Текст книги "Чёрный Лес"

Офицер с опаской смотрела на распростертое у входа черное мускулистое тело Стража, но тот даже не пошевелился, когда она вошла. Облегченно вздохнув, офицер осторожно переступила через вытянутые лапы пса и прошла к дальней стене, где в бесшумно раскрывшейся обширной нише поблескивало какое-то лабораторное оборудование.

– Ну-с, приступим! – сказала она сама себе, включила тихую странную музыку и углубилась в работу.

Глава 5

Спустя шесть недель, офицер, держа в руке объемистый пластиковый чемодан, уже привычно, без опаски, перешагнула через спящего Стража и вышла в серую сырость раннего осеннего утра. На пороге она с сожалением оглянулась на ярко освещенный машинный зал: конечно, все это время ей было немного одиноко, но вместе с тем по-домашнему уютно и спокойно – здесь было столько любимых вещей и предметов, которые будили множество приятных воспоминаний, но которые никак нельзя было брать с собой. Офицер слегка вздохнула и, небрежно прикрыв за собой дверь, решительно направилась по привычной дороге, не глядя по сторонам. Приноровившись к весу чемодана, она ускорила шаг: путь до портала был неблизкий, а вечером ей полагалось прибыть к начальству и отчитаться о проделанной работе. Офицер углубилась в свои мысли. Теперь, после досадного промаха с утратой информационных карт, обрекающего двух отличных кандидатов на верную гибель, ей надо было быть внимательней и стараться вовсю, чтобы заслужить похвалу шефа. Что ж, с ее опытом, поиск замены не должен был превратиться в большую проблему, тем более что на примете у нее уже давно было несколько весьма неплохих экземпляров.

* * *

Осень принесла дожди и ветра, а вместе с ними и новые хлопоты. Закончив школу, Май и Мартин учились теперь в разных местах: Майтанэ, как все и ожидали, поступила в университет на филологический факультет, а Мартин, по-настоящему хотевший заниматься только музыкой, с сожалением признал, что концертами пока не прокормиться, и поэтому пошел по пути наименьшего сопротивления: он посещал технический колледж с перспективой устроиться позже к отцу на фабрику, при условии, что с музыкой к тому времени так и не заладится. Ему было все равно чему учиться и где работать, главное, чтобы это отнимало как можно меньше времени, которого и так катастрофически не хватало. Май и музыка не оставляли Мартину ни одной свободной минуты, но он был этому только рад.

Икер недолго думал, выбирая профессию и, последовав примеру друга, поступил в тот же самый колледж, оригинально мотивировав свое решение тем, что раз уж они так долго учились вместе в школе, было бы глупо не продолжить тот же опыт и после. А вот легкомысленная Мари необычайно удивила всех, уехав в Мадрид учиться на врача. С Икером у них в самый последний момент неожиданно что-то разладилось, и барабанщик ходил, как в воду опущенный; на репетициях, правда, старался изо всех сил, но как друзья ни бились, о проблемах на личном фронте разговаривать отказывался.

Оскар с Эленой сблизились еще больше, хотя раньше казалось, что это попросту невозможно, и уже полушутя обсуждали, не разойтись ли им с детьми по разным квартирам, объективно, это было бы удобнее во всех смыслах.

И тут Май заболела. Это случилось совершенно внезапно: после очередного учебного дня она, вместе с группой однокурсников, спускалась по главной лестнице университета. Студенты, а точнее, в основном, студентки весело делились планами на предстоящие выходные, перебрасываясь только им понятными шуточками, как вдруг Май резко остановилась, изо всех сил вцепившись в перила, ее широко раскрытые глаза неестественно застыли, словно пытаясь разглядеть что-то невидимое за стенами здания, лицо сильно побледнело, на лбу выступили бисеринки холодного пота. Несколько человек сбились с шага вместе с ней.

– Майтанэ! Что с тобой? Все хорошо? – послышались тревожные голоса.

– Воздух… Мне нужен воздух, – едва слышно прошептала девушка.

