Текст книги "Человек, который ненавидел Маринину"

– О господи! – вздохнула Марина. – Как бы мне хотелось, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном…

* * *

– Доченька, ну нельзя же так убиваться из-за психа, – ласково сказала Людмила Алексеевна. – У тебя глаза красные, как у кролика, и лицо опухшее.

– Ты не понимаешь, – грустно покачала головой Оля Кузина. – Такое случается только раз в жизни!

– Ты имеешь в виду – влюбиться в Анастасию Каменскую? – не удержалась Людмила Алексеевна.

– Я имею в виду – встретить мужчину своей мечты, – обиженно сказала Оля.

– Вряд ли ты всю жизнь мечтала о психе.

– Ты не видела, как он красив. Это было… это было как удар молнии. Я увидела его и сразу поняла, что мы предназначены друг для друга. Как будто на меня снизошло озарение. Это не может быть самообманом.

– Алкоголики в состоянии белой горячки тоже гоняются за чертиками, – заметила Людмила Алексеевна. – И они тоже уверены, что это не самообман.

– Я не алкоголик, – возразила Оля. – Я здравомыслящая деловая женщина.

– Это генотип, – сказала мама. – Тут все дело в генотипе.

– При чем тут генотип? – удивилась Оля.

– Любовь с первого взгляда – это инстинктивный подбор партнера с наиболее подходящим для спаривания генотипом, поскольку в таком случае сводится к минимуму риск генетических заболеваний и дети получаются здоровыми и красивыми, – пояснила Людмила Алексеевна. – То, что ты теряешь способность соображать при виде этого парня, вовсе не означает, что он предназначен тебе судьбой и тебе будет с ним хорошо. У тебя просто взыграло либидо. Это скоро пройдет.

– Только не надо теорий, – взмолилась Оля. – И так голова раскалывается, а в половине первого у меня назначено судебное заседание. Может, работа меня отвлечет.

– Не отвлечет, – решительно сказала мама. – Тебя отвлечет общество другого мужчины. Почему бы тебе не сходить куда-нибудь с тем бизнесменом, который проходил по делу о фальшивых авизо? Он симпатичный, и, похоже, у него в отношении тебя вполне серьезные намерения.

– Именно это меня и пугает, – покачала головой Оля. – В жизни не встречала более занудного типа.

– Может, ему и не хватает оригинальности, но по крайней мере он не воображает себя майором милиции.

– Мама! Прошу тебя! – взмолилась Оля.

– Ладно. Не хочешь бизнесмена – дело твое. Между прочим, вчера, пока ты предавалась горю и отказывалась брать трубку, тебе несколько раз звонил Савелий Лошак, этот лохматый художник, которого бывшая жена обвиняла в изнасиловании. Он приглашал тебя сегодня на открытие выставки современного искусства в галерее “Экстази”. Там будет демонстрироваться несколько его картин.

– В таком случае лучше держаться подальше от этой галереи. Ты представляешь. Лошак пытался всучить мне в качестве гонорара свой шедевр под названием “Маленькая певучая мошка, пролетающая над спорадическими проблесками рассвета”.

– “Маленькая певучая мошка”? – зачарованно повторила Людмила Алексеевна. – Ему что, нравятся насекомые?

– Не имею ни малейшего представления о его отношении к насекомым, – пожала плечами Оля. – Я только знаю, что на картине была изображена огромная женская задница, вылезающая как джинн из горлышка пивной бутылки, обернутой российским флагом.

– А при чем тут маленькая певучая мошка и спорадические проблески рассвета?

– На заднице сидел комар, а пиво называлось “Рассвет”, – объяснила Оля. – Теперь скажи мне, что он не псих.

– Псих не псих – какая разница! Главное, что он не опасен. Эти молодые художники чего только не учудят, лишь бы на них обратили внимание. Рисуют всякую чертовщину и называют это субъективным творческим видением мира. Ты непременно должна пойти с Лошаком в галерею. После эстетического шока, полученного от выставленных там “спорадических мошек”, ты и думать забудешь о своей Анастасии Каменской.

– Может быть, ты и права, – задумчиво произнесла Оля.

* * *

– Вы действительно уверены, что мать Вермеева вошла в его квартиру ровно в половине третьего, а вышла из нее в три? – спросил Юра Демарин.

