Текст книги "Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 1"

Курс первый

 
Впереди четыре года, четыре долгих года,
И жизнь, как шестёрка – последняя из карт.
Тасуется колода, тасуется колода,
Тасуется колода, и карты шелестят.
Судьба у нас такая, Судьба у нас шальная,
Нас часто бьют без дела, без дела, а не за.
И вечно козырная, шестёрка козырная
Шестёрка козырная сегодня бьет Туза!
 

Самый длинный путь начинается с первого шага.

Восточная мудрость

С чего начинается служба? Правильно, – с военной формы одежды. Зря говорят, что военные – люди ограниченные. Только безграничная фантазия, помноженная на маниакальную любовь к порядку и регламенту, могли породить столько всяких правил и условностей в правилах ношении военного обмундирования. Чтобы разоблачить иностранного шпиона, пытающегося выдать себя за солдата нашей славной армии, достаточно просто дать ему задание оборудовать новую форму, выданную из кладовой, пагонами, петлицами и подворотничком.

И всё, тащи его, разоблачённого злодея, в Особый отдел, а, потом и в Трибунал. Всё-таки военные – люди необыкновенные. Хранить в своей памяти столько информации о правилах правильного ношения элементов военной формы, могут только явно одарённые личности.

Но в начале было Слово. Точнее, команда

– Становись!

Всё гениальное – просто. А, значит всё простое – гениально в своей простате. Именно поэтому, а вовсе не от недостатка фантазии, все военные чаще предпочитают простые решения, решениям правильным.

При формировании курсантских рот, наш командир батальона курсантов дал нам первый пример быстрого решения непростого вопроса. Построив нас в одну колонну по росту, не мудрствуя лукаво, он отсчитал необходимое количество самых рослых курсантов и определил их в одну роту, в четвёртую курсантскую роту. Все остальные составили пятую роту, в которую попал и я. Так у нас на глазах родилась четвёртая рота «Шлангов». (от немецкого «шланг» – длинный). Здесь Вы легко можете убедиться, что в рождении этого насмешливого прозвища, мы проявили не только тонкое чувство юмора, но и изрядную образованность, вообще-то, свойственную курсантам в нашей пятой роте). В ответ, наши оппоненты не смогли ничего придумать, как назвать нас «бычками». Как вы видите, даже они не смогли отказать нам в признании нашей силы, молодости и красоты. Правда, некоторые особо язвительные субъекты, необоснованно, утверждали что «бычки» – это окурки. Но это голословное утверждение, идёт в разрез со всеми правилами русского языка, и не упоминается в толковом словаре Даля. Поэтому оставляем этот недостойный выпад на совести наших злопыхателей. Это только подтверждаем истину, что дураки, как и в те времена, так и в наше время, бывают не только круглыми, но и длинными.

Затем в нашей роте курсантов разделили по знанию, а точнее незнанию, иностранных языков. Кто в школе учил, но не знал английский, сводились в один взвод. Кто не знал немецкий, шли в другой. Кто в школе мучился с французским, продолжил это занятие в третьем взводе. Четвертый взвод сформировали из тех, кому не хватило места во втором и в третьем. Исключение составил только один курсант, который честно признался нам, что в школе он учил немецкий, в техникуме – французский, но не знает оба. Поэтому будет логично, если к списку языков, которыми он не владеет, добавится еще и третий – английский. При опросе он уверенно заявил, что изучал английский и встал в строй нашего взвода. Мы признали железную логику его рассуждений, и порадовались за себя, что в нашем взводе служат такие, нестандартно мыслящие, курсанты.

Конечно, можно было удивиться, что в училище нашего Округа, как иностранные, не изучались иранский, турецкий или арабский.

Если бы этот коварный вопрос, в то время, нам задал бы какой-нибудь иностранный корреспондент, и, по-совместительству, шпион ЦРУ, то я, как настоящий комсомолец, сразу бы ответил, что иранский язык похож на таджикский, турецкий – на узбекский, а на арабском языке написан священный Коран. И, значит, этими языками почти все курсанты владеют с детства, как вторым родным языком. И пусть это заявление и повергло бы в трепет наших врагов, но доказать обратное они бы не сумели. Ну, а если бы этот вопрос, мне посмели задать сегодня, то, не боясь раскрыть военную тайну, я бы ответил честно:

– Не знаю.