Ее подхватили под руки и осторожно вывели на улицу, усадили на скамейку неподалеку от входа.

– Может, вызвать «скорую»? Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался кто-то.

Но Май не отвечала, ей было очень холодно, перед глазами сновали зыбкие серые тени, не давая ни на чем сфокусировать взгляд, нестерпимо заныло сердце: каждый его удар отдавался в груди тупой тяжелой ледяной болью.

– Что случилось? Кому-то плохо? Я медсестра! – сквозь ряд озадаченных девушек протиснулась невысокая розовощекая женщина средних лет, с добрым встревоженным лицом. – Господи боже! Майтанэ, детка, это ты! Что с тобой?

Услышав голос женщины Май чуть вздрогнула, в отсутствующих глазах блеснул проблеск сознания. Медсестра несколько раз сухо щелкнула пальцами перед лицом девушки, та моргнула и пришла в себя.

– Ньевес! – Май сразу же узнала соседку из квартиры напротив. – Вы? Откуда?

– Да вот, шла с дежурства, – пожала полными плечами женщина, – погода отличная, я и решила прогуляться, смотрю: суета какая-то… Ну, как ты себя чувствуешь? Что стряслось-то?

– Н-не знаю… просто как-то посерело все… И холод.

– Так, наверное, давление упало… Вот что, – Ньевес обернулась к все еще топчущимся рядом студенткам, – я – соседка Майтанэ, я ее провожу домой, так что идите, и спасибо, что пытались помочь!

Девушки несколько смущенно кивнули и, переговариваясь вполголоса, пошли прочь, то и дело оглядываясь.

– Ну как, идти сможешь?

– Да, мне уже гораздо лучше! – Май вскочила на ноги и, пошатнувшись, чуть не села обратно.

Ньевес поддержала ее.

– Что, слабость?

– И голова немного кружится, – подтвердила девушка.

– Ничего, не думаю, что с тобой что-то серьезное, пойдем, обопрись на меня… вот так… Сейчас придешь домой, полежи и, думаю, все пройдет.

– Мне бы на репетицию сегодня попасть. К Мартину. Я обещала прийти.

– На репетицию? К Мартину? – переспросила женщина. – А-а, парень твой, все с гитарой ходит? Хороший мальчик… но сегодня лучше оставайся дома. Мало ли что.

– Хорошо, – нехотя согласилась Май, впрочем, чувствуя, что противная слабость во всем теле никак не проходит. – Вы же маме не скажете?

– Почему?

– Зачем ее зря пугать?

– Скажу, конечно! Пусть присмотрит за тобой, на всякий случай… И телефон оставлю доктора хорошего, если что – сразу к нему!

– Ок.

– Что? – не поняла Ньевес.

– В смысле: окей. То есть, хорошо.

– Ага, ясно, – чуть рассеянно кивнула женщина, о чем-то задумавшись.

Ньевес проводила Май до квартиры и велела звонить ей немедленно, если вдруг опять станет плохо. Она пообещала заглянуть позже, чтобы проведать девушку, а заодно и переговорить с Эленой, которая должна была скоро вернуться с работы. Пройдя в свою комнату, Май, не раздеваясь, совершенно без сил повалилась на постель. Свесив руку с кровати, она на ощупь достала телефон из рюкзака, брошенного рядом и отправила Мартину сообщение, объяснив свое отсутствие и попросив не волноваться. Не дождавшись ответа, она устало прикрыла глаза и вдруг провалилась в черный сон без сновидений. Позже вечером она проснулась – ей послышались голоса в прихожей: мама просила Мартина, который, конечно же, забежал к ним после репетиции, не беспокоить уснувшую Май. Девушка попыталась подняться, чтобы сказать им, что она уже не спит, что ее вполне можно беспокоить, но вместо этого заснула снова.

А наутро все прошло, как и не бывало. Май проснулась в отличном настроении, от вчерашней хвори не осталось и следа. Она быстро привела себя в порядок и помчалась на учебу.

