Текст книги "#Поколение справедливости"

– Встань точно напротив центральной мишени и прицелься. Когда я скажу «стреляй», ты выстрелишь, как стреляла до этого, – четыре раза, с паузой после каждого выстрела. Готова?

Кивнув, я прицеливаюсь. Быстрый взгляд на браслет – пульс девяносто три.

– Замечательно, – спокойно говорит малодушная. – А теперь опусти пистолет и закрой глаза. Подумай о месте, в котором ты чувствуешь себя в безопасности.

Оранжерея.

– В прошлый раз это ведь не сработало, – напоминаю я.

– Тогда у нас было мало времени.

Пожав плечами, я закрываю глаза, пытаясь вспомнить оранжерею. Я была там в прошлой жизни… нет, поправляю я себя, всего лишь восемь месяцев назад. Смерть Гаспара расколола мою жизнь на до и после, но я больше не буду отворачиваться от своего прошлого и подавлять воспоминания, опасаясь боли, которую они могут причинить. Горечь утраты останется со мной навсегда, но я больше не позволю ей отравлять меня.

– Сейчас ты восстановишь это место в своей памяти как можно подробнее. – Голос малодушной меняется, становясь мягче и ниже. – Постепенно, деталь за деталью… Вспоминай. Что ты можешь почувствовать с закрытыми глазами? Как звучит это место? Как оно пахнет?

Пение птиц, льющееся из тщательно замаскированных динамиков. Когда я закрывала глаза, находясь в оранжерее, то мне всегда казалось, будто она и вправду наполнена птицами, я слышала, как они перекликаются между собой, как перелетают с дерева на дерево…

Запахи. Я цепляюсь за это воспоминание, потому что оно самое яркое. Весеннее цветение – и потрясающие запахи, что переплетаются в свежем воздухе.

– Ощути реальность этого места, почувствуй себя в его пространстве. Подумай о том, где именно ты стоишь и что тебя окружает.

Легкий ветерок овевает мое лицо, донося знакомый тонкий аромат. Я стою недалеко от искусственного озера, рядом с миндальным деревом, чья красота в период цветения всегда завораживала меня, и мне нравилось ложиться под дерево, смотреть снизу на его покрытые нежно-розовыми цветами ветви на фоне голубого неба… Конечно же, это был всего лишь голубой фильтр на световых панелях, но, если сосредоточить взгляд на цветах…

– Что находится под твоими ногами? Шагни вперед и почувствуй это.

Внезапно мне кажется, что я уже слышала этот голос прежде, но эта мысль возникает лишь на мгновение и так же легко ускользает.

Трава. Я стою на молодой ярко-зеленой траве. Шагая, я схожу с травяного ковра и наступаю на полосу влажного песка перед озером. Я слышу, как песок хрустит под рифленой подошвой моего ботинка, слышу шелест птичьих крыльев где-то вверху, мягкое шуршание листвы деревьев…

Я делаю глубокий вдох, чувствуя запах цветущего миндаля. Сейчас он реален для меня, как ничто другое.

– А теперь ты должна вернуться. – В словах малодушной отчего-то слышится грусть. – Почувствуй себя в этом пространстве. Вспомни, где ты находишься на самом деле, вспомни все, что тебя окружает, – эти стены, эти экраны, эти мишени. Вспомни и шагни вперед. Стреляй.

Сделав шаг, я замираю в замешательстве. Стрелять с закрытыми глазами? Она что, издевается надо мной?

– Мишень находится прямо перед тобой. Стреляй. – Это уже звучит как приказ.

Нет, она точно издевается.

Я стреляю, затем медленно считаю до пяти.

Вновь стреляю, опять считаю, стреляю, считаю, стреляю…

– Открой глаза.

Увидев результаты стрельбы вслепую, я не удерживаюсь от нервного смешка. Первая пуля пришлась на плечо силуэта, два выстрела оставили отметины на белом поле мишени рядом с головой, а вот следа от последнего выстрела я не нахожу. Замечательно. Пуля ушла в изоляцию, и я не видела, в каком месте. И как мне теперь ее отыскать?

