Текст книги "ДНК"

– А вам как минимум стоило бы уяснить, что мы ни в коем случае не обязаны снимать ее показания здесь. Это всего лишь рекомендация судьи, предложение, так сказать, альтернативного способа. По моему личному мнению, нам нужно было держаться первоначального плана и допрашивать ее в отделении полиции! – Побагровевший цвет лица представителя прокуратуры теперь плохо гармонировал с его пестрым галстуком.

Йоухан из Комитета по защите прав ребенка незаметно под столом толкнул ногой Фрейю, но та и сама понимала, что ситуация выходит из-под контроля. Дом ребенка находился в ведении Комитета, и поэтому Йоухан являлся ее начальником. Говоря как можно размереннее, она попыталась разрядить ситуацию:

– Давайте не будем нагнетать обстановку. Все мы понимаем, насколько важны ее показания, но не надо забывать, что мы являемся экспертами в работе с детьми и знаем, когда необходимо прерывать опрос. Я также должна напомнить, что в происходящем здесь нельзя винить наших специалистов. Где представитель полиции, который должен был задавать вопросы? Нам ничего не известно ни о происшедшем, ни о самом расследовании. Нам только сказали прибыть сюда в десять часов, что мы и сделали, в том числе Маргрет и ее дедушка. Такая обстановка сложилась по вине вашего неявившегося человека.

Фрейя надеялась, что Конрад не станет дудеть о том, что прокуратура – не полиция и что они не отвечают за явку или неявку ее представителей; а для Фрейи они все были одного поля ягоды.

Благосклонно прикрутив багрянец в лице, Конрауд схватился за телефон, поспешил выбрать из памяти номер и обрушился с громкими ругательствами на того, кто ответил. И этим он нарушил одно из немногих правил поведения, объясненных ему в начале встречи. Зеркало не обеспечивало полной звукоизоляции, и поэтому людей всегда просили говорить вполголоса, когда в опросной комнате находился ребенок. Громкий шум вблизи микрофона мог также помешать тому, кто вел опрос, и даже нанести вред его слуху.

– Пожалуйста, тише! – умоляюще сигнализировала ему руками Фрейя, но он отвернулся от нее, продолжая отчитывать своего собеседника.

Фрейя краем глаза заметила, что Маргрет уставилась в зеркало. Силья, раздраженно нахмурившись, тоже смотрела в зеркало. Ее работа состояла в том, чтобы успокоить Маргрет, чтобы ребенок почувствовал себя комфортно. Она качнула головой, подняв вверх руки, и Фрейя прочитала на ее губах беззвучный вопрос: «Что происходит?»

И тут, пробиваясь сквозь крики Конрауда, послышались тихие всхлипы. Они становились все громче и громче, пока не заполнили всю комнату. Даже Конрауд, замолчав и опустив телефон, глядел через стекло на вставшую на ноги, дрожавшую всем своим худеньким тельцем, давившуюся безудержными рыданиями девочку.

Силья еще не успела сообразить, как лучше ее успокоить, когда между всхлипами послышались чуть слышные обрывистые слова, доносимые в комнату заседаний динамиками:

– Черный человек тоже там? За зеркалом? – Она вся съежилась, избегая смотреть в сторону зеркала.

– Нет-нет, Маргрет, там только люди, которые желают тебе добра. Кто этот черный человек?

Силья, мягко положив руки на плечи Маргрет, попыталась усадить ее обратно на диван, но это у нее не получилось.

– Он сделал моей маме больно. – Голос девочки был полон такой муки, что у некоторых из собравшихся к горлу подкатил ком.

– Ты видела этого человека, Маргрет?

– Да, он черный.

Силья скосила вопросительный взгляд на зеркало, и Фрейя, наклонясь к микрофону, сказала ей продолжать. Едва заметно кивнув, Силья снова обратилась к девочке – очень мягко и спокойно:

– Маргрет, сейчас тебе нужно хорошенько подумать. Этот человек был черным, потому что в доме было темно, или ты говоришь о кожном покрове?

– Я не знаю, что такое покров…

– Кожа. У него была темная кожа?

