Текст книги "Альковные секреты шеф-поваров"

8
Праздники

Когда я только начал здесь работать, Дуги Винчестер дал мне добрый совет. Он сказал, что пьющему человеку не стоит брать отпуск между Рождеством и Новым годом, ибо в это время вся страна бухает, забыв служебные обязанности, и в офисе остаются одни алкаши, а примерные семьянины, то бишь начальники и прочие козлы, не одобряющие пьянства на рабочем месте, сидят по домам, и алкаши, таким образом, получают карт-бланш на безнаказанное нажиралово.

В воздухе дрожит предпраздничное ожидание: забытое школьное чувство, что вот-вот должно произойти чудо. В детстве мы, помнится, ошивались в эти дни у матери в парикмахерской – я, Маккензи, Кингхорн, Трейнор – и действительно ждали чего-то волшебного. Никаких чудес, разумеется, не происходило, но память об упоительном предвкушении осталась до сих пор.

Я вхожу в офис, покачиваясь, опупев от вчерашней рождественской попойки; да, сейчас бы чудо не помешало! В глазах у меня круги, во рту как попугай посрал. Шеннон сидит где-то на собрании, а в обед собирается на праздничный сабантуйчик в управление жилищного строительства, но до обеда я вряд ли дотяну, нужно залить пару кружек в трубы прямо сейчас. В голове прыгают редкие раздерганные мысли: пиво! собутыльник! пиво! На месте ли Дуги Винчестер? А может, сходить к Маккензи – вдруг он сегодня работает? Одна помеха: чертов бобер Кибби сидит скрючившись за столом, шуршит бумагой. Никак доносы строчит Фою с Бекстером.

Верхние флуоресцентные светильники, слава богу, не горят, и Кибби похож на диккенсовского персонажа: один в пустой конторе, при настольной лампе, работает как заводной. Меня осеняет отличная идея. Взяв со стола папку с отчетами, я подхожу к этому бобру – и с удивлением замечаю, что он на грани истерики, в глазах чуть слезы не стоят. Я непринужденно присаживаюсь напротив:

– Ты в порядке, Брайан?

– Д-да, наверное, – мямлит он, разглаживая пробор.

– Решил поработать на праздники? – Я щурюсь на ослепительный настольный абажур.

– Да, отец болеет… отпуск еще пригодится. – Он морщит носик, должно быть почуяв перегар.

– Сочувствую, мужик, – бормочу я, откидываясь на спинку стула. Чертов червяк должен радоваться, что у него вообще есть отец!.. Ну ладно, ближе к делу. – Слушай, Брай, я вот что подумал. Я на следующей неделе в отпуске. А проверку моих отчетов поручили тебе, так?

Кибби кивает с задумчивой покорностью. Я двигаю ему под нос папку:

– Давай вместе по ним пройдемся. Ты ведь по-куриному не разумеешь.

Он хлопает глазами. Я хлопаю воображаемыми крыльями. И поясняю:

– Почерк у меня такой. Как у курицы.

– Да, хорошо, давай!

Кибби ерзает на стуле, от мерзкого голоса у меня мурашки по спине. И почему я этого слизняка так ненавижу?

– На самом деле все просто. – Я открываю папку и достаю первый отчет.

Кибби обнюхивает страницу, как ученая крыса. У него на носу до сих пор веснушки, как у дебила.

– А это что? – Он тычет пальцем в «Le Petit Jardin».

– Ресторан де Фретэ, – сообщаю я. – У него не кухня, а сраная помойка.

Востроглазый маленький грызун внимательно моргает. Когда он придет к де Фретэ с проверкой, тот ему горячую сковороду в жопу засунет. Устроит бедняге проверку на вшивость. Вряд ли у слизняка хватит духу перечить де Фретэ, хотя чувствуется в нем какая-то извращенная… совестливость, что ли?

– Он ведь типа… знаменитость? – Кибби страдальчески смотрит мне в глаза.

– Я понимаю, Брай. Но твой долг – честно все зафиксировать. Мы с тобой профессионалы, так? Служим народу, а не всяким чудо-поварам. И потом, последнее слово за Фоем. Ему решать.

– Если я напишу слишком критично, если черным по белому, в официальной бумаге…

Кибби блеет, как молочный ягненок. Могу поспорить, де Фретэ его насадит на шампур и зажарит в мятном соусе.