Элена, по совету Ньевес, внимательно наблюдала за дочерью, но причин для беспокойства не было никаких, и она решила, облегченно вздохнув, что это было просто недомогание от переутомления или еще что-нибудь похожее. Но она ошибалась. Второй приступ случился через пять дней, утром, когда Май собиралась в университет. Дома никого не было, и девушка просто пролежала весь день в постели, пока ей не стало лучше. Она ничего не сказала ни матери, ни Мартину, не желая их расстраивать и упорно отказываясь верить, что с ней происходит что-то серьезное.

Однако вскоре случился третий приступ, и после него Май уже не встала – сильная слабость просто не давала ей подняться на ноги. Мир вокруг поблек и посерел, звуки доносились до ее ушей как сквозь толщу воды. Соседка привела доктора, это был высокий мужчина средних лет, смуглый и черноволосый, без малейшего намека на седину, словно он подкрашивал волосы. Над губой его топорщилась щеточка усов, он был какой-то нервный и при этом высокомерный и неприятный. Врач осмотрел девушку и взял кровь на анализ. Ньевес ловко ему помогала, и со стороны казалось, что они очень давно работают вместе. После осмотра, доктор покачал головой, дал девушке выпить какую-то сладковатую микстуру и торопливо отбыл, предоставив Ньевес самой объясняться со встревоженными родителями.

– Не обращайте внимания на манеры доктора Альвареса, – чуть виновато развела руками медсестра, – он… чудаковат, но очень хороший специалист.

Оскар кивнул и спросил с надеждой:

– А что с Май? Теперь что-то проясняется?

– Сложно сказать, подождем результатов анализов. А пока – полный покой. Пусть поспит. Я зайду завтра, может, ей уже будет получше… Всего хорошего.

Оскар проводил Ньевес до двери.

– Ждем от вас хороших новостей! – сказал он, отпирая замок.

Медсестра молча кивнула и вышла на лестницу.

* * *

Поздно вечером Ньевес вошла в главную лабораторию клиники. Обширное ярко освещенное помещение, плотно заставленное медицинским оборудованием, стеклянными шкафами и стеллажами с рядами пробирок и реторт, в этот час пустовало, если не считать доктора Уго Альвареса в мятом и не слишком чистом белом халате, склонившегося над столом, на котором был установлен большой микроскоп.

– Ну что, как дела у моей соседки, у бедняжки Майтанэ? – с порога поинтересовалась медсестра.

Доктор оторвался от окуляра, повернулся к ней и довольно потер руки.

– Весьма неплохо: анализ крови – прекрасный, да и осмотром я остался доволен: здоровая крепкая женщина.

– Что ж, рада это слышать, – на добром лице Ньевес появилась легкая, почему-то чуть грустноватая улыбка. – Значит, перспективы вполне обнадеживающие?

– Лучше и не скажешь! – доктор даже позволил себе кривовато усмехнуться. – Прогноз весьма и весьма благоприятный.

– И каково твое окончательное решение?

– Будем продолжать терапию… Подготовь все необходимое. Займись этим прямо завтра.

– Хорошо. Что-то еще?

– Нет, пока это все. Можешь идти отдыхать.

Доктор отвернулся и вновь приник к окуляру, насвистывая какой-то веселый мотивчик.

* * *

Ни завтра, ни через три дня улучшение так и не наступило, наоборот, Май потихоньку слабела, будто кто-то медленно закручивал кран, подпитывающий ее жизненные силы. Вечером четвертого дня Мартин, как всегда, зашел проведать свою девушку. Май лежала, устало прикрыв веки, бледная и спокойная, последнее время она почти не разговаривала – это требовало от нее чрезмерных усилий. Мартин сел на краешек постели, взял ее прохладную руку в свою. Вдруг Май открыла глаза, синий цвет которых ничуть не выцвел, несмотря на болезнь.

– Мартин! – прошептала она. – Скоро случится что-то ужасное. Я знаю. Все вокруг тускнеет и… Обещай помнить меня!

– Что ты! Ты поправишься, вот увидишь!

– Обещай просто помнить обо мне!