Иван Аграрный, директор коммерческого банка и сосед Вермеева по лестничной площадке, уверенно кивнул головой.

– Я как раз собирался вывести погулять свою собаку и уже стоял у самой двери, когда раздался крик.

– Крик? – переспросил Гоша Крестовоздвиженский.

– Скорее вопль, – задумчиво уточнил банкир. – Я посмотрел в глазок. Там стояла Аглая Тихомировна, мать Сергея.

– А вопль? – взволнованно спросил Гоша. – Кто вопил и как именно?

– Аглая Тихомировна и вопила, – пожал плечами Иван. – “Это я! Твоя мама! Открой!” – передразнил он.

– Но почему вы утверждаете, что она вопила? Скорее всего Вермеев спросил: “Кто там?”, вот она и ответила.

– Если я говорю “вопила”, значит, она именно вопила, – раздраженно сказал Аграрный. – При звуках ее голоса мой доберман поджал хвост и спрятался за мою спину. А он, между прочим, с отличными показателями окончил курс охранно-защитной службы.

Словно в подтверждение его слов доберман Боря грозно наморщил нос и, задрав верхнюю губу, с тихим рычанием продемонстрировал мощные клыки.

Гоша попятился.

– Хорошая собачка. Умная собачка, – льстиво сказал он.

Доберман облизнулся и лег.

– А что было потом? – спросил Юра.

– Аглая Тихомировна подождала примерно с минуту, потом ее терпение кончилось, и она забарабанила в дверь кулаками. Сергей открыл дверь, она вошла, вот и все.

– Откуда вы знаете, что все происходило именно так? Вы выходили на лестничную площадку?

– Еще чего! Я смотрел в глазок, ожидая, пока мать Вермеева войдет в квартиру.

– Но почему? Вы что, не хотели встречаться с ней?

– Если бы вы увидели ее хотя бы один раз, то тоже больше не захотели бы с ней встречаться, – с чувством произнес банкир.

* * *

– Леш, где ты был вчера вечером? Я легла спать и не слышала, как ты вернулся, – сказал Игорь Филимонов.

– Встречался с коллегами по работе, – ответила Марина. – Надеюсь, ты не забыла, что сегодня в моей галерее открытие выставки современного искусства? Ты должна присутствовать.

– Но, Лешик, ты же знаешь, как я ненавижу эти светские мероприятия, – поморщился Игорь. – К тому же опять придется наряжаться, ехать на машине – прямо барство какое-то. А у меня никак концы с концами не сходятся в деле бизнесменов. Ты уверена, что мне действительно надо быть в галерее?

– Надо, Асенька, – с суровым выражением лица произнесла Марина. – В последнее время о тебе поползли какие-то странные слухи. Мы должны развеять их. Не забывай, что мы работаем под прикрытием, и нужно во что бы то ни стало поддерживать нашу легенду. Тебе придется блистательно сыграть роль моего брата Игоря Филимонова. Я уверен, что ты с этим справишься.

– Справлюсь, – вздохнул Игорь. – Но ты не представляешь, насколько мучительно постоянно лгать и притворяться, когда хочется просто быть самой собой.

– Я представляю это лучше, чем ты думаешь, – грустно улыбнулась Марина.

* * *

– Вскрытие показало, что смерть Вермеева и Ужик наступила примерно между двумя и тремя часами дня. – Юра Демарин взволнованно помахал листочком с заключением патологоанатома. – Если учесть, что издатель впустил в квартиру мать в половине третьего, а в три часа возвращающийся с прогулки Аграрный столкнулся с выходящей из подъезда Аглаей Тихомировной, выходит, что она или убила Вермеева и его любовницу, или была свидетельницей убийства.

– Но зачем ей убивать собственного сына? – спросил Гоша. – Насколько нам известно, мать жила за его счет, и жила очень неплохо.

– А ты можешь понять женщину, услышав голос которой доберманы поджимают хвост? Возможно, ей не понравилось, что она застукала свое чадо с любовницей. Обычная материнская ревность.

– Обычная?

– Ну, может быть, не совсем обычная, – согласился Юра. – Надо будет съездить поговорить с ней. Кстати, ей сообщили о смерти сына?

