Текст книги "Тайны российского престола. Фаворитки и их судьбы"

В манифесте от 28 ноября 1741 года было объявлено о низложении регентши принцессы Брауншвейгской вместе с младенцем-императором и о возведении на трон Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого. В декабре 1741 года Анна Леопольдовна и Антон-Ульрих с детьми под большим конвоем, возглавляемым генерал-лейтенантом Василием Фёдоровичем Салтыковым, родственником Анны Леопольдовны по материнской линии, были отправлены в Ригу, куда они прибыли 9 января 1742 года. Анна Леопольдовна умоляла Елизавету не разлучать её с фрейлиной Менгден, и такое разрешение было дано. Однако покушение на Елизавету Петровну камер-лакея А. Турчанинова с целью возведения на трон младенца Иоанна Антоновича, затем интриги маркиза Ботты и подполковника Лопухина показали, что принцесса и принц Брауншвейгские, подстрекаемые европейскими владетельными домами и их клевретами, сами частной жизнью спокойно жить не смогут и Елизавете Петровне жить спокойно не дадут. Было ясно, что доброта Елизаветы Петровны к своей двоюродной племяннице Анне Леопольдовне оценена не была и не будет. А потому все самые близкие к Елизавете Петровне люди, участники переворота: братья Пётр и Александр Шуваловы, Михаил Воронцов, Лесток и Ла Шетарди – все советовали арестовать низвергнутое семейство и отправить его в настоящую ссылку на север. Так что по прибытии в Ригу семейство низложенного императора, которое расположилось в замке, прежде принадлежавшем Бирону, после покушения на Елизавету Петровну было взято под стражу. 13 декабря 1742 года, почти через год их пребывания в Риге, всё семейство вместе с Иоанном VI Антоновичем было направлено в Дюнамюнде, где у Анны Леопольдовны родилась еще одна дочь – Елизавета.

Было решено поручить попечение о Иоанне с родителями и сёстрами барону Н.А. Корфу и отправить семейство Брауншвейгское в ссылку на Соловки. Но до Соловков добраться не удалось. Когда осенью 1744 года прибыли в Холмогоры, выяснилось, что до Соловков доехать невозможно: лёд уже стал, но недостаточно крепкий, чтобы продолжить по нему путь на лошадях. К тому же Анна Леопольдовна была опять на сносях. Решено было разместить арестантов в холмогорском архиепископском доме. Иоанн был помещён отдельно, а фрейлина Юлия Менгден, к огромному горю Анны Леопольдовны, была отправлена обратно. 19 марта 1745 года у Анны Леопольдовны родился сын Пётр. Указом от 29 марта того же года барон Корф был возвращён домой, передав ссыльных капитану Измайловского полка Гурьеву. Иоанн продолжал содержаться в Холмогорах, но его родители не знали, где он находится. 27 февраля 1746 года Анна Леопольдовна родила ещё одного сына – Алексея. На этот раз роды были тяжёлые, началась родовая горячка, и через 9 дней, 7 марта, Анна Леопольдовна скончалась. В официальном сообщении о её смерти, чтобы скрыть рождение принцев, младших братьев Иоанна, было сказано, что она скончалась не от родовой горячки, а от «огневицы» (высокой температуры).

Тело Анны Леопольдовны было погребено со всеми подобающими почестями в Александро-Невской лавре, рядом с могилой Анны Иоанновны. Похоронами распоряжалась лично императрица Елизавета Петровна.

О фрейлине Юлиане Менгден в дальнейшем было известно только то, что она умерла в 1786 году, в царствование Екатерины II, пережив свою благодетельницу Анну Леопольдовну на 40 лет.