– Ты…

– Обещай! – она неожиданно сильно сжала его руку.

– Обещаю, любимая! – испуганный этим неожиданным приливом энергии согласился Мартин.

– Спасибо, любимый! – Май обессиленно прикрыла глаза.

– А ты обещай мне поправиться, товарищ пчела!

– Я постараюсь, товарищ птица! Только сейчас я немного посплю, ок? А потом постараюсь… честно-честно…

Больше Май не проснулась. Нет, она не умерла, просто не открыла глаза на следующее утро. Она лежала безмятежная и сказочно красивая, и дышала так тихо, что этого совсем не было заметно. Безотказная Ньевес вызвала «скорую», чтобы отвезти девушку в больницу и теперь деловито помогала заплаканной Элене собирать все необходимое. Вместе с машиной из госпиталя приехал доктор Альварес, лично решивший проследить за перевозкой пациентки. Он похлопал вялой рукой Элену по плечу и сказал несколько покровительственно:

– Ну полно, полно, голубушка… Кома – это еще не смерть, не надо так нервничать.

После этого у бедной женщины почти случилась истерика, и только вовремя вернувшийся с работы Оскар смог успокоить безутешную мать. Они поехали в больницу вместе с Май – нужно было подписать какие-то бумаги, к тому же они хотели лично убедиться, что их дочь устроят как положено.

Вечером, Мартин, вернувшись из колледжа, застал дома мрачного отца и серую от усталости и переживаний Элену, безвольно застывшую в кресле. На мгновение ему показалось, что с Май случилось самое страшное, Мартин смертельно побледнел, но отец, очевидно прочитав его мысли, поспешил сказать:

– Майтанэ в больнице. Она в коме, но положение стабильное. К ней пока нельзя…

Мартин медленно кивнул, повернулся и, не говоря ни слова, пошел в свою комнату. Он сел на кровать с гитарой в руках и начал рассеянно перебирать струны, стараясь осознать происшедшее.

Через пару дней Элена переехала к ним: ей невмоготу было оставаться одной в опустевшей квартире. С Мартином Оскар даже не посоветовался, но тот был не в претензии – под влиянием свалившейся на них беды, все трое искали поддержки друг у друга, почувствовав себя самой настоящей сплоченной семьей, не сдававшейся и старавшейся верить только в хорошее. Однако дни шли, а никаких улучшений в состоянии Май не наступало.

Квартира у Оскара была большая и перевезенные вещи и утварь без проблем разместились в шкафах и на полках, и только несколько коробок с одеждой и личной собственностью Май уже больше недели сиротливо стояли в прихожей – Элена никак не могла решить: то ли разложить вещи в одной из комнат, то ли убрать как есть в кладовку. Пришлось Оскару вмешаться, и вдвоем они наконец заполнили вещами Майтанэ небольшой двустворчатый гардероб в пустующей дальней спаленке. Пара десятков книг, в основном русских, пестрели теперь разноцветными корешками на полке напротив узкой кровати. Несколько забавных плюшевых игрушек расселись в изголовье аккуратно застеленной постели, застыв в ожидании когда хозяйка выздоровеет и вернется домой. Скоро все вещи были разобраны, осталась только последняя коробка, без разбора заполненная всякой всячиной из ящиков стола Май: исписанными бумагами и блокнотами, карандашами, какими-то безделушками, пузырьками духов и косметикой, здесь же была шкатулка с нехитрыми украшениями и несколько объемистых потрепанных тетрадей – дневников Майтанэ. Пока Элена думала, что же со всем этим делать, Мартин решительно поднял коробку с пола.

– Я поставлю это у себя на шкаф, пусть хранится, пока Май… не вернется!

Никто не стал возражать.

Позже вечером Мартин зашел в маленькую спальню и огляделся. Стараниями Элены комната имела такой уютный обжитой вид, что казалось ее хозяйка просто ненадолго отлучилась. У Мартина заныло сердце, к горлу подступил комок, он изо всех сил старался думать, что Май скоро поправится и все будет по-прежнему. Он зажмурился, задержал дыхание, до скрипа, до боли стиснув зубы, представляя, как прямо сейчас зазвонит телефон и дежурный врач сообщит, что Май очнулась.