– Домработница Вермеева собиралась позвонить ей сегодня утром. Вчера было слишком поздно.

– Любопытная дамочка, – заметил Юра. – Бывшая крановщица, превратившаяся в светскую даму. Когда соседи убитого издателя вспоминают о ней, у них начинается нервный тик. Хотелось бы мне на нее посмотреть.

В коридоре послышался громкий топот. С грохотом опрокинулся стул.

– Убийцы! Душегубы! Взяточники! Воры! – загрохотал в узких коридорах следственного отдела УВД сочный гренадерский бас. – Где мой сын? Что вы сделали с моим сыном?

– Что это? – с недоумением спросил Юра. Дверь кабинета распахнулась от мощного удара. В дверной проем боком протиснулась грузная бесформенная фигура двухметрового роста, напоминающая сильно разжиревшего Илью Муромца, наряженного в женскую одежду. Легендарный русский богатырь был одет в ярко-розовое платье, щедро усыпанное блестящими серебряными розочками, и короткий фиолетовый жакет-болеро с золотым шитьем. Лицо Ильи Муромца было прикрыто широкими полями совершенно сногсшибательной розовой шляпки, щедро украшенной бантиками, перьями и бледно-зеленым пластмассовым виноградом.

Богатырь обличающе ткнул толстым, как молочная сарделька, указательным пальцем в грудь Гоши. На широком запястье кандально звякнули золотые браслеты.

– Георгий Христопродавцев? – с вопросительно-утвердительными интонациями рявкнул Илья Муромец.

В этот момент Гоша всей душой разделял чувства добермана Бори. Единственное, чего он хотел, это поджать хвост и спрятаться за спину Юры Демарина. Но, к сожалению, у него не было хвоста. Кроме того, он находился при исполнении служебных обязанностей. Гоша глубоко вздохнул и мужественно произнес почти не дрогнувшим голосом:

– Уполномоченный уголовного розыска Георгий Семенович Крестовоздвиженский. А вы, как я понимаю, мама Сергея Вермеева. Очень хорошо, что вы пришли. Мы как раз хотели задать вам несколько вопросов.

* * *

Марина Буданова аккуратно накладывала на лицо каолиновую маску с клубникой и авокадо. На открытии выставки она должна выглядеть безупречно. Будут богатые иностранцы, телевидение, пресса и, конечно же, представители московского бомонда. Для ее галереи это может означать очень многое.

Впрочем, к черту галерею! Бывали моменты, когда Марина мечтала о том, чтобы быть простой художницей, изображающей на своих картинах не ту бредово-сексуальную чушь, которой она торговала в “Экстази”, а нормальные портреты симпатичных ей людей и пейзажи еще не изуродованных цивилизацией мест. Однако на подобном искусстве денег не заработаешь. Да и технику она подзабыла. Уже несколько лет она не рисовала, а лишь торговала тем, что гордо именовалось “актуальным искусством”.

Марине вдруг безумно захотелось достать с антресолей этюдник, кисти и краски и запечатлеть на холсте фигуру танцующего Мапоты. Она назвала бы картину “Стриптизер”. Девушка представила себе напрягшиеся черные мускулы с блестками пота, классически правильное лицо с высокими скулами и вновь ощутила почти невыносимое сексуальное желание. Она хотела еще раз ощутить удивительную силу, исходящую от мулата, она снова хотела плакать и рассказывать ему о своих проблемах.

Сейчас Марина сама не понимала, почему она отказалась дать Мапоте свой телефон и еще раз встретиться с ним. Вчера ночью она была сама не своя. Она рассказала о себе почти все совершенно незнакомому человеку. Теперь этому негру известно, чем ее шантажирует Егор. А что, если он тоже начнет ее шантажировать?

"Нет, это невозможно, – подумала Марина. – Он не такой человек”.

"Егор когда-то тоже казался тебе благородным и бескорыстным прекрасным принцем, – гнусно прошептал внутренний голос. – Если ты ошиблась однажды, как ты можешь быть уверена в том, что это не повторится еще раз?”

– Нет, – решительно сказала Марина своему отражению в зеркале. – В этот раз я не ошибусь.

