Текст книги "Леди Шир"

– Я его знаю, – сказала Марта, едва дыша, – его зовут Христос.

– Возможно, – сказала Шир, – его имя может быть любым другим, мы точно не можем этого знать. Важно то, что он назвал себя Сыном Бога. Люди поверили ему и стали прислушиваться к его словам, а слова его были просты: не убивайте друг друга, прощайте друг другу и не будьте мстительны, не воруйте друг у друга, сами зарабатывайте свой хлеб, живите семьями и заботьтесь о своих детях – много чего хорошего и доброго он говорил. Люди слушали его, верили ему, а те, кто умел писать, – слова его записывали. Но злые люди, которые убивали и грабили слабых, свою жизнь менять не хотели, они убили Сына Бога. Умирая, он простил своих убийц и сказал, что любит их. Он умер, но люди не забыли, чему он их учил, они приняли в сердце его любовь, они приняли Бога.

– Значит, Бога нет? – спросила Марта, и голос её дрогнул на последнем слове. Теперь Шир зашла вперёд и слегка присела перед Мартой так, чтобы видеть её лицо:

– Он есть, Марта, – сказала Шир, – Он у тебя внутри.

Марта с недоверием посмотрела на Шир, потом опустила взгляд и посмотрела на свой живот.

– Я устала, – сказала она, – у меня ноги заболели, давай немножечко отдохнём.

Они спустились с дороги, прошли в глубину сухих зарослей, где полоса деревьев обрамляла поля, нашли поваленное дерево и уселись на него, как на длинную скамейку.

– Значит, я могу всегда с ним поговорить? – спросила Марта и приложила обе руки к животу.

Шир уже пожалела, что рассказала Марте про «Бога внутри».

– Лучше тебе этого не делать, – несколько строго ответила Шир и стала поспешно перебирать в голове интересные темы для разговора, чем можно было бы отвлечь Марту от желания разговаривать с «Богом внутри».

– Но как же я могу проверить, что Он у меня внутри? – разочарованно спросила Марта и тут же стала оправдываться. – Я тебе, конечно же, верю, но мне бы так хотелось его почувствовать.

Шир вздохнула, отступать было поздно, когда она обещала Марте показать Бога, она и не думала, что будет такое время, когда придётся исполнить обещание.

– Ну, говорить с Ним совсем не обязательно, он и так знает всё, что ты думаешь, и если помолчишь, то сможешь услышать, что Он тебе говорит, – сказала Шир и постаралась придать своему тону незначительность так, как будто они говорили о чём-то совершенно простом и повседневном, чтобы Марта поскорее потеряла интерес к этому разговору.

– Но как я могу знать, когда Он со мной говорит? – с нетерпением спросила Марта, и будь она взрослой, то уже бы допустила мысль, что Шир морочит ей голову, но Марта была маленькой девочкой, и поэтому ждала, что, возможно, сейчас ей откроется тайна, которая мало кому известна, а возможно известна только одной Шир и сейчас, ещё совсем немного, и она, Марта, будет тоже обладать этой тайной.

– Ты невнимательно меня слушала, – заговорила Шир, и Марта устремила в неё всё своё внимание, – Бог это любовь и добро, он начинает говорить с тобой, когда ты чувствуешь необходимость делать добро и знаешь, что ничего не получишь взамен, когда вдруг начинаешь любить кого-то и не знаешь почему.

– Я люблю тебя, Шир, и я знаю почему, а значит, во мне нет Бога, – сказала Марта дрожащим голосом и очень тихо, чтобы не заплакать.

Шир перевела дыхание, обняла Марту и прижала к себе: «…Ещё не хватало, чтоб она сейчас расплакалась, пора во всём ей признаваться».

– Ты просто ещё не совсем подросла, и тебе трудно понимать мои слова, а ещё у меня нет учёных степеней, и я не могу правильно подобрать слова, чтобы тебе они были понятны, – сказала Шир, как бы извиняясь, в надежде, что Марта её поймёт правильно.