Фаворитка императрицы Елизаветы Петровны – графиня Мавра Егоровна Шувалова, урожденная Шепелева

Никто из придворных женщин и девиц не был так близок к императрице Елизавете Петровне, как Мавра Егоровна Шепелева, считавшаяся как бы в родстве с Екатериной I, а следовательно, и с её дочерью, Елизаветой Петровной. Это «как бы родство» велось от пастора Глюка, на дочери которого был женат Дмитрий Андреевич Шепелев, родственник отца Мавры Шепелевой – Егора Ильича Шепелева. Марта Самуиловна Скавронская, ставшая императрицей Екатериной I, в те времена была, как считалось впоследствии, «воспитанницей» пастора Глюка, хотя уже тогда была замужем.

Когда Марта Скавронская была передана Меншиковым царю в качестве наложницы, она, по желанию Петра I, крестилась в православие под именем Екатерины Алексеевны и стала фавориткой царя. В 1712 году Петр I женился на ней, и она получила статус царицы. Тогда Екатерина Алексеевна вызвала к себе в услужение, по давнему знакомству, Мавру Шепелеву и определила её камер-юнгферой к цесаревне Анне Петровне (1708–1728), своей дочери от Петра I.

В 1720 году в Россию приехал герцог Голштейн-Готторпский Фридрих-Карл. Он надеялся с помощью Петра I, который в это время одерживал морские победы над шведами у о. Эзель (Сааремаа) и у о. Гренгам, возвратить от Дании Шлезвиг, прежде принадлежавший его фамилии, и таким образом приобрести право на шведский престол. После Ништадтского мира 1721 года, по которому Россия обязывалась не вмешиваться во внутренние дела Швеции, надежды эти рухнули, но зато герцог познакомился с цесаревной Анной Петровной, любимой дочерью Петра, красивой, умной, образованной и очень способной девушкой, которая прекрасно говорила на французском, немецком, итальянском и шведском языках.

Камер-юнгфера Мавра Егоровна Шепелева – Маврушка (с ударением на первом слоге), как называли её в августейшем доме, была свидетельницей и ухаживаний герцога за цесаревной Анной, и его предложения руки и сердца, и весьма важного для России и Голштинии акта, когда 22 ноября 1724 года Пётр I и герцог Голштейн-Готторпский подписали брачный контракт, который предусматривал отказ герцога, его супруги Анны и их детей от притязаний на Российский престол. Однако Пётр оставлял за собой право призвать на Всероссийский престол одного из рождённых от этого супружества принцев, что в конце концов и совершилось после смерти Петра I: в 1761 году, по желанию императрицы Елизаветы Петровны, которая, как бы выполняя волю отца своего, назначила наследником российского трона своего племянника, сына её родной сестры Анны Петровны – Карла-Петера-Ульриха, герцога Голштейн-Готторпского, ставшего после её смерти Петром III.

Мавра Шепелева присутствовала во дворце в начале января 1725 года, когда скончался император Петр I, не назначив своим наследником никого. По преданию, перед смертью он попробовал письменно выразить свою волю о престолонаследии, но успел написать только: «Отдать все…», далее рука не слушалась, он велел позвать Анну Петровну, но когда она пришла, он не мог уже и говорить.

Камер-юнгфера Мавра, как и многие другие, была убеждена, что Петр I хотел передать престол дочери Анне как наиболее подходящей для этого наследнице, потому и призвал Анну к своему одру, но не смог сказать уже ни слова, чем и воспользовался Меншиков, выдвинувший на престол Екатерину как коронованную императрицу, хотя все знали, что Екатерина, в силу своей неграмотности, не способна править Российской империей, а потому правителем будет он, Меншиков.

Присутствовала Маврушка и на бракосочетании герцога с Анной Петровной, которое состоялось в Троицкой церкви на Петербургской стороне 21 мая 1725 года, уже в царствование Екатерины I.