Она уже приняла решение. После закрытия галереи она поедет в “Содом и Гоморру” и посмотрит выступление Мапоты. Представив себе, как он в танце снимает с себя одежду, Марина судорожно вздохнула и крепко сжала руками свои тяжелые упругие груди с напрягшимися от вожделения сосками.

* * *

– Мне плохо, – слабым голосом сказал Гоша Крестовоздвиженский. – У меня со вчерашнего дня голова гудит, а тут еще этот монстр в юбке. Поверить не могу, что нашелся герой, который сделал ее женщиной. Будь моя воля, я бы дал ему Медаль за отвагу и повышенную пенсию. Ты можешь представить себе мужчину, который продержался бы рядом с этой гарпией хотя бы сутки?

– Не могу, – покачал головой Юра Демарин. – Скорее всего папаша Вермеева сбежал сразу по окончании полового акта. Наша розовая амазонка никогда не была замужем.

– Но она утверждает, что даже близко не подходила вчера к дому Вермеева. С половины второго до пяти она была в клубе “Хижина дяди Тома” на заседании общества “дам, занимающихся политикой”. Хотел бы я посмотреть на это заседание.

– Может, еще и посмотрим, – усмехнулся Юра, накручивая диск телефона. – Я как раз сейчас звоню в “Хижину дяди Тома”. Если повезет, мы проверим ее алиби по телефону.

– Ладно, ты звони, а я пока сбегаю в аптеку за анальгином. Эта чертова баба меня окончательно доконала.

* * *

Савелий Лошак заехал за Олей в половине пятого. Пока она наводила последний лоск, художник, презрительно прищурив левый глаз, рассматривал книжные полки, забитые детективами.

– Я готова. Можем ехать, – прощебетала Оленька, выпорхнув из комнаты.

– Значит, ты у нас поклонница Анастасии Каменской. – На лице Лошака появилась двусмысленная асимметричная улыбка, которую он сам необоснованно считал совершенно неотразимой.

– Что? – задохнулась от возмущения Оля, бросая на Людмилу Алексеевну пылающий негодованием взгляд. – Мама! Как ты могла?!

– Кажется, я чего-то не понимаю, – с легким удивлением произнес художник.

– Просто Савелий увидел у тебя на полках книги Марининой, – поспешила объяснить Людмила Алексеевна. – Вот он и решил, что тебе нравится Анастасия Каменская.

Олю передернуло.

– Никогда не произноси при мне имя Каменской, – с мрачной решимостью сказала она, – иначе я за себя не ручаюсь.

– Не буду, не беспокойся, – пожал плечами Лошак. – Я тебя вполне понимаю. Я сам не выношу эту постсоветскую макулатуру. Сначала я тоже от скуки попробовал ее почитать, но тут же увял. Я даже написал картину на эту тему. Она называется “Песцы и полевки российской литературы ждут рассвета”.

– “Песцы и полевки российской литературы”? – слабым голосом повторила Людмила Алексеевна, еще не пришедшая в себя после Олиного рассказа о “маленькой певучей мошке, пролетающей над спорадическими проблесками рассвета”. – Я не совсем понимаю, при чем тут песцы? Что вы имели в виду?

– Это мощный художественный образ, – вдохновился Савелий, оседлавший своего любимого конька. – Представьте себе, как чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета. Кругом снега, мрак, вьюга – словом, срань болотная, и среди этой срани песцы с мрачной решимостью пожирают мышей-полевок.

Мерзнет, значит, чукча в своем чуме и читает книги о том, как чукча в чуме холодной ночью ждет рассвета, а кругом опять-таки мрак, вьюга, срань, и среди этой срани песцы пожирают полевок. Одни книги написаны более талантливо, другие – откровенная дешевая халтура, но все равно все они о том, как чукча сидит в чуме, а вокруг песцы знай себе похрустывают полевками. Так вот чукча – это наш постсоветский народ. Улавливаете идею?

– Улавливаю, – радостно кивнула Людмила Алексеевна. – Чукча уже давно осатанел от песцов, пожирающих полевок, и ему хочется почитать что-нибудь про то, как папуас под пальмой в жаркий полдень ждет прохладной ночи, а вокруг игуаны, радостно хрустя, пожирают богомолов.

