жизнь не похожа на роман. Литературные мафиози Марио Пьюзо отличались от реальных итальянских бандитов, как мраморное изваяние непорочно-беременной девы Марии от непонятно от кого залетевшей смазливой еврейской Машки. Психоз не обманывал себя на этот счет, но для него это уже не имело значения.

«Не сотвори себе кумира» – учила Библия.

«Разве жизнь без кумиров имеет смысл?» – думали люди, и на протяжении веков и тысячелетий вырезали идолов из дерева и камня, лепили их из глины, отливали из бронзы, рисовали на обструганных деревянных досках. Двадцатый век принес своих кумиров – актеров, спортсменов, бандитов, политиков, эстрадных звезд.

Разве имеет значение, что девятнадцатилетний певец напрочь сжег свою носоглотку кокаином, подгнивает изнутри от СПИДа, трахает все что движется – от дешевых путан до волосатых мужиков и резиновых кукол, блюет после пьянок и не может произнести связную фразу во время интервью? Кумирам дозволено все.

Когда кумир, кольнувшись для взвода, конвульсивно дергается на сцене в фальшивой имитации сексуального экстаза и заливистым тенорком поет нечто крутое, улетное и интеллектуально недосягаемое вроде:

 
Дворник, милый дворник,
Жопа с метлой… —
 

гормоны у зрителей выпрыгивают из ушей, а переполнившие зал подростки ревут в экстазе и мечтают быть такими же мужественными, отвязанными, прикинутыми и крутыми, как этот, вырвавшийся на вершину жизни секс-символ-однодневка.

Новость, что кумир нацепил еще пару колечек на соски и пупок волнует значительно больше, чем попытка государственного переворота или кризис на Ближнем Востоке. Какой, к чертовой матери, Ближний Восток, если прошел слух, что у кумира (тут голос обычно таинственно понижается, а сердце начинает биться быстрее) аж три золотых колечка на члене и по одному на яичках. Информация – из самых достоверных источников.

Жизнь обретает высший смысл по крайней мере на ближайшую пару недель. Необходимо срочно выяснить, какие именно колечки украшают мужские достоинства кумира, раздобыть денег и вставить себе в точности такие же. То, что при этом приходится выдержать схватку с тупыми и отсталыми предками, делает заветный акт членовредительства еще более сладким. В жизни появляется цель.

Борьба за свои идеалы, отстаивание своей яркой и уникальной индивидуальности в серой безликой толпе посредственностей придает существованию восхитительную осмысленность и мучительно-сладостную остроту почти религиозного экстаза. Как прекрасно иметь убеждения, за которые ты готов умереть!

С такими же восторженно-религиозными чувствами рабочие Петрограда когда-то шли за картавым лысым сифилитиком на штурм Зимнего Дворца. Им еще повезло, что Ленин не носил колечек в носу и в пупке.

С такими же восторженно-религиозными чувствами крестоносцы во имя освобождения гроба Господня рубили мечами сарацинов среди раскаленных солнцем песков Палестины.

С такими же восторженно-религиозными чувствами Психоз рвался на Олимп криминальной власти. Он хотел стать русским «крестным отцом». Сначала «крестным отцом», а потом «капо ди тутти капи».

В отличие он подавляющего большинства российских быков, братков, «спортсменов» и отморозков, в душе Психоз был романтиком. Деньги для него были чем-то второстепенным, скорее средством, чем целью. Проблема заключалась в том, что Психоз до конца еще так и не понял, к чему на самом деле он стремился. Конечно, его целью было стать «капо ди тутти каппи». С этим все было ясно. Но для чего? Допустим, станет он самым крутым мафиозным боссом. И что тогда? Времени на глубокое исследование этого вопроса у Психоза попросту не оставалось, так что он отложил его на потом.