И вот только после всего этого, мы погрузились в неповторимо прекрасный мир формы и содержания.

Вы не обращали внимания, с каким превосходством настоящий военный смотрит на неорганизованных гражданских типов? А всё потому, что он всегда может поставить на место и профессора, и академика неожиданным вопросом. Пусть попробуют доложить без запинки, чем отличается тренчик от антабки? на какую высоту подрезаются полы шинели? Сколько иголок с нитками какого цвета должны быть у солдата в головном уборе? А доложить обязанности солдата перед построением и в строю? Слабо?

Как Вы уже поняли, что превзойти нашего солдата в воинской науке Вам не удастся никогда. Обещаю в дальнейшем не подчёркивать своего интеллектуального превосходства над Вами, чтобы у Вас не развился комплекс неполноценности. В конце концов, «солдат ребёнка не обидит».

При постижении первых уроков солдатского мастерства, явно выделились отличия в группах, из которых формируются курсанты училища. Первая, самая малочисленная, группа состояла из солдат и сержантов срочной службы. Придя из войск, они подавляли нас обаянием казарменной романтики и глубоким знанием нюансов и тонкостей армейской службы. Только они, опоздав на построение, могли, красиво и смело, подойти строевым шагом к старшине, и вызывающе гаркнуть:

– Товарищ старшина, разрешите встать в строй?

И услышать в ответ примирительно:

– Становитесь.

Солдаты срочной службы проходили доподготовку к экзаменам на сборах при училище и сдавали экзамены отдельно от всех. В ходе экзаменов они ставили в тупик преподавателей нетрадиционными, глубоко оригинальными, взглядами на общепринятые истины и законы физики, математики и правописания. Чтобы не быть обвинёнными в ретроградстве, экзаменаторы, зажмурившись, ставили им на экзамены проходные тройки, что гарантировало им поступление в училище.

Вторую группу формировали выпускники суворовских училищ. Это была элита. Хорошо подготовленные во всех отношениях, они выделялись своей сплочённостью и грамотностью. Сильное впечатление на нас производило впечатление, когда курсанты старших курсов, с суворовскими значками на груди, заметив в строю первокурсников курсанта – суворовца, подчеркнуто уважительно и заботливо приветствовали его рукопожатием. Но наше училище в табеле себе подобных, расценивалось, начальством суворовских училищ, почему-то, как непрестижное. Поэтому к нам попадали, в основном, суворовцы, чем-то неугодившие своим командирам, и отправленные ими к нам, как в ссылку. Но это не лишало их самоуважения, и уважения к ним, со стороны окружающих.

Из этих двух групп были, по традиции, назначены командиры отделений и заместители командиров взводов рот первого курса. Суворовцы всеми правдами и неправдами, пытались увильнуть от этой почетной обязанности и тяжкой ноши. Солдаты же с охотой надевали сержантские погоны и рьяно бросались командовать. Суворовцев наши командиры распределили по одному в каждое отделение, чтобы их разобщить и иметь резерв будущих сержантов.

Но самую большую группу представляли курсанты, поступившие после окончания десятых классов общеобразовательных школ. В столичном ташкентском гарнизоне было достаточно наследников офицерских династий, чтобы укомплектовать ими не один курсантский батальон. Поэтому, практически у всех курсантов нашей роты, родители жили и служили в Ташкенте или рядом с ним. И подавляющее большинство курсантов закачивали ташкентские школы.

Это сплачивало нас по принципу землячества. Ведь за забором училища для нас, как говориться, «под каждым кустом нам был готов и стол, и дом». Это сильно снижало рвение к службе у наших иногородних сержантов. Потому что они не собирались все четыре года скрываться в стенах училища от друзей и знакомых своих подчинённых. Всё это привело к тому, что достаточно быстро коллективы наших взводов и рот, превратились в дружные и сплочённые курсантские подразделения.