– Вот-вот, – с удовольствием потер руки Лошак. – У вас потрясающее художественное воображение. Вы никогда не задумывались о том, чтобы посвятить себя современному искусству?

– Пока нет, – покачала головой Людмила Алексеевна. – Но я обязательно над этим подумаю.

– А ведь вы меня вдохновили, – мечтательно закатил глаза Савелий. – Я уже вижу свою новую картину. Я назову ее “Веселая символическая смерть богомола в потной и жаркой ночи” и посвящу ее вам.

– Спасибо, – с серьезным видом произнесла Людмила Алексеевна. – Вы тронули меня до глубины души.

* * *

– Алиби, – мрачно произнес Юра Демарин. – У этого замаскированного под женщину танка есть алиби. Несколько человек подтверди“ли, что Аглая Тихомировна действительно вчера с половины первого и до пяти находилась в “Хижине дяди Тома” с “дамами, занимающимися политикой”.

– Но ведь ее видел не только Иван Аграрный, но и еще несколько человек. Они все не могут врать.

– Значит, это был кто-то замаскированный под маму Вермеева, – пожал плечами Юра. – Гениальная идея. Шляпка полностью закрывала лицо убийцы, а увидев наряд дорогой мамочки, издатель ни на секунду не усомнился в том, что это она. Кроме того, в заключении патологоанатома есть еще одна деталь, которая подтверждает, что Аглая Тихомировна тут ни при чем. Ужик умерла от перелома шейных позвонков, Вермеев тоже, но на груди издателя было обнаружено два миниатюрных ожога – следы воздействия электрошоком.

Это означает, что Вермеева убили не сразу. Преступник отключил издателя с помощью электрошока, а затем убил вбежавшую в холл Лилю Ужик. После этого издатель пришел в себя, преступник получил от него то, что хотел, свернул Вермееву шею, разгромил комнату, будто там что-то искали, а заодно испортил компьютер.

– Логично, – кивнул головой Гоша. – Вопрос только в том, чего хотел преступник от Вермеева и где мы должны его искать.

– Лиля Ужик выставлялась в галерее “Экстази”, – сказал Юра. – Вермеев рекламировал “Экстази” в каждом номере своего журнала. Думаю, нам стоит посетить галерею и побеседовать с ее владелицей. Возможно, это наведет нас на какой-нибудь след.

– Блестящая идея, – восхитился Гоша. – Пожалуй, нам действительно пора приобщиться к актуальному искусству.

* * *

– Боже мой! Что это? – с ужасом спросила Оля Кузина.

– Это “Мастурбатор, еще более великий”, эпохальное творение Селены Далиловой, – поморщившись, ответил Савелий Лошак.

– А почему “еще более”? – заинтересовалась Оля. – Более чем кто?

– “Великий мастурбатор” – это картина Сальвадора Дали, выставленная в Национальном музее Мадрида, – объяснил художник. – Селена Далилова решила переплюнуть знаменитого испанского сюрреалиста. На картине Дали изображена женщина, которая на самом деле является ухом проткнутой рыболовным крючком головы. Женщина с наслаждением нюхает тестикулы облаченного в длинные семейные трусы мужчины. По трещинам в ногах мужчины стекает кровь, а рот головы, ухом которой является женщина, прижат к губам гигантской цикады, брюхо которой пожирают муравьи. Думаю, ты представляешь, о чем я говорю.

– Представляю, – соврала Оля.

На самом деле представить нечто подобное было выше ее сил. Для этого она была слишком нормальной.

– Как видишь. Селена Далилова утерла нос Дали, сняв с мужчины семейные трусы и заменив цикаду и муравьев на совокупляющихся беременных долгоносиков, – закончил Лошак.

– Сомневаюсь, что беременные долгоносики совокупляются, – заметила Оля. – К тому же если они беременны, то теоретически они должны быть самками. Вряд ли долгоносики склонны к лесбиянству. Они же разумные существа.

– Какая разница, склонны долгоносики к однополой любви или нет! – с легким раздражением возразил Савелий. – Смысл сюрреализма в том, чтобы гипнотизировать зрителя, непривычностью образов вызывая у него мощные неконтролируемые потоки бессознательных ассоциаций.