Императрица Екатерина, любя свою дочь, оказывала всяческую поддержку её мужу: при её содействии герцог Голштейн-Готторпский Фридрих-Карл стал членом вновь учреждённого Верховного тайного совета и приобрёл большое влияние как при дворе, так и в политических кругах. Герцогиня Анна Петровна была счастлива тем, что ей не нужно было покидать Россию. Она была очень дружна со своей сестрой Елизаветой, и Маврушка с охотой прислуживала им обеим. Ведь в эти же годы Екатерина I, за неимением лучшего, после отказа Франции от брака Людовика XV с русской принцессой Елизаветой Петровной, согласилась на брак своей дочери с епископом Любской епархии, младшим братом правящего герцога Карлом-Августом Голштинским. Но, как говорится, «человек предполагает, а Бог располагает»: 6 мая 1727 года в Санкт-Петербурге, по одной из версий, от чахотки скончалась императрица Екатерина I. Маврушка и цесаревны горько оплакивала её смерть: Маврушка – свою благодетельницу, цесаревны – свою любимую матушку.

Меншиков не терял времени: как глава Тайного совета, он поспешил пригласить на трон несовершеннолетнего внука Петра I, Петра II Алексеевича, сына царевича Алексея Петровича и принцессы Шарлотты-Кристины-Софии Брауншвейг-Вольфенбюттельской, и уже 25 мая 1727 года обручил его со своей дочерью, княжной Марией Александровной Меншиковой.

Прошло всего лишь чуть больше месяца, как в июне 1727 года в Санкт-Петербурге скончался жених Елизаветы Петровны – Карл-Август Голштинский, так и не успевший обвенчаться с цесаревной.

После смерти Екатерины I, когда власть перешла в руки всесильного Меншикова, положение семьи императора Петра I стало очень тяжёлым. Захватив власть, Меншиков не хотел расставаться с нею. Он знал, что, если императрицей станет Анна Петровна, он потеряет всё, потому что она хорошо знала все его проделки. Поэтому он нашёл повод для серьёзной ссоры с герцогом Голштинским и вынудил его вместе с тогда уже беременной Анной Петровной оставить Петербург и уехать в Голштинию, что и произошло 25 июля 1727 года.

В этот июльский день герцог Голштейн-Готторпский и его супруга герцогиня Анна Петровна выехали в Голштинию. Камер-юнгфера Мавра Егоровна Шепелева по долгу службы отправилась со своей госпожой. Всё время пребывания Анны Петровны в Голштинии не только она сама, но и Маврушка вели оживлённую переписку с Елизаветой Петровной. Прервалась эта переписка 4 марта 1728 года, когда Анна Петровна, разрешившись от бремени сыном Карлом-Петром-Ульрихом, умерла от родовой горячки. Ребёнок остался жив и, как известно, впоследствии стал императором Петром III, супругом Екатерины Алексеевны (Екатерины II).

Умирая, Анна Петровна просила похоронить её в Петропавловском соборе, рядом с её отцом Петром Великим. Сопровождать тело Анны Петровны в Петербург было поручено Мавре Егоровне.

12 ноября 1728 года двадцатилетняя российская цесаревна и герцогиня Голштинская Анна Петровна была похоронена, согласно её желанию, в Петропавловском соборе, близ могилы её отца императора Петра Великого.

19 января 1730 года от оспы умер Пётр II, но Тайный совет не рекомендовал на трон Елизавету Петровну, дочь Великого Петра, на том основании, что она родилась не от супруги Петра I Екатерины Алексеевны, а от Екатерины Алексеевны, тогда (в 1709 году) наложницы (фаворитки) царя Петра I, то есть была незаконнорожденной. А потому 25 января 1730 года на российский престол была приглашена дочь «слабого головою» Иоанна V Алексеевича – Анна Иоанновна, герцогиня Курляндская.

Цесаревна Елизавета Петровна, получив разрешение от императрицы Анны Иоанновны, приняла Мавру Шепелеву в качестве камер-юнгферы при своём малом дворе. После всего совместно пережитого Елизавета Петровна считала Маврушку своим родным человеком, и потому Мавра Егоровна, несмотря на своё скромное звание камер-юнгферы (не придворной девицы, а служительницы при дворе), получила статус любимицы, фаворитки при малом дворе цесаревны.