– Ничего не вышло, – замечаю я вслух, чем вызываю ответный смешок малодушной.

– Меткость сейчас не имеет значения, – говорит она, явно продолжая улыбаться. – Пульс. Проверь свой пульс.

Семьдесят девять. И я совершенно спокойна.

– Как я и думала. Дульное пламя, вспышка огня при выстреле – вот почему ты боишься стрелять. Тебя пугает огонь.

* * *

Медблок встречает меня музыкой, и я останавливаюсь на пороге, невольно улыбаясь. Прежде мне приходилось слышать музыку всего лишь несколько раз в году, по большим праздникам.

Повезло доктору – у него есть собственная музыка, не зависящая от праздников.

Плавная, тягучая мелодия льется из небольшой колонки, что стоит на столе Константина. Сам доктор сидит, подперев голову рукой, и, как мне сначала кажется, изучает какие-то материалы на своем планшете. Но, посмотрев на Константина еще раз, я замечаю, что он уставился в планшет невидящим, расфокусированным взглядом, а его губы беззвучно шевелятся, будто он что-то проговаривает.

– Доктор? – негромко окликаю я его. Никакой реакции. Подойдя ближе, я осторожно трогаю его за плечо. Константин вздрагивает, резко втягивая ртом воздух. Он несколько раз растерянно моргает, явно не понимая, где находится, и только потом в его взгляде появляется узнавание.

– А, это ты. – Он кашляет, чтобы прочистить горло.

– С вами все в порядке?

Доктор неопределенно пожимает плечами, утомленно потирает виски и хмурится, отключая планшет.

– Устал, – все же признается он. – Совсем уже ничего не соображаю.

– Очередной сложный пациент из Нулевого поколения? – догадываюсь я.

– Уже почти неделю в стазисе. – Константин кивает, прикрывая глаза. – Ее муж каждый день спрашивает меня про операцию, а я… Не знаю, как сказать ему, что я не справлюсь. – Он нервно сглатывает. – Операция очень сложная, риск летального исхода слишком высок, и, даже если бы здесь была целая команда врачей… – Константин умолкает, но через несколько мгновений хлопает по столу ладонью, чтобы хоть как-то выместить вспыхнувшую досаду. – Я пытался найти хоть что-то по ее диагнозу в Архиве Терраполиса, но не нашел ни записей с подобных операций, ни какой-нибудь информации – совсем ничего! В Терраполисе этот диагноз ставился одиннадцать раз, и как назло, ни одной операции, все пациенты успешно прошли лечение в медицинских модулях… А мы за все годы, что проторчали здесь, так и не смогли понять, как заставить эти модули работать без профиля Совместимости! Но ведь у жителей Терраполиса профилей не было! Не было! – Константин зарывается пальцами в волосы, нарушая идеальный порядок. Он явно близок к отчаянию, осознание собственного бессилия уничтожает его.

Я подсаживаюсь к Константину, занимая стул, на котором порой сидит кто-то из его ассистенток.

– Может, мы просто недостаточно умны для того, чтобы понять изобретения Терраполиса… Не в обиду вам, доктор, – быстро добавляю я, заметив сердитый взгляд Константина.

– Недостаточно умны… – повторяет за мной доктор, горько усмехаясь. – Или так, или же местная техника с нашим появлением резко поглупела, – говорит он уже гораздо спокойнее, явно чувствуя неловкость за свою внезапную вспышку. – Для полноценной работы модулям будто не хватает вычислительной мощности или чего-то в этом роде. И вот я подумал… Что, если для полного функционала необходима активность всей сети модулей?

– Во всех тридцати бункерах? Может быть… – Подумав над предположением Константина, я с сожалением качаю головой. – Но вряд ли. Нелогично. Это ведь бункеры, – поясняю ему. – Бункеры должны быть автономны, иначе в чем тогда их смысл? Разрушение одного или нескольких бункеров никак не должно отразиться на жизни в уцелевшей части комплекса.

Константин хмыкает.

– О, поверь мне, Терраполис был уверен в том, что их подземный город несокрушим.