Тишина.

Мартин вздохнул и подошел к шкафу, раскрыл дверцы, вдыхая запах аккуратно разложенных и развешанных вещей. Его внимание привлекла синяя футболка, та самая, в которой Майтанэ встречала его на автовокзале, повинуясь импульсу, Мартин схватил ее и прижал к лицу. Конечно, Элена давно выстирала всю одежду девушки, но он отчетливо ощутил запах Май, такой родной, такой до боли, до ломоты в висках сейчас ему необходимый. Не выпуская футболки из рук, он закрыл шкаф, вернулся в свою комнату и повалился на кровать, стискивая ладонями разболевшийся лоб.

В бывшую квартиру Элены почти сразу въехали другие жильцы, и Мартин теперь старался выбирать дорогу так, чтобы не появляться под знакомыми окнами, а если все-таки шел мимо, нарочито отворачивался, чтобы не видеть чужих занавесок и нелепых цветочных горшков. Навсегда ушла, безвозвратно канула в прошлое целая эпоха, самая важная часть его жизни, и от этого во рту появлялся горький привкус, а отчаяние стальным обручем сжимало усталую голову.

Глава 6

Только через две недели Икеру удалось уговорить Мартина, пребывающего в состоянии полной апатии, и группа «Бост’ок» снова начала репетировать. А еще через месяц они отыграли наконец концерт, который так хотела увидеть Май. В небольшом полутемном зале не оставалось свободных мест, музыканты обрадованно улыбались – никто не ожидал, что публики будет так много. Икер звучно хлопнул Мартина по плечу, пытаясь подбодрить, пробить его холодную отстраненность.

– Смотри, сколько народу! Совсем недавно мы о таком и мечтать не могли! Разве не круто?

– Круто… – вяло согласился тот.

– Пошли на сцену. Пора!

– Ок… – Мартин подавился этим словечком и поспешно выдохнул: – …ей. Окей, идем.

Он немного растерянно всматривался в обращенные на него такие разные лица, боясь найти в них жалость и сочувствие. Но ничего подобного Мартин не разглядел: люди пришли хорошо провести время и им не было никакого дела до его личных проблем. И это принесло ему неожиданное облегчение, Мартин крепко сжал гриф гитары и с какой-то немного злобной радостью крикнул в микрофон, словно бросая вызов самому себе:

– Ну что, погнали?

И сразу же заиграл первую песню, проигнорировав небольшое вступление. Остальные музыканты умело подхватили, хотя басист с соло-гитаристом нарочито недовольно переглянулись.

На этой волне Мартин отыграл почти весь концерт, и получалось здорово, тем более что он больше не позволял себе подобных выходок. Но в самом конце, когда оставалось сыграть последнюю композицию, знакомое ощущение полной бессмысленности существования вновь начало портить его настрой. Мартин снова приуныл, почти в полной темноте, в неожиданно притихшем зале, он запел новую композицию:

Мне казалось: только вчера

Завертелась эта игра,

И я получил твое письмо,

В голове загорелось: домой!

Мне казалось: только вчера

Разговоры за жизнь до утра.

Ты теперь с другой стороны,

И не знаю, слышишь ли ты.

Без тебя сгорают дни,

Без тебя сгорают дни.

Все быстрей горят они.

Серый пепел, белый дым…

Что останется под ним?

Что останется под ним?

Мало кто догадывался, что скрывается за этими несложными стихами, но их неподдельная искренность переплетенная с очевидной грустью мелодии, тронули публику. Когда затихли последние аккорды, на мгновение повисла почти осязаемая тишина, а затем грянули аплодисменты.

Кто-то крикнул:

– Еще! Еще!

Зал подхватил и умножил это восклицание, требуя продолжения.

Мартин устало покачал головой и негромко, но отчетливо сказал:

– Это была последняя песня… Всем спасибо!