– Глупости все это, – решительно заявила Оля. – Никаких неконтролируемых потоков у меня не возникает. Я уверена только в одном – эту картину я не повесила бы даже в собачьей конуре. Мне было бы жалко собаку.

– Ты лучше посмотри на цену, – предложил Савелий.

– Три тысячи рублей! – не поверила своим глазам Оля. – Неужели найдется псих, который выложит три тысячи рублей за секс беременных долгоносиков?

– Долларов, дорогая, долларов, – с ухмылкой поправил ее Лошак. – Ты не обратила внимания на этот маленький симпатичный значок, проставленный после суммы. И, уверяю тебя, эту картину купят в течение ближайшей недели, а может быть, даже и сегодня.

– Нет, – сказала Оля.

– Да, сказал Савелий. – Хочешь, поспорим?

Оля вздохнула.

– Я, конечно, не слишком разбираюсь в искусстве, но я готова присягнуть на Уголовном кодексе, что эта мазня не стоит трех тысяч долларов.

– Конечно, не стоит, – ухмыльнулся Лошак. – Она и десяти долларов не стоит.

– Но почему тогда ты так уверен, что ее купят за три тысячи долларов?

– В этом-то и заключается секрет галереи “Экстази”. В других галереях дела идут так себе – ни шатко ни валко. А в этой галерее что ни выставляется, то покупается, причем по запредельным ценам.

– Но почему? – удивилась Оля. – Как такое может быть?

– Очень просто, – подмигнул ей Савелий. – Все дело в том, что картины здесь продаются вместе с художниками. Если бы ты видела, какая роскошная задница у Селены Далиловой, ты бы не удивилась, что ее “Мастурбатор, еще более великий” покинет стены галереи в ближайшие часы.

– То есть это на самом деле не галерея, а публичный дом?

– Ну зачем же так грубо! Скорее это можно назвать богемно-художественным борделем. Марина Буданова, владелица галереи, обладает уникальным деловым чутьем. Как, например, в цивилизованных странах народ выбирает президента? Избиратели прекрасно понимают, что все кандидаты вдохновенно врут в своих предвыборных программах, и в основном голосуют за того, кто симпатичнее внешне и умеет красиво говорить. Особенно это касается женщин. Недаром второсортному актеру без труда удалось стать президентом Соединенных Штатов. Ты думаешь, его выбрали за ум? Что может смыслить смазливый актер в политике или в экономике?

То же самое происходит и в искусстве. Отличить качественную картину от халтуры может только специалист, но деньги платят не за качество, а за имя, которое создается рекламой, связями, а иногда даже просто случайно. Вот Буданову и осенило. Она стала выставлять у себя в галерее молодых, красивых и честолюбивых художников, готовых на все, чтобы прославиться. При галерее круглосуточно работает артистическое кафе, где любой покупатель с тугим кошельком может познакомиться с художниками, послушать их глубокомысленные рассуждения о современном искусстве и почувствовать себя причастным к творчеству с большой буквы. Для тех, кто помимо духовной близости с создателями выставленных в галерее шедевров ищет еще более глубокую и проникновенную близость физическую, достаточно лишь купить картину понравившегося художника. Одна картина – одна незабываемая ночь.

– Постой-постой! – перебила его Оля. – Но ведь ты тоже выставляешься в этой галерее! Неужели и ты?..

– А почему бы и нет? Богатые дамочки тоже украшают картинами свои квартиры и загородные Дома. К твоему сведению, “Маленькая певучая мошка, пролетающая над спорадическими проблесками рассвета”, от которой ты отказалась, ушла за полторы тысячи долларов. Половина мне, половина владелице галереи. Неплохо, правда?

– Действительно неплохо, – кивнула ошеломленная Оля. – А почему твоя картина стоила в два раза дешевле, чем беременные долгоносики Далиловой?

– Если бы ты увидела задницу Селены, то сразу бы все поняла, – завистливо вздохнул Лошак. – К тому же говорят, что она просто божественно делает минет. Клиенты называют ее “королевой французского секса”. Да, кстати, вот и она! – воскликнул он, указывая рукой куда-то за спину Оли.

Кузина обернулась с чувством легкой зависти. Ей было любопытно взглянуть на основное оружие создательницы “Мастурбатора, еще более великого”.