Заместителем командира взвода, и командирами первого и второго отделений, были назначены курсанты, прибывшие из войск. Командиром третьего отделения был назначен суворовец Гринчук.

Суворовец Филимонов, попавший в наше отделение, отвечая на наши расспросы, почему не он стал командиром отделения, расширил наш кругозор философской теорией о верховенстве курсантского звания над званием сержантским. Ведь для курсанта очередным воинским званием является воинское звание «лейтенант», а для младшего сержанта только воинское звание «сержант». Ну и кто из них главнее? И опять мы порадовались за себя, что в нашем отделении будет служить еще один философ.

Жара. Земля, как камень. Новенькая лопата со звоном отскакивает от поверхности земли. Хотя какая это земля! Земля должна быть рыхлой и мягкой. А это какой-то асфальтобетон. Твердость грунта рождает тоскливый вопрос:

– И где я возьму столько земли, чтобы засыпать доставшиеся мне двадцать метров траншеи»?

Траншею отрыли ещё весной, она протянулась от городской окраины Чирчика до самого учебного центра на несколько километров. Ширина небольшая, не более полуметра, а глубина около метра. Её отрыли весной, когда земля еще не превратилась в камень под жарким солнцем. Потом по дну траншеи проложили трубу, по которой в учебный центр пойдет газ для отопления казарм и приготовления пищи в столовой. Но газовики не дадут газ, пока траншею не зароют землёй. И руководством Учебного центра было принято вполне логическое решение поручить работу по засыпке траншеи курсантам первого курса, проходящих курс молодого бойца, подальше от посторонних глаз в учебном центре на полигоне. Ведь закапывать, не копать, верно?

Курсанты первого курса, это мы. Вчера нас привезли в учебный центр училища, чтобы подготовить к принятию Военной Присяги. Это версия официальная. А на самом деле, чтобы дать нам время ещё раз проверить себя и убедиться в том, так ли уж мы хотим посвятить свою драгоценную жизнь суровой и неблагодарной военной службе. Поэтому здесь всё, в ласковых руках наших опытных и заботливых наставников, превращалось для нас в очередное испытание силы воли и физической выносливости.

Задачу по засыпке землёй траншеи мы восприняли спокойно. Да и норма по двадцать метров на каждого воспринималась как реально выполнимая. А грозные слова: «Кто не выполнит, – отчислим!» уже потеряли для нас свою новизну и воспринимались, как аллегория. Вообще на нас за последнее время так часто кричали, и нас так часто пугали, что нам стало совсем не страшно. Тем более, когда мы узнали, что наши отцы-командиры были временными, то есть назначены к нам только на время «карантина». Поэтому мы бояться их уже перестали, а уважать, еще не научились. Надо сказать, что в отрыве от дома взросление молодых ребят происходит очень быстро, а простые правила, по которым нам предстояло жить, усваивались ещё быстрее.

Итак, как сказал классик, «задачи поставлены, за работу, товарищи!» Получив свой участок для работы, я остался один на один с траншеей. В руках лопата, впереди работа, сверху солнце, вокруг жара.

Очень хочется пить.

Фляга у меня опустела подозрительно быстро, и жажда становится невыносимой.

Очень хочется пить.

Помощи мне ждать неоткуда, у каждого свой участок траншеи. Да с какой стати, мне должны помогать малознакомые ребята, с которыми нас только вчера свела служба?

Очень хочется пить.

Проблемы всегда проявляются в ходе их решения. Наша проблема оказалась в том, что за пол года, прошедших со времени рытья траншеи, вся вынутая из неё земля куда-то расползлась. И, теперь, чтобы засыпать траншею землёй, эту землю необходимо сначала где-то взять, то есть выкопать её в объеме такой же траншеи.

Очень хочется пить.

Правду говорят, что «глаза боятся, руки делают». Потихоньку траншея начинает засыпаться. Медленнее, чем хотелось бы, но всё-таки работа движется. Если бы не жажда.