– Вот поэтому честность – наша лучшая стратегия. Допустим, какой-нибудь злосчастный лох пообедает в «Le Petit Jardin» и получит отравление, что весьма вероятно, учитывая состояние их кухни, а потом подаст в суд, раз уж мы живем в юридическую эру, – поучаю я, на ходу изобретая сценарий. – Власти наверняка захотят ознакомиться с результатами санинспекции. Если твой отчет разойдется с моим, то у следствия будет две версии: либо один из нас лжет (а мой отчет подписал Айткен), либо де Фретэ выиграл джекпот и потратил его на благоустройство кухни.

Я буквально слышу, как в голове у Кибби со скрипом поворачиваются шестеренки – медленно, но верно.

– Говорю тебе, Брай, у них там суповой котел – я чуть в штаны не наложил, когда заглянул. Думал, оттуда Несси всплывет. Подзываю поваренка, спрашиваю: что за дрянь? Французский суп, отвечает. Ага, говорю, с лягушками.

Кибби растягивает сомневающуюся физиономию в робкой улыбке. Даже тупейшие шутки до этого дебила не доходят. Я встаю, хлопаю себя папкой по заднице:

– Прикрой жопу, Брай, послушай старших! – Дружески подмигнув, бросаю папку на стол.

Кибби сидит как веником побитый. Есть в нем что-то этакое… Теперь мне его даже жалко. Взяв со стола номер «Гейм информер», я открываю наугад:

– Что скажешь насчет «Психонавтов»? Говорят, неплохая игрушка, не то что стрелялки для ботаников. Ни дурацких террористов, ни принцесс.

– Я в нее не играл, – отвечает Кибби с опаской, затем чуть-чуть открывается. – Мой друг Иэн ее недавно прошел. Говорит, клевая. Новая вещь, у нее в обзорах рейтинг восемь семьдесят пять.

– Ага, круто… – киваю я тоскливо. – Слушай, Брай, я сейчас в управление жилищного строительства, там у них пьянка намечается. Из наших будут Шеннон и де Муар. Ты как?

– Я не могу, – сопит он. – Надо еще кое-чего доделать, пару заведений проинспектировать.

Глупая ты мандавошка! Представляю, как тебе обрадуются в ресторанах в это время года!

Уже подойдя к своему столу и взявшись за телефон, чтобы позвонить Маккензи, я слышу за спиной дрожащий голос:

– Так ты думаешь, мне надо… по правде?.. Ну, с де Фретэ?

– Честность – лучшая политика! – ухмыляюсь я, падая на стул и снимая трубку. – Ты же знаешь это выражение: будь верен сам себе.

Брайан Кибби шаркал по улице Роял-Майл мимо мрачных домов, подпирающих низкое небо. Оброненные всуе слова о честности резонировали в его ушах, поднимая бурю, о которой Скиннер мог только мечтать.

Дэнни прав… Будь это даже лучший ресторан Британии и самый знаменитый повар мира – правила для всех одинаковые!

Мрачные тучи раздвинулись, вот-вот должно было показаться солнце. На террасе у «Le Petit Jardin» собралась внушительная толпа в строгих костюмах. Кибби сразу понял, что имеет дело с заведением высокого класса, свободным от традиционных штампов: рождественские декорации практически отсутствовали, только скромная елочка в углу напоминала о времени года. Он вошел в полутемный зал, отделанный красным деревом и магнолией; ноги уютно погрузились в роскошный ковер. Все дышало идеальной свежей стерильностью. Трудно было поверить, что на кухне процветает описанная Скиннером помойка. Во время работы младшим инспектором в Файфе Кибби усвоил житейское правило, впоследствии подтвержденное несколькими тренировочными проверками под надзором Фоя: если обеденный зал содержится в чистоте, то и кухня соответствует высочайшим гигиеническим стандартам.

Но из каждого правила бывают исключения.