Марта ещё крепче прижалась к Шир, уткнулась лицом ей в пальто и шмыгнула носом, наверно, она заплакала:

– Ты всё знаешь, Шир, ты знаешь даже больше чем мой папа, а он самый умный, это просто я не поняла. Потом я выросту и буду понимать, и ты мне всё заново расскажешь.

– Не нужно будет всё заново, ты и так не забудешь, а понимание само придет, постепенно, ты и не заметишь.

Так они сидели на поваленном дереве, обнявшись, пока совсем не стемнело.

– Пойдём-ка домой, – сказала Шир, вставая, – у тебя уже точно ноги отмёрзли.

Марта сидела молча и неподвижно, она уже смирилась, с тем, что какое-то время ещё не сможет слышать Бога, но всё-таки надеялась, что если будет сидеть тихо, то возможно Он с ней заговорит.

– А за что ты меня любишь? – спросила Шир, сама не зная зачем.

– Ты добрая, – ответила Марта, как будто только и ждала, что Шир её об этом спросит, – ещё с тобой всегда весело, ты про всё знаешь и всё мне рассказываешь, а ещё ты красавица, – сказав про «красавицу», Марта слегка отвела взгляд в сторону.

– Добрая… – задумчиво повторила Шир, – наверно, добрая и, если ты это заметила, значит, в тебе точно есть Бог, и Он очень скоро с тобой заговорит, это я тебе обещаю.

Какую-то часть пути они прошли пешком, но потом их обогнала почтовая карета. Карета остановилась, и кучер любезно предложил их подвезти. Марта и Шир устали и замёрзли, поэтому, не раздумывая, согласились. Когда карета подъехала к дому господина адвоката, Шир поблагодарила кучера за любезность и отдала ему все монеты, что оставались у неё в кошельке. Марта не видела, как Шир отдавала кучеру монеты, поэтому с уверенностью решила для себя, что внутри у этого человека тоже есть Бог.

Услышав за окном шум приближающегося к дому экипажа, Эдуард решил, что это Карин вернулась раньше обычного, и невольно поморщился, но когда в коридоре раздались голоса Марты и Шир, его посетила улыбка. Эдуард сидел в своём кабинете, и мысли его суетились несвойственным для них образом. Сегодня вечером, когда он поднялся в кабинет после ужина, Дина вошла вслед за ним. От волнения она комкала в руках какую-то тряпку и, извиняясь, спросила разрешения с ним поговорить.

– Конечно, Дина, о чём ты хочешь меня попросить? – сказал Эдуард устало, он решил, что Дина пришла просить повышения жалования, так как в доме теперь живёт больше людей, и ей приходится убирать больше комнат и больше готовить.

– Что вы, хозяин, я всем довольна, мне не о чем вас просить, мы с мужем очень счастливы жить в вашем доме, я каждый вечер молю Бога за вас, молюсь о вашем здоровье, о здоровье ваших детей, о вашем благополучии…

Наверно Дина перечисляла бы пожелания и просьбы к Богу ещё долго, если бы Эдуард не остановил её:

– Дина, говори, что хотела сказать, – нетерпеливо перебил её Эдуард.

– Извините меня, мой господин, – запричитала Дина, – это не моё дело, но другие люди тоже могут узнать и начнут злословить про ваше доброе имя. Мой долг вас предупредить: ваша жена вам не верна, вчера вечером, в поздний час, она каталась по городу в открытой карете с каким-то молодым человеком, они обнимались и целовались прилюдно.

Задохнувшись волнением, Дина замолчала, а Эдуард, стиснув зубы, почувствовал, как струйка пота из-под волос побежала у него по щеке.

– Проклятье, – проговорил он глухо, про измену жены Эдуард давно догадывался, но не утруждал себя облачать эти мысли в слова и теперь, когда эти слова прозвучали от его прислуги, это хлестнуло его, как пощёчина.

– Кому ты уже успела рассказать? – спросил он Дину и посмотрел на неё из-под нахмуренных бровей.

– Что вы, я не для того, чтобы злословить, только хотела вас предупредить, а вы уж сами…

Эдуард опять не дал ей договорить, он открыл ящик стола, вытащил несколько банкнот и протянул их Дине.

