Текст книги "Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 1"

* * *

– Джандарал, обещал прекратить огонь и больше не жечь город.

Рахманкул победно оглядел присутствующих. В его доме собрались самые именитые горожане, с тревогой ожидающих новостей.

– Завтра он ждёт нашей делегации с изъявлением покорности. Джандарал разрешает всем, кто захочет, со своими людьми и имуществом беспрепятственно покинуть город. Необходимо будет послать людей собрать. брошенное сарбазами, оружие и имущество и передать его русским.

– Уважаемый, а что будет с нашими домами и имуществом?

– Джандарал обещал, что если Мы не разочаруем его, свое непокорностью и неблагодарностью, то он вообще не даст разграбить город.

– Что-то не верится, что солдаты откажутся от своей добычи. Три дня разграбления захваченного города – освященный веками обычай армий всех времён и народов, начиная с Чингиз-Хана! Интересно, о благодарности в каком размере идёт речь?

Лицо Рахманкула недовольно закаменело.

– Ладно, Я лично постараюсь спасти город от грабежей и попрошу Джандарала Черняева поверить мне на слово, что благодарность будет в течении недели. Но Вы сами понимаете, что это должна быть Большая Благодарность в размере не менее…

Услышав о том, какого размера должна быть Благодарность, многие оторопели. Но, поразмыслив, что если это станет платой за всё спасённое имущество, то цена окажется вполне приемлемой

– А какие у нас будут гарантии?

– О, неверящие! Разве русские солдаты не прекратили стрелять? Разве они удерживают кого-нибудь силой в городе и препятствуют отъезду? И разве русские солдаты вошли в город и нарушают порядок? Идите и делайте то, о чем мы здесь говорили. И помните, что Аллах не любит неверящих и неблагодарных!

* * *

Великие люди могут позволить себе быть великодушными. Утром 17-го июня, явились к Черняеву аксакалы и все почётные жители и сдали город безусловно, и в городе водворилось полное спокойствие. Так что, на другой же день для Черняева и его свиты, благодарными горожанами была организована экскурсия по историческим местам обороны города и даже организована встреча с его наиболее отличившимися защитниками.

Черняев очаровал горожан своей непосредственностью и непредсказуемостью. На экскурсию по городу он направился со своим штабом и охраной всего в пять казаков. Его поведение было воспринято всеми горожанами, как запредельная храбрость. Защитникам города, он даже выдал охранные грамоты с прощением грехов.

За время нахождения в осаде, Черняев постоянно поддерживал связь с «прорусской партией», склоняя её к сдаче города. Безработные Кокандское воины и их командиры, осевшие в городе, не позволили этой партии выступить открыто. Начав активные действия, Чернов придал движению кокандцев верное направление и вывел партию из подполья. Теперь опираясь на русские штыки, эта партия начинала брать власть в городе в свои руки. Испытывая определённую неловкость от ночного пожара, генерал Черняев запретил солдатам разграбить город.

Встав лагерем за городской чертой, Черняев, в первую очередь, приступил к самой важной составляющей части работы российского военачальника любого ранга, завершившего боевые действия. Перед тем, как посвятить себя приятным, но таким привычным, пустячкам, типа строительства крепости и города, он, со всей тщательностью, приступил к оформлению Боевого донесения в Петербург. Ведь ему ёще нужно было объяснить своему Руководству, почему он не выполнил указания военного министра и взял город. «Победителей не судят? Ерунда. Только победителей и судят. Потому что всех проигравших, уничтожают без суда и следствия. Кто бы мог сказать, сколько карьерных лестниц рухнуло, из-за одного кривого гвоздя неумело сколоченного боевого донесения!

Но Черняев был опытным боевым генералом туркестанской выучки.