Невозмутимый метрдотель при виде инспекторского удостоверения надул губы и кивнул в сторону вращающихся дверей. Кибби толкнул их – и оказался на кухне. Сердце его опустилось. Он приготовился, что будет жарко, однако волна душного пара чуть не сшибла его с ног. Первое, что он увидел в клубах горячего тумана, был сам де Фретэ, с царственной задумчивостью облокотившийся на стойку. Ноздри знаменитого повара трепетали, выхватывая ароматы жарящейся, варящейся и пекущейся пищи, мозг стрекотал, перебирая грандиозную картотеку хранящихся в памяти рецептов; у тучных ног копошилась коленопреклоненная девчушка в комбинезоне, перекладывая пакеты из картонного ящика на нижнюю полку.

Кибби услыхал свист тяжелой одышки, хорошо знакомой по телепередачам, увидал надменную уверенность в темных глазах и каменной трещине узкого рта. В памяти вспыхнул и погас легкий блик узнавания: вальяжная поза, голос, брань, грубые шутки – все это уже было когда-то…

Он приблизился к толстому повару, дрожа как осиновый лист: даже поверхностный осмотр говорил о категорически плачевном состоянии кухни. Де Фретэ смерил его с ног до головы чугунным взглядом, начисто лишенным любви.

– А, новый парнишка из управы! Как поживает мой приятель Боб Фой?

– Х-хорошо, – пискнул Кибби, думая о вспыльчивости Фоя и вспоминая слова Скиннера… Но кухня де Фретэ действительно грязна! А грязная кухня – источник заразы. Правило номер один. Которое инспектор не может игнорировать.

Беспорядок же вокруг царил поистине вопиющий. Конечно, Скиннер в своем отчете слегка переусердствовал, однако пол и большинство горизонтальных поверхностей нуждались не просто в чистке, а в смене покрытия. Мало того, ящики и канистры с продуктами загораживали проход, пожарная дверь стояла нараспашку, а персонал был одет, мягко говоря, неподобающе. Да и сам де Фретэ был потен, небрит и растрепан, словно только что проснулся с бодуна.

Наверное, из-за праздников… И все же ресторан есть ресторан!

Де Фретэ приблизился, навис массивной тушей – он был настолько же выше и жирнее среднестатистического человека, насколько Кибби – ниже и тщедушнее.

– Значит, из управы? Я помню, у вас там симпатичная зайка… то есть, пардон, санитарный инспектор. Как же ее зовут?

В ноздрях у шеф-повара клубились черные волосы, дыхание давило горьким смрадом. Кибби потел и трясся, шею припекало, как на тропическом пляже.

– Шерон? Шеннон? – вспоминал де Фретэ. – Точно, Шеннон! Конфетка, а не девочка. Еще работает?

– Н-ну да, – прохрипел Кибби.

– Что-то ее больше не присылают. Жаль, жаль! У нее кто-нибудь есть? Не в курсе?

– Не знаю, – соврал Кибби, чуть не падая в обморок от близости исполинского повара.

Де Фретэ, похоже, пытался произвести впечатление жизнерадостного жуира, но его каплевидная клоунская фигура дышала лишь недоброй нахрапистостью. Кибби знал, что у Шеннон есть парень, однако не собирался рассказывать об этом посторонним, особенно грубому толстяку.

– Ну ладно, работай, не отвлекайся, – быстро сказал де Фретэ. – У нас тут как на курорте. ПРАВДА, РЕБЯТА?! – Он обернулся к двум грузчикам, стоящим без дела у тележки. – КОГО ЖДЕМ, А?!

Грузчики поспешно схватились за коробки, а Кибби отправился бродить между переполненными мусорными баками и грудами лежащих на проходе продуктов, старательно делая пометки в отчете. Жара была иссушающей, духовые шкафы ревели, как бухенвальдские печи. Сколько ни готовься, привыкнуть к этому невозможно – горнило ресторанной кухни в разгар обеденных часов потрясает даже видавших виды инспекторов. Работа здесь тяжелее, чем на каторге; фигурки в одинаковых комбинезонах снуют в раскаленном воздухе, как муравьи, орут друг на друга… Первые заказы уже поступили: шотландские парламентарии, ожидавшие снаружи, очевидно, уселись за стол.

Кибби вдруг почувствовал, как сильные пальцы ухватили его с шокирующей интимностью: де Фретэ приобнял юношу за талию и повлек, энергично вальсируя, по захламленным проходам, мимо готовивших заказы поваров и спешащих с подносами официантов, подмигивая с напускной доброжелательностью и больно, до синяков, сжимая хрупкие ребра. Но Брайан Кибби даже в этой ситуации пытался исполнять свой долг и сквозь липкую вуаль унижения примечал нарушения и огрехи.