– Что с тобой? Тебе плохо? – испугался Савелий, увидев, как лицо его спутницы покрылось смертельной бледностью.

– Кто это? – слабым голосом прошептала Оля, указывая на высокого синеглазого брюнета, беседующего с двумя элегантными стройными дамами.

– Селена Далилова, – пожал плечами Лошак. – Ну, как тебе ее формы? Отпад, да?

– Я имею в виду мужчину. Ты его знаешь?

– Конечно, знаю. Это Игорь Филимонов, брат владелицы галереи Марины Будановой. Кстати, Марина как раз стоит рядом с ним. Пойдем, я тебя представлю.

– Нет, – пискнула Оля, но художник, не слушая возражений, схватил ее за руку и потащил за собой.

* * *

– Где это ты отхватил такой костюм? – завистливо вздохнул Юра Демарин.

– Приятель одолжил, – поправляя галстук, объяснил Гоша Крестовоздвиженский. – Мы же все-таки в картинную галерею идем, а не на Москворецкий рынок. Там на открытиях сплошь тусуются сливки общества.

– Ну и что?

– Как что? Мы тоже должны соответствовать!

– Чему соответствовать?

– Как чему? Уровню! Или ты хочешь, чтобы нас все принимали за ментов?

– Нас и должны принимать за ментов, – напомнил Юра. – Во-первых, мы и есть менты, а во-вторых, мы идем в галерею не для того, чтобы тусоваться со сливками общества, а для разговора с Мариной Будановой о Лилии Ужик и Сергее Вермееве.

– В последний раз я был в картинной галерее, когда мне было двенадцать лет, – мечтательно вздохнул Гоша. – За грубыми серыми буднями милицейской жизни мы совсем забыли о великой очищающей силе искусства. Сейчас нам предоставляется реальная возможность глотнуть из живительного источника…

– Погоди, – прервал его Юра. – В какой именно галерее ты был в двенадцать лет?

– В Третьяковке. И, знаешь, мне понравилось.

– Боюсь, ты немного отстал от жизни, – покачал головой Юра. – Актуальное искусство – это тебе не Третьяковка.

* * *

Прохладные пальцы Игоря Филимонова крепко сжали пылающую жаром ладонь Оли Кузиной.

– Очень приятно, – сказал Игорь.

– Мне тоже очень приятно, – ответила Оля.

– Савелий, хорошо, что ты здесь, – обрадовалась Марина. – Тут кое-кто хочет купить твою картину. Нужно уточнить некоторые детали с покупательницей.

– Ты не возражаешь, если я тем временем покажу Оле галерею? – спросил Игорь у художника. Лошак не возражал.

Пробираясь с Игорем сквозь толпу, Оля не обращала внимания, на то, что он и не думает задерживаться у картин.

"Его зовут Игорь, – думала Оля. – Он совершенно нормальный мужчина, а вовсе не Анастасия Каменская. То, что он устроил в юридической консультации, было самым обычным розыгрышем. Это просто замечательно, что у него есть чувство юмора!”

Игорь открыл небольшую дверь с надписью “Служебное помещение”, и они оказались в маленькой комнатке, где сотрудники галереи могли отдохнуть и выпить кофе.

– Я хочу извиниться перед тобой, – сказал Игорь. – Я не должен был…

– Это не имеет значения, – радостно улыбаясь, прощебетала Оля. – Самое главное, что ты все-таки не женщина!

– Я действительно не женщина, – грустно сказал Игорь. – Я – компьютер на двух ногах, совершенно лишенный нормальных человеческих эмоций. Единственное, что мне нравится, – это решать задачки.

– Прекрати наконец цитировать Маринину! – махнула рукой Оля. – Поиграли – и хватит! В тебе погиб великий актер. Когда ты пришел ко мне в консультацию, я действительно поверила, что ты и впрямь считаешь себя Анастасией Каменской.

– Именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Я хочу попросить тебя об одной услуге. Случайно из-за моей минутной слабости ты узнала о том, кто я есть на самом деле. Только от тебя зависит, провалится моя работа под прикрытием или нет. Для всех я – Игорь Филимонов, брат Марины Будановой. Пообещай, что никому не откроешь мое настоящее имя.