Поэтому, уже в начале июля был послан в Петербург инженер-поручик Александр Васильевич Макаров, и на стол Государю вместе с золотыми ключами поднесенными М. Г. Черняеву жителями города Ташкента, легло донесение о том, что отряд в 1300 штыков и сабель при 10 орудиях взял штурмом громадный город 24 версты в окружности (не считая городских садов) со стотысячным населением, вооружённый 63 орудиями, обороняемый 30 тысячами защитников, из коих до 5 тысяч регулярной пехоты и до 10 тысяч кокандской кавалерии, затем два дня дрался на улицах города, взял штурмом до 40 баррикад, до 10 барбетов в и потерял убитыми 25 нижних чинов; ранеными 3 офицеров и 86 нижних чинов, контуженными 4 офицеров и 24 нижних чинов; кроме того ранено и контужено около 15 человек милиции в всего 157 человек, взято 63 орудия, 16 больших паллетных знамен, множество ружей, 2000 пудов пороха и 10 000 разных снарядов.

Государь Александр II пожаловал Черняеву бриллиантовую шпагу с надписью: За взятие Ташкента».

А госсекретарь Российской империи А. А. Половцев в своем дневнике написал: «Сегодня пришло сообщение, что генерал Черняев взял Ташкент. Никто не знает, почему и зачем. Есть все-таки что-то эротическое в происходящем на границах нашей империи». И он тут же обеспокоился о том, чтобы сделать эту фразу достоянием всех салонов в Петербурге.

Солнце клонилось к закату. С приближением вечера, движение по мосту через арык Анхор становилось все менее оживлённым. Редкий прохожий переходит из старого города в «новый». Арык Анхор стал границей между старым восточным городом и городом новым, европейским, строительство которого развернулось на левом берегу канала.

Каждое утро с рассветом, на левом берегу на мосту занимал свой пост городовой, с шашкой и пистолетом на поясе. Кроме номерной бляхи, на его груди мерцала медаль «за взятие Ташкента», которой он, судя по всему, очень гордился.

На противоположной стороне моста, каждое утро неизменно занимал свой пост городской сарбаз в красном халате с саблей на боку.

Целый день они демонстративно делали вид, что не замечают друг друга.

Но это не мешало «стражам закона» вечером мирно сойтись на середине моста и, опершись на перила, вести бесконечные разговоры, глядя на текущую под мостом воду канала.

В этих разговорах рождались долгие споры и воспоминания о недавнем прошлом.

Сарбаз был из рода Саидов. При завоевании Ташкента он готовился стать писарем в городской канцелярии. С калямом-карандашом и тростниковым пером за ухом, и черепаховой чернильницей на поясе, он сопровождал своего Начальника Канцелярии. Тогда он многое записывал, а еще больше запоминал, ибо нельзя бездумно записывать на бумагу всё подряд. Написанное слово, подобно камню, брошенному вверх. Оно может вернуться и, упав на голову, наделать много бед.

В те дни городовой служил солдатом в отряде Черняева и получил награду за храбрость. Сам он был из курских татар, и, при случае, охотно перешел на службу городовым. Его родной язык был понятен местным узбекам, и он быстро научился понимать их непривычно звучавший говор. Вскоре, незаметно для себя, он и сам стал говорить, как узбек. Вечерние разговоры стали для обоих привычными и желанными.

Вот и теперь разговор у них зашел о генерале Черняеве.

– Якши, куп якши!

Подтвердил Саид, важно кивнув головой.

– Ты думал о Джандарале? Хороший был человек, У! хороший! Если бы все и мусульмане-то были такие, так лучшего и желать нечего.

– Как же ты догадался, что я вспоминал о Михаиле Григорьевиче?

– Саид все знает. Не трудно догадаться. Лучше тебе скажу: как только попадешь вот на это самое место, то и вспомнишь о нём.

– Почему это?