И, не оборачиваясь, ушел со сцены.

Глава 7

ПРОШЕЛ ГОД

* * *

ЕЩЕ ОДИН

* * *

ПОТОМ ЧЕТЫРЕ И ДВЕ ТРЕТИ

* * *

В этот вечер программа концерта была небольшой: «Бост’ок» играл совместно с еще одной группой, но как более заслуженному коллективу, ему было отдано все второе отделение. Выступление прошло ожидаемо хорошо, и, допевая на бис последнюю песню, Мартин привычно скользил глазами по таким разным лицам публики, с удовольствием считывая яркие эмоции зрителей. Вдруг его взгляд выхватил из толпы знакомую улыбку. Живые темные глаза, с явно читаемым восхищением, смотрели прямо на него. Увидев, что ее заметили, Мари, а это была именно она, весело помахала рукой, а затем вдруг заговорщицки приложила палец к ярко накрашенным губам, очевидно прося никому не говорить, что она тут. Мартин подумал, что за эти несколько лет, что они не виделись, она только похорошела: постройнела, а может такой эффект давало удачно подобранное зеленое платье с узкими рукавами, иначе постриглась и, вообще, заметно повзрослела, не растеряв при этом своего обычного обаяния и подкупающей почти детской непосредственности. Мартин почувствовал это даже на расстоянии. Доигрывая последние аккорды, он покосился на увлеченно стучащего по барабанам Икера, но похоже, тот не заметил присутствия девушки. Мартин снова посмотрел в зал, но Мари уже нигде не было видно, он даже немного расстроился – увидеть ее такое знакомое лицо после стольких лет, было неожиданно приятно. Что ж, если Мари наконец вернулась из Мадрида, то наверняка скоро сама объявится.

Концерт закончился, слегка оглохшая публика начала расходиться, громко и весело переговариваясь. Памятуя о недвусмысленной просьбе подруги, Мартин ничего не стал говорить Икеру, который деловито снимал тарелки с подставок. В конце концов, если они так и не помирились с Мари за все это время – это их проблемы, сами разберутся. Мартин смотал кабель и убрал гитару в чехол.

– Подождешь минут десять? Я могу тебя подвезти, – предложил Икер, все еще возясь с ударной установкой. – Заметил там в первом ряду? Высокая такая, с кольцом в носу…

– С кольцом?

– Ну да, серьга такая, и брови тоже с пирсингом. Вот мне очень интересно в каких еще местах у этой девицы кольца могут отыскаться! Черт, вот только забыл, как зовут… Даже неудобно как-то. Я с ней еще до концерта договорился сходить куда-нибудь вечером. Слушай, давай с нами? Чего одному киснуть? Наверняка у нее подружка есть.

– Тоже с кольцами э… повсеместно?

– А то! Неужели тебе не любопытно?

– Не, вот это сегодня точно мимо! – покачал головой Мартин, эйфория от хорошо сыгранного концерта почти прошла, и ему отчаянно захотелось просто побыть одному. – Лучше прогуляюсь.

– Ну, как знаешь, – не стал особо настаивать Икер, привыкший за последние годы к странностям друга.

– Я тогда пойду. Закончите здесь все?

– Да не вопрос… Давай, старик, увидимся!

– Давай… Ты там поаккуратней, «Властелин колец»!

Икер в ответ только ухмыльнулся, мол, не учи ученого. Мартин подхватил кофр с гитарой, помахал остальным участникам группы, упаковывающим инструменты и выскользнул через боковую дверь в приятное тепло летнего позднего вечера. В отдалении перед клубом еще толпился народ, слышались обрывки разговоров и громкий смех. Он решительно повернул в другую сторону и пошел по тихой улочке в сторону парка. Внезапно из тени ближайшего дерева выскочила темная фигура и бросилась ему на шею.

– Мартин! Как же я соскучилась!

– Мари! Ты приехала! Когда? – несколько ошарашенно воскликнул тот, совершенно не ожидая такой бурной радости.