Маврушка была подругой и наперсницей Елизаветы Петровны, хранительницей всех её сердечных тайн, помощницей в интимных делах. Она была образованной, способной, весёлой и бойкой девушкой, любила музыку, пение, стихи, театральные представления, игры и забавы. В ней было много общего с Елизаветой Петровной и в характере, и во вкусах, и в любви к искусствам. Елизавета Петровна всем сердцем привязалась к Маврушке как к родному человеку, тем более что Анна Иоанновна ненавидела Елизавету как возможную претендентку на престол, а потому и в царствование Анны Иоанновны, и в последующее затем регентство Анны Леопольдовны жизнь цесаревны была весьма непростой, и близких людей в её окружении, кроме Маврушки, фактически не было никого.

О том, как всё было непросто, говорит такой факт: однажды Мавра написала пьесу, в которой в аллегорической форме, как это было принято в те времена, показала Елизавету Петровну в образе богини Лавры, доброй, справедливой и внешне прекрасной. Пьеса была разыграна на театре при малом дворе Елизаветы Петровны. Узнав об этом, императрица Анна Иоанновна пришла во гнев, объявила пьесу политической демонстрацией и приказала Тайной канцелярии расследовать это «дело».

Елизавета Петровна в скором времени пожаловала свою Маврушку в придворное звание камер-фрейлины своего малого двора. Имеется версия, что малороссийского певца Алексея Григорьевича Розума, ставшего фаворитом Елизаветы Петровны, сначала нашла в селе Лемеши Черниговской губернии именно Мавра Егоровна, посланная своей цесаревной в Малороссию для набора певчих в хор малого двора. Но так как при Анне Иоанновне самостоятельно приглашать певчих к своему двору Елизавета Петровна не имела права, то по наводке камер-фрейлины Мавры Егоровны в село Лемеши отправился с этой же целью Вишневецкий, уполномоченный Анны Иоанновны. Он нашёл Алексея Розума и пригласил его в Петербург в качестве певца в капелле Высочайшего двора Анны Иоанновны. Там его впервые и услышала Елизавета Петровна и буквально влюбилась и в его голос, и в него самого. По просьбе цесаревны Алексей Розум был переведён в хор её малого двора, а затем стал её фаворитом.

По восшествии на престол в 1741 году Елизавета Петровна выдала свою любимицу-фаворитку Мавру Егоровну Шепелеву замуж за камер-юнкера Высочайшего двора графа Петра Ивановича Шувалова, в результате чего Мавра Егоровна приобрела титул графини Шуваловой, а её супруг сделал головокружительную карьеру, став одним из важнейших государственных деятелей.

В день своей коронации Елизавета Петровна пожаловала Мавру Егоровну придворным званием статс-дамы и подарила ей для ношения на груди свой портрет, осыпанный бриллиантами.

Не все придворные и гражданские чины жаловали Мавру Егоровну. О ней, фаворитке Елизаветы Петровны, отзывались иногда весьма неодобрительно, отмечая, например, что от неё дурно пахнет. Действительно, Мавра Егоровна после рождения сына долгое время страдала кровотечением. По её словам, она излечилась от болезни в результате ежедневных в течение продолжительного времени молитв иконе Николая-угодника.

Став графиней Шуваловой, фаворитка Елизаветы Петровны взяла на себя смелость в некоторых случаях служить не интересам своей благодетельницы, а интересам семьи Шуваловых. Так, например, в период увлечения Елизаветы Петровны Бекетовым Шуваловы были заинтересованы в том, чтобы удалить Бекетова и рекомендовать на место фаворита своего родственника, родного брата мужа Мавры Егоровны, – Ивана Ивановича Шувалова. С этой целью супруг Мавры Егоровны вошел к Бекетову в доверие и рекомендовал ему притирание, которое якобы будет способствовать сохранению его нежной кожи лица, которой восхищалась императрица. Когда же Бекетов намазал лицо этим «чудодейственным» притиранием, у него пошла по лицу сыпь. Тогда Мавра Егоровна шепнула Елизавете Петровне, что Бекетов заразился нехорошей болезнью, и Елизавета Петровна тотчас же удалила Бекетова от двора. А Иван Иванович Шувалов на многие годы стал фаворитом императрицы Елизаветы Петровны. Конечно, такое лукавство не может быть одобрено, но дальнейший ход событий показал, что для России замена Бекетова Шуваловым оказалась весьма плодотворной: Бекетов был совсем юным и малообразованным человеком, а Иван Иванович Шувалов, хоть и был молодым, имел обширные знания, владел несколькими иностранными языками, желал послужить своей стране, а потому и проявил себя в деле развития культуры и науки весьма достойно. О фаворите Иване Ивановиче Шувалове рассказано в книге «Фавориты у российского престола».