Нескончаемая погоня за неопределенно-абстрактным миражом универсальной власти отчасти была связана с тем, что, обладая сильной личностью с выраженными задатками лидера, Психоз был просто не способен с бараньей покорностью следовать за каким-либо реально существующим кумиром. Ему требовалось нечто большее. Книги Марио Пьюзо зажгли в душе Синяевского авторитета фанатический огонь религиозного подвижника. Этот огонь когда-то питал и согревал изнутри щуплого плохо одетого подростка. Этот огонь превратил его в сильного и опасного мужчину. Огонь горел ровно и сильно. Он не собирался угасать…

Следование четко не определенному абстрактному идеалу имеет несомненное преимущество перед поклонением кумирам-однодневкам. Обкуренный певец рано или поздно загнется от передозировки, и его место займет новый торчок с татуировками вместо колечек в ноздрях. Абстрактные идеалы не умирают никогда. Их невозможно развенчать или опровергнуть – для этого они слишком неопределенны и бестелесны. Развенчивать их – все равно что разгонять вилкой густой английский туман. Иногда они видоизменяются, обретая новые формы, а иногда уходят глубоко в подсознание, трансформируясь в некую «внутреннюю силу», помимо воли направляющую человека по его извилистому и скользкому пути.

«О, как же порочен этот мир, ввергающий человечество во грех» — цитировал про себя Психоз.

Какая-то часть его сознания зацепилась за слово «порочен». Психоз любил импровизировать и пробовать себя в новых сферах деятельности. Он занимался практически всеми видами преступного бизнеса. Пожалуй, единственной областью, которую он пока не охватил, был Интернет.

В последнее время передовые ребята из русской мафии, образования которых уже хватало на то, чтобы не путать Интернет с отказом интердевочки вступить в интимную связь, начали заколачивать крутые бабки на «гасилках» – порнухе, включающей акты убийства, в том числе детей и даже младенцев. С помощью Интернета видеокассеты за бешенные деньги продавались за границей шизанутым богачам-импотентам и прочим любителям «черной клубнички». Все было обставлено так хитро, что выйти на продавцов не было никакой возможности.

Психозу не нравилось, когда конкуренты хоть в чем-то его опережали. Это было неправильно. Если мир нуждается в крутой порнухе, он, Психоз, эту порнуху миру обеспечит, причем по сходной цене, более низкой, чем у конкурентов.

Сам Психоз относился к порнухе спокойно. Ему, как и любому нормальному мужчине, нравилось смотреть на гладких, грудастых телок, прикидывающихся перед камерой, что им нравится то, что они делают. Проглядев десяток-другой кассет, Психоз к порнофильмам охладел. Действительно, чего ради пускать слюну, глядя, как девки фальшиво корячатся на экране, если он может устроить такое же порно у себя на дому с живыми и горячими элитными путанками.

Порнуху с участием детей, как, впрочем, насильников и растлителей малолетних, Психоз не переносил. К «гасилкам» душа у него тоже как-то не лежала – он их в жизни достаточно насмотрелся. Но терять инициативу нельзя. Если братва из других группировок полезла в Интернет, Синяевцам просто необходимо заявить о себе. Нужно только придумать что-то новенькое. «Гасилки» и секс с малолетками он снимать принципиально не будет – не псих же он в конце концов. Обычной порнухой уже никого не удивишь. Садизм и мазохизм давно всем надоели, не говоря уже о копрофилии. Что, в таком случае, остается?

Через открытое окно донесся исполненный глубокой тоски проникновенный собачий вой. Психоз встрепенулся, встал с антикварного кресла и, опершись о подоконник, выглянул наружу. Сложив губы трубочкой, он задрал голову к темному безлунному небу и тоже завыл. Незнакомый пес вдалеке ответил ему. Психоз понизил тембр голоса, стараясь выть с собакой в унисон. Это ему удалось. К их дуэту присоединился пес с соседнего участка. Там, в слегка покосившемся двухэтажном деревянном домике доживал свой век хозяин пса – бездарный, но в свое время обласканный советской властью поэт Лизоженов.