– Да.

Облизнув губы, Силья продолжила:

– Ты видела его руки?

Девочка потрясла головой. Шмыгнув носом, она неуклюже возила ладошками по щекам, вытирая слезы.

– Нет, голову. Я видела его голову.

– Ты видела его лицо, Маргрет?

– Нет. Не лицо. Только черную голову. Сзади. У него большая голова. – Маргрет повернулась к зеркалу спиной. – Я хочу к дедушке, я больше не буду говорить. Я не хочу говорить!

Силья попыталась успокоить ее, но не добилась больше ни слова. Опрос, похоже, был окончен – и как раз в тот момент, когда забрезжила надежда хоть на какой-то результат! Можно было смело сказать, что они потерпели неудачу. Силья села, тяжело вздохнув.

В этот момент и появился наконец представитель полиции. Шагнув в комнату и увидев Фрейю, он заметно стушевался и покраснел. Она от неожиданности тоже потеряла дар речи, на мгновение забыв о происходящем вокруг. Перед ней стоял не кто иной, как плотник Йоунас из Эгильсстадир. С минуту они таращились друг на друга; она – как грозовая туча, он – как пораженный молнией. Наконец, отведя от нее взгляд, мужчина обратился к сидящим за столом:

– Меня зовут Хюльдар, я из полиции. Прошу прощения за опоздание, на это были уважительные причины.

Глава 5

Хюльдар ко многому привык, работая в полиции. Он редко чувствовал себя желанным гостем, являясь куда-нибудь по долгу службы, – чаще всего люди вынуждены были общаться с ним не по своей воле и вели себя так, будто от него исходил какой-то специфический запах. В их укоряющих взглядах можно было прочесть, что все происходящее, конечно же, его вина, ну и, возможно, сопровождавшего его полицейского. Однако Хюльдара это никак не задевало. Ему было без разницы, что о нем думали другие; они могли плевать на него, осыпать ругательствами, слать ему злобные взгляды – для него это не имело значения, ничто не могло выбить его из колеи. Он был единственным пацаном в семье, к тому же младшим; пять его старших сестер хорошенько потрудились над тем, чтобы он вырос совершенно невосприимчивым к любым выпадам окружающих в его адрес. Хотя справедливости ради надо сказать, наскоки сестер не шли ни в какое сравнение с наездами простых обывателей, когда те бывали подшофе.

Тем неприятней было осознавать то, что он неожиданно для себя покраснел, войдя в небольшую комнату для наблюдения. Там сидели шесть человек, трое мужчин и трое женщин; идеально отлакированный продолговатый стол четко разделял группу надвое по половой принадлежности. Все, как по команде, воззрились на Хюльдара, молча буравя его взглядами, пока он извинялся. Но не их прохладный прием был причиной его смущения. Хюльдар молча проклинал себя за то, что не сообразил предварительно выяснить состав кризисной группы. Имя Фрейя включило бы сигнал тревоги и дало бы ему возможность подготовиться к их неожиданной встрече. Он мог бы позвонить ей заранее и даже попросить ее закрыть глаза на историю их отношений до окончания собеседования с ребенком. А теперь Хюльдар был поставлен перед выбором: выносить ее уничтожающие взгляды или выяснять отношения при всех, что, естественно, было исключено. Какое-то время он раздумывал, не попросить ли Фрейю выйти с ним на минутку для разговора, но по ее лицу понял, что вряд ли она сейчас на это настроена.

– Что это вообще значит, являться с таким опозданием? – набросился на Хюльдара некто в пиджаке, казавшемся севшим при стирке. Этот так называемый стиль, видимо, был в моде – все банки и юридические фирмы нынче забиты молодцами в подобных облачениях. То же касалось и галстука – по всей видимости, люминесцентного. Очень умно! Стрижка слишком уж ухожена, чтобы выглядеть естественно, – как, видимо, было изначально задумано. Между кричащим ярмарочным галстуком и глянцево прилизанным причесоном торчало невыразительное, тусклое лицо, которое невозможно было ни описать, ни запомнить, – лицо, о котором мечтают преступники. Его нельзя было назвать ни уродливым, ни красивым, ни грубо скроенным, ни мягко очерченным; на нем не было ни шрамов, ни веснушек – только расположенные в нужных местах глаза, рот и нос. Поэтому Хюльдар не сразу сообразил, где он видел этого человека раньше. Кажется, это был прокурор, звали его Конрауд, и в любом случае такое начало их отношений было совсем некстати.