Август, степь под Ташкентом. В тени больше 40 градусов, на солнце – соответственно. Жажда не дает думать, не даёт работать. У командиров на все вопросы ответ один: «Не можешь, – пиши рапорт»! Ну, уж нет. Я выдержу, не смотря ни на что. Не могу же я признаться, что сил нет даже для того, чтобы что-то там писать!

Очень хочется пить.

Тут рядом по дороге из-за пригорка показалась грузовой автомобиль с цистерной.

Мой недремлющий и пытливый ум не заставил себя ждать.

– Вот и вода!

Мелькнула мысль и, через мгновение, я уже бежал к машине, чтобы попросить воды у водителя. Но машина безостановочно проносится мимо. Обиду скрашивает надпись на бочке «огнеопасно». Под насмешливыми взглядами всего взвода возвращаюсь к месту работы. Весь взвод видел мою неудачную попытку, и если бы она удалась, то сразу бы присоединился бы ко мне. А теперь ребята не скрывают улыбок. И поделом, – не подставляйся.

Очень хочется пить.

Прохожу мимо курсанта из нашего отделения. Его участок рядом с моим. Он гораздо быстрее справляется с работой, хотя он из Бобруйска, это где-то в Белоруссии, ему, наверное, еще труднее, чем мне. Но он неожиданно предлагает мне свою флягу. Недоверчиво беру ее в руки, и чувствую, что воды в ней немного, но есть. Вспоминаю, что зовут его Александр, фамилия Бриченок. Делаю пол глотка и возвращаю флягу со словами «Спасибо, мне хватит».

В голове мелькает мысль, что нужно будет присмотреть за ним, а то ведь пропадёт парень со своей добротой.

Пить после этого хочется ещё сильнее.

Продолжаю работать, чувствуя, как во мне закипает злость на самого себя. Да что я хуже других, что ли? Хотя, может быть, я слишком хорош для этой обстановки? Мысли от жары путаются в голове и думать больше не хочется. Тем более, что приличных мыслей в голове становится всё меньше и меньше.

Очень хочется пить.

Вскоре злость сменяется отчаянием. А вдруг, действительно, отчислят? И все эти страдания напрасны?

Очень хочется пить.

Организм уже потерял способность потеть, и во рту не стало даже слюны, чтобы облизать потрескавшиеся губы.

Продолжаю работать, чувствуя, как неотвратимо приближается время окончания работ. Вижу, что у многих ребят дела идут лучше, чем у меня, Вот закончил Бриченок, Ничего удивительного, с его-то здоровьем! Здоровый парень. Потом на все четыре года к нему прилепится прозвище «Слон».

Заканчивает работу и Филимонов, ленинградский «кадет-философ». Вообще-то он – суворовец. Но слово «суворовец» для нас кажется слишком длинным, а «кадет» звучит и короче, и яснее.

Курсанты нашего взвода, закончившие работу, отдыхают, собравшись группами по два – три человека.

Очень хочется пить.

Ко всем неурядицам, свалившимся на меня в этот день, добавляется еще одно моральное потрясение. Курсанты Бриченок, Филимонов и Блинков подходят и молча начинают закидывать мою траншею, не обращая внимания, на слабые возражения с моей стороны. Странно. Может быть это последствия солнечного коллективного удара? Но работают ребята хорошо. Совместно мы быстро заканчиваем мой участок и, без перерыва переходим на следующий участок, над которым безнадёжно бьется наш товарищ, курсант Торчилевский.

И ничего, что очень хочется пить.

Скажу честно, если бы я закончил работу раньше всех, то, наверное, спокойно сидел бы без сил и ждал вечера. Но сейчас я вместе со всеми молча помогаю товарищу, у которого работа продвинулась ещё хуже, чем у меня, и начинаю понимать, что всё это нормально.

Возможно, Мир не так уж и плох, раз ко мне так тянутся люди. Ведь от них не спрячешь мои внутренние Силу и Обаяние, даже если я, из скромности, прячу их в самой глубине своей Души.

И ничего, что очень хочется пить.