– Вернулась несколько дней назад. Насовсем! Ты рад? – она звонко чмокнула его в щеку.

– Конечно…

– Я боялась, вы с Икером вместе пойдете, вот и спряталась. Не хочу его видеть! В ее голосе отчетливо прозвучала давняя обида.

– Э…

– Хорошо, что ты один… Ой, ну в смысле, я думала вы после концертов по барам ходите, поклонницы там, все дела…

– Иногда ходим, – не стал отнекиваться Мартин, – сегодня настроение не то…

– Так ты свободен? Круто! Ой, мне так радостно! После унылого пыльного Мадрида здесь все такое классное! Я словно открываю Доностию заново. Я, наверное, болтаю много? Я выпила чуть, понимаешь… но это же ничего?

Он кивнул. Мари подхватила его под руку, крепко прижав его локоть к себе, Мартин чувствовал волнующее тепло ее тела.

– Ну что, как ты? – затараторила она снова. – Где работаешь? Или вы только играете?

– Если бы… – усмехнулся Мартин. – Музыкой не больно-то прокормишься. Пока, во всяком случае… Работаю с отцом на фабрике, в офисе, скучно, но…

– А я теперь дипломированный специалист, доктор! – не дослушав гордо перебила его девушка. – Мне даже предлагали в Мадриде остаться работать, а я не согласилась! Честно говоря, я в конце учебы уже так вернуться хотела, что прям дни считала…

Она немного помолчала, Мартину показалось, что ее глаза заблестели как-то по-особенному.

– Ой, я так рада, все-таки! – Мари схватила его за руку. – А пойдем в парк? Помнишь, как тогда, когда мы были маленькие и глупые…

– Конечно помню!

Ему подумалось, что он, похоже, попал в список достопримечательностей Доностии, которые надо немедленно открыть заново. Впрочем, почему бы и нет? Они не спеша бродили по темным пустынным дорожкам, легкий ветерок шелестел в кронах платанов, непринужденной прогулке немного мешал увесистый кофр, который оттягивал руку, но это было не важно. Мари болтала о всяком, перескакивая с темы на тему, словно только сейчас наконец нашла родственную душу, с которой можно было вот так запросто всем поделиться. Мартин все больше слушал, он очень старался вспомнить те ощущения, которые испытывал давным-давно, когда был искренне влюблен в эту девушку, но у него получалось не очень.

Мари вдруг остановилась.

– Помнишь, это же наше дерево!

Честно говоря, он не помнил, но тоже остановился. Она обняла его шею руками, через тонкую ткань футболки он почувствовал, как мягко и упруго прижимается ее большая грудь. Это было приятно. Мари поцеловала его нежно, но требовательно. От нее пахло дорогими духами и чуть-чуть алкоголем. Он немного неловко ответил этим настойчивым влажным губам.

– Пойдем ко мне… – она чуть отстранилась.

– Пошли.

Он снова поцеловал ее, подхватил гитару, и они двинулись уже в обнимку по темной аллее в сторону мерцающих теплым светом уличных фонарей на выходе из парка.

Они поднялись в ее маленькую квартирку и какое-то время целовались прямо возле двери не включая свет, потом Ма́ри порывисто высвободилась, зажгла несколько расставленных по всей комнате свечей, поставила на стол два бокала и бутылку вина.

– Откроешь? Я сейчас… Штопор в ящике. – Она вышла из комнаты.

Мартин кивнул и занялся вином. До него донесся шум льющейся в ванной воды, потом все стихло. Он разлил вино по бокалам и сел к столу вполоборота. Мари вернулась, теперь на ней был только коротенький цветастый халатик на молнии, темные блестящие волосы она распустила, и они мягко струились по ее покатым плечам. Она встала прямо перед ним, ему показалось, что огоньки свечей отражаются в ее гладких, чуть полноватых ногах.

– Чин-чин! За встречу! – в ее голосе явственно слышались низкие волнующие нотки.

– С возвращением!