– Вот возьми и никому не говори про то, что видела.

– Нет, – и Дина завертела головой в знак отказа, – что вы, я только хотела предупредить…

– Возьми, это мой подарок, ты честная и хорошая женщина.

Дина была польщена, она слегка улыбнулась дрожащими губами, взяла деньги и сунула их в карман фартука.

– Мужу успела рассказать? – спросил Эдуард Дину уже как союзницу.

– Так это же он мне и рассказал, он их видел.

– Чёрт, а что он делал так поздно в городе?

– Так вы же его сами за цикорием послали, – теперь Дина говорила почти без волнения, торопливо и шёпотом, какое-то неведомое чувство ей подсказывало, что эта информация будет очень полезна господину адвокату. – В лавке цикория не было, так он в город и поехал, я вам этот цикорий потом к ночи заварила и в кабинет подала в чайнике, и две чашки, как вы просили.

– Цикорий, ну надо же, – вполголоса проговорил Эдуард и посмотрел на нетронутый чайник с цикорием, что так и стоял на столе с прошлой ночи.

Эдуард опять полез в стол, достал деньги и протянул их Дине, на этот раз она молча взяла «подарок» и спрятала его в тот же карман.

– Передайте это вашему мужу, и пусть помалкивает, но не забывает того, что видел.

Дина с пониманием кивнула. Эдуард задумался, глаза его прищурились, взгляд сделался сосредоточенным, на какое-то время он забыл, что Дина всё ещё в кабинете.

– Я могу идти? – осторожно спросила Дина, сожалея о том, что ей приходится прерывать важные мысли господина адвоката.

– Да, идите и постарайтесь, чтобы никто не знал о нашем разговоре.

– Что вы, что вы, я же и тряпочку специально взяла, спросят, скажу – вы меня вызвали, цикорий разлили, просили протереть.

Дина вышла за дверь, а Эдуард остался сидеть за столом, стараясь сосредоточиться на мысли, которая бы стала ответом на вопрос: как правильно поступить? Но в голову приходили воспоминания важных, как казалось Эдуарду, событий его жизни, они чередовались, сменяя одно другое так, как будто их хронология имела особый смысл, или могла указать на некое следующее событие, которое еще не произошло.

Вначале вспомнилась женитьба на матери Марты, как будто именно с этого всё и началось. Потом – её смерть и рождение самой Марты, затем – женитьба на Карин и десять лет полного ничто. Только работа. Про рождение близнецов Эдуард не вспомнил. Далее – монастырь, сломанный палец Марты, знакомство с Леди Шир, скамейки под деревьями монастыря, и почему-то тут же представилась Марта с каким-то щенком на руках. Ну а потом – болезнь Марты, доктора, склянки с бесполезной микстурой и снова монастырь, бледное лицо настоятельницы, её скрещенные на груди руки, потом ветхая лестница на третий этаж, что над швейной мастерской, затем ожидание и опять лестница и вот она – Леди Шир, статная и гордая в её зелёном платье.

«Надо поговорить с Шир», – наконец-то решил Эдуард и тут же вскочил из-за стола, как будто после долгих ожиданий получил на это разрешение. «Поговорить с Шир» – эта мысль уже давно кричала о своём существовании, но Эдуард только сейчас позволил ей быть услышанной. Он вышел в тёмный коридор, в доме было тихо. Кто был дома, тот уже спал, кого-то дома вообще не было, а Шир была в комнате у Марты, и когда Эдуард подошёл к их двери, из-под которой мерцала полоска света, то услышал равномерный голос Шир, она читала Марте книжку. Эдуард вернулся в кабинет и оставил за собой дверь открытой. Надо было дождаться, пока уснёт Марта, и Шир вернётся к себе в комнату, и тогда быстро войти к ней, пока она ещё не начала раздеваться ко сну, иначе положение будет неловким. И вот бледный свет от свечи скользнул по коридору и скрылся за дверью в комнате у Шир. Эдуард большими шагами, почти бегом, подошёл к двери, за которой была Шир, и постучал. После того как за дверью раздалось тихое «Войдите», Эдуард понял, что совсем не продумал, как будет вести разговор, но было уже поздно. На самом деле с Шир было всегда легко, она не создавала неловких ситуаций. И даже напротив, когда её собеседник по какой-то причине чувствовал неловкость, Шир начинала нести всяческий женский вздор, выставляла себя простушкой, тем самым давая собеседнику время собраться с мыслями. Осторожность и предосторожность, осмотрительность и предусмотрительность, в общем, всё то, что парализовало свободную речь собеседника, постепенно отступали, и он, собеседник, уже менее задумывался над тем, что говорит, а значит, становился более откровенным. В этот вечер Шир была не такой, она устала и уже не рассчитывала на то, что ей придётся общаться с кем-то из живых. Когда он вошёл к ней в комнату, она стояла к нему спиной, едва взглянув на него вполоборота.