Вскоре, бесконечный день, наконец, закончился. Наша рота задачу не выполнила. Рота будет заканчивать её ещё два дня. Наконец траншея будет зарыта, по трубе пустят газ, и подробности этого дня забудутся. Но я навсегда запомнил свой первый урок, что я стал курсантом первого взвода, и этот взвод, при необходимости, поможет мне преодолеть все предстоящие трудности, просто потому, что я курсант первого взвода. И это обстоятельство мне начинало нравиться.

А еще, вечером на ужине я сел за один стол с Филимоном и Слоном, где мы вместе со смехом вспоминали, как я бегал за водой к бензовозу. И потом, все последующие четыре года, мы всегда садились за один стол. И уже тогда я понял, что не знаю ребят лучше, чем они.

Всё правильно. Хорошим людям нужно держаться вместе.

А ещё я понял, что очень правильно сделал, поступив в военное училище.

 
Зачем Господь все испытанья шлет кому-то?
Не для того, чтобы заставить нас страдать,
А для того, чтоб в трудную минуту
Смогли друзей своих пересчитать.
В пиру всегда полны хмельные чаши,
Всем наливают, даже тем, кто пьян.
А нам дороже друг тот настоящий,
Кто в трудный час подаст воды стакан.
Давайте выпьем же, пока нам светит Солнце,
И мы собрались здесь, чтоб есть, и пить вино,
Чтоб в трудный час, уж если соберемся,
Из этих мест не пустовало ни одно!
 

Трам, та, та, там. Трам, та, та, там. Там, та, та, Трам, та, та, Трам, та, та, та, та, там, – заливается малый барабан.

Бум, бум, бум, – мерно вторит ему большой.

Малый барабан создаёт своими переливами мелодию, создаёт настрой, но главным остаётся Большой барабан. Его рокот постоянен и неотвратим. С каждым ударом большого барабана на землю ставится левая нога. Левой, левой, левой!

Сколько бы нас не было в строю, десять, сто или тысяча, благодаря барабану, наши ноги одновременно ставятся на землю, и толпа превращается в строй, и мы ощущаем себя частью единого организма. Раз, два. Раз, два, Держи равнение, держи строй! Пусть вокруг рушится Мир, сейчас главное – удержать строй и выдержать равнение. Левой, левой, раз, два, раз, два. Всё ясно и просто, пока звучит большой барабан.

Мы курсанты первого курса. Во дворе 1976 год, и мы готовимся на строевом плацу училища к параду в честь очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.

Мы еще не понимаем, что с нами происходит, и что будет с нами потом. Мы еще на знаем, что ждёт нас впереди. Но мы знаем, что не уйдём с плаца, пока на нём бьют барабаны.

И под рокот Большого Барабана, откуда-то из глубины подсознания к нам всплывают, казалось бы, давно забытые воспоминания, о той далёкой поре, когда наши матери носили нас под сердцем, и мы постоянно слышали ровный стук их сердец.

Тогда ровный спокойный стук материнского сердца успокаивал, давал чувство безопасности и покоя. Но если там, в далёком и незнакомом внешнем мире, что-то заставляло мать нервничать, сердце матери начинало биться сильнее и нас тоже охватывало чувство тревоги и готовности придти на помощь, обнять, спасти. Так было всегда, когда частота биения сердца возрастала до 120 ударов в минуту. Это навсегда вошло в нашу память.

Мы уже выросли, Мы уже большие, Мы уже встали в строй. Но, услышав ровные удары барабана в ритме 120 ударов в минуту, нас охватывает давно забытое чувство готовности обнять, спасти, придти на помощь.

Поэтому большой барабан мерно и глухо стучит, именно, в этом ритме. Что бы не случилось, – левой, левой. Раз, два, раз, два. Я не одинок, мы едины! Главное не отвлекаться! Главное не пропустить команду! Сейчас, сейчас мы все одновременно повернёмся налево, или направо, или кругом, Какая разница куда? Главное – одновременно, главное – «все, как один». Ведь мы едины, мы одно целое.

Прости Любимая, и ты, Мама прости. Я о Вас не забываю, и не забуду никогда, Но сейчас, когда бьет барабан, я не могу думать не о чём другом. Ведь главное сейчас для меня – не пропустить команду. Главное сейчас – не подвести всех, не выпасть из строя, главное сейчас – левой, левой, Кругом марш! Раз, два раз, два. Бьёт барабан, и строй чеканит шаг.