В безмятежные застойные времена коллеги по Союзу писателей называли Фридриха Лизоженова не иначе, как Лизожоповым. Поэт злился и строчил на обидчиков длинные нудные анонимки. Но все это было давно, задолго до перестройки, а сейчас никому не нужный и всеми позабытый Лизоженов напивался с утра пораньше, садился в саду в плетеное кресло-качалку, укрывал ноги траченным молью клетчатым пледом и, плача то ли от пьяного умиления, то ли от жалости к самому себе, читал свои стихи растущим на участке грушам, яблонькам и березкам.

В стихах говорилась о бодро колосящихся посевах на целине, о бравых ребятах-стахановцах и о выполнении пятилетнего плана в три года.

Березки чахли и засыхали, яблони переставали плодоносить, а грушевые деревья принципиально отказывались даже цвести.

Лизоженов объяснял это общим ухудшением экологической ситуации в регионе, но у соседей-садоводов на этот счет было другое мнение. Их плодовые деревья, не приобщенные к высокой Лизожоповской поэзии, продолжали радовать хозяев сочными спелыми плодами, точно так же, как десять и двадцать лет назад.

Сын Лизоженова Максим подвизался в шоу-бизнесе, попутно приторговывая героином и кокаином, как оптом, так и в розницу. Максим ходил под Психозом.

Вдохновенно воющее трио разбередило душу остальных Перелыгинских псов, томящихся в заключении за заборами старых деревянных дач и роскошных особняков. Некоторые тоже завыли, остальные, не разобравшись в ситуации, истерически залаяли.

– Ну вот, теперь воет, – тяжело вздохнул Крот.

Начальник охраны недовольно покосился на него. Отставной подполковник КГБ, он был помешан на субординации, порядке и дисциплине. Обсуждать пристрастия VIPа телохранителям не подобало.

– Пусть лучше воет, чем играет на скрипке, – задумчиво продолжал охранник. – Душевнее как-то получается.

– Еще одно слово – и ты уволен, – скрипнул зубами отставной комитетчик, прекрасно зная, что уволить Крота он не сможет. Высокий и сильный, но малость придурковатый Крот когда-то учился с Психозом в одном классе.

– Ладно, молчу, молчу, – вздохнул охранник. – А может, и мы с ним повоем? Делать-то все равно нечего.

Рука экс-кагэбэшника обхватила рукоятку «макарова».

– Сейчас я тебе повою.

– Да ладно, не кипятись. Я ведь только предложил, – пожал плечами Крот.

Прислушиваясь к постепенно затихающему где-то на окраине Перелыгино собачьему лаю, Психоз с довольным видом щелкнул пальцами. Теперь он знал, что делать. Синяевская группировка займет достойное место в сфере преступлений, совершаемых с помощью Интернета.

Криминальный авторитет подошел к телефону, снял трубку и набрал номер Максима Лизоженова.

Четырехуровневый особняк с мезонином, бассейном, кегельбаном, тренажерным залом и сауной в подвальном этаже жители поселка Рузаевка, уровень дохода которых безнадежно и, похоже, навсегда, завяз в промежутке между прожиточным минимумом и минимальной зарплатой, с ласковой завистью называли «Генеральским Красномырдником».

Зависть была вызвана тем, что их пожизненных доходов не хватило бы даже на оплату облицованного грубо отесанным красным гранитом забора особняка, а с лаской потому, что рузаевцы гордились своим недавно ушедшим в отставку и в политику героем чеченской войны – отставным генерал-лейтенантом Романом Анатольевичем Красномырдиковым.

Бравый пятидесятилетний генерал с мужественным, хотя и несколько грубоватым лицом, с по-военному коротким «ежиком» над высоким благородным лбом, выйдя в отставку, в рекордно короткий срок возглавил одну из политических фракций и прочно занял место в кресле депутата Государственной Думы.