Умерла статс-дама Высочайшего двора графиня Мавра Егоровна Шувалова в 1759 году, на два года раньше своей августейшей покровительницы и подруги.

Фаворитки императрицы Екатерины II

У Екатерины II было несколько любимиц-подруг и наперсниц, которым она могла доверить свои самые интимные проблемы и переживания: Анна Никитична Нарышкина, Анна Степановна Протасова и Марья Саввишна Перекусихина. Однако были и такие фаворитки, которым она доверяла не свои интимные переживания, а дела государственного значения, и звали их Екатерина Романовна Дашкова и Александра Васильевна Браницкая. При дворе их не называли фаворитками, но это были именно фаворитки: по своему положению они составляли самое близкое окружение Екатерины II. Первым, любимицам-наперсницам, помимо интимных проблем, относящихся к екатерининским фаворитам, доверялись также и дела, касающиеся карьерного продвижения придворных чинов и разного рода просителей, что приносило им неплохой доход. Кроме того, они получали от императрицы разные льготы, преимущества и вспомоществования в виде погашения долгов, денег на покупку или ремонт дома и на другие нужды. Получали денежную помощь и их родственники (на свадьбу, крестины, приобретение жилья и др.), а также и те, за кого просила императрицу фаворитка.

Как уже было сказано, среди наперсниц-подруг Екатерины II самыми доверенными были: Анна Никитична Нарышкина (1730–1820), Анна Степановна Протасова (1745–1826) и Марья Саввишна Перекусихина (1739–1824). Начнём с последней.

Марья Саввишна Перекусихина (1739–1824) была физически самым близким и потому доверенным лицом Екатерины II. Она служила сначала в звании камер-юнгферы при комнатах императрицы, отвечала, как мамка при дитяти, за её одевание утром и укладывание спать вечером, за введение в покои императрицы фаворитов, за самые интимные естественные процедуры. До конца жизни Екатерины II она была предана и верна ей, а после её смерти никогда никому не открывала тайн своей бывшей повелительницы.

Известно, что она была дворянкой из очень небогатой семьи, имевшей небольшое поместье в Рязанской губернии. Но точно неизвестно, каким образом она попала во дворец, в покои самой императрицы. По слухам, она получила должность камер-юнгферы по рекомендации Григория Потёмкина, бывшего тогда фаворитом Екатерины II. Потёмкин стал фаворитом Екатерины II в 1774 году и оставался им как любовник (а по одной из версий, супруг) до 1776 года. Следуя слухам, можно сказать, что именно в этот период Марья Саввишна и появилась во дворце. В то время ей должно было быть 35 лет, что само по себе было уже поздновато для приёма во дворец на должность камер-юнгферы. Однако есть известия, более похожие на правду, что в 60-е годы Екатерина крестила племянницу Марии Саввишны – Екатерину. А это означает, что фаворитом тогда был действительно Григорий, но не Потёмкин, а Орлов, так что протекцию ей, по-видимому, составили Орловы. В 60-е годы Марье Саввишне было 25–26 лет. Она была моложе Екатерины II на 10 лет. Не исключено, что она появилась в покоях не императрицы, а великой княгини Екатерины Алексеевны и не в 60-е, а в 50-е годы XVIII века, когда она была ещё юной девушкой.