– Зашёл узнать всё ли у вас хорошо, – Эдуард постарался сказать это как можно естественнее, так, как будто его посещение Шир в ночное время было делом привычным.

– Да, всё очень хорошо и Марта чувствует себя хорошо, – ответила Шир, продолжая стоять к нему спиной и перекладывать на столе какие-то вещи.

Эдуард помедлил, осмотрелся по сторонам и сказал:

– У меня в кабинете есть ещё книги, принёс для вас, когда эту дочитаете, можете взять другую.

– Если она вам нужна, забирайте, не важно, она не очень интересная, – сказав это, Шир взяла со стола книгу и протянула Эдуарду, не глядя на него.

– Нет, нет, можете даже не возвращать, я их вам принёс, мне они не нужны.

Шир вернула книгу на стол и продолжила перекладывание вещей так, словно что-то искала и не спешила находить. Эдуард понимал, что если сейчас он не задаст Шир какой-нибудь вопрос, – ему придётся уйти.

– Шир, вы верите в судьбу? – спросил он, и сам удивился, как мог выговорить такую глупость.

– Сговорились, не иначе, – тихо сказала Шир скорей самой себе, затем, наконец-то, повернулась лицом к Эдуарду и нещадно, прямо глядя ему в лицо, сказала: – Я не верю в судьбу и во всякие подобные глупости, это всё выдумки истерических женщин, которые боятся признать свою никчёмность.

Шир поняла, почему он пришёл к ней, и ей стало его жаль, она улыбнулась, присела на край стола и сказала как бы оправдываясь:

– Да я и сама частенько отговариваюсь судьбой, особенно когда надо принимать решение, мне всегда это тяжело давалось, люблю, когда всё происходит само собой, а когда надо решать – просто ничего не делаю, а потом называю это судьбой.

– Наверно ни в Ад и ни в Рай вы тоже не верите? – спросил Эдуард с усмешкой.

– Что у вас произошло? – задала вопрос Шир вместо ответа, и Эдуарду ничего не оставалось, как сказать правду.

– Карин видели ночью с другим.

Шир слегка наигранно приподняла брови, но, похоже, ничуть не удивилась:

– Вы расстроены, что с другим или что видели? – спросила она не без иронии и неприкрыто лукаво пристально посмотрела Эдуарду в глаза.

Эдуард оценил иронию вопроса, с достоинством выдержал её взгляд и был весьма признателен Шир за то, что она не принялась его утешать и жалеть.

– Как дочитаете книжку, приходите в мой кабинет выбрать другую, – сказал он сдержанно, чтобы Шир не смогла расслышать в сказанном приглашение на разговор.

Но Шир была прозорливой, умышленно сдерживая улыбку, но так чтоб это было заметно, она ответила:

– Думаю, приду раньше, чем дочитаю, она меня несколько утомляет.