Будь верен сам себе.

9
Новый год

На вечеринке в управлении жилищного строительства я свалял дурака. Это была обычная корпоративная пьянка с болтовней об аренде и социальных программах, с разливанным морем спиртного, с блюющей по углам неопытной молодежью, с парочками, запирающимися в кладовках, чтобы торопливо сорвать запретный плод пьяной похоти, чреватый горьким послевкусием.

Я спьяну разоткровенничался с Шеннон, распустил сопли. Она ответила тем же: я рассказывал про Кей, она про Кевина; наверное, у обоих накипело. А тут еще какая-то нетрезвая дурочка подбежала, подняла у нас над головами венок из омелы – пришлось целоваться, и невинный рождественский чмок превратился в затяжные объятия и лобзания длиною в ночь: мы цеплялись друг за друга, как осиротевшие обезьяньи детеныши, вокруг которых рушился мир, – по крайней мере, я чувствовал себя именно так, да и Шеннон, похоже, разделяла мои чувства.

На следующее утро я двинул прямиком в торговый центр «Сент-Джеймс» и купил в магазине у Сэмьюэла бриллиантовое обручальное кольцо. Без малого четыре сотни. Потом повез Кей на стадион «Тайнкасл» смотреть дерби, а оттуда к ее матери встречать Новый год. Эта часть прошла легко, я просто расслабился и наблюдал – а что еще делать? Кругом, куда ни глянь, фотографии Кей: малютка в балетной пачке, длинноногая девчонка в любительской постановке мюзикла «Парни и куколки», ряд застывших пируэтов – ее первая постоянная работа в экспериментальной труппе… Я следил за суетливым подобострастием тетушек, дядюшек, бабушек и прочей родни, за беззаботным порханием Кей, принимавшей это внимание как должное, и думал, что все девчонки в школе, должно быть, тайно ненавидели ее – за гибкое сильное тело, за роскошные волосы и великолепные зубы, за бодрую открытую улыбку, за неизменный оптимизм – за все то, что я в ней любил, как любят дорогие неожиданные подарки.

И эта девушка станет моей женой.

В тот день я не сделал ей предложения. Мне хотелось, чтобы в момент, когда я стану на колени и протяну ей кольцо, мы были наедине, только я и она. И чтобы я был абсолютно, хрустально и продолжительно трезв.

А теперь все опять по-старому, обычная рабочая мясорубка. Никакого периода послепраздничной релаксации. Такое впечатление, что основная масса офисного скота просто не заметила Рождества и Нового года. Старый козел Айткен, я слышал, даже радовался вслух, что праздники наконец прошли и все вернулось в норму.

Норма.

Фой давеча зарядил мой отчет на перепроверку, надеясь, что Айткен или еще кто-нибудь из записных жополизов исправит ситуацию и мои разгромные замечания не перейдут на следующую ступень, не лягут на стол Куперу, этому лишенному чувства юмора чурбану. И вот толстяк вылетает из своего кабинета, рожа красная от ярости, – и мелкий скользкий червяк Кибби сейчас получит по самые гланды, причем на глазах всего народа – так сказать, в назидание. Отличный ход! А главная прелесть в том, что я типа ни при чем.

Фой подбегает к столу Кибби и швыряет отчет – шлеп! Бедный слизняк съеживается в комок, даже не дождавшись, пока начальник откроет рот.

– Это что за херня?! – ревет Фой. – Ты понимаешь, что это повторная проверка? Что результат отправляется наверх?! – Он яростно тычет пальцем в потолок.

– Но у него действительно грязная кухня, – лепечет жалкий хомяк Кибби, и грозный Фой – о наслаждение! – чуть не падает в обморок, пытаясь сообразить, как теперь уладить дело с де Фретэ. Плакали жирные скидки в «Le Petit Jardin», плакали забронированные столики и особый сервис!

– Это тебе не дешевая харчевня в Киркалди, дуралей! – надрывается Фой, орошая Кибби слюной, заставляя его по-черепашьи втянуть голову в воротник; слово «дуралей» в устах начальника звучит убийственнее самого страшного ругательства. – Это ресторан Алана де Фретэ!