Мартин отпил из своего бокала – вино оказалось очень неплохим. Мари, ни слова не говоря, поставила недопитый бокал на стол и медленно потянула молнию халатика вниз, одновременно другой рукой взяв его ладонь, свободно лежавшую на столе и повлекла за собой к темнеющему дверному проему, ведущему в спальню.

– Мне бы… умыться… – Мартин чуть задержал ее требовательную руку.

– Успеется! – ее голос чуть прерывался, она совершенно не собиралась никуда его отпускать.

Он подчинился и последовал за ней. Она села на постель, чуть откинувшись назад, халат распахнулся, колеблющийся свет свечей рисовал красивые блики на ее матовой коже. Мартин опустился перед ней на пол, взял в руки полные груди с широкими, словно нарисованными ареалами. И тут он вспомнил, почему в юности у них с самого начала не очень-то складывалось. Тогда-то он был без памяти влюблен и, конечно, в принципе не мог понять, в чем тут дело. Но теперь все стало ясно. Мари была красивая и темпераментная девушка, но всего у нее было слегка перебор: грудь – слишком большая, поцелуи – слишком напористые, стоны – слишком громкие. Вся она была чуть широковата и большевата для Мартина, во всяком случае, так ему казалось, несмотря на то, что он был выше нее на целую голову. И эта чрезмерность все портила, совсем чуть-чуть, но не давая по-настоящему, до конца отдаться чувствам. И теперь все повторялось: чем темпераментней реагировала Мари, тем спокойней становился Мартин. Впрочем, сейчас это было только на руку: он очень не хотел разочаровать девушку, и трезвая голова очень помогала контролировать процесс, пусть даже его ласки становились чуть надуманными.

Когда все закончилось, он чуть виновато заглянул в ее сонные глаза, в которых отблескивали огоньки догорающих свечей и сказал:

– Мне пора,

– Как, ты не останешься?

– Нет.

– Как хочешь, – она неожиданно не стала настаивать, – тогда просто захлопни дверь.

– Хорошо, – Мартин был несколько разочарован, что его не уговаривают. – Тогда – спокойной ночи.

– Ага…

Мари отвернулась, закутавшись в одеяло, а он быстро оделся и, стараясь не шуметь, выскользнул из квартиры.

Мартин задумчиво брел по спящим улицам сквозь сырую теплую ночь. У него так и не возникло чувства, что у них с Мари сможет снова что-то получиться. Он был очень благодарен ей за этот вечер: оказывается, ему было очень важно пообнимать настоящего, живого и теплого, чуточку родного человека, но он начал сомневаться, что захочет повторить этот опыт в ближайшее время. Незаметно для него самого, ноги принесли его к дому, где когда-то жила Май. Он почувствовал легкий укол грусти, привычно поднимая глаза к знакомому окну. И вдруг он задохнулся: в окне горел свет, это было единственное освещенное окно в доме. На мгновение ему показалось, что все произошедшее в эти годы было лишь жутким кошмаром, он даже успел обрадоваться, что морок развеется и он снова увидит Май живой и здоровой. Но в этот момент кто-то из нынешних жильцов повернул выключатель, гася свет, а вместе с ним и приступ иррациональной глупой радости. Мартин повернулся и широко зашагал прочь, унося с собой горечь разочарования и внезапно воскресшую тупую боль в груди.

Он никак не мог заснуть в эту ночь: мысли о прошлом нахлынули с новой силой. Наверное, это было несправедливо по отношению к Мари, ведь вспоминал Мартин не их отношения, а Май, ее пронзительный взгляд, ее голос, тихую улыбку тонких губ. Ему было неловко перед ней за то, что случилось. Он будто бы изменил той единственной, кого по-настоящему любил, и это было гадко. Хотя умом он понимал, что Май давно не здесь, не с ними, и подобные мысли совершенно непродуктивны – надо продолжать жить, а не превращаться в двадцатипятилетнего старика.

Мартин встал и, достав из ящика аккуратно сложенную голубую футболку Май, бросился на кровать, уткнулся лицом в мягкую материю и мгновенно отключился.