– Допустим, – говорю я, невольно закатывая глаза. – Но ваша теория, доктор, все равно звучит нелогично. Энергопотребление. – Я развожу руками. – Ученые Терраполиса были слишком рациональны для того, чтобы создавать технологию, которая будет вхолостую потреблять энергию.

Константин выглядит заметно разочарованным, когда все же нехотя соглашается со мной. Просто замечательно – успокоила и придала уверенность в своих силах. Так держать, Арника.

Техника резко поглупела…

– А ведь я и сама когда-то задумывалась об этом, – вслух припоминаю я. – Статьи в Архиве, старые медицинские карты – все свидетельствует о том, что раньше модули самостоятельно распознавали и точечно исправляли повреждения, а сейчас… Атрофия мозга! – взмахивая рукой, восклицаю я, наконец-то вспомнив, что именно подтолкнуло к таким мыслям.

Константин настороженно щурится, наблюдая за мной.

– Я изучала медицинский раздел Архива, когда работала с силентами. Мне хотелось понять… – Я прерываю пояснения, поймав себя на том, что впервые вспоминаю о силентах со спокойствием. Больше никаких отголосков вины. Константин поднимает брови в немом вопросе, поэтому, спохватившись, продолжаю свою мысль: – Мне хотелось понять их болезнь, чтобы хоть как-то помочь, поэтому я перечитала все материалы в открытом доступе, что касались заболеваний и травм мозга, возрастных изменений…

– У Терраполиса был способ замедления возрастной атрофии мозга. – Кажется, теперь Константин понял, к чему я веду.

– И делали они это с помощью модулей! – выпаливаю я. – И даже последствия инсультов лечили в модулях! У каждого пожилого жителя Терраполиса была цифровая копия сознания, со всеми воспоминаниями, навыками и опытом. Модуль лечил мозг, а затем… – Я заминаюсь, пытаясь найти нужные слова.

– А затем каким-то неведомым образом они реставрировали сознание пациента, восстанавливая из цифровой копии утраченные и поврежденные фрагменты, – договаривает за меня Константин. За время, проведенное в медблоке, я успела привыкнуть к тому, что доктор часто говорит о людях так, словно речь идет о механизмах, нуждающихся в починке, но в этом случае лучшего сравнения и не найти. – Но в наших руках модули почему-то и вовсе не способны работать с мозгом. – Доктор тяжело вздыхает.

Да, неспособны. Поэтому даже Юну, у которого есть профиль Совместимости, приходится сходить с ума от скуки, восстанавливаясь после микроинсульта вместе с пациентами Нулевого поколения. Поэтому мы ничем не можем помочь силентам…

– У Арголиса ведь есть своя технология, позволяющая восстанавливать ткани мозга, – говорит Константин, и я перевожу на него взгляд. – Но у нас так и не получилось воссоздать ее здесь.

Зря я повернулась к нему. Слова доктора – это недостающий фрагмент, появление которого позволяет мне собрать одну картинку, выстроить одно предположение, которое по-настоящему пугает меня. Я восстанавливаю контроль над собой почти мгновенно, но это «почти», это мельчайшее промедление в долю секунды позволяет Константину увидеть в моих глазах ужас.

Доктор криво усмехается, глядя на меня.

– А ведь ты действительно хорошая притворщица. – Он подпирает голову рукой, не сводя с меня изучающего взгляда. – Тебя сейчас выдает только подскочивший пульс. – Он указывает на браслет, который я тут же невольно накрываю ладонью, затем, спохватившись, переворачиваю его, возвращая в привычное положение. Руки подрагивают под пристальным, слишком пристальным взглядом Константина.

– Вопрос, который вертится в твоей голове… – вновь заговаривает доктор. – Он страшит тебя настолько, что ты даже не способна его озвучить, потому что ты испугалась, лишь подумав о том, что нечто подобное возможно. Но я, так и быть, произнесу его вместо тебя. – Константин понижает голос. – Что, если кто-то нарочно ограничил функционал модулей? Кто-то из наших?