– А вот я тебе скажу. «Как теперь помню: сражение кончилось, город был взят и наши ташкентцы вышли к нему, именно на этом самом месте с покорностью, бледные, дрожат от страха, низко опустили головы» Ты сам знаешь, какие порядки у нас, когда кто-нибудь победит: уж кого там пощадят, особенно вождей. Наши аксакалы думали, что всех накажут за то, что много русских погибло при взятии Ташкента. Другой на месте генерала, пожалуй, сделал бы им что-нибудь дурное. Вскрикнули «Аман» и упали наши на землю, закрыли головы руками и ждали своей участи. И что же? Черняев нагнулся, поднял их ласково, как простой человек, принялся объяснять: «что он не думает их казнить, что если они сделали много вреда, за то теперь верностью Ак-Падше могут загладить прежнюю вину, и не только не будут считаться врагами, но могут сделаться друзьями русских, что война кончилась, и настал мир» и долго говорил он, и все так ровно, тихо. Нам показалось, что не человек говорит, не привыкли мы к этому. Бывало, попадешь в беду и не подумаешь идти к своим кази, аксакалам, курбашам и другим. Без подарка к ним и не смей сунуться. А придешь к нему, скажешь всю правду «сейчас выручит и своего не пожалеет» За все это, непременно, хоть он и кяфир, «будет он награждён небом» учёные люди и те, даже это предсказывают «Спроси любого ташкентца, который знавал генерала и всякий тоже скажет»

Сделав паузу, Саид негромко рассмеялся своим мыслям, и, в ответ на вопросительный взгляд товарища, охотно продолжил свой рассказ.

– Не обижайся, Керей-солдат, Вы русские – хорошие люди, но ведёте себя иногда просто смешно.

«Керей – солдатом» он, привычно, начал называть своего знакомого, после того, как узнал, что тот происходит из рода Керей.

– Почтенный и уважаемый род! Даже крымские ханы принадлежали к этому роду. Только говорили они не Керей, а Гирей. Но это неважно. Человек должен знать своих предков. Вот, к примеру, я. Скажу «Саид», и каждый понимает, что в моих жилах течёт кровь дочерей Пророка, да будет над ним и над ними Благословение Аллаха! Поэтому мне нельзя работать. Вот я и стал сарбазом, после безвременной смерти своего благодетеля, чтобы не позорить память своих родителей. А война и торговля – это достойные занятия для благородных мужчин!

– Смешные Вы люди русские! Помню, пригласил Джандарал к себе наших аксакалов и спрашивает их:

– А не станут ли они возражать, если его люди поселятся на левом берегу канала Анхор и построят там для себя город?

– Аксакалы кланяются, улыбаются, а сами стараются понять, в чём тут подвох? С чего бы это Джандаралу спрашивать у них разрешение на строительство? Я-то тогда только молчал и слушал, как аксакалы между собой советуются.

– А если мы скажем нет, нас посадят на кол, сдерут с нас кожу или просто повесят?

– Джандарал добрый человек, он не станет нас казнить, а просто отправит нас в Сибирь, где из нас сделают Русских казаков. Но не это самое страшное. Я слышал от сведущих людей, что в Сибири летом нет ночи, а зимой не восходит солнце. Там не должны жить мусульмане, так как они не смогут узнать, когда им молиться Аллаху! И, значит, гореть их душам в аду после смерти!

Все присутствующие испуганно зашептали молитвы, а городской Голова, с поклоном ответил Джандаралу, что они разрешают русским селиться за городской стеной на левом берегу канала Анхор.

Саид снова тихонько рассмеялся.

А знаешь, что сделал Глава Канцелярии, когда мы вернулись в город? Он в городской летописи золотыми буквами написал, что, по просьбе русских поселенцев, Городской Совет разрешил им строить дома за городской стеной за арыком Анхор. Пусть наши потомки знают, что это мы приютили у себя русских бездомных кяфиров, ведь Аллах учит нас быть милосердными!

Немного спустя, Саид снова забулькал тихим смехом, и, выждав паузу снова погрузился в воспоминания:

Вы русские воевать умеете, спору нет. Встанут «Белые рубашки» в каре и плюются огнем, сея смерть и ужас. А вот строить Вы не можете. Как Вы строите город? Разметили прямые квадраты, вот вам и кварталы. проложили арыки, посадили деревья вот вам и дороги. Словно дороги не для людей, а для посадки деревьев. Как человеку найти и запомнить свой дом и свою улицу, среди сотни похожих домов и улиц? И почему все должны строить свои дома с огромными окнами на улицу, с потолками в четыре метра, деревянными полами, не выходя стенами за границы квартала? И эти люди говорят нам о демократии!

Заметив, что при слове «демократия», городовой потянулся к оружию, Саид примирительно улыбнулся

– Шучу, шучу! А как Вы строите крепость? Пригласили наших рабочих, платите им деньги за работу на стройке. Зачем? Дали бы эти деньги мне. Да я бы, за половину этой суммы, согнал бы на стройку всех горожан и не отпускал бы, пока не закончат стройку. И крепость построил бы, и себя бы на всю жизнь обеспечил, и начальству на хороший подарок денег бы хватило. Нет, не умеете Вы строить!

Вот смотри, уже год строители копошатся в земле, а стен крепости еще не видно!

Керей – солдат не удержался от замечания:

– Не суди о том, о чём ничего не понимаешь! Мне знающий человек рассказал, что под крепостью подвалы будут в четыре этажа!

У Саида удивлённо и восхищенно округлились глаза.

– Подвалы в четыре этажа? Вай-бо! Гениально! Прости, брат, беру свои слова обратно. Вы самые великие строители в мире! Это же надо такое придумать?! «Подвалы в четыре этажа»! Саид восхищенно зацокал языком.

Керей-солдат довольно улыбнулся.

А Саид продолжал восхищаться:

– Представляешь, Вызывает Ак-Падша к себе Джандарала и говорит:

– Бери из Казны денег, сколько надо, и построй Мне крепость, аж в семь этажей!

– Слушаю и повинуюсь, говорит Джандарал и набивает свои карманы золотом и едет строить крепость. Проходит время. Едет Ак-Падша на белом коне по городу и видит – стоит крепость, а в ней всего три этажа! Спрашивает грозно Ак-Падша, а где ещё четыре этажа? А ему строители и отвечают:

– Не вели казнить, о грозный Ак-Падша! А вели Слово молвить! Построили мы крепость, как Ты и велел – в семь этажей. Три этажа перед тобой, о, светоч Мира, А четыре этажа под землёй.

Ну не полезет же Ак-Падша проверять под землю, сколько там этажей? А больше никого другого солдаты туда и не пустят – Военная тайна – Крепость!

– Нет, Джандарал поистине Великий Человек!

Не удержавшись, Саид снова забулькал и закхекал. У него это должно было означать иронический смех или смешок.

Расскажу Керей-солдат я тебе одну историю. Был среди наших купцов некий купец Рахманкул. Очень уважаемый человек. Водил он караваны в Россию, много торговал. Много языков знал, и иранский-форси, и арабский, даже немного по-русски понимал. Много денег имел. Ну, очень образованный человек был. Так вот, когда русские воевали в городе, Рахманкул не побоялся пойти к Джандаралу, и уговорил его, за хороший Бакшиш, не грабить город и его жителей. Не поверили ему наши аксакалы, что такое возможно. Говорят русские и деньги возьмут и город ограбят. Хорошо, сказал тогда Рахманкул,

– Я сам переговорю с Джандаралом. и передам ему бакшиш, из своих средств. Но если, все будет, по-моему, то Вы вернёте мне все мои деньги и ещё десятую часть сверху.

А что, справедливо. На том и порешили.

Когда же Рахманкул сдержал Слово и Джандарал запретил своим солдатам даже заходить в наши дома, все обрадовались и быстро собрали указанную сумму. Перед тем как передать деньги Рахманкулу, деньги были отданы на хранение городскому Казначею.

И вот, собрались как-то у Рахманкула уважаемые люди, чтобы обсудить Договор, которые русские подготовили для города. Вдруг приходит Казначей, плачет, губы у него трясутся, всё повторяет: «Вай, пропала моя голова!»

Все испугались, что у него Казну украли, оказалось, нет, ничего серьёзного. Просто Казначей пошел к Джандаралу спросить, а не согласится ли он взять, в качестве Бакшиша, инглизкие бумажные «пунтстерлинги», которые прислали из Коканда, и, которые мёртвым грузом лежат в городской казне, потому, что на базаре никто не верит, что деньги бывают из бумаги. Узнал Джандарал, что ему хотят дать бумажные деньги, разозлился, стал кричать, что он, мол «мзду не берёт», ему мол, «за Державу обидно!» И, что он, с Казначея, за это «шкуру спустит!» Короче, Казначей еле убежал от Джандарала.

Узнали, все, что «шкуру спустить», Джандарал обещал только с Казначея, успокоились. Наверное, просто кожу сдерут, Да и сам виноват. Все знают, что инглизы русским всегда были врагами. Как можно предлагать Бакшиш уважаемому человеку, деньгами вражескими, да ещё и бумажными! А ведь вроде бы ученый человек. Погоревали немного о Казначее, и стали думать, что же им делать дальше.

Рахманкул стал говорить, что если кто хочет вместо него говорить с Джандаралом, то – пожалуйста, пусть попробует. Только когда с него будут «спускать шкуру», пусть потом не жалуется на свою Судьбу.

Короче, еле уговорили Рахманкула снова взяться за это дело, пообещав дать ему вместо десятой доли Бакшиша. сверху одну восьмую долю.

Согласился Рахманкул продолжить дело, но тут вмешался городской Кази, и предложил вместо денег подарить Джандаралу золотую саблю с драгоценными камнями. Мол, у него, как раз есть такая, оставленная кокандским курбаши Сиддык-Тура при отступлении из Ташкента.

Все свои взоры обратили к Рахманкулу.

– Нельзя дарить саблю. У Джандарала тоже есть начальники. Кто и сколько их, Мы не знаем. Сабель на всех не напасёшься. Скажет начальник Джандарала:

– Я тоже хочу себе такую саблю. И что тогда делать?

Отдаст Черняев саблю своему начальнику – останется без сабли.

Не отдаст – останется без должности, начальники везде одинаковые.

И тогда Рахманкул спросил, уж не та ли эта сабля, на которой золотом написано: «Меч Ислама разящий неверных»? Тогда уж пусть Кази сам и преподнесёт её Джандаралу, и посмотрим, как долго после этого его голова останется у него на плечах?

Тут все согласились, что саблю тоже дарить нельзя. Что же делать?

Но Рахманкул всех успокоил и сказал, что он все уже придумал. На те деньги, что собрали горожане, он уже заказал двенадцать золотых ключей от городских ворот, которые, на серебряном блюде, и надо преподнести Джандаралу.

А что останется, Рахманкул, как и договорились, оставит себе. Все обрадовались, что не надо больше собирать денег и стали хвалить Рахманкула.

Но Рахманкул был не только очень умный, но еще и очень добрый человек. Я сам слышал, как он, тихонько пообещал приунывшему Казначею, что попросит Джандарала не казнить его. И еще сказал, что готов ради пользы города, забрать из его казны бесполезные бумажные «пунтстерлинги», и внести в казну за каждую бумажку по полновесному русскому рублю, а ведь один рубль, это пять серебряных таньга! А когда Казначей, со слезами на глазах, бросился его благодарить, предупредил его, что их разговор нужно оставить в тайне, ибо он хочет, чтобы его добрые дела творились скрытно!

– Керей-солдат, а ты как думаешь, что лучше: Золотая сабля или двенадцать золотых ключей?

– По мне, так сабля лучше.

– Солдат и есть солдат.

Саид махнул рукой.

– Пойми, что двенадцать очень хорошее число. Можно легко, без проблем и обид, поделить его и на две, и на три, и на три, и на четыре, и на шесть и, даже, на двенадцать частей.

– Хорошей саблей я тоже легко могу поделить тебя и на две, и на три, и на четыре…

Керей-солдат не смог договорить, давясь от смеха, и примирительно полубнял Саида, и похлопав его по спине. Отсмеявшись, он заметил:

– Как удачно, что в городе ровно двенадцать ворот.

Саид укоряюще посмотрел на собеседника, и философски сказал:

– Эх, Керей-солдат, ничего ты так и не понял. В этой жизни неважно, сколько ворот в городе. Важнее, сколько от них есть золотых ключей. Как не важно есть ли в доме подвал или его нет. Иногда важнее, сколько в этом подвале этажей! А еще важно, чтобы все наши дела, даже добрые, творились скрытно и безнаказанно!

Курс второй

 
Впереди ещё три года, три бесконечных года,
Вставай, подъём, тревога! Вставай скорей, курсант!
Тасуется колода, тасуется колода,
Тасуется колода, и карты шелестят.
Эх, повезло б немного, Эх, повезло б немного,
Достать бы из колоды туз, да козырной!
Чтоб выпала дорога, и нам выпала дорога,
Та, что хоть ненадолго, нас привела б домой!
 

– Товарищи курсанты, Руководство кафедры Тактики, согласовало вопрос с Вашим командованием, о привлечении Вас к проведению занятий с курсантами первого курса.

Новый преподаватель сверху вниз посмотрел на нас, ожидая вопросов. Какие могут быть вопросы! Вот что значит свежий взгляд со стороны! Недавно прибыл в наше училище, после окончания Академии Советской Армии, и сразу безошибочно определил, что лучше нас в училище нет никого. По слухам, до Академии, он командовал батальоном Специального назначения. В этом как-то не хочется сомневаться. Вы видели в Петергофе фонтан, где то ли Геркулес, то ли Самсон считает зубы котёнку, гордо, почему-то, названного львом? Выглядит наш новый преподаватель, так же, только, без льва, и в полевой форме. Хотя, насчёт льва я, наверное, погорячился. Ведь зовут его именно Лев, Лев Нюхалов.

Впрочем, о своей скромности мы можем говорить часами. Поэтому, не стану отвлекаться и продолжаю.

Мы, – это несколько курсантов нашего взвода, которым доверили попрактиковаться в проведении занятий с первокурсниками. И теперь, вместо того, чтобы стоять на ветру и слушать, как преподаватель монотонно зачитывает нам положения Боевого Устава, мы будем вальяжно прохаживаться перед строем первокурсников и с выражением зачитывать им статьи Боевого Устава.

На следующий день, мы прибыли для проведения занятий на Тактический Городок. Так громко назывался участок полигона с отрытыми на нём ямками и ямами, которые должны были обозначать окопы различного вида и профиля.

Здесь уже нас ожидали взводы курсантов и преподаватель. Каждому из нас выделили по отделению и мы, со своими отделениями, рассредоточились по полю, чтобы не мешать друг другу своим педагогическим мастерством.

Выбрав место поукромнее, я построил своё отделение в одну шеренгу, и приступил к занятиям. Слава Богу, на память жаловаться не приходилось. Я отлично помнил, как год назад передо мною впервые открывался мир, полный загадок и открытий, называемый «Тактикой». Первые уроки назывались загадочно «Действия солдата в бою». Объявив тему занятия, я интригующе вынул из командирской сумки маленькую книжицу с названием «Боевой устав сухопутных войск». Громко и с выражением я стал зачитывать им статьи из этой занимательной книжки. Курсанты не шевелясь, стояли в строю, боясь пропустить хотя бы слово. В их застывших взглядах читалась напряжённая работа мысли и крайняя сосредоточенность, похожая на транс.

Первые эмоции проявились только после окончания занятия. Курсанты не могли скрыть своей радости от полученных на занятиях знаний. С чувством выполненного долга я привёл свое отделение к месту построения.

Отпустив взводы курсантов на обед, подполковник Нюхалов посмотрел на нас. Мы понимали его смущение. По-видимому, он просто не ожидал от нас такого высокого уровня преподавательского мастерства. Как все большие люди он был, до обидного, немногословен.

– В 16.00. построение здесь для инструкторско-методического занятия. Форма одежды – полевая с оружием, прошу не опаздывать.

После обеда, не торопясь, разобрав оружие, мы, весёлой стайкой, насвистывая, прибыли к месту построения.

Подполковник Нюхалов уже ждал нас. Посмотрев на нас, бросил:

– Что, некому доложить?

Первым сориентировался Филимонов. Как кадет, он всегда быстро принимал решения.

.– Отделение, Ровняйсь, смирно! Равнение на середину! Товарищ полковник, отделение для проведения инструкторско-методического занятия прибыло! Докладывает курсант Филимонов.

– Товарищ курсант, отделение опоздало на четыре минуты. При повторении опоздания, будем проводить марш-бросок в составе отделения, по одному километру за каждую минуту опоздания. При опоздании на срок более пяти минут марш-бросок будет проводиться в противогазах.

Почему-то, глядя в глаза товарища подполковника, захотелось, почти по-Станиславскому, прошептать:

– Верим.

Видимо за время службы в разведке товарищ подполковник отвык от опозданий. Но мы, молодые преподаватели, привыкли прощать мелкие недостатки своим старшим коллегам.

Объявив тему занятия, преподаватель указал место для построения у куста в метрах в двухстах от нас. Грустно размышляя о тяжелой доле педагогов в армии, мы потопали к указанному кусту. Не доходя метров двадцать, мы услышали:

– Отставить!

Вернувшись в исходное положение, мы узнали, что все передвижения на поле боя осуществляются ускоренным шагом или бегом, в полный рост или пригнувшись.

Второй раз к кусту мы подбежали, бодро топая ногами, и увидели, что нам флажками подают сигнал «Все кругом!»

В исходное положение мы возвращались уже не так бодро. Здесь мы узнали, а точнее нам напомнили, что на поле боя солдат должен постоянно следить за командами и сигналами своего командира.

Выдвигались в этот раз мы уже с оглядкой. На пол пути, кто-то громким голосом скомандовал:

– Отделение, Стой!

Развернувшись в цепь, мы ожидающе уставились на командира, ожидая дальнейших команд.

И снова в исходное положение.

– Что опять не так?

И снова, как откровение, мы узнаём, что на поле боя команда «Стой!» выполняется, так же как и команда «Ложись» или «К бою!».

Самое обидное, что всё это мы наизусть заучили ещё на первом курсе. И сегодня всё это мы уже зачитывали своим ученикам. Но сейчас эти простые истины начинали восприниматься нами как-то по-другому.

Во время очередного выдвижения к злополучному кусту, дождавшись команды «Стой!» мы дружно повалились в пожухлую траву. Лёжа мы надеялись отдышаться, но очередной сигнал снова вернул нас в исходное положение.

– Товарищи курсанты, трехминутный огневой налёт противника уничтожает, открыто расположенную живую силу. Подразделения, окопавшиеся на поле боя, сохраняют боеготовность даже после сорокапятиминутного обстрела. Вывод?

– Лучше летом у костра, чем зимой на солнце. Вырвалось у кого-то, непонятно, зато от души.

– Ну, как-то так. Поэтому солдат заняв позицию на поле боя, сразу приступает к её инженерному оборудованию, то есть отрывает окоп для стрельбы лёжа, затем, углубляя его, оборудует его для стрельбы с колена и стоя, затем окопы соединяются в окоп на отделение.

После такой подсказки, так и не добравшись до заветного куста, дождавшись команды «Стой!», мы плюхнулись на землю и, отстегнув лопатки, стали долбить ими сухую землю. Прохаживаясь вдоль линии, на которой в муках творчества рождались неглубокие окопы, преподаватель, как бы, между прочим, напоминал нормативы по отрывке окопов. Помня классика, что если на первом часе занятия речь заходит о нормативах, то на третьем часе эти нормативы придётся выполнять, мы всё своё внимание сосредоточили на отрывке окопов. На противный звук сигнальной ракеты СХТ внимания никто не обратил. И напрасно.

Это поняли сразу, когда, бросив прощальный, грустный взгляд на неотрытые окопы мы построились перед преподавателем

.– Противник хитёр и коварен. В бессильной злобе, терпя поражение от наших мужественных войск, он не останавливается перед применением химического оружия. Что означает запуск сигнальной ракеты СХТ (Сигнал Химической Тревоги)? А это означает, что противник применил химическое оружие, и я разговариваю с покойниками.

Как и положено покойникам, эти упрёки мы выслушали молча.

И тут мы узнаём, что повторение (!) пройденного материала закончено, и мы приступаем к основному вопросу занятия. «Действия солдата в качестве наблюдателя».

Узнав, что теперь у всех у нас, редкая в этих краях, фамилия Иванов, мы получаем задачу на ведение наблюдения на позиции впереди в тридцати метрах. Дослушав до конца боевой приказ мы доверчиво бросаемся к местам для наблюдения в готовности начать оборудовать окопы для стрельбы лежа, и рассчитывая их замаскировать, как строгий окрик снова возвращает нас в исходное положение.

– Товарищи курсанты, доложите, как солдат выдвигается к месту наблюдения?

– Ускоренным шагом или бегом!

Ох уж эти выскочки, не успеет степенный человек обдумать свой обстоятельный ответ, как на тебе – «ускоренным шагом или бегом!» А где главное? «В полный рост или пригнувшись»! Да я и сам собирался так ответить, просто не привык выкрикивать с места, как некоторые…

– Правильно, скрытно, чтобы враг вас не обнаружил. А это значит по-пластунски. Кстати, для переползания тоже имеется норматив.

Снова заслушиваем приказ и начинаем выдвижение. С первого взгляда ничего особенного, ползи себе и ползи по травке. Но всё дело в том, что Господь Бог, при создании среднеазиатской травки, поручил разработку дизайна создателю колючей проволоки. Поэтому каждая травинка в бескрайней степи имеет колючки, большие или маленькие. Когда ползёшь по такой траве, в голову приходят самые неожиданные мысли, типа: хорошо бы предложить индийским йогам, любителям спать на гвоздях и ходить по битому стеклу, за умеренную плату поваляться на этой травке. И им удовольствие, и нам доход.

Но, памятуя об упомянутых нормативах, особенно не расслабляемся и стараемся двигаться скрытно и быстро, как майские жуки, спешащие на зов сердца к подругам.

Вот, наконец, и заветный рубеж. Окоп, лопатка, пот и зной. Слышу истошный крик:

– Ориентир один, влево двадцать – автомобиль по дороге!

Да, кто бы мог подумать, что жизнь солдата на поле боя может быть настолько насыщенной незабываемыми впечатлениями!

А я уже и забыл, что я не только, мини землеройный комбайн, но ещё и наблюдатель. Дружно подхватываю доклад о результатах наблюдения, который разноголосицей разносится на все лады по полю вокруг. Противный звук сигнальной ракеты глохнет в дружном крике не менее противных голосов «Отделение, Газы!» В противогазе рыть окоп и наблюдать вокруг ещё невыносимее. Но наше старание вознаграждается добродушным:

– Отбой, Газы!

Если Вам покажется, что засохшая земля пахнет недостаточно изысканно для Вас, то наденьте противогаз на пятнадцать минут и повторите попытку. Вас оглушит свежий воздух степи с неповторимым ароматом степных трав. Всё познаётся в сравнении.

Снова построение. Готовые ко всему, мы не верим своим ушам, узнав, что занятия закончены. Сожалеющим голосом преподаватель сообщает нам о том, что невозможно в полном объеме повторить трёхчасовое занятие за один час. Он смог только дать нам только основные приёмы и методы доведения учебного материала до обучаемых. Так вот как называется этот кошмар в приличном обществе!

Стоя в строю, я с трудом сдерживаю бурю эмоций, клокочущую в груди.

– Неужели нам предстоит завтра таким особо циничным способом «сеять разумное, доброе, вечное». среди таких же курсантов, как и я?! А как же курсантское братство?!

Но тут сквозь раскаты грома бесшумно гремящего внутри меня, до мозга доходят заключительные слова напутствия:

– А если что-то не будет получаться, – проведём ещё одно инструкторско-методическое занятие.

– Что-что, еще одно занятие?! Ну, уж нет. «Платон мне не друг, а товарищ курсант». Извините, хлопцы, ничего личного, но у нас, у преподавателей, не принято подводить коллег или обсуждать приказы! Не сомневайтесь, товарищ полковник, занятия проведем по новой методике на высочайшем методическом уровне. Как учили!