«Саввишна», как её называла государыня, все эти годы оставалась при императрице, она имела только ей одной предоставленное, то есть, выражаясь современным языком, «эксклюзивное право» являться в спальню императрицы по первому звонку, ухаживать за ней в интимных делах, помогать ей одеваться, причёсывать её. С течением времени эту работу стали выполнять другие, но Саввишна всегда присутствовала в качестве распорядительницы во время туалета, одевания, причёсывания государыни, во время утренних аудиенций.

Комнаты Марьи Саввишны располагались в непосредственной близости от покоев Екатерины II, так что пришедшие на аудиенцию высокопоставленные лица ожидали своей очереди в комнате Марьи Саввишны, а это были: воспитатель великого князя Н.И. Панин, знаменитый поэт и статс-секретарь Г.Р. Державин, президент Российской академии наук Е.Р. Дашкова, статс-секретарь А.В. Храповицкий, обер-прокурор Священного Синода Н.А. Протасов, заслуженные генералы и адмиралы. Все они понимали, какое важное значение для их дел имело слово Перекусихиной, сказанное императрице, и Саввишна постоянно принимала дары от посетителей столь высокого ранга.

Екатерина II полностью доверяла своей Саввишне и свои личные, в том числе любовные, дела, советовалась с ней по житейским вопросам, узнавала её мнение относительно того или иного придворного вельможи или кандидата в фавориты.

Из камер-юнгферы она перевела Перекусихину в камер-фрейлины, но эти изменения на положении «Саввишны» при дворе почти никак не отразились: она продолжала оставаться при комнатах государыни, верно ей служа и исполняя всё те же обязанности. Помимо комнатных дел, Перекусихина сопровождала свою госпожу во время её ежедневных прогулок, в паломнических поездках, дальних путешествиях, всегда находясь рядом, готовая в любую минуту дня и ночи прийти ей на помощь.

Марья Саввишна была простой, малообразованной, но очень умной женщиной, на редкость душевной и преданной. Она любила свою покровительницу, свою государыню, свою госпожу самозабвенно, полностью посвятив ей свою жизнь и оставшись старой девой. Однажды Екатерина подарила Саввишне дорогое кольцо со своим портретом и при этом сказала как бы в шутку: «Вот тебе и жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь». И с тех пор стала называть себя её женихом. И действительно, этому «жениху» Перекусихина никогда не изменила, даже после его смерти.

В XIX веке о Екатерине II было опубликовано много всяких анекдотов, характеризующих её как мудрую правительницу Российской империи, как доброго человека, умного и справедливого, отличавшегося простотой общения не только с близкими, но и чужими ей людьми. В некоторых анекдотах упоминалась и Марья Саввишна Перекусихина. Приведём один из них: «Однажды Екатерина сидела в царскосельском саду на скамейке вместе с любимой камер-юнгферой своей М.С. Перекусихиной. Проходивший мимо петербургский франт, не узнав императрицу, взглянул на неё довольно нахально, не снял шляпы и, насвистывая, продолжал прогулку.

– Знаешь ли, – сказала государыня, – как мне досадно на этого шалуна? Я в состоянии остановить его и намылить ему голову.

– Ведь он не узнал вас, матушка, – возразила Перекусихина.

– Да я не об этом говорю: конечно, не узнал; но мы с тобой одеты порядочно, еще и с галунчиком, щеголевато, так он обязан был иметь к нам, как дамам, уважение. Впрочем, – прибавила Екатерина, рассмеявшись, – надо сказать правду, устарели мы с тобою, Марья Саввишна, а когда бы были помоложе, поклонился бы он и нам» (Черты Екатерины Великой. СПб., 1819).

Для себя лично Марья Саввишна никогда ничего у Екатерины не просила, вполне довольная своим положением, но своих родных не забывала. Её родной брат, Василий Саввич Перекусихин, по её просьбе стал сенатором, а её племянница Е.В. Торсукова и её муж получили место при дворе и очень разбогатели.