– Как… как вы можете так говорить? Как вы можете так… думать? – выдавливаю я из себя.

Константин легко пожимает плечами.

– Я могу позволить себе думать о чем угодно, ведь у меня есть законная причина избегать общества профайлеров. Но вот тебе подобная роскошь не доступна, поэтому сейчас ты мучительно пытаешься избавиться от этой мысли. – На лице доктора проступает кривая усмешка. – Но у тебя все не получается. Ты думаешь: если бы модули работали в полную силу, мы смогли бы лечить Нулевое поколение, смогли бы улучшить состояние силентов – и список причин для возвращения в Арголис стал бы ощутимо короче, а так…

– Хватит. – Мой голос дрожит.

За время, что я провела здесь, мы с доктором успели хорошо изучить друг друга… пожалуй, даже слишком хорошо. Сейчас он говорит как профайлер, – будто обрисовывая картину, подсмотренную в моем сознании.

– Да, это очень страшная мысль, – нараспев произносит Константин, будто нарочно дразня меня. – От нее очень тяжело избавиться, потому что… В этом есть своя логика. – Доктор вздыхает. – Поэтому первое, что я сделал, получив пост Главного доктора Корпуса, – втайне от Совета отдал близнецам один из модулей для детального исследования.

Константин спокоен, будто бы сейчас он не признается в своем недоверии к Совету и Министру, а перечисляет своей ассистентке список лекарств, которые необходимо принести со склада.

– Успокойся уже. – Доктор слабо улыбается. – Выдохни. Близнецы не выявили никаких признаков саботажа. Зато им удалось найти способ, позволяющий настроить модуль на лечение Несовместимого пациента, вот только… После этой настройки модуль становится персональным, настроенным на геном пациента. Кондору пришлось пролежать четверо суток в модуле, чтобы тот на него настроился, он так бесился в процессе…

– У Кондора есть свой модуль? – переспрашиваю я, думая, что ослышалась. Доктор кивает.

– Иначе бы Министр не позволил ему вас тренировать. Стратег – слишком ценный ресурс. Медицинских модулей очень мало, поэтому персональный есть только у него и у Министра, а у близнецов остался их экспериментальный образец, один на троих… Точно! – Доктор хлопает себя по лбу. – Теперь еще и у командора Бенедикта есть…

Стоп.

Близнецы?!

– Близнецы – Несовместимые? – пораженно выдыхаю я.

Удивительно, но эта новость вызывает у меня почти такой же шок, как и предположение о том, что Министр или Совет могли намеренно ограничить функционал модулей. Что-то не так с твоими приоритетами, Арника. Что-то не так.

– А ты разве не знала? – в свою очередь удивляется Константин. – Они не проходили Ускорение. Неужели Виктор тебе не рассказывал?

– А почему Виктор должен мне что-то рассказывать? – Мне приходится призвать на помощь всю свою невозмутимость, но Константин лишь ухмыляется, и его ухмылка какая-то неожиданно хитрая, неожиданно живая и совершенно ему не свойственная.

– Можешь даже не пытаться сделать вид, что между вами ничего не происходит. Судя по тому, что Виктор каждый раз, едва завидев меня, тут же начинает расспрашивать о твоем самочувствии… Он явно неравнодушен к тебе, это было заметно еще тогда, когда ты очнулась… – Константин обрывает фразу, всматриваясь в мое лицо. – О, так его чувства взаимны, это же замечательно!

Я прячу вспыхнувшее от смущения лицо в прохладных ладонях.

– Кажется, доктор, вы где-то успели потерять чувство такта, – бормочу я. – Эй, я ведь не стала обсуждать с вами ваше отношение к капралу Линкольн! – Я отнимаю руки от лица, чтобы возмущенно посмотреть на своего собеседника.

Константин застывает. Сейчас он выглядит пугающе неживым, словно его выключили – с его лица исчезли все краски, а взгляд, направленный в мою сторону, потерял выражение. Он как будто одновременно смотрит на меня и сквозь меня, как смотрит человек, запечатленный на фотографии, на своего наблюдателя.