Кибби поднимается, пытаясь собрать остатки отваги, но поджилки у него трясутся, щеки пышут румянцем, а в глазах стоят слезы. Фой подшагивает вплотную, как ястреб, пикирующий на цыпленка, – угадайте, кто здесь цыпленок, – и зловещим шепотом вопрошает:

– Телевизор дома есть?

Со мной явно что-то не так. Понятно ведь, что Фой – грубый и жестокий подонок, сорванный с катушек продажный психопат, любящий обижать слабых. Почему же я наслаждаюсь этой сценой?

– Ты его хоть иногда смотришь? – трагически продолжает начальник, и я буквально вижу призрачный лавровый венок у него за ушами.

– Д-д-д-да…

Фой понижает голос еще на октаву:

– Тогда ты не можешь не знать о передаче под названием «Секреты шеф-поваров». По центральному шотландскому каналу сразу после новостей, верно?

– Да…

– Значит, тебе знаком ведущий этой передачи Алан де Фретэ из ресторана «Le Petit Jardin», – рассудительно продолжает Фой.

– Да…

– И ты понимаешь, что это очень, очень, очень влиятельный человек… – совсем уже ласково заключает он, убаюкивая тупо кивающего Кибби, прежде чем взорваться ему в лицо яростным: – И НЕХЕР НА НЕГО НАЕЗЖАТЬ!!!

Бедный Кибби подпрыгивает и корчится. Его щуплая бледная жопа дрожит, как ручная медуза Элвиса Пресли. Он хрипит и кудахчет с жалкой беспомощностью:

– Но… но… но вы сказали… вы же сами сказали…

У меня внутри, должен признать, все переворачивается. Я чертовски зол – но не на Фоя, а на слизняка Кибби, который безропотно терпит это издевательство. Я мысленно шепчу: ну же, Кибби, где твои яйца? Постой за себя, что ты блеешь, как овца! Давай покажи ему!

– «Скязя-али»… – передразнивает Фой. – Что я сказал?!

Я чувствую, что у меня от возбуждения трясутся бока – от чистой и теперь уже несомненной ненависти к этому ничтожеству Кибби. Я страстно хочу, чтобы он страдал как можно сильнее. Боже, как же я его ненавижу! Фой, в сущности, просто клоун, глупый пустобрех. Но Кибби – в нем есть нечто скользкое, змеиное; конечно, он трус и недотепа, но в потемках его души, словно в компенсацию слабостей, обитает хитрая и расчетливая тварь. Господи, молю я, содрогаясь от омерзения, хоть бы Фой заставил его ползать и пресмыкаться на полу!

НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ

Я уже не слышу их голосов. Вижу только лица: Кибби продолжает кукольно кивать, его глаза исполнены тупого ужаса; жирная рожа Фоя пышет огнем, как раскаленный шарик гашиша, – сейчас всосется, растворится в тучном тулове, одетом в твидовый пиджак…

Вот же психопат! Интересно, как далеко он зайдет?

Концерт прерывает лишь появление гондона Купера, большого босса, при виде которого Фой живенько берет себя в руки. Растрепанный Кибби ретируется в туалет – наверняка чтобы выплакать свои девичьи глазки. Я борюсь с соблазном последовать за ним и понаблюдать, как эта ничтожная вошь хнычет и пускает сопли. Бог с ним… Лучше остыть, попить кофе. Не могу объяснить, почему я на него так вызверился, почему смакую его унижение; в глубине души мне чертовски стыдно: жалкое это занятие, запретное, хотя и жгуче приятное, – наслаждаться ненавистью к такому слизняку.

10
Секс и смерть

Новый год прошел, и в небе над Эдинбургом повисли черные зловещие тучи, похожие на ветхие мешки, забитые тяжелыми валунами. Старожилы отсиживались по домам, то и дело опасливо поглядывая наверх – как бы мешки не прохудились! Бесшабашная молодежь уже совершала быстрые набеги на ближайшие бары: послепраздничное похмелье миновало, проклюнулся оптимизм, а вместе с ним и желание нарушить новогодние зароки.

Единственным плачевным исключением из задорной вакханалии был Дэнни Скиннер, корпевший в офисе над отчетом, – с ватной головой, с пересохшим ртом, хмуро слушая восторженный писк Брайана Кибби, уже успевшего оправиться от недавней трепки. Кибби взахлеб рассказывал Шеннон Макдауэлл о своих похождениях.