Оля пристально посмотрела ему в глаза. Она не понимала, что происходит. Он продолжает ее разыгрывать или он все-таки псих? Было ясно только одно: судьба снова свела Олю с мужчиной ее мечты, и ей было наплевать, кем он себя считает.

– Значит, ты живешь по легенде? – уточнила Кузина.

Игорь кивнул.

– А интересно, согласно этой легенде, ты женат?

– Нет.

– А девушка, согласно легенде, у тебя есть?

– Нет.

– Почему?

– Странный вопрос.

– Я выполню твою просьбу, но только при одном условии, – выпалила Оля.

– Какое еще условие? – нахмурился Игорь.

– Согласно легенде, ты сделаешь меня своей девушкой. Мы будем встречаться, гулять, разговаривать, ходить в кино, возможно, даже целоваться.

– Нет. Это невозможно, – решительно заявил Филимонов.

– Почему? – удивилась Оля.

– Потому! Я не могу переступить через свои моральные принципы. К тому же я замужем.

– А как же Дима Захаров?

– Если я и изменила Чистякову, то исключительно под влиянием сильного нервного напряжения. К тому же Дима Захаров как-никак был мужчиной.

– Что ж! – пожала плечами Оля. – В таком случае сейчас я выйду из этой комнаты и объявлю на всю галерею, что ты – Анастасия Каменская, работающая под прикрытием.

– Ты этого не сделаешь!

– Проверь – и убедишься.

– Но это же шантаж!

– Это всего лишь деловое предложение. Не хочешь – не соглашайся. Если тебя так уж смущает моя половая принадлежность, представь, что я, как и ты, не женщина, а еще один компьютер на ногах. Даже священник не найдет ничего предосудительного в отношениях двух компьютеров.

– Ладно, твоя взяла, – вздохнул Игорь. – Я согласен, что по легенде ты будешь моей девушкой.

– Вот и отлично, – обрадовалась Оля. – Теперь поцелуй меня.

– Что? – опешил Игорь.

– Поцелуй меня. Или тебе произнести это по слогам? Надеюсь, ты умеешь целоваться.

– Но не могу…

– Можешь, – убежденно сказала Оля. – Представь, что я – Володя Соловьев и от моего взгляда у тебя опускаются руки и мутится в голове. Если тебе неприятно вспоминать Соловьева, вообрази, что я Дима Захаров.

– Я терпеть не могу самцов… – начал было Игорь.

– Я сама терпеть их не могу, – прервала его Оля. – Хватит болтать. Это тебе не поможет. Поцелуй меня. В твоей тяжелой и грязной милицейской работе наверняка приходилось делать вещи и похуже.

– Ненавижу Маринину, – пробормотал Игорь. Он наклонился к Кузиной и осторожно прикоснулся губами к ее щеке.

– Видишь, – улыбнулась Оля. – Ничего страшного с тобой не случилось.

* * *

– Что это? – спросил Гоша Крестовоздвиженский, с ужасом глядя на совокупляющихся долгоносиков Селены Далиловой.

– “Мастурбатор, еще более великий”, – прочитал на табличке Юра Демарин. – Стоимость картины три тысячи долларов.

– То есть я должен проработать три года, чтобы купить это живописное извращение? – уточнил Гоша.

– Три года и два с половиной месяца, – поправил его Юра. У него всегда были пятерки по математике.

– И это называется искусством? – слабым голосом спросил Гоша.

– Это называется актуальным искусством. Ну как, глотнул из живительного источника?

– Скорее из отравленного водоема, – вздохнул Гоша, переходя к фотомонтажу, выполненному в черно-бело-красных тонах.

Обнаженный мужчина с обритой “под ноль” головой, широко расставив ноги и раскинув руки, стоял на снегу в чистом поле. На горизонте виднелись дымящиеся трубы завода, а в небе кружили голуби. В правой руке мужчина сжимал древко красного знамени – единственного яркого цветного пятна на унылом сером фоне неба. Два крупных кобеля, обхватив передними лапами ноги мужчины, замерли в напряженных позах. Неверно оценив видовую и половую принадлежность нудиста с флагом, зверюги, похоже, тщетно пытались его изнасиловать. Из пасти собак капала слюна. Нудист, повернув голову в профиль, что-то кричал, широко разинув рот.