Да что же опять не так, доктор?

– Это так заметно? – шепчет он, едва шевеля губами. – Что… что меня выдало?

– Ваши руки, – немного подумав, осторожно отвечаю я, наблюдая за реакцией на свои слова. – Не думаю, что Линкольн…

– Руки. Продолжай, – жестко перебивает меня Константин.

Я поняла это давно, еще когда он осматривал сломанную руку Линкольн. Рядом с ней его четкие, выверенные движения вдруг обрели непривычную мягкость и даже некоторую неуверенность – будто он боялся ненароком навредить ей.

– Вы иначе двигаетесь. Вы дорожите ею, и сильнее всего это выдают ваши руки. Разницу можно увидеть только со стороны, – говорю я в надежде хоть немного успокоить доктора, – и то, если долго наблюдать за тем, как вы работаете.

Константин прикрывает глаза; его ресницы трепещут, пока он медленно выдыхает через нос.

– Вряд ли Линкольн могла это заметить, – продолжаю я, внимательно наблюдая за лицом доктора. – Но вас пугает даже мысль о том, что она может узнать. Почему же вы так боитесь этого?

Доктор дергается от моего вопроса, как от удара.

– Лучше… лучше так, чем никак, – с трудом выговаривает он.

– А почему вы думаете, что… это из-за капрала Фарруха? – Я почти называю его Фур-Фуром и только в последний момент вспоминаю полное имя. – Доктор, вам он явно не соперник.

– Но они вместе. – Константин хмурится. – Подожди. Откуда ты знаешь про… про них?

Я пожимаю плечами.

– Относила как-то ему ужин в изолятор Справедливости. Не самый приятный тип. И, судя по тому, как он пялился на капрала Солару… – Я хмыкаю. – Не очень-то сильно он дорожит этими отношениями.

– Но они все равно вместе, – повторяет доктор, делая упор на последнем слове. – И уже очень давно.

А я вдруг вспоминаю, с каким раздражением Линкольн говорила о Фаррухе в тот день, когда в медблок доставили профайлера.

– Но она ведь не знает…

– И не узнает, – перебивая меня, резко говорит Константин. – Сменим тему?

– Вы же сами это начали. – Я скрещиваю руки на груди. – Это вы заговорили о влюбленности и о том, как хороша взаимность.

– Влюбленность… – горько усмехнувшись, проговаривает доктор, поднимая на меня взгляд. – Вот только я не влюблен. Все гораздо хуже.

#Глава 7

Если первые недели в медблоке казались мне бесконечно тянущимися, то последние, наоборот, пролетели слишком быстро. Я поднялась на ноги, начала ходить, затем перешла к бегу – и словно само течение времени ускорилось вместе со мной.

Когда возникла необходимость увеличить нагрузку на ноги, я задумалась над тем, чтобы устраивать короткие спарринги с друзьями, когда они меня навещают. Эта идея даже пришлась по душе доктору, но все же от нее нам пришлось отказаться – на складах не осталось матов, чтобы обустроить «тренировочный зал» согласно всем требованиям техники безопасности. Впрочем, Константин все же нашел, чем меня занять.

Танцы.

О, да.

Танцы!

Я удивилась, когда доктор посоветовал заняться танцами вместо спаррингов, но куда большее удивление настигло меня, когда он выделил мне наставника – одну из своих ассистенток, Кендру.

Оказалось, что у докторской свиты за пределами медблока тоже существует своя жизнь.

Для тренировок Кендра выбрала свободное помещение недалеко от медблока, чтобы у нее была возможность быстро добраться туда, если Константину вдруг срочно понадобится ее помощь. Когда она сказала об этом, я лишь вздохнула с облегчением… мысленно, конечно же. Кендра могла предложить заниматься в уже облюбованной мною для тренировок «комнате видеонаблюдения», и тогда мне пришлось бы искать способ отговорить ее от этой идеи, не вызывая подозрений. Малодушная больше не связывалась со мной, но я не могла так рисковать. Она помогла мне, и не раз, но кто знает, что у нее на уме? Вдруг ей бы захотелось поздороваться с Кендрой или прокомментировать мой танцевальный талант?

Изначально затея с танцами показалась мне напрасной тратой времени. Как это вообще можно сравнивать с тренировками в Корпусе? Но когда доктор предложил одолжить для занятий свой музыкальный проигрыватель, я сразу же согласилась, думая лишь о том, что смогу чаще слышать музыку.

Все изменилось, когда я увидела, как танцует Кендра. Ее движения не имели ничего общего с теми неловкими перетоптываниями, которые я прежде принимала за танец. С первыми же звуками музыки невыразительная, незаметная Кендра, какой я ее знала, исчезла. Она танцевала, ведомая мелодией, но ее танец был таким… Живым, ярким, эмоциональным, завораживающим – на ум приходили только такие слова, но для описания увиденного не подходило ни одно из них, ни общая их совокупность. Слова оказались слишком бледными, и даже музыка отошла на второй план – казалось, что не она определяет движения Кендры, а, наоборот, именно танец порождает эту мелодию.

Музыка стихла, и Кендра, уже привычная Кендра, заговорила со мной. Ей пришлось окликнуть меня несколько раз, потому что я стояла, будто оглушенная, пытаясь совместить в своей голове два противоположных образа, две совершенно разных Кендры, что так быстро сменяли друг друга… «Нет», – поправила я себя. Не два разных человека, всего лишь две грани одной Кендры. Кендра не притворялась кем-то другим, не играла какую-то роль – просто прежде я смотрела лишь на одну, на самую очевидную грань, ошибочно принимая ее за целостную картину, напрочь позабыв о том, что каждый человек многогранен.

Линкольн была права. Я всего лишь умею читать лица, но не людей.

Так, глядя на Константина, я бы прежде подумала, что мы вряд ли найдем общий язык. Доктор сначала казался мне слишком отстраненным и холодным, слишком странным… Впрочем, я и сейчас считаю его странным.

Первое время Константин помогал мне, явно чувствуя себя обязанным после инцидента с профайлером, но постепенно, как-то совершенно незаметно, между нами установились почти дружеские отношения. Впрочем, кажется, Константин все же так и не расстался с мыслью, что чем-то мне обязан, потому что он потратил уйму времени, чтобы помочь мне, – и ему удалось сотворить настоящее чудо.

Он освободил меня от страха огня.

После слов малодушной я провела много времени, пытаясь изучить свой страх, найти причину его появления, но все, к чему я пришла, – вывод, что он возник сравнительно недавно. Его точно не было, когда я училась в Школе. Еще в самом начале обучения, когда я была совсем маленькой, нам рассказывали про огонь и даже показывали небольшую горелку, а потом, гораздо позже, когда мы изучали гибель Старого Мира, нам показывали видеозаписи с мест крупных катастроф, среди которых были и пожары. Чтобы проверить себя, я попросила Рица скопировать для меня в Архиве одну из тех записей.

В Школе я не боялась огня. Что же могло измениться?

Запись я не досмотрела даже до середины. Не смогла.

И, как назло, именно тогда, когда я пыталась справиться с приступом паники, в медблок вернулся доктор. Мне пришлось рассказать ему обо всем.

Первое, что он сделал, – попросил пистолет. Взвесил его в руке, внимательно осмотрел… Я вздрогнула, когда он внезапно вскинул руку с пистолетом, целясь в часы. Движение было четким и уверенным – пистолет в руках у Константина оказался явно не впервые. Прицеливаясь, он держал указательный палец согласно технике безопасности, не прикасаясь к спусковому крючку, чтобы избежать случайного выстрела. Под моим удивленным взглядом доктор ловко разрядил пистолет и, заглянув в пустой магазин, вставил его обратно, а затем сообщил, что мне выделили очень старую, паршивую модель со слабым пламегасителем и что моя проблема решается с помощью глушителя. Усмехнувшись моему явному недоумению, доктор рассказал, что, до того как сменить своего дядю на посту Главного доктора, он успел пройти подготовку в Корпусе. Вместе с близнецами он был в самом первом, пробном отряде, с которого Корпус начинал свое существование.

Еще одна грань, о существовании которой я не подозревала. Я даже не могла предположить, что доктор когда-то был курсантом. Пистолет в его руках смотрелся как-то странно, как нечто инородное, нечто слишком грубое, совсем ему не подходящее, другое дело – скальпель… Пусть даже во имя благой цели, но Корпус учит нас разрушать и уничтожать. Видимо, Константин времен Корпуса был совсем другим человеком, потому что сейчас он наоборот одержим идеей восстановления порядка во всем, что его окружает, – в пространстве, в вещах и даже в людях.

Я хотела уйти от разговора о своем страхе огня, пыталась отшутиться, сказав Константину, что он уже решил мою проблему, посоветовав глушитель, но доктор оказался настойчивым.

«Вспомни пожар, что случился в зале Ускорения во время Бунта малодушных. Может, именно тогда появился твой страх?»

А ведь я даже не подумала об этом. Во время Бунта я еще жила на уровне Школы, до нас тогда даже дым не добрался. Все, что я помню о том пожаре, – как девочка, которая училась со мной, прорыдала весь день, оплакивая погибшего в огне младшего брата.

Для меня пожар в зале Ускорения не имел никакого значения, но для Константина… В тот день могла погибнуть Линкольн – ее вытащили из уже загоревшейся капсулы. Пожар, что оставил ей страшные ожоги, оборвал процесс Ускорения, лишив возможности излечения в медицинском модуле. Ей сразу же дали стаб, чтобы заблокировать воспоминания о том, как она едва не сгорела заживо… Доктор не говорил об этом напрямую, но я догадалась, что обгоревшую Линкольн принесли в медблок его дяди.

Услышав, что пожар в зале Ускорения никак не связан с моим страхом, Константин заметно расслабился: ему было тяжело возвращаться к тем событиям. Доктор продолжил задавать вопросы, но это ни к чему не привело, я так и не смогла вспомнить ни одного события, которое могло бы поспособствовать возникновению панической боязни огня.

Мы оказались в тупике. Доктор выглядел огорченным, но эта эмоция не задержалась на его лице надолго – вскоре я увидела, что у него появилась какая-то идея, которую он почему-то не стал озвучивать.

Несколько дней Константин почти не появлялся в медблоке, проводя все время на уровне Нулевого поколения. Хотя его отсутствие лишило моих друзей возможности навестить меня, я не стала расстраиваться – на уровне оставалась Кендра, под чутким руководством которой я упражнялась в танцах. Сама Кендра училась танцевать с помощью материалов из Архива – забавное совпадение, ведь я точно так же училась драться. Но, просмотрев несколько архивных видеозаписей, я поняла, что танец Кендры гораздо сложнее и интереснее, что многие движения – результат ее собственного творческого поиска. Она даже не Носитель, она Создатель Знания, вот только у Свободного Арголиса нет нужды в этом Знании…

Но однажды наступит мир. Мы вернемся домой, и у Кендры будет много, очень много учеников – почему-то я даже не сомневаюсь, что она сменит халат медика на тренировочную одежду и танцевальные туфли.

После очередного вечера танцев Кендра ушла в жилую комнату свиты, а я вернулась в медблок. Там меня уже поджидал Константин – услышав шаги, он повернулся, всем своим видом выражая нетерпение. «Я знаю, как тебе помочь», – вместо приветствия быстро проговорил он, поднимая вверх зажатую в руке папку. У доктора был слишком утомленный вид, он явно недосыпал в последние дни, но он сиял так, словно случайно нашел лекарство от всех болезней.

Константин всего лишь изучил все рабочие материалы, что принадлежали психотерапевту, «мозгоправу», как предпочитает называть ее доктор. Ее самоубийство стало большим ударом для дяди Константина, они были друзьями еще с молодости, поэтому он перебрался в ее жилые комнаты, чтобы заботиться о тяжелобольной Лотте, которая осталась без матери. Когда дяди не стало, Константин занял его место, в том числе и рядом с Лоттой. Разбирая вещи, принадлежавшие ее матери, Константин нашел личные записи и файлы, начиная со времен практики в медицинском центре Арголиса.

Как один из первых Ускоренных, Константин еще успел застать ее живой. Он сам побывал в роли ее пациента и видел, как она лечила других.

«А потом ее не стало, и за помощью пришлось обратиться к стабу», – подумала я, услышав об этом.

По словам Константина, психотерапевт была способна на настоящие чудеса, мастерски владея гипнозом. Мне было известно, на что способен гипноз: однажды в Архиве я случайно наткнулась на отрывок какой-то старой записи с сеанса глубокого гипноза и это выглядело действительно впечатляюще. Мужчина среднего возраста, одетый в строгий костюм, захлебывался в рыданиях, говоря сквозь слезы, что ему четыре года, что он заблудился в магазине, что не может найти мамочку… Стоило ему услышать, как голос за кадром отсчитывает с трех до одного, как он успокоился, открыл глаза, а затем с искренним недоумением поинтересовался, почему у него все лицо мокрое.

Но в текстовом файле, что прилагался к той записи, было сказано, что обращаться к технике гипноза следует только опытным психотерапевтам, потому что в случае ее неудачного применения пациенту может стать еще хуже, о чем я и сказала Константину. При всем желании избавиться от своего страха мне не хотелось ставить на себе рискованные эксперименты.

Но Константин предложил мне более деликатный метод… Впрочем, поначалу он мне показался вовсе не деликатным.

Посадив меня за свой рабочий стол и присев рядом, Константин поставил передо мной уже знакомый мне металлический предмет.

Горелку.

И он зажег ее.

Со времен Школы я не видела, как горит настоящий огонь. Огонь при выстреле ведь совсем другой – вспышка видна лишь доли секунды, и если даже этих мгновений достаточно для того, чтобы пробудить мой страх, то…

– Не могу, – сказала я, крепко зажмурившись, как только пульс на браслете перевалил за сотню. Глаза я открыла только когда услышала щелчок выключенной горелки.

– Попробуем еще раз, – терпеливо проговорил Константин, наблюдая за мной. – Скажи, как будешь готова.

Дождавшись, когда пульс вернется к нормальному состоянию, я кивнула, невольно стиснув зубы. Что ж, попробуем еще раз.

– Спокойно, – сказал Константин, вновь щелкая горелкой. – Огонек совсем маленький, видишь?

Я кивнула еще раз.

– Дай мне свою руку.

Вытерев противно вспотевшую ладонь о штанину, я протянула ее доктору. Обхватив запястье, Константин поднес мою руку к корпусу горелки, и под дрожащими пальцами оказалось небольшое колесико.

– Ты можешь выключить горелку в любой момент. Сейчас огонь полностью под твоим контролем.

Язык пламени размером примерно с фалангу мизинца заставлял меня дрожать, обливаясь потом, но я упрямо продолжала на него смотреть. В любой момент. Я могла потушить огонь в любой момент.

– У тебя хорошо получается. – Эти слова Константина вызвали у меня нервный смешок, больше похожий на всхлипывание.

– Мне… мне кажется, будто ты хочешь взять реванш, – выдавила я из себя. – Я ведь стала свидетелем твоей паники, вот ты и решил…

– Серьезно? – перебил меня Константин с явной обидой в голосе. – То есть я несколько ночей не спал только для этого?

– Извините, доктор. – Я попыталась улыбнуться. – Конечно же, я не…

Чертов манипулятор. Обида-то не была настоящей. Это он так отвлечь меня пытался, зная, как я отреагирую.

– Сыграем в ассоциации, – сказал Константин, и я перевела на него взгляд. – Нет-нет, продолжай смотреть на огонь. Я произношу слово – и ты говоришь первое, что приходит в голову. Корпус?

– Э-э… – Я замялась. – Наверное… курсанты?

– Не раздумывай над ответом. Силенты?

– Смотрители.

– Красный?

– Кровь. – Я поежилась, ощутив желание как можно скорее выключить горелку. Но я могла потерпеть еще немного, совсем немного…