– В эти выходные, – гундосил он девичьим голосом, – мы отправились в Гленши…

Шеннон благосклонно кивала, попивая кофе из кружки с логотипом Pet Shop Boys. Кто-нибудь другой, более сообразительный, давно бы уже догадался, что она слушает исключительно от скуки, но Кибби, будучи по уши влюблен, не вполне контролировал свои антенны. Его жизнь прыгала по темным ухабам – болезнь отца, трения в семье, – и единственными светлыми пятнами во мраке были Шеннон, видеоигры (прежде всего «Харвест Мун»), макет железной дороги и, конечно же, ребята из клуба «Заводные походники», особенно одна девчонка, почти как Шеннон…

– …у нас целая команда, – кудахтал Кибби. – Кенни – он самый главный, председатель клуба, смешной и совершенно безбашенный; потом Джеральд – этот пытается не отставать, но мы… – Он скорчил соболезнующую гримасу. – В общем, мы его называем «тихоход». И наконец, Люси, которая…

Кибби так и не успел пропеть о главном предмете своего восторга: грубое вмешательство Дэнни Скиннера спутало ему ноты.

– Эти твои походы… э-э… Брайан, – начал он в прокурорской манере, позаимствованной у Фоя. – Эти прогулки на свежем воздухе. Там есть симпатичные девчонки?

Единственной целью Скиннера было вызвать у врага стыдливый румянец. И он этой цели добился. Шеннон закатила глаза, неразборчиво буркнула и погрузилась в бумаги.

– Да, с нами ходят де… девушки, – отвечал Брайан, косясь на Шеннон, которая раздраженно листала отчет.

– Шустренькие как пить дать! – постулировал Скиннер.

Кибби замешкался, опасаясь каким-то неясным и глубоко пошлым образом скомпрометировать чистую Люси.

– Ну… Я не знаю… нельзя так…

Скиннер поджал губы, и на его скулах, как показалось Кибби, выступили пятна зловещего нечеловеческого цвета.

– Но вдуть-то им можно?

Шеннон посмотрела сперва на Кибби, затем на Скиннера; в ее взгляде ясно читалась команда: «Свободны оба!» Скиннер в ответ протестующе развел руками.

– С нами ходят нормальные девчонки! – заявил Брайан чуть ли не агрессивно и даже почувствовал, что на миг обрел над противником моральное превосходство.

– Ты хоть одну трахнул? – с каменной серьезностью допрашивал Скиннер. – Отвечай, да или нет?

Кибби отвернулся с гримасой отвращения, неуклюже пытаясь спрятать позорную невинность под маской оскорбленной нравственности. Шеннон фыркнула, резко встала и удалилась к стеллажам, покачивая головой. На выручку Скиннеру пришел Колин Макги, который ухмыльнулся и поднял брови, взяв на себя роль зрителя взамен Шеннон.

– В чем дело, Брай? – продолжал воодушевленный Скиннер. – Нормальный житейский вопрос, чего стесняться? Засадил ли ты хоть одной девчонке из своего клуба?

– Не твое дело!!! – выпалил Кибби и стремглав умчался в туалет, по пути едва не сбив возвращавшуюся на место Шеннон.

– Задел его за живое, – пожал плечами Скиннер.

Шеннон нахмурилась. Кибби был занудой, конечно, но в общем неплохим парнем, хотя и слишком наивным.

– Ну хватит тебе, Дэнни.

Скиннер в ответ сально подмигнул, и она, к своему неудовольствию, почувствовала медленный укол желания. Дурацкие пьяные ласки на вечеринке в управлении жилищного строительства! Ерунда из разряда ничего не значащих случайностей, о которых стараешься забыть, да не дают многозначительные взгляды из-под выгнутой брови. Скиннер тоже ощутил проскочившую искру, и ему сделалось стыдно. Он вел себя как полный идиот. Правда, отношения с Кей расклеились после его рождественских выходок, но он все равно ее любил. А вот у Кибби никого нет, подумал он со злорадством. И примирительно заключил:

– Да ладно, ничего такого, что парню двадцать один год, а он еще девственник. Всякое бывает.