Средства массовой информации рассуждали о шансах Красномырдикова победить на ближайших президентских выборах, а уставший от бредово-пьяных выкрутасов и насквозь фальшивых обещаний Ельцина народ с замиранием сердца слушал зажигательные, но в то же время вроде бы разумные и продуманные речи отставного генерала, и в очередной раз наивно верил в то, что нашелся наконец человек, способный обеспечить порядок в стране, порядок, при котором выражение «малоимущий пенсионер отравился ветчиной» вновь обретет былой смысл.

* * *

Мобильник генерала запищал.

– Красномырдиков на связи, – по-военному четко отрапортовал отставной генерал.

– Ублюдок, – женским голосом произнесла трубка.

Роман Анатольевич обреченно вздохнул.

– Никак не можешь успокоиться?

– Нам двоим нет места на этой земле! – с напыщенной торжественностью проинформировала генерала трубка. – Или ты, или я.

– Тогда лучше я, – рассудительно заметил генерал.

– Ты не понял. Я не сдамся.

– Опять шлея под хвост попала?

Трубка разразилась презрительным хохотом.

– Ошибаешься, дорогой. На этот раз все более, чем серьезно.

– Ты звонишь среди ночи только для того, чтобы сообщить мне об этом?

– Ты опять не понял. Я заказала тебя. Тебя уже убивают.

– Заказала? – забеспокоился Красномырдиков. – Как это, на хрен, заказала? Кому?

– Всем! – гордо сообщила женщина. – Всем честным людям России. И знаешь, что с тобой сделают? Тебя изваляют в канцелярских кнопках, кастрируют, пинцетом выщиплют волосы на интимных местах, надуют через вставленную в задний проход соломинку, натрут на мелкой терке, натянут глаз на задницу и заставят моргать, оскальпируют отбойным молотком, отгрызут тебе ногти до локтей и колен, подвергнут поверхностному обгрызу, тебя обольют кислотой, привяжут к муравейнику, вставят в анус ершик для очистки пробирок и будут крутить с помощью дрели…

– Ты пьяна? – не выдержав, перебил генерал.

В ответ раздался гомерический смех.

– Тебе известно, что мысль материальна и при случае может убивать? Святая месть осуществится!

– Может, лучше пойдешь и проспишься? – предложил Роман Анатольевич. – Увидишь во сне, что я подвергаюсь поверхностному обгрызу. Надеюсь, это сделает тебя счастливой. Спокойной ночи.

– Подожди!!! – взвыла женщина.

– Ну что еще? – недовольно поморщился генерал.

– Подключись к серверу «страшная месть. ру».

В трубке раздалось мерзкое хихиканье, сменившееся короткими гудками.

– «Страшнаяместь. ру», – недоуменно повторил Роман Анатольевич. – Это еще что за хренатень?

Сунув мобильник в карман, он подошел к компьютеру, включил его и, раздраженно стуча пальцами по клавиатуре, загрузил нужную электронную страницу.

– Ё-моё! – сдавленным голосом прохрипел Красномырдиков, с ужасом вчитываясь в ярко-синие строчки текста на светящемся белом экране.

«СТРИПТИЗЕРШИ ЧУЮТ ДОЛЛАРЫ ЗАДНИЦАМИ» – заглавными буквами набрал на компьютере Денис Зыков.

Откинувшись на спинку вращающегося кресла, молодой выпускник факультета журналистики с отвращением посмотрел на дело своих рук. Разве об этом он мечтал, поступая в университет?

Денис с детства презирал «желтую прессу», беззастенчивых и наглых папарацци, гоняющихся за сенсациями, как моряк за пьяной шлюхой, и более продажных, чем тайский бордель.

«Я никогда не буду таким», – с гордостью думал Денис.

Такой, как он, не станет заискивать перед блядоватыми актрисульками в надежде разжиться интервью об их очередном бойфренде, сексуальных предпочтениях или планах на будущее. Никаких досужих сплетен, никакого тошнотворного копания в чужом грязном белье. Это не для него.