5 ноября 1796 года, когда с Екатериной случился удар, Саввишна первая обнаружила её в туалетной комнате лежащей без сознания и первая после шока взяла себя в руки и стала умолять растерявшегося Зубова пустить ей кровь, как это случалось раньше. Возможно, этим удалось хотя бы на время спасти жизнь императрице. Но Зубов пустить кровь без доктора Роджерса, в то время куда-то отъехавшего, не разрешил. Когда же через час приехал доктор Роджерс и хотел пустить кровь императрице, было уже поздно: кровь не пошла.

Павел I, не любивший всех, кто верно служил Екатерине, в том числе и Марью Саввишну, взяв бразды правления в свои руки, первым делом уволил Перекусихину от двора. Однако, желая показать себя честным и справедливым, назначил ей от Кабинета Его Величества хорошую пенсию в размере 1200 рублей в год, пожаловал ей в Рязанской губернии 4517 десятин земли, а в Петербурге дом, выкупленный казной у банкира Сутерланда.

После смерти своей любимой государыни Марья Саввишна прожила еще 28 лет. Она умерла в Санкт-Петербурге 8 августа 1824 года на 85-м году жизни и была похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

Такой же беззаветно преданной фавориткой Екатерины II была Анна Степановна Протасова (1745–1826), дочь Степана Фёдоровича Протасова, с 1763 года ставшего сенатором, и его второй жены Анисии Никитичны Орловой, двоюродной племянницы братьев Орловых.

Екатерина II зачислила 17-летнюю дворянку Протасову в придворный штат в качестве фрейлины Высочайшего двора по рекомендации своего фаворита Григория Орлова. По-видимому, это случилось в 1763 году, когда по предстательству того же Григория Орлова, её отец Степан Фёдорович Протасов стал тайным советником и сенатором.

Анна Протасова так же, как и Марья Саввишна Перекусихина, всю свою жизнь посвятила государыне императрице, оставшись старой девой. Она была некрасива, даже дурна собою, да к тому же небогата. Она считалась девицей до конца своих дней, хотя придворные и большого, и малого дворов хорошо знали о её реальном участии в обследовании кандидатов в фавориты со стороны их мужской пригодности.

Были случаи, когда за ней начинали ухаживать придворные кавалеры, но, к сожалению, быстро обнаруживалось, что целью этого ухаживания было заручиться её поддержкой при дворе и воспользоваться её близостью к императрице. Анна Степановна была на 16 лет моложе Екатерины II, но её внешняя непригожесть только оттеняла прелести императрицы.

В 1784 году, когда возраст Протасовой приблизился к 40 годам, Екатерина пожаловала её в камер-фрейлины Высочайшего двора с «богатейшим портретом» императрицы, то есть с обильно осыпанным бриллиантами портретом, которым Протасова очень гордилась. Облик Анны Степановны дошел до наших дней: по заказу императрицы французский художник Жан Луи Вуаль написал портрет Анны Степановны Протасовой, изобразив её, видимо, несколько приукрашенной, но главное – с этим «богатейшим портретом», приколотым к платью на голубом муаровом банте с левой стороны груди, у плеча.

Как камер-фрейлина Высочайшего двора, Протасова обрела право следить за поведением фрейлин, давать им поручения, распоряжаться целым штатом камер-пажей. Она стала получать более высокое жалованье, жить в более удобных апартаментах, расположенных вблизи покоев императрицы, пользоваться столом «с государыниной кухни», почти каждый день на «вызолоченном сервизе» обедать с императрицей, иногда прислуживать ей в спальне.

Как фаворитка Екатерины II, Анна Протасова имела большой вес при дворе: перед ней заискивали, у неё искали поддержки, но её и боялись. Однако чаще всего к ней обращались за поддержкой, особенно ее родственники, даже находящиеся в дальнем родстве. Так, например, существовал такой исторический анекдот:

«До воцарения Павла Анненский орден, учрежденный зятем Петра Великого, герцогом голштинским Фридрихом-Карлом, не считался в числе русских. Хотя Павел Петрович, в бытность свою великим князем, и подписывал в качестве герцога голштинского все грамоты на пожалование Анненским орденом, но последний давался только тем лицам, кому назначала императрица Екатерина II. Великому князю очень хотелось, чтоб некоторые из его приближенных носили Анненский крест, однако императрица именно им-то и не давала этот орден.