И ни о чём постороннем, даже очень дорогом и близком, невозможно думать в эти минуты

Вот в бой барабанов вступают трубы, звучит военный оркестр. Он знает бесчисленное количество маршей. Но мы привычно различаем в любой мелодии главное – ритм большого барабана. А, значит – раз, два, раз, два. Левой, левой. Под оркестр! Красиво, четко, раз, два, раз, два. Мы уже не замечаем, что команда выполняется раньше, чем мы успели подумать, раньше, чем успели осознать. Значит, мы становимся настоящими солдатами, частицами единого военного организма.

Не важно, понял ты или не понял, что скомандовали. Не важно, что ты думаешь, о команде, о командире, об армии вообще, и, о сегодняшнем дне, в частности. Главное – команда уже выполнена, одновременно, в едином порыве, и ты выполнил её, как все. И ты знаешь, что каждый, стоящий в строю, выполнит её, чего бы это ни стоило. И не важно, где ты стоишь, на левом фланге, или на правом, во главе колонны, или в хвосте. Главное то, что мы все выполним её, одновременно и точно, потому, что мы – едины, и потому, что мы в строю и мы – солдаты.

И в нас незаметно постепенно вселяется уверенность, что главное, когда-нибудь, когда от нас потребуется выполнить команду, мы выполним её, не задумываясь. Не смотря ни на что. Потому, что это – Команда! И, потому, что мы солдаты! И, пусть мы будем не на плацу, а в окопе, или на изрытом воронками от снарядов поле, но услышав команду «В атаку, вперед!» Мы, как один, поднимемся и пойдём вперёд. Не оглядываясь по сторонам, и, не сомневаясь, что все идут рядом, все идут вперёд, потому, что «Я не одинок в этом мире, потому, что Мы едины, и потому, что в душе у нас звучат барабаны и поют оркестры, и потому, что мы солдаты»!

И пусть это будет всего один раз, и пусть это будет даже в последний раз в нашей жизни, но Мы сделаем это!

Пока мы не знаем, что ждёт нас впереди. Но мы уже начинаем понимать, что когда мы станем командирами, и до тех пор, пока мы будем носить погоны, до тех пор, и пока мы будем в ответе за наших солдат, на наших плацах всегда будут бить барабаны. Потому, что под рокот барабана, под звуки команд, никто из подчинённых не сможет незаметно замкнуться в себе, уйти в свои мысли и думать о своём. Думать он сможет только об одном, как и когда выполнить мою команду и исполнить мой приказ. И это станет привычкой. Это войдёт в его кровь, войдёт в его мозг и станет его сущностью.

И под рокот барабанов наши подчинённые будут становиться солдатами, чтобы и в их сердцах однажды заиграла музыка военного оркестра, помогая пойти вперёд, выполняя долг и приказ.

И если нам всем вместе, или, каждому в отдельности, суждено будет «шагнуть в бессмертие», то пусть это произойдёт под удар большого барабана!

Военный Оркестр.

 
Если в бою обложили враги вкруговую,
В обескровленных ротах, солдат хоть по пальцам считай
Слушай приказ: «Всем идти на прорыв в штыковую,
Знамя – Вперед! И Военный Оркестр – играй!»
 

Припев.

 
Военный Оркестр, певец Ратной Славы
Надежный товарищ в походе, в бою.
Под звуки Оркестра, все те, кого мы потеряли,
Незримо и молча займут свое место в строю!
 
 
Много Столиц мы в боях и походах видали,
Помнит этот приказ Висла, Одер и помнит Дунай:
«В город входить, всем надеть Ордена и Медали,
Знамя – Вперед! И военный Оркестр – играй!»
 

Припев.

 
Весенние дни, на парадах гремят барабаны.
Раны болят, но Радость кипит через край.
Слушай Приказ: «Сомкните ряды, Ветераны,
Знамя – Вперед! И Военный Оркестр – играй!»
 

Припев.