Скиннер ни на минуту не оставлял Брайана Кибби в покое. Если в офисе его нападки носили характер псевдодружеских подначек, оттененных презрительным превосходством, то на курсах повышения квалификации в местном колледже, где они готовились получить сертификаты специалистов общественного здравоохранения, Скиннер пускался во все тяжкие. В неформальной обстановке, в окружении благодарных зрителей, он блистал и жалил без сожаления, всячески оскорбляя, унижая и притесняя робкого и некрасноречивого Кибби. Доходило до того, что в оживленных местах, например в столовой во время обеденного перерыва, Брайан боялся даже лишний раз рот открыть, чтобы ненароком не привлечь внимания своего мучителя. Остальные студенты либо охотно ассистировали, либо исполняли роли пассивных статистов: никто не хотел перейти Скиннеру дорогу и отведать его острого как бритва языка.

У Скиннерова языка, однако, была и другая сторона, мягкая и обольстительная, к которой Кибби испытывал черную зависть, по накалу не уступающую его ужасу перед режущей стороной. Практически все женщины, служащие в управе, не говоря уже о студентках колледжа, в той или иной форме испытали на себе сладкие чары этого языка, ибо его обладатель считал своим долгом с каждой проходящей юбки содрать дань в виде улыбочки, кивка или фривольного замечания.

Чем больше времени Скиннер проводил в обществе Брайана Кибби, тем глубже и горячей становилась его брезгливая ненависть, пугающая и необъяснимая, и наконец дело зашло так далеко, что, казалось, терпению наступил предел; нарыв грозил прорваться в любую минуту. Однако тут произошло событие, взметнувшее жар страстей еще круче, до немыслимых ранее высот.

Обручальное кольцо, приготовленное для Кей Баллантайн, жгло Дэнни Скиннеру карман. Было холодное воскресное утро. С моря посвистывал свежий северный бриз, что не мешало горожанам оживленно сновать по улицам, исследуя соблазны январских распродаж.

– Хочешь, это… прогуляемся в парке? – предложил Скиннер своей подруге.

Они спустились по каменным ступеням мимо законсервированных на зиму цветочных часов. В холодном воздухе ухали басовые струны: на эстрадной площадке «Росс», похоже, что-то затевалось. Взвился и опал распевающийся голос, пробежала стайка опрятных персонажей в чистых джинсах – все указывало на скорое начало религиозного рок-концерта.

– Пойдем посмотрим, – оживилась Кей.

– Да ну… – Скиннер кивнул в сторону лавочки. – Давай лучше присядем вот здесь.

– Не хочу сидеть, холодно! – возразила она, притопывая ногами и убирая с лица пряди волос.

– Ненадолго, на минуточку! Я тебе должен кое-что сказать.

Заинтригованная, Кей согласилась; они присели на лавочку. Скиннер посмотрел на нее с торжественной грустью:

– Ты знаешь, я был полным идиотом. И скотиной. На Рождество…

– Брось, Дэнни. Мы уже говорили об этом… Давай забудем, дело прошлое! А сейчас воскресенье, и можно…

– Ангел, пожалуйста, выслушай меня! – перебил Скиннер, доставая из кармана коробочку. – Я тебя люблю. Я хочу, чтоб ты всегда была со мной.

Он поддел крышку. Кей тихо вздохнула, увидев блеск бриллиантового кольца.

Скиннер соскользнул со скамейки и встал перед ней на одно колено:

– Будь моей женой, Кей! Ты согласна?

Кей Баллантайн была потрясена. Она уже привыкла к мысли, что Скиннеру с ней скучно, что он хочет расстаться и поэтому так сильно пьет.

– Дэнни… Я прямо не знаю, что сказать…

Скиннер одарил ее строгим взглядом: к счастью, такая реакция входила в число отрепетированных.

– Например, «да».

– Да! Ну конечно да!

Кей нагнулась и поцеловала его. А он надел кольцо ей на палец.

Брайан Кибби, надвинув на уши любимую бейсболку, прогуливался по улице Принцев в компании своего друга Иэна Бьюкена. Налетевший шквал сорвал с его головы дурацкий убор и утащил в парк, через живую изгородь.

– Моя бейсболка!