Денис Зыков непременно сделается одной из ключевых фигур российской журналистики. Он будет видным политическим обозревателем, а то и ведущим серьезной, но необычайно популярной телепрограммы, и знаменитостям придется занимать к нему очередь и сражаться друг с другом за право дать ему интервью. Когда именно это случится, Денис не знал, но не сомневался, что так оно и будет.

Поскольку на данный момент знаменитости даже не подозревали о его существовании, а просторный рабочий кабинет с видом на Кремль и набережную Москва-реки существовал только в его воображении, Денис зарабатывал себе на хлеб, пописывая похабные статейки в «Мега-СПИД-Экспресс».

Зыков тяжело вздохнул и снова склонился над клавиатурой компьютера.

На хрен сдался России этот День национального суверенитета, то бишь День независимости? – написал он. – От кого это мы вдруг стали независимыми? От колониального гнета или от самих себя?

Новые времена требуют новых праздников. В соответствии с веяниями времени владельцы казино «Господи, помилуй!» составили перечень возможных новорусских праздников и даже начали планомерно внедрять их в жизнь.

Искупавшись в шампанском в День Нового Русского и от души постреляв в тире казино в День Бандитских Группировок, обозреватель «М-С-Э» стал свидетелем уникальных достижений отечественных стриптизерш.

До вчерашнего дня единственной дамой, способной попой угадывать номиналы купюр, заткнутых поклонниками сзади под резиночку мини-трусиков, считалась японская стриптизерша Пизидочи Никомуси из Осакского стрипбара «Мудохоси-дохреноси».

Гордость российского стриптиза – золотые девочки Мадонна-плюс и Маша-булочка не только угадывали своими попками достоинства купюр, но и отличали фальшивые доллары от настоящих.

Мастерство есть мастерство. Как говорится, его не пропьешь…

Денис немного подумал, и наконец поставил под статьей свой литературный псевдоним: Жора Турецкий.

Затем он снова перечитал заметку и покачал головой.

– Нет, – твердо сказал Зыков. – Больше так жить нельзя.

Телефонный звонок, раздавшийся по закону подлости в самый неподходящий момент, выдернул Максима Лизоженова из объятий несовершеннолетней Сусанны Потебенько, путанки из Запорожья, неожиданно вообразившей себя певицей, а его, то есть Максима, – трамплином, с которого она совершит головокружительный прыжок к славе, деньгам и успеху.

Услышав голос синяевского авторитета, Лизоженов вспотел от страха. Психоз не имел обыкновения беспокоить его по ночам.

«Мало ли что могло ему понадобиться», – мысленно успокаивал себя Максим.

«А что, если он узнал?» – гнусно нашептывал ему на ухо внутренний голос.

«Заткнись! – грубо приказал внутреннему голосу Лизоженов. – Ничего конкретного ведь не было сказано. Просто Психоз приказал немедленно явиться к нему в особняк. Это ничего не значит. Может, ему нужны билеты на концерт!»

– Ты куда? – подозрительно поинтересовалась Сусанна.

– Дела, – коротко пояснил Максим.

– В юбке? – спросила девушка.

– Что «в юбке»? – не понял Лизоженов.

– Они в юбке, твои дела? – уточнила Потебенько, цепко хватая Максима за обмякший член. – Балдырка звонила?

– Чего? – опешил тот. – Какая еще балдырка?

– Ну-у… балдырка. Женщина, значит. У тебя что, есть другая? Тоже в артистки метит, бикса бановая?

– Какая, к чертовой матери, другая женщина, – разозлился Лизоженов, осторожно высвобождая свое мужское достоинство из острых перламутрово-красных коготков. – Это начальство. По работе. И что еще за бикса? На каком языке ты, мать твою, объясняешься?

Сусанна разочаровано посмотрела на Максима. Такого вопиющего невежества от деятеля шоу-бизнеса она не ожидала.

– Бановая бикса – это вокзальная проститутка, – пояснила девушка. – А чего это вдруг ты понадобился начальству посреди ночи?