Наконец, великий князь придумал следующую хитрость. Заказав два небольших Анненских крестика с винтами, он призвал к себе двух любимцев своих, Ростопчина и Свечина, и сказал им:

– Жалую вас обоих Анненскими кавалерами; возьмите эти кресты и привинтите их к шпагам, только на заднюю чашку, чтоб не видала императрица.

Свечин привинтил крест с величайшим страхом, а Ростопчин счел более благоразумным предупредить об этом родственницу свою, Анну Степановну Протасову, пользовавшуюся особенным расположением императрицы.

Протасова обещала ему поговорить с Екатериной и узнать ее мнение. Действительно, выбрав удобную минуту, когда государыня была в веселом настроении духа, она сообщила ей о хитрости наследника и сказала, что Ростопчин опасается носить орден и вместе с тем боится оскорбить великого князя.

Екатерина рассмеялась и промолвила:

– Ах он, горе-богатырь! И этого-то получше не выдумал! Скажи Ростопчину, чтоб он носил свой орден и не боялся: я не буду замечать.

После такого ответа Ростопчин смело привинтил Анненский крест не к задней, а к передней чашке шпаги и явился во дворец.

Великий князь, заметив это, подошел к нему со словами:

– Что ты делаешь? Я велел привинтить к задней чашке, а ты привинтил к передней. Императрица увидит!

– Милость вашего высочества так мне драгоценна, – отвечал Ростопчин, – что я не хочу скрывать ее.

– Да ты себя погубишь!

– Готов погубить себя; но докажу этим преданность вашему высочеству.

Великий князь, пораженный таким очевидным доказательством преданности Ростопчина, обнял его со слезами на глазах.

Вот происхождение ордена Св. Анны четвертой степени» (М.А. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти. 2-е изд. М., 1869).

Анна Протасова никогда не предавала свою покровительницу и повелительницу, во все неприятные минуты жизни императрицы Анна Степановна всегда была рядом, она умела терпеливо выслушать Екатерину, утешить её, уговорить, хотя успокоить упрямую и настойчивую императрицу бывало ох как нелегко.

Была Анна Степановна рядом со своей благотворительницей и 5 ноября 1796 года, когда у Екатерины случился удар. Протасова в течение суток не отходила от её постели, она присутствовала и при агонии, и при последнем вздохе Екатерины Великой.

Придя к власти, Павел I не отлучил Анну Степановну Протасову от двора. За ней сохранился её придворный статус камер-фрейлины, остались за ней и дворцовые покои, и дворцовая кухня. Такое к ней отношение Павла объяснялось тем, что Анна Степановна через замужество своей племянницы стала родственницей любимца государя графа Ф.В. Ростопчина, ставшего во время Отечественной войны 1812 года генерал-губернатором Москвы. Мало того, император Павел наградил её орденом Св. Екатерины меньшего креста, а с ним, как положено, и званием «кавалерственной дамы», назначил ей хорошую пенсию с пожалованием 100 душ крестьян в Воронежской и Петербургской губерниях.

Не забыл бывшую фаворитку своей незабвенной бабушки и император Александр I, и в день своей коронации, когда по традиции многие персоны при дворе получали титулы, ордена, повышения в чине и другие награды, Анна Степановна была удостоена титула графини. По её просьбе это графское достоинство было распространено на трёх её незамужних племянниц и на её брата – Александра Степановича с его потомством по нисходящей линии.

После гибели Павла I графиня Протасова продолжала службу в качестве старшей камер-фрейлины, но не при Высочайшем, а при малом дворе вдовствующей императрицы Марии Феодоровны. В то же время она сумела снискать к себе расположение императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I, и таким образом попасть в интимный круг придворных Высочайшего двора.