Кибби подпрыгнул и бросился в погоню: через ворота, вниз по мощенному булыжником склону. Беглая бейсболка сперва не показывалась на глаза, затем обнаружилась под одной из лавочек у подножия холма, прямо под ногами одиноко сидящей девушки в белом плаще. Брайан Кибби тихонько приблизился сзади, нагнулся, протянул руку… О боже! Сквозь ажурную спинку прямо ему в лицо таращился стоящий на коленях Дэнни Скиннер.

Практически столкнувшись носами, мужчины замерли. Повисла мучительная пауза. Наконец Кибби разлепил губы.

– П-привет, Дэнни, – произнес он тихо. – У меня вот… шапочка улетела.

Кей в изумлении повернулась. Кибби изо всех сил старался не думать о том, что Скиннер стоит на коленях перед пугающе красивой девушкой. Девушка была одета в белый кожаный плащ с меховой оторочкой, пушистую шапочку и меховые наушники. Ее курносый носик покраснел от холода, а огромные глаза широко распахнулись, словно в противовес зловеще сузившимся щелям Дэнни Скиннера, который продолжал с жалким упрямством делать вид, будто не замечает проклятого Кибби. Немая сцена окончилась лишь после того, как Кей толкнула любимого костяшками пальцев и указала на коллегу, который успел уже встать и ожесточенно мял в кулаке злополучную бейсболку.

– Здравствуй, Брайан, – произнес Скиннер деревянным голосом.

Кей встала. Ее жених тоже вынужден был подняться. Сложив ладошки домиком, Кей склонила голову и посмотрела на Скиннера с требовательной улыбкой, а затем повернулась к Кибби, который помимо воли любовался головокружительным блеском ее зубов и гордым полетом черных волос, выбившихся из-под шапочки.

Чувствуя, как слова застревают в горле, Скиннер с грехом пополам процедил:

– Познакомься, это Брайан. Работает со мной в управе… – И совсем уж невнятно добавил: – А это Кей.

Кей одарила Кибби такой умопомрачительной улыбкой, что тот едва не рухнул в обморок.

Боже, как она прекрасна!.. И это девушка Скиннера! Они, наверное, друг друга любят… Почему лучшие девушки обязательно выбирают таких типов? Нет в мире справедливости… Зубы такие белые, и кожа как бархат, и волосы… Боже, какая красота!

– Как поживаешь, Брайан? – воскликнула Кей и кивнула подоспевшему Иэну, который скромно держался в стороне. Затем она поддела локтем Скиннера, яростно игравшего желваками, и умоляюще захлопала глазами: – Дэнни, я не могу удержаться! Я всему миру должна сказать!

Скиннер скрипел зубами, его бледное лицо было страшно. Кей на него не смотрела: вытянув руку, она демонстрировала новым знакомым бриллиантовое кольцо – то самое, что он ей подарил несколько секунд назад в неповторимо интимной обстановке, в момент, который мог бы стать самым важным в его жизни, а вместо этого был безнадежно испорчен этим… этим…

Ах ты, сучий заглотыш! Подлюка мерзкая! Первый, кто узнал о моей гребаной помолвке… Ходячий гнойный аборт! На коленях меня застал… И еще какого-то педика притащил!

– А мне предложение сделали! – певуче хвасталась Кей; на заднем плане очень кстати гремел церковный хор.

Скиннер тоскливо повел глазами и натолкнулся на приятеля Кибби: оттопыренные уши, огромный кадык.

Еще один ублюдок.

Брайан Кибби ловил взбешенные взгляды Скиннера – и не мог не понимать, что нечаянно вторгся в очень деликатный ритуал из разряда особых, недоступных ему ситуаций, за которыми он мог лишь завистливо наблюдать со стороны. И за это вторжение ему придется дорого заплатить.

– Поздравляю от всей души, – сказал он как можно мягче, пытаясь одновременно подлизаться к Кей и вымолить снисхождение у свирепого врага.

Иэн тоже закивал как болванчик.

Скиннер в ответ выдавил нечто похожее на «хргхмммм…», словно давясь осколками разгрызенной ярости.

Первый, кто узнал! Первый!.. Самый важный, самый красивый момент в моей жизни… И этот чмошник – первый, кто узнал!

Они с Кей шли по аллее. Скиннер корчился от пережитого унижения, а она лишь подливала масла в огонь – своей радостью, единением со вселенной… Любуясь блестящим камешком на пальце, она рассеянно заметила: