Текст книги "Твокер. Иронические рассказы из жизни офицера. Книга 1"

«Ровняйсь! Смирно!» Команда звучно проносится над плацем. Училище замерло. «Для прохождения с песней»!

С окаменевшими лицами командир роты и командиры взводов выходят перед ротой и поворачиваются налево. «Поротно. Дистанция пятьдесят метров. Первая рота прямо, остальные – Напра-Во»! Остальные это – мы.

Мы и наши офицеры стараемся не глядеть друг другу в глаза. Впереди долгая минута позора, которая уже сейчас начинает рвать нам сердце.

Традиционно на плацу, независимо от номеров, батальоны стоят в соответствии с курсом. Поэтому первыми идут выпускники. Ах, как они поют! Это что-то особенное! Как поют курсанты, не может петь никто. Когда мы слышим, как они поют, мы еще сильнее чувствуем свою ущербность. Затем идут роты третьего курса, постоянные соперники, на плацу и жизни. Это и понятно, не дожидаясь выпуска, они уже сейчас хотят доказать, что они – лучшие! Естественно, что соревноваться с младшими курсами они считают ниже своего достоинства. Но всё-таки с выпускниками борьба идёт с переменным успехом. Командование эту борьбу поощряет, отдавая победу поочерёдно, то одному, то другому батальону. Поэтому каждый развод на занятиях по понедельникам превращается в неофициальный смотр песни и строя.

После прохождения с песней роты сразу убывают на занятия, поэтому наш позор будет видеть только командование училища и солдаты подразделений обеспечения учебного процесса. Но разве от этого легче?

Старательно отбиваем шаг, громко выкрикиваем слова песни, но чувствуем, что опять провалились.

«Турчинский! Когда научите петь роту»?

Вопрос риторический, и ответа не требует. Ответ читается в потемневших глазах командиров. После нас проходит пятая рота. Ревниво вслушиваемся и слышим, что они тоже спели не хуже, но и не лучше нас. Слабое утешение.

После прохождения, командир, безнадежно махнув рукой, отправляет роту на занятия, а офицеры невесело направляются в кабинет командира батальона. Им предстоит нелицеприятный разговор с командиром батальона. Мы это понимаем, и это окончательно портит настроение на ближайшую неделю.

Постороннему человеку трудно представить, какое значение приобретает песня, если она даёт оценку роте.

На разводе традиционно каждая рота поет «свою» песню. Помнится как-то, от отчаяния, мы запели песню старшекурсников. Но рота с позором была возвращена на исходное положение и снова, сгорая от стыда, спела свою провальную песню.

Кто не слышал песни в исполнении роты курсантов, тот ничего не понимает в строевых песнях.

Навсегда мне запомнился тот день, когда мы, «кандидаты на поступление в училище», проходили медицинскую комиссию. Мы стояли возле медицинского пункта, ожидая своей очереди, когда мимо прошла курсантская рота.

Рота пела песню «День победы». Но как она её пела! Рота шла походным шагом, курсанты шли, наверно красуясь перед нами, нарочито небрежно, почти в развалку. Но какая уверенность в себе, какая неприкрытая мощь чувствовалась в этом строю! А как они пели! Казалось, что песня живёт сама по себе. Нельзя было выделить ни один голос. Голоса сплетались в симфонию то, усиливаясь, то ускоряясь. В общей мелодии слышались переливы, они так гармонично и вовремя дополняли друг друга. Это звучал мужской хор, слаженный и прекрасный. И даже не слова песни завораживали, а то непередаваемое чувство единства и силы, которое, непроизвольно возникало в душе под звуки музыки этих голосов.

Лично я был сражён. В душе рождалась уверенность, что ради того, чтобы так петь в строю, можно перетерпеть любые трудности.

Наша проблема была в том, чтобы найти «свою» песню. Хорошие песни давно и надежно были закреплены за старшими курсами. Песни выпускников сразу «захватывали» второкурсники,

И нам оставалось пытаться найти «жемчужное зерно», или ждать, когда освободится хорошая песня.

Постороннему человеку трудно понять суть проблемы. Казалось бы, какая проблема найти строевую песню? Они сотнями распеваются по радио, звучат с экранов телевизоров, песенные сборники в библиотеках занимают целые полки. Казалось бы, бери любую и пой!

Но в том то и беда, что песня должна быть не только строевой, не только походной, главное, чтобы она была душевной! А вот именно души в этих песнях и нет. «Не плачь, девчонка» и «Идет солдат по городу» могут петь только деревянные солдаты Урфина Джуса. Эти песни сочиняют люди, никогда не служившие в армии, и не видящие в солдате человека и его простую человеческую душу. Душу, которой тесно в строю, и которая требует выхода в песне. Послушайте, что поют солдаты, когда им не навязывается официоз? Они поют песни лирические, казалось бы, совсем не строевые, но в которых поёт душа. Знаете, как преображается в строю песни «Малиновка» или «Светит незнакомая звезда»? Но чтобы петь эти песни, сначала солдат нужно научить петь и любить песни. Поэтому, наверное, так плохо поют солдаты в нашей армии. По крайней мере, в основной своей массе. А может быть еще и потому, что и наши офицеры не умеют петь в строю? Ведь так мало их закончило Ташкентское ВОКУ!

Весь первый курс, мы меняли песни, переделывали тексты, но еженедельный позор продолжался каждый понедельник.

«В столовую под барабан, обратно с песней»! Так было заведено и так было.

Но главным моментом была, конечно же, вечерняя прогулка. Перед отбоем роты, с интервалом достаточным, чтобы не мешать, друг другу, с песнями обходили училище по привычному для нас маршруту. Дежурный по училищу, находясь в центре училища, мог слышать, как поют роты на прогулке. Но он не мог слышать, что они поют. И здесь проявлялись характеры каждой роты. Потому, что каждая рота приобретала свою индивидуальность и свой характер.

Вот идёт рота третьего курса. Вблизи становятся, наконец, разборчивыми слова песни: «Двадцать две зимы, двадцать две весны… ты в кино с другими не ходи…Мне кошмарные ночью снятся сны… Письма нежные на-фиг мне нужны я их выучил наизусть. Двадцать две зимы, двадцать две весны, отслужу, как надо и вернусь»!

На прогулке наша рота любила петь песню о Щёрсе. Каждый взвод по очереди затягивал куплет, а, затем, вся рота после протяжного «ЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭХ» подпевала припев. И вот однажды по примеру старшекурсников, один из взводов, без всякого вступления, дождавшись своей очереди петь куплет, не меняя ритма и мотива песни, запел про «Остров невезения». Рота встрепенулась, почувствовав подвох, а потом, после дружного и протяжного «ЭЭЭХ»! подхватила припев. Никогда еще наша рота так не переживала по факту отсутствия на данном острове календаря! Старшина вздрогнув, махнул рукой, и рота допела всю песню до конца. Потом эта хулиганская песня не раз распевалась нами в строю, и ни разу никто из наших командиров не заметил подмены слов.

Всё плохое должно было когда-нибудь закончиться. Закончился и наш позор. Закончили обучение и уехали в войска наши выпускники. Нам по наследству достанется песня «Взвейтесь, соколы, орлами! Полно горе горевать!»

Странные и непонятные слова (какое ещё там горе?) не могли затмить ту силу души, ту страсть и призыв, звучащие в ней. Мы, всей душой, полюбили эту песню. Мы тогда не знали, да и не могли знать, что эта песня родилась в те годы, когда Россия, преданная вчерашними союзниками и, растоптанная вечными врагами, зализывала раны Крымской войны и готовилась к завоеванию Туркестана. «Взвейтесь, соколы, орлами! Полно горе горевать!» Впереди Хивинский и Кушкинский походы, впереди славные победы! Завоевание и присоединение целого Туркестанского края, когда Хивинский и Кокандский ханы с Эмиром Бухарским склонятся перед Белым Царем, сломленные силой Русского оружия. «Взвейтесь, соколы, орлами! Полно горе горевать!» Впереди ещё будут победы и славные дела. Мы не знали, что эту песню пели в Белой гвардии, пели казаки в годы Великой Отечественной, причём по обе стороны фронта. Но Мы знали, что это – наша песня, мы чувствовали ширину ее души и с ней мы становились лучше и сильнее.

После первого отпуска, мы снова привыкаем к строю.

Ещё не все рассказано, ещё не всем поделились с друзьями. Как провели первый отпуск, как куролесили, и как отдыхали. А впереди снова ждут занятия и снова учёба.

И снова «в столовую под барабан, обратно с песней!» Выходим из столовой строиться для движения в расположение роты и, вдруг видим, что возле столовой ждёт своей очереди обедать рота первого курса. По всему видно, что они только прибыли с учебного центра, где проводился «курс молодого бойца», и впереди у них подготовка к присяге и весь первый курс.

И тут нас понесло. Никогда еще привычной команды старшины: «Рота с песней, шагом марш!» мы не ждали с таким нетерпением и не выполнили с такой радостью.

И мы запели, Ах, как мы запели! Никогда ещё до этого момента, мы не пели так красиво и слаженно. «Взвейтесь, соколы, орлами! Полно горе горевать!» Это – наша песня! Слушайте и завидуйте! Мы движемся не строевым шагом, а походным, Не более ста шагов минуту. Чтобы не сбиться с ноги нужно почувствовать ритм песни, раствориться в ней. Нужно чтобы твой голос вошел в общий звук песни. Сейчас неважно, есть у тебя голос, или нет. Сейчас важно, чтобы общая песня звучала и пела душей роты.

Песня удалась, По изумлённым и восхищенным взглядам мы понимали это. Первый курс безоговорочно и завистливо признавал наше превосходство, и мы это чувствовали в каждом взоре в каждом затаённом дыхании.

Ошалевший старшина удивлённо крякнул, но, сделав вид, что не видит ничего необычного, вальяжно пошел рядом со строем.

Командир роты, встречает роту у входа в казарму, широкой улыбкой.

Все, Позора на разводе больше не будет. Не будет никогда! Потому, что для хорошего исполнения песни душа должна звучать не только в песне, она должна проснуться в роте. Рота должна обрести свою душу и перестать быть просто сотней курсантов. Ибо, с обретением души, рождается настоящая рота. И мы это почувствовали в тот момент, когда пели нашу песню. Мы повзрослели и преодолели ещё один рубеж нашего становления. И, значит, «Взвейтесь, соколы, орлами!»

Через много лет, когда уже не будет училища имени Ленина, когда уже не будет такой страны, как СССР, произойдёт такой случай. Одну роту моего батальона, в полном составе, передали в другую часть. Как и зачем, это было сделано, расскажу позже. Сейчас о другом. Мы готовили роту к командировку в горячую точку, поэтому мне разрешили укомплектовать всю роту солдатами одного периода и, призванных на службу из одной области. И с первых дней, роты в батальоне учились петь песни в строю. И, надо сказать, пели они очень даже неплохо, особенно на фоне подразделений других частей. Эту роту в новой части «окрестили» поющей. И произошёл, однажды, такой случай.

Днём, когда рота находилась на занятиях, в расположении роты появились два «дембеля» решившие подобрать себе «на дембель» пару тёплых курток из числа тех, что висели на вешалке в расположении роты. Не обращая внимания на молодого солдата – дневального по роте, сиротливо стоящего возле тумбочки, они, по-хозяйски, выбрали себе по куртке, и, на прощание, предупредили дневального, что «он их не видел». На что тот спокойно ответил, что ему «по-фигу», но когда рота придет на обед, они весь полк перевернут, всех дембелей на уши поставят, но куртки вернут. И что-то в его голосе прозвучало так непривычно, для их дембельских ушей, что, со злостью бросив куртки на пол, «деды» ушли со словами, что с этими сумасшедшими, лучше не связываться, а куртки они себе возьмут в другой роте.

Браво, солдат! Что тут можно сказать? Разве только; «Взвейтесь соколы, Орлами!»

Наше училище неотделимо от моего родного города. Города – они живые. Они рождаются, растут, меняют имена, переезжают, а могут и умереть.

Историю жизни города, как и историю жизни человека лучше изучать не по документам, а по его рассказам. С историй моего города я начал знакомиться, слушая рассказы моего отца. Читая книги об истории, я стал пересказывать их содержание в рассказах для моего сына. Затем я заметил, что факты, о которых идет речь, являются малознакомыми, даже для моих земляков. Поэтому я взял на себя смелость включить их в своё повествование. Если они покажутся Вам неинтересными, просто пропустите несколько страниц.

Солнце клонилось к закату. С приближением вечера, движение по мосту через арык Анхор становилось все менее оживлённым. Редкий прохожий переходит из старого города в «новый». Арык Анхор стал границей между старым восточным городом и городом новым, европейским, строительство которого развернулось на левом берегу канала.

Каждое утро с рассветом, на левом берегу на мосту занимал свой пост городовой, с шашкой и пистолетом на поясе. Кроме номерной бляхи, на его груди мерцала медаль «за взятие Ташкента», которой он, судя по всему, очень гордился.

На противоположной стороне моста, каждое утро неизменно занимал свой пост городской сарбаз в красном халате с саблей на боку.

Целый день они демонстративно делали вид, что не замечают друг друга.

На правом берегу в старом городе действовали законы Шариата. На левом «Уложения об уголовных наказаниях Российской империи». На мосту у злоумышленника, застигнутого на месте преступления, была редкая возможность выбрать себе наказание. Так, воришке-карманнику, был дан выбор, вручить себя воле Аллаха, или на милость русского императора. Здесь было о чём задуматься. Ведь после сделанного выбора, воришку волокли в старый город, где на площади по приговору шариатского Суда ему отрубали правую руку по локоть, или же его тащили в кутузку, а затем по приговору Военного суда, отправляли в кандалах, на каторгу или в ссылку.

Но это не мешало «стражам закона» вечером мирно сойтись на середине моста и, опершись на перила, вести бесконечные разговоры, глядя на текущую под мостом воду канала.

В этих разговорах рождались долгие споры и воспоминания о недавнем прошлом.

Шел июнь 1865 года. Отряд русских войск под командованием генерала Черняева расположился в пригородных садах на Самаркандской дороге, неподалёку от городских стен Ташкента.

После бескрайних и бесплодных пустынь и сухих степей, сады ташкентского оазиса выглядели, как райский уголок: тенистые деревья, усыпанные плодами, вода, журчащая в арыках, пение птиц. Встав лагерем на новое место, предприимчивые солдаты и казаки, не только разнообразили свой рацион созревшими плодами, но и выгребли сетями из близлежащих водоёмов почти всю рыбу, которую местное население почему-то не употребляло в пищу. Особо ценную часть улова составили огромные сомы, которые, как рыба без чешуи, запрещена в употребление в пищу правоверным мусульманам. К полудню весь лагерь пропах запахами жаренной и коптившейся рыбы, навевая воспоминания о далеких кубанских станицах. Белые полотняные солдатские гимнастёрки, мелькающие тут и там, переклички голосов и шум военного лагеря, вносили в эти райские картины несколько несвойственные им оживление. Так, должно быть, выглядят райские кущи после больших сражений, когда души новопреставленных солдат, попадают сразу в Рай, не успев остыть от горячки боя.

Все военные начальники отряда собрались на Военный Совет под брезентовый навес у палатки генерала Черняева, поставленной на берегу водоёма, дающего благодатную прохладу. На столе под полотняным пологом, для господ офицеров, расторопными денщиками, был накрыт стол. На нём празднично шумел самовар и на блюдах живописной горкой лежали ранние фрукты и виноград. Ставшие уже привычными, для собравшихся за столом офицеров, пышные лепёшки, заменяли традиционные баранки. Когда почти всю жизнь проводишь вдали от дома, то, даже в походе, не стоит отказывать себе в привычных земных радостях. Ведь жизнь так быстротечна!

Сегодня Черняеву, всего год назад произведённому в генералы, и весной этого года назначенного первым военным губернатором вновь образованной Туркестанской области, предстояло принять нелёгкое решение.

Прошедший год выдался удачным для Черняева. Выйдя весной из города Верный (будущей Алма-Аты), с отрядом, в полторы тысячи человек с 4 орудиями, он в июне взял штурмом крепость Аулие-Ата. После тяжелого боя под Чимкентом, Черняев отвёл свой отряд к городу Туркестану, взятым в июле отрядом полковника Верёвкина. Объединив под своим началом силы обоих отрядов, Черняев, уже став генералом, вернулся к Чимкенту и 22 сентября штурмовал город и овладел им, переведя свои роты через ров поодиночке по водопроводной трубе. Этим он обратил в бегство кокандскую армию.

Кокандцы бежали в Ташкент. Черняев решил немедленно использовать моральное впечатление чимкентской победы и двинуться на Ташкент, дав лишь время распространиться молве о его победе. 27 сентября он подступил под сильно укрепленный Ташкент и 1 октября штурмовал его, но был отбит и отступил в Туркестанский лагерь.

Это отступление больно ударило по самолюбию молодого генерала. Туркестанцы не привыкли к отступлениям и поражениям.

Его отступление спровоцировало кокандцев на внезапное нападение на Туркестан. Собрав до 12 тысяч головорезов, они в декабре подошли к Туркестану. Но эта орда была остановлена в трехдневном, отчаянном бою у кишлака Икан с 4 по 6 декабря геройской сотней 2-го Уральского полка есаула Серова. Из 110 казаков при 1 единороге, уцелело лишь 11, 52 было убито, 47 ранено. Все получили георгиевские кресты. О сопротивление этой горсти героев сломился порыв кокандцев, и они, не приняв боя с высланным на выручку казакам русским отрядом, возвратились восвояси.

Об этой победе много говорили. Но это была не его Победа.

Этот год должен вернуть ему утраченные победы.

Получив пост военного губернатора, Черняев решил добиться права называться покорителем Ташкента. В апреле он вышел из Чимкента и привел свой отряд к Ташкенту.

9-го мая, основные силы отряда, расположенные в полевом лагере, были атакованы главными силами Кокандского ханства, которые, правитель ханства, мулла Алимкул, накануне привёл из Коканда, на выручку Ташкента. В тот день, мулла Алимкул с 40-тысячным войском, в числе которого было до 10 тысяч регулярной, форменной пехоты, при 40 пушках, на рассвете, с залпами из всех орудий, начал наступление на русский лагерь.

Избыток войск сыграл с правителем Коканда злую шутку. Внезапно напасть всеми силами на укреплённый военный лагерь оказалось невозможно.

Атакующую пехоту и конницу, налетевшие на лагерь в предрассветном тумане, русские встретили стоя в каре, ощетинившись штыками и разя из пушек картечью. Новые нарезные длинноствольные винтовки, принятые на вооружение, хоть и заряжались привычно с дула, но благодаря нарезам в стволе и пулям, расширяющимся при выстреле, позволяли поражать врага почти за тысячу шагов. Каждая пуля, выпущенная из такой винтовки с близкого расстояния по тесным рядам врага, пробивала тела насквозь и валила с ног сразу несколько человек. Опрокинуть русских не удалось, и после 2-часового боя враг был разбит наголову и, как оказалось впоследствии, сам мулла Алимкул был смертельно ранен.

Участие в этом деле, стало предметом законной гордости каждого из присутствующих.

После этого боя, генерал Черняев, помня о прошлогодней неудаче, решил взять город осадой. Он рассчитывал, что недостаток воды и продовольствия и развал разгромленных войск, при активной помощи военно-политической агентуры работающей в городе, среди торговой верхушки, тесно связанной торговыми делами с Россией, дадут ему возможность взять город без боя.

Но последнее донесение агента «Рахманкул» изменило его решение.

По традиции, установившейся в отряде, офицеры рассаживались за столом «без чинов». За два месяца, проведённых в походе, офицеры отряда успели хорошо узнать друг друга и подружиться. Среди туркестанцев в ходу были отношения боевого братства. А офицеры отряда, за время похода отряда стали друг для друга почти родными и чувствовали себя одной семьёй.

В Русской Армии со времён Петра Алексеевича, было заведено перед принятием важного решения обсудить его на собрании офицеров. Чтобы старшие своим авторитетом не давили на младших, на Совете сначала выступали младшие, затем по возрастанию старшинства, все остальные. Каждый офицер высказывал своё мнение и выслушивал своих товарищей. Поэтому приказ Командира воспринимался, как результат общего решения. Сегодня офицерам Отряда предстояло принять нелёгкое решение, что следует предпринимать дальше?

– Господа! Наша выжидательная позиция не дала результатов. Кокандское войска после гибели Алимкула не покинули город. Как сообщают мне надёжные люди в городе, наследники Алимкула в Коканде, занятые дележом наследства, отказали ташкенцам в помощи, посоветовав полагаться лишь на собственные силы и на волю Аллаха. Но неожиданно, в городской управе возобладала партия войны, которая послала делегацию к Эмиру Бухарскому, обещая ему перейти в его подданство, в обмен на военную помощь против нас. Сегодня мною получены надёжные сведения, что бухарский эмир созывает со всего Бухарского ханства боевые силы и собирает в Уратюбе громадную армию, а сам уже выступил с регулярными войсками из Самарканда с целью выручить Ташкент и установить над ним свое влияние.

Наше дальнейшее бездействие поставит нас в положение между «молотом и наковальнею», когда из Самарканда появятся тысяч сорок бухарцев, а в Ташкенте будет сидеть гарнизон из пятнадцати тысяч кокандцев.

Какие будут предложения? Прошу высказываться.

Поручик Шорохов (впоследствии генерал):

– Я предлагаю вдвинуться навстречу Эмиру и разгромить его в полевом сражении. Думаю, что кокандцы не станут преследовать нас на землях эмира и останутся сидеть в городе, пока не высосут из него все соки.

– Спасибо, Пётр Михайлович.

Ротмистр Вульферт (впоследствии генерал-майор):

– Считаю, что надо брать город. Наш отход от него будет воспринят всеми, как отступление. Это нанесёт непоправимый ущерб престижу России в Туркестане. Я за штурм господа!

штабс-капитан Абрамов (впоследствии генерал-лейтенант):

– Город надо брать.

Майор Делакроа:

– За штурм.

Подполковник Краевский:

– Разрешите напомнить, господа, из Чимкента 23-го апреля 1865 года мы вышли с отрядом из 8-ми рот пехоты, 2-х сотен казаков, при 10 орудиях, Отряд насчитывал около 1300 штыков и сабель при 10 орудиях. позже, уже во время осады Ташкента к нам подошли ещё две роты пехоты и два орудия.

Из этих сил нужно отнять гарнизон крепости Ниязбек, расположенной в 30 верстах от Ташкента, оставленный для отвода воды от города. Нужно отнять гарнизон укрепления Сарытюбе, как промежуточного опорного пункта. Часть сил придётся выделить для охраны обоза. С учётом потерь от боя с муллой Алимкулом, в дело мы сможем задействовать примерно тысячу штыков и сабель. Не густо, но ведь мы – Туркестанцы. Врагов будем считать после победы. Предлагаю штурмовать.

Подполковник Жемчужников:

– Думаю, что враг не ждёт штурма. Дисциплина в городе плохая. Эх, господа, как говорится: «или грудь в крестах или крест на репутации». Я за штурм.

Черняев:

– Господа! Я рад, что Вы настроены не посрамить Славу русского оружия. От Вас не скрою, что рассчитываю па помощь горожан, уставших от пребывания кокандцев. Кокандцев необходимо вытеснить из города, и превратить Ташкент в наш опорный пункт на территории Средней Азии. Значит, будем брать город, господа! Попрошу только об одном – берегите людей.

Священник Малов (впоследствии протоиерей, имеющий митру и орден св. Анны 1-й степени, первый настоятель Ташкентского военного Спасо-Преображенского собора):

– Помолимся, Господа!

Вознося вместе со своими боевыми друзьями молитвы о ниспослании им Победы, генерал Черняев держал в кармане приказ от военного министра с запрещением «отваживаться на штурм в виду недостаточности находящихся в его распоряжении сил».

Но генерал Черняев, был Туркестанцем. Грубую силу он, как и принято на Востоке, всегда сочетал с дипломатией. За время, осады он наладил прочные связи с торговой верхушкой городской знати, которая тяготилась гнетом феодального Коканда и стремилась под защиту Российского императора. Принимая решение о штурме, русский генерал твердо рассчитывал если не на прямую поддержку, то, по крайней мере, на гарантированный пассивный нейтралитет торгово-ремесленного городского посада.

Ночью 15 июня начался штурм Камеланских ворот города. В два часа ночи, или, если хотите, в два часа утра, сняв, без шума сонных часовых, внезапной ночной атакой, и раскрыв ворота, начался штурм города.

Если читать боевые донесения о ходе штурма, то перед глазами возникает красочная картина, как, разделившись, на несколько отрядов, по сто пятьдесят – двести солдат с одной или двумя пушками, эти «штурмовые группы» совершали боевые рейды по улицам города, от ворот к цитадели и обратно. В ходе этих маршей, роты огнём и штыком прокладывали себе путь к Славе, разгоняя толпы противника, захватывая пушки, оружие и разрушая баррикады. Русские отряды с шумом вытесняли воинов Кокандского хана из крепостных укреплений и цитадели. Постоянные манёвры штурмовых отрядов, создавали впечатление у защитников города об неисчислимых силах русских полков.

Все восточные города похожи друг на друга. Не имея надёжных проводников, в паутине городских кварталов несложно и заблудится. Невольно вспоминается знаменитый фильм Гайдая, в котором герой мечется по улицам восточного города в поисках заветной Аптеки.

А теперь, добавьте к герою для сопровождения сотню-другую солдат, и усильте картину громом выстрелов, шумом, криками и топотом сотен ног, поднимающих тучи пыли.

А теперь, посмотрите на эту картину боёв в городе, глазами его ошарашенных защитников и горожан, сидящих в своих домах, и рассчитывающих лишь на помощь Аллаха..

Взрывы и выстрелы гремят со всех сторон. В клубах пыли и дыма по улицам проносятся возбуждённые толпы солдат, безостановочно стремящиеся к только им, одним известным, целям. Вскоре появляются не менее шумные толпы кокандских сарбазов, то ли убегающих от русских, то ли преследующих их. Затем из узких проходов улиц, неизвестно откуда появляются все новые группы солдат и так же стремительно исчезают неизвестно куда.

Отчаявшись не только разгадать цель этих хитрых манёвров, но и даже попытаться сосчитать силы русских, кто-то из кокандцев, мужественно и очень своевременно крикнул:

– Предали! Окружают! За что боролись? Спасайся, кто может!

Очевидная логика происходящего, сразу внесла ясность в светлые головы воинов Кокандского хана. Почувствовав себя лишними на этом «празднике жизни», они организованно бросились к свободным воротам, бросая пушки, знамёна и оружие.

К вечеру истомлённые роты собрались у стен опустевшей ханской ставки. Солдаты с искренней радостью обнимали своих товарищей, которых искренне считали пропавшими и погибшими в этой мясорубке.

К вечеру из тысячи солдат, пошедших утром на штурм города, после безостановочных боёв на баррикадах в теснинах узких городских улиц, у стен цитадели, с трудом, собралось всего чуть больше девятисот человек, измученных своими подвигами.

Глянув на своих солдат, валившихся с ног от усталости, Черняев принимает единственно верное и, безупречное с точки зрения военного человека, решение. Он приказывает поджечь прилегающие к ханской Ставке дома. Как знать, возможно, в ту минуту перед его глазами, как пример, стоял опыт одного французского императора. Оградившись от возможной ночной атаки надежными стенами, захваченной ханской ставки, и, обезопасив себя от внезапного нападения стеной огня, солдаты всю ночь, набирались сил для продолжения боя.

– Ваше превосходительство! Кажись, делегация.

Караульный солдат, стоящий у зубца стены цитадели, показал рукой в сторону города.

Генерал Черняев выглянул за стену. Через выгоревшую за ночь площадь к цитадели приближалась группа горожан. Двигались они неторопливо и степенно, всем своим видом высказывая миролюбие своих намерений. Солдаты отряда, прервав завтрак и, перестав умываться, в одних рубахах высыпали на стены, с интересом ожидая, что же принесет им появление делегации.

– Братцы, что же Вы меня перед азиатами своими исподними позорите. Всем привести себя в порядок!

Генерал, неторопясь, спустился по ступеням вниз и одернув китель, вышел за ворота цитадели. Боковым взглядом отметил, что солдат на стене уже нет, но возмущенные крики их унтер-офицеров, приводящих войско в порядок, еще доносятся из-за стены. Сделав десяток шагов, остановился в картинной позе, ожидая приближение делегации, выражая презрение к опасности и доверие в посланникам.

Приблизившись на двадцать метров, посланники остановились. От их группы отделился рослый азиат с твердым взглядом ясных глаз. Приблизившись к Генералу на пять шагов, не опуская глаз, он склонился в поклоне, прижав правую руку к сердцу.

– Ваше превосходительство! Я рад приветствовать Вас и Ваших славных воинов в нашем городе. Михаил Григорьевич, разрешите представиться я – Рахманкул.

Услышав русскую речь и имя человека, с которым он, через лазутчиков поддерживал связь со своими сторонниками в городе, Генерал приветливо улыбнулся, сделав два шага вперёд, и протянул руку для рукопожатия.

Рахманкул почтительно приблизился и деликатно пожал протянутую руку двумя руками. Затем, прижав руки к груди, отступил на три шага. Сопровождая каждый шаг полупоклоном.

Его русский язык с заметным акцентом. был уверен и понятен.

– Ваше превосходительство, Я имею честь обратиться к Вам от имени всех горожан с заявлением, «что город сдается Вам и, если ещё не явились с покорностью все аксакалы и почётные граждане, то лишь потому, что заняты восстановлением порядка, успокоением черни и обезоруживанием забравшегося в город с разных сторон всякого сброда». Убедительно прошу Вас придержать своих степных орлов и прекратить огонь. Завтра в это же время я обещаю прибытие к Вам официальной делегации горожан с изъявлением покорности. Прошу Вас, оградить от разграбления Вашими солдатами домов наших сторонников.

– Передайте горожанам, что, с завтрашнего дня они будут находиться под защитой Российского императора. Я гарантирую неприкосновенность их имущества и жилищ. Я буду ждать Вас завтра в это же время.

Обменявшись поклонами, они разошлись к своим людям.

– Господа офицеры, рад сообщить вам, что завтра город будет сдан. Прошу организовать сбор оружия и припасов. Александр Николаевич, Вас, как знатока поэзии и исламского права, прошу составить Договор между нами и горожанами о соблюдении порядка и законности. Не забудьте включить пункты о недопущении грабежей и немедленном и безусловном освобождении всех рабов. Всем подготовиться и, назавтра, прошу всех быть при орденах. С Победой, Господа!