Однако Хюльдар даже обрадовался, что его распекают, – сейчас он приветствовал все, что угодно, лишь бы не разговаривать с Фрейей. Он тут же проникся пониманием в адрес прокурора, ибо мало что так мобилизует на работу, как хорошая взбучка. В последнее время следователей стали направлять на курсы подготовки управленческих кадров, где делался упор на тактику одобрений и поощрений, однако в реальных отношениях между начальством и подчиненными такая метода работала куда менее эффективно. По крайней мере, Хюльдару трудно было представить похвалу, которая могла бы подействовать на него так же, как нагоняй. Да и вряд ли было уместно сейчас качать права – напротив, по мнению Хюльдара, стоило как раз включить мягкую дипломатию. Наглый тон вряд ли пришелся бы по вкусу расфуфыренному законоведу, не говоря уже о прочих.

– Как я уже сказал, на это были уважительные причины.

Хюльдар не стал поминать своего тупоголового шефа Эгиля, который никак не мог решить, кто должен руководить следственной группой. То, что выбор пал на Хюльдара, стало для него самого полной неожиданностью – он давно привык, что назначения на ответственные посты обычно обходят его стороной. В таких случаях выбор падал на более опытных, в годах, следователей – хотя и не настолько в годах, чтобы считаться уходящими на заслуженный отдых, – так что у Хюльдара было мало шансов в ближайшее время вскарабкаться по служебной лестнице. Да и выделялся он из основной массы сотрудников не совсем выгодно: и думал не в такт со всеми, и беспрекословным выполнением приказов свыше особо не отличался. Как следствие, у него было мало влиятельных друзей, поэтому в то время, когда его коллеги обсуждали вероятного руководителя расследованием, Хюльдар спокойненько попивал кофе, совершенно уверенный, что его кандидатура никому и в голову не придет. Короче, это припоздавшее решение шефа ошарашило не его одного…

Установившуюся тишину нарушил сидевший за столом пожилой мужчина с всклокоченными волосами. Одежда сидела на нем как-то неудобно, перекошенно; пальцы больших, покоящихся на столе ладоней переплетались, словно в молитве.

– С меня достаточно, я забираю Маргрет домой.

Хюльдар сообразил, что это дед девчушки и, в отсутствие отца, ее временный опекун. Отец прилетел утром из Штатов, был встречен в аэропорту и доставлен прямиком в отделение для допроса, который, насколько было известно Хюльдару, еще не закончился. Если б его бестолковый шеф разродился решением раньше, этот допрос вел бы сам Хюльдар, а теперь ему придется довольствоваться протоколом.

Через встроенное в стене комнаты окно Хюльдар увидел плачущую Маргрет; ее утешала одетая в желтое платье темноволосая молодая женщина. Из стоявшего в центре стола динамика доносился сливавшийся со словами женщины детский плач. После того что Хюльдар увидел на месте происшествия, было не удивительно, что девочка плакала. Судья принял решение провести собеседование в Доме ребенка, когда стало ясно, что уговорить девчушку даже войти в здание полиции невозможно. Созерцая эту грустную картину, Хюльдар был чрезвычайно рад такому обороту; он не мог представить себя на месте женщины, вытиравшей сейчас слезы Маргрет, – вдобавок в пустой мрачной комнате для допросов в их отделении.

Плач ребенка явно действовал на всех угнетающе. Фрейя потянулась к динамику и выключила звук. В комнате повисло тягучее молчание, и внимание присутствующих отвлеклось от Хюльдара. Все теперь смотрели на Маргрет и женщину в желтом платье, будто зачарованные развернувшимся на огромном экране беззвучным телешоу. Никто не проронил ни слова, но все, видимо, думали об одном и том же: что довелось увидеть или услышать этому ребенку?

До сих пор было неясно, как долго девочка находилась под кроватью и как там оказалась. Вряд ли она залезла туда уже после убийства, и поэтому напрашивался логичный вывод, что у нее есть важная информация о событиях ночи. Ее братья, которых нашли возле дома, ничего не слышали, поэтому от полученных от них сведений было мало толку.

Их уже опросили, все прошло хорошо. Показания были последовательными; несмотря на юный возраст, оба довольно четко описали случившееся с ними. Они проснулись утром, двери комнаты были заперты; когда на их зов и стук никто не откликнулся, они вылезли через окно на улицу, где их увидела соседка.

Последняя утверждала, что в эту ночь она спала как убитая, а ее муж сказал, что просыпался несколько раз от какого-то неясного шума, но что это было, так и не смог объяснить. Следователи сошлись во мнении, что, возможно, Элизе удалось несколько раз закричать, пока убийца занимался приготовлениями. Между окнами спален двух домов было всего несколько метров, так что крик Элизы мог спокойно донестись к соседям через открытую форточку. Соседи с другой стороны вообще не заметили ничего подозрительного – никакого движения вблизи дома, никаких гостей или посторонних.

Таким образом получалось, что, не считая самого преступника, Маргрет являлась единственным человеком, способным пролить хоть какой-то свет на происшедшее. Утром было невозможно уговорить ее вылезти из-под кровати, и в конце концов Хюльдару пришлось тащить ее оттуда силой. Не без трудностей, но все же получилось обставить все так, что, выходя из комнаты, девочка не увидела тела матери и ужасной обмотки на ее голове. В доме из Маргрет не удалось выудить ни слова, и после нескольких неудачных попыток судмедэксперт потребовал, чтобы Хюльдар оставил ее в покое и отправил в больницу на обследование – он был обеспокоен ее эмоциональным состоянием.

После больницы Комитет защиты детей решил до приезда отца поместить детей у бабушки и дедушки по отцовской линии. Всем участникам расследования было ясно, что опрос девочки лучше закончить до того, как она встретится с отцом. С ним, скорее всего, будет труднее договориться, чем с дедом и бабушкой, – в данный момент он мог находиться в состоянии шока либо охранять какие-то свои интересы. Большинство убийств женщин по месту жительства так или иначе связано с их супругами или любовниками. У следствия пока не было подтверждения, что он находился за границей к моменту смерти жены, хотя вроде бы все на это указывало. Но такое алиби все равно не освободило бы его от подозрений. Если, например, выяснится, что у них в семье были проблемы, не исключено, что он мог нанять для убийства кого-нибудь другого.

Эти размышления напомнили Хюльдару о том, как важно снять показания именно сегодня, безотлагательно. Но тут, похоже, уже все накрылось, так и не начавшись, – дед девочки вскочил на ноги, и взгляд его отнюдь не говорил о готовности задержаться хоть на минуту дольше.

Хюльдар решил было попытать счастья, надавив на его сознательность и уговорив остаться еще на какое-то время, но мужчина опередил его:

– Это черт знает что, я не могу здесь больше находиться! Как попасть в эту комнату?

Он стоял, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, и, казалось, был готов проломиться к своей внучке через смотровое стекло.

– Пойдемте со мной, я провожу вас, – обратилась к деду не знакомая Хюльдару женщина.

Выражение ее лица было суровым, хотя окружавшие глаза морщинки и глубокие, расположившиеся по краям ее губ полукруглые складки выдавали в ней улыбчивого человека. По пути из комнаты она послала Хюльдару такой взгляд, что у того заныло в боку, будто его ткнули под ребра локтем. Бейджик на ее груди сообщал, что это медсестра.

– Черт! И что теперь делать? – Конрауд из прокуратуры, похоже, не мог определиться, злит его эта ситуация или ставит в тупик.

– Хоть о чем-то ее успели спросить? – По сравнению с Конраудом Хюльдар был само спокойствие.

Он давно освоил особую технику, и теперь несдержанность других действовала на него успокаивающе – в этом тоже была заслуга его сестер. Благодаря этому он выходил победителем в большинстве их ссор. Данная техника не срабатывала лишь в его личной жизни – безотказно действующая во всех остальных случаях, она давала сбой в разборках с его немногочисленными сожительницами. В пылу семейных стычек Хюльдар всегда умудрялся неосмотрительно наговорить лишнего, после чего отношения тускнели и мало-помалу распадались, несмотря на все его попытки исправить положение. Он боялся, что предстоящий разговор с Фрейей может закончиться так же. Если, конечно, она вообще захочет с ним говорить. Решение прекратить искать себе постоянную спутницу жизни и сосредоточиться на одиночных связях может дорого ему стоить. Сначала пришлось пережить массу неприяностей из-за Карлотты, жены его коллеги Рикхарда, а теперь еще и это… Однако оказаться вот так внезапно лицом к лицу с Фрейей – это просто праздник по сравнению с тем кошмаром, каким обернулась для него случайная интрижка с Карлоттой прошлой осенью. При воспоминании об этом Хюльдар почувствовал, как по его спине побежали мурашки.

– Конечно, мы не успели ни о чем спросить; это ведь ты должен был задавать вопросы! – Тон Фрейи напомнил тот, какой обычно использовали его бывшие партнерши для выражения недовольства.

Хюльдар, памятуя о своем печальном опыте, решил оставить ее реплику без ответа и вместо этого обратился к прокурору:

– Конрауд, вам ведь известны обстоятельства дела не хуже, чем мне. Если не лучше. Вы могли бы начать и без меня.

Хюльдар избегал смотреть на Фрейю – ее испепеляющий взгляд вводил его в ступор; в этом она превосходила всех его сестер, вместе взятых. Пересилив мучительное желание запихать в рот никотиновую жвачку, он продолжил:

– Вполне можно было бы задать несколько простых, очевидных вопросов. Здесь же все фиксируется? Я мог бы потом просмотреть запись.

– Или вы просто могли бы прийти вовремя! – Это подала голос молчавшая до сих пор врач Дома ребенка. Хюльдар помнил ее по выступлению в качестве эксперта при разборе дела о жестоком обращении. Тогда ее механическая, бесстрастная манера говорить прекрасно подошла для зала суда, но сейчас в ее голосе можно было различить запальчивые нотки.

– Да, конечно… – Хюльдар решил, что сейчас не имело смысла оправдываться и искать крайних – переваливать вину на других было не в его характере; по нему – так лучше принять удар на себя, чем прослыть подставлялой.

– Единственное, что она выдала, так это то, что убийца, вероятно, черный, – сообщил Конрауд. – Но я не стал бы стопроцентно полагаться на это, а расспросить ее подробнее не получилось.

– Черный?

Хюльдар старался не показать внезапно охватившей его радости из опасений быть неправильно понятым. В ней не было расистской подоплеки; просто если девочка окажется права, то найти убийцу будет несложно – темнокожих жителей Исландии можно пересчитать по пальцам. Все они, впрочем, были законопослушными паиньками – Хюльдар не мог припомнить ни одного дела, связанного с каким-либо насилием, в котором были бы замешаны темнокожие граждане. Но, как известно, у всего когда-то бывает начало…

– И у него большая голова, не забывайте это! – Эту реплику Фрейя демонстративно адресовала Конрауду, сделав вид, будто Хюльдара в комнате нет.

– Большая голова? – Следователь удивленно поднял брови. – Она так и сказала? Есть запись этого?

Информацией о том, что было записано, а что нет, располагал только директор Дома ребенка, и Фрейе ничего не оставалось, как ответить ему:

– Да, ты сможешь получить ее позже.

Эти слова она процедила сквозь зубы, словно выплюнула из себя, и присутствующие в недоумении уставились на нее. Последовавшую за этим неловкую паузу прервал Конрауд:

– Вряд ли будет какой-то толк от прослушивания записи. Эти сведения ни в коем случае нельзя считать достаточными, ни в коем случае! Нам нужно продумать следующий шаг: как лучше выйти из создавшейся ситуации… – Он помолчал, уставившись на лежавший перед ним телефон, будто там скрывался ответ, затем продолжил: – Мы всегда можем привести ее в отделение, неважно, хочет она того или нет, и закончить снятие показаний там. Это дело не терпит отлагательства!

– Да, не терпит, совершенно с вами согласен, – поддакнул ему Хюльдар.

Краем глаза он заметил, как Фрейя поспешно покинула комнату, и вскоре увидел ее по другую сторону смотрового окна – разговаривавшей с женщиной в желтом платье. Маленькой Маргрет с ними уже не было; по всей видимости, ее увел домой дед.

– Это было бы в крайней степени неразумно, – опять вмешалась в разговор врачиха, ее голос снова звучал механически. – Ребенок только что пережил серьезное потрясение, и если вы собираетесь обращаться с ней, не принимая во внимание всю сложность ее состояния, то рискуете получить ложные показания и тем самым компрометировать следствие. Не понимаю, сколько можно вам это талдычить! – Махнув рукой в сторону стоявших рядом Хюльдара и Конрауда и, видимо, подразумевая полицию и прокуратуру, она продолжила: – Дети в этом возрасте часто говорят то, что, по их мнению, хотят услышать от них взрослые. Если вы намерены окончательно запутать ее и внушить ей какую-нибудь несуществующую ерунду, пожалуйста! И удачи вам на суде, когда адвокат подсудимого – если вы, конечно, найдете виновного – разнесет ее показания в пух и прах. Насколько я понимаю, со свидетелями у вас не густо.

– Они могут появиться позже, – парировал Хюльдар, хотя сам был почти уверен в обратном.

Конечно, им еще предстояло допросить мужа, подруг, коллег и тому подобное, но вряд ли кто-то из них сможет пролить свет на события прошедшей ночи. Хотя их показания, конечно же, помогут получить представление о личности убитой и, возможно, смогут указать на кого-нибудь, способного на такое зверство…

Хюльдар вдруг осознал, что не сводит глаз с Фрейи. Ее красота невольно притягивала взгляд, но тем не менее внимание следователя сейчас было обращено не столько на ее внешность, сколько на мимику и жестикуляцию. За смотровым стеклом явно обсуждалось что-то важное. Женщина в желтом платье говорила, прижав руку к груди, и выглядела расстроенной. Хюльдар в замешательстве потупил взгляд, когда Фрейя, вдруг повернувшись к окну, посмотрела прямо ему в глаза, но, вспомнив про зеркало, тут же одернул себя и повернулся к врачу:

– Я согласен и с вами, нам по возможности лучше работать здесь. Как вы думаете, когда мы сможем попробовать еще раз?

Врач пожала плечами.

– Они знают это лучше меня. – Она ткнула рукой в сторону смотрового окна; Фрейя и женщина в желтом платье как раз выходили из комнаты. – Но я думаю, что это будет не сегодня.

– К сожалению, это невозможно, – Хюльдар покачал головой. – Мы должны поговорить с девочкой как можно скорее, а значит – сегодня! Сейчас очень важно получить ответы хотя бы на самые неотложные вопросы.

Услышав за своей спиной покашливание, он оглянулся и, столкнувшись взглядом с Фрейей, стушевался. Сейчас, увидев ее совсем рядом, Хюльдар осознал, что она все так же хороша, а исходивший от нее едва уловимый знакомый аромат всколыхнул в нем волну воспоминаний, мало уместных в данных обстоятельствах. Он попытался взять себя в руки, отбросив сбивающие его с рабочего настроя мысли.

– Перед уходом Маргрет доверила Силье кое-что, что может оказаться для следствия очень важным…

– Что? Что она сказала? – не дав договорить, перебил ее Хюльдар. – Может она подробнее описать цвет его кожи?

– Можно я закончу? – Щеки Фрейи запылали; ее мнение о нем снизилось еще больше. – Маргрет сказала, что этот черный человек собирается убить снова. Другую женщину.

Внезапно Хюльдара перестало волновать, что о нем думала Фрейя.