Теперь Эдуард точно знал, что будет делать дальше: добьётся развода с Карин, сделает это как можно деликатнее и отдаст ей многое из того, что она попросит, затем даст событиям поостынуть, и женится на Шир. Мысль о женитьбе на Шир была достаточно новой для Эдуарда, но она так изящно вписывалась в общую картину событий, что Эдуард её даже не заметил. «Есть два пути, – думал он, когда остался один в своём кабинете, – вызвать Эда как свидетеля её измены, дело решиться быстро, но Карин придётся опозорить, а, тем самым, возможно, опозорить и себя. Но люди поговорят и забудут. Карин пусть убирается к своему любовнику, или к матери, не важно. Марта, естественно, останется со мной». Но был и другой путь не такой болезненный: договориться с Карин. «Возможно, придётся отдать ей дом, – при этой мысли Эдуард поджал губы в знак готовности к возможной потере, – всё это будет длиться долго, но так мы избежим позора, я и она. Было бы неплохо, будь у Шир хоть малейшая возможность получить имущество, хоть какая-то зацепка, и я бы не упустил, – Эдуард прищурился, зрачки его глаз двигались из стороны в сторону, как будто на дальней стене комнаты крепился важный документ, который он силился прочесть. – И тогда мы с Шир, и, конечно же, Марта переехали бы в её дом, а Карин осталась бы здесь». Эдуарда приятно забавило, как легко и непринуждённо в его сознание проскользнуло понятие «мы с Шир», про близнецов ни в одном из случаев он не вспомнил.

Шир осталась в комнате одна. Она подошла к зеркалу и стала внимательно рассматривать своё лицо. Очень похоже на то, что Эдуард совсем скоро предложит ей стать его женой, и Шир представила, что она согласилась. Но эта фантазия совсем её не порадовала. Замужество с Эдуардом было для Шир скорей необходимостью, чем её желанием. Став его женой, она сможет остаться в этом доме, остаться возле Марты и после того, как та выйдет замуж. Далее в жизни уже не будет никаких сюрпризов и встреч, не будет ночей проведённых в тёмной комнате у окна, не будет полусонного чтения глупых книжек при свечах, а ещё не будет бесед в кабинете у Эдуарда. «Я буду в его спальне, – думала Шир, – буду частью его супружеской кровати, пройдёт время, и я стану такой же безрадостной и бесцветной, как Карин в её красных платьях». Шир с грустью понимала, что если Эдуард и правда предложит ей руку и сердце, она не сможет отказаться, у неё не хватит на это смелости.

Продолжая смотреть на себя в зеркало, Шир увидела, довольно большую для моли, золотистую бабочку у себя за спиной. Её это удивило, зимой не должно быть бабочек. Шир оглянулась, но бабочки нигде не было. Шир прошлась по комнате, заглянула по углам в надежде найти эту чертову бабочку, хотя была почти уверенна – никакой бабочки в комнате нет. Шир села за стол, лицо её сделалось суровым, редко кто видел её такой.

– Плохо дело, – задумчиво проговорила Шир, – надо бы за собой получше присматривать.

То, что Шир перекладывала на столе, когда вошёл Эдуард, было портретом Милоша. Шир взяла портрет в руки и поставила перед собой на столе.

– Гольда тебе привет передавала, – сказала Шир и усмехнулась.

Шир придвинула второй стул к столу, закрыла глаза и представила, что Милош сидит с ней рядом за столом.

– Она решила, что Марта наша с тобой дочка. У нас тоже могла быть дочка, но её нет… Как ты? Тебе не холодно? Ты всегда можешь приходить ко мне. Ты теперь только мой, только я думаю о тебе. А знаешь, я ни на что не жалуюсь, мне, конечно, жаль, что ты умер, но… – Шир замолчала и задумалась, эту фразу она не закончила.

– Я не выйду замуж за Эдуарда и ни за кого другого, обещаю. Какая разница, кто жив, кто нет, нам хорошо вместе, я почитаю тебе сегодня эту скучную книжку.

Шир взяла книгу со стола и показала Милошу.

– Рассказывать, как проходят мои дни, нет надобности, ты и так всё знаешь. Наверно злишься на меня за то, что люблю потрепаться с прохожими, – сказав это, Шир улыбнулась. – Уж прости, если б ты мог мне это запретить, я бы тебя послушала. Но ты не можешь, ты умер, поэтому терпи, как я тогда терпела. Но ты не думай, я не мщу, просто развлекаюсь. Ведь ты не хочешь, чтобы я была печальной?

Шир опять замолчала и задумалась о том, что до конца своих дней обречена на одиночество.

– Пойдём, ляжем, помоги мне расстегнуть платье, буду тебе читать.

Шир читала вслух, пока не погасла свеча, потом она уснула, и ей приснился тяжёлый сон, который мучил её, пока она спала, а поутру оставил печальные воспоминания о событиях, которые, в общем-то, никогда не происходили наяву.

Шир приснилось, что во дворе небольшой гостиницы, где путники останавливаются отдохнуть и поменять лошадей, она встретила Её. Шир не задумывалась, откуда прибыла та Другая, которую она встретила, люди шли толпой навстречу, и эта Другая была среди них. На Ней был белый похоронный саван, и голова была полностью закрыта белой тканью. Люди разошлись, а женщина в белом саване оставалась неподвижной. Шир очень радовалась Её появлению, для неё это было чем-то необычным. Шир подошла к ней и сняла белое покрывало с её головы. Женщина была немного выше и крупнее Шир, когда Шир увидела её лицо, то поняла, что эта женщина её собственность. Её лицо было очень похоже налицо Шир. Проходившие мимо люди с завистью смотрели на Шир и на её собственность. Шир быстро с Ней подружилась, Она была такой же весёлой, озорной и необузданной, как Шир. Вместе они делали, что хотели, бродили по дорогам, подшучивали над прохожими. Шир повсюду стала видеть только Её, другие люди меркли и значили всё меньше. Но со временем Шир устала от веселья, она затихла и со стороны наблюдала за Ней. Постепенно Её дерзость и насмешливость перекинулись и на саму Шир. Они обе были на улице, и Она высмеивала Шир перед другими людьми. Она с дерзкой улыбкой смотрела Шир в глаза, Её лицо было холодным и неприятным, в последнее время Она уже начинала мешать Шир, Её нападки становились всё обиднее, говорить с Ней было бесполезно. Главное, было начать, и Шир ударила Её по лицу. Шир наносила Ей тяжёлые безжалостные удары, а когда Она упала, Шир стала бить её ногами. Шир немного удивило, почему Она совсем не сопротивляется, но долго Шир не думала над этим. Она вынудила Шир к избиению, Шир было несвойственно насилие, из-за этого в Шир что-то испортилось, и она перестала следить за происходящим. Прошло время, и они уже жили вместе в убогой квартирке в полуразваленом доме. Теперь Она стала тихой и кроткой, намного ниже и худей, чем была раньше, в Её глазах была любовь и преданность. Она ластилась к Шир, как ребёнок. Кроме Шир, теперь Её никто не мог видеть. Она всегда находилась дома и ждала Шир, а Шир всегда спешила домой, чтобы обнять Её. У Шир была только Она, а у Неё только Шир. Они были очень добры и ласковы друг к другу и, если можно назвать высшей близостью близость интима, когда один внутри другого, то Шир и Она были близки подобной близостью, но духовной: они были одна внутри другой. Это была вершина удовольствия. Но иногда Шир чувствовала влечение к Ней, а так же чувствовала и Её влечение. В один из вечеров, возвращаясь домой, Шир встретила свою подругу в коридоре, за пределами их квартиры, из всей одежды на Ней была только нижняя бирюзовая юбка, сверху же одежды совсем не было. Она была очень худенькой, совершенно плоская грудь, тоненькие светлые волосы, заплетённые в маленькую косичку. Она выбежала к Шир навстречу и прижалась голой грудью к её широкой груди в чёрном пальто. Она сказала Шир, что вышла её встретить и теперь не может вернуться обратно. Она была напугана. Шир не выпускала Её из своих объятий. Она указала Шир на человека, который стоял в коридоре, сказала, что он уже дважды стучал к ним в дверь. Человек стоял к ним спиной, но Шир почувствовала, что он следит за ними. Шир вставила ключ в замок, и ключ как-то странно скрипнул. У Шир было необъяснимое ощущение опасности, но она решила, что опасность отступит, когда они окажутся в их квартире, тогда они и подумают, что будут делать дальше. Но это не была их квартира, их каким-то обманом завели туда. Место было в точности, как их квартира, но это было нечто иное, и оно очень быстро проваливалось в какую-то шахту, как в преисподнюю. Несчастная девочка прижалась к Шир, ей было страшно. Страшно было и Шир и, чтобы не показывать свой страх, Шир пришлось убить все свои чувства. Шир сказала Ей, что бояться нечего и она сама со всем справится. Шир обняла Её и с силой вдавила в себя сквозь свою грудь вовнутрь. Дальше Шир продолжила спускать-ся одна. Шахта закончилась, двери открыл мужчина, что следил за ними в коридоре. Шир оказалась среди белых стен, было множество комнат, и все они были белыми и идеальными. Человек вёл Шир по коридору. Её пригласили войти в большую, светлую комнату, которая немного напоминала рабочий кабинет. В этой комнате на кожаном тёмном диване сидела пожилая женщина и плела пряжу. У Шир было много вопросов к этой женщине и один из них – зачем всё это было нужно? Но похоже, женщина с пряжей ни на какие вопросы и не думала отвечать.

Поутру Шир помнила свой сон до мельчайших подробностей, особенно, вопрос, который вертелся у неё в голове: «Зачем всё это было нужно?»» Что он означал? Был ли это вопрос риторический о всей жизни в целом, итогом которой является падение в «ничто», или ей просто хотелось узнать, зачем был нужен этот ритуал с преследованием, обман с квартирой, падение в шахту, белые стены? О том, кто была эта Она во сне, Шир не думала и думать не хотела, она это знала. Это была она сама и вместе с тем ещё кто-то, кто жил по её правилам. Вначале это были подруги Шир, которые играли в её игры, в которых Шир видела только своё отражение. Потом Шир устала от них, устала от самой себя. Она сделала шаг не свойственный ей: ушла из дома. Далее – годы замужества, годы забвения, когда Шир не была сама собой, она была частью жизни Милоша и жила по его правилам. Эти годы редко приходят Шир во снах. Даже вспоминая о них, Шир выбирает лишь те моменты, когда Милош был в её власти, чаще это были интимные моменты их супружеской жизни. Хрупкая девушка во сне Шир – это опять сама Шир, разбитая горем потери мужа, это мёртвый Милош и, конечно же, Марта одновременно. Этим не слишком солнечным утром Шир ещё не знает, но уже догадывается, что образ мёртвого Милоша и бледной Марты она возьмёт с собой, когда отправится в бесконечное «ничто».

Марта, как это часто бывало поутру, сидела в комнате у Шир и ждала её пробуждения. Она сидела за столом на втором стуле, который Шир придвинула для Милоша и рассматривала портрет. Шир в полумраке задёрнутых штор решила, что за столом сидит Милош, и негромко вскрикнула от неожиданности.

– Тебе приснился страшный сон, ты быстро дышала, – сказала Марта, похоже, Шир ничуть не испугала её своим криком.

Шир старалась не смотреть на Марту, чтобы не представлять её себе раздетой в одной нижней юбке. Марта не спешила будоражить Шир ото сна, она сложила руки на стол, положила на них голову и так продолжала смотреть на портрет.

– Твой муж очень красивый, – сказала она.

А в гостиной муж Карин, Эдуард, не торопился за завтраком в надежде застать свою жену, но, так и не дождавшись, ушёл. Карин не было дома и вечером, когда он вернулся, её не было дома в вечер и на другой день, и в вечер который следовал за ним. А в один из дней, когда Эдуард вернулся домой раньше обычного, чтобы застать Карин дома, так как уже не был уверен, что она вообще возвращается домой, он застал в гостиной жуткую картину. Возможно происходящее скорей бы умилило постороннего наблюдателя, чем ужаснуло его, но Эдуард не был посторонним, он был хозяином этого дома, и увиденное его потрясло. Шир сидела за столом в гостиной с его сыновьями и помогала им с уроками по арифметике, Марта была рядом и от скуки раскачивала ногами сидя на стуле. Эдуард молча поднялся в свой кабинет, проходя мимо гостиной, он даже не поздоровался. Кровь била в голову, выдавливая глаза из глазниц. Эдуард вызвал к себе Дину лязгающим звоном медного колокольчика.

– Появится Карин – пусть ожидает меня в кабинете, даже если ей придётся ждать целый день, – приказал он Дине.

Та молча кивнула и, не поднимая глаз, удалилась, а когда появится Карин, Дина, едва скрывая удовольствие, перескажет ей просьбу господина адвоката и с наслаждением будет смотреть на подавленное выражение бледного лица Карин. Но прежде чем Карин пойдёт в кабинет к мужу для откровенного разговора, как ей казалось, она попросит у Дины, принести ей кувшин горячей воды и подать свежее платье. Дина захочет задержаться, чтобы помочь Карин с туалетом, но Карин выставит её за дверь, она ей перестанет доверять. Карин почувствует себя одинокой и затравленной в своём доме: «Даже сыновья теперь играют в пиратов вместе с Мартой и Шир, – а ведь она им строго наказывала не приближаться к Марте и, уж тем более, к Шир. Но, не теряя надежду, Карин вырядится в белое платье, которое когда-то нравилось Эдуарду, заплетёт волосы в тугую косу, уложит косу на голове короной, набросит прозрачную синюю шаль так, чтоб она немного прикрывала лицо, и войдёт в кабинет мужа. Ожидая мужа, она погрузит себя в печаль, обдумывая слова, что будет говорить ему: она пожалуется мужу на одиночество, на пустоту и бесполезность своей жизни, уронит слезу, напомнит о первых солнечных годах после свадьбы, напомнит о сыновьях, того, другого, обвинит в распутстве, себя в наивности, а его, Эдуарда, в безразличие. Но когда войдёт Эдуард и сделает ей жест рукой, чтобы она помолчала, Карин поймёт, что разговора не будет.

– Рад, что застал вас, но в виду моей чрезвычайной занятости буду краток, – Эдуард сказал это ледяным тоном прямо глядя на Карин, но зрачки его глаз были сосредоточенны, скорей, на противоположной стене, чем на Карин так, как будто Карин была пустым местом или совершенно прозрачной.

– Мне стало известно, что вы проводите ночи в обществе некоего молодого господина…

Карин сидела, опустив голову, ей было не дозволенно говорить, она чувствовала себя брошенной на растерзание и была уже готова ко всему.

– …Вашим поведением вы компрометируете меня и позорите ваших детей, – продолжал Эдуард тоном судьи, зачитывающим приговор, – не думаю, что подобное заслуживает прощения. Но в происходящем есть и моя доля вины.

Последнюю фразу Эдуард сказал, несколько смягчив тон, и сделал небольшую паузу, но вовсе не для того? чтобы у Карин появилась возможность что-либо сказать, а лишь затем, чтобы убедиться в том, что жена его слышит. Карин украдкой глянула на мужа, в её глазах отобразилось удивление, и блеснул едва заметный жалкий лучик надежды.

– …Но извинений от меня не ждите, не думаю, что в моих силах что-либо изменить. Поступайте, как вам удобно. Когда примите решение, сообщите мне о нём.

С этими словами Эдуард поспешно вышел, оставив Карин одну в полном замешательстве.

Дина точно знала, в какое время Эдуард разговаривал с Карин, она обо всём доложила мужу и стала готовить ему праздничный сюртук:

– Может случиться, что и в суде придётся выступить, – говорила она.

Эд был встревожен и уже пожалел, что видел Карин в ту злосчастную ночь. «Уж лучше бы их увидела Дина», – украдкой думал он.

Карин забилась в угол супружеской спальни и силилась понять, какого именно решения от неё ждёт муж. Она вздрагивала при каждом шорохе, ей казалось, что Эдуард вот-вот войдёт в спальню и потребует от неё этого непонятного решения.

Эдуард, действительно, ждал от супруги решения, хотя и допускал, что Карин испугается, и просто будет молчать. В таком случае он предполагал выждать какое-то время, а потом начать действовать самому по уже обдуманному плану: предложить Карин денег, возможно, некоторое имущество и подать совместное прошение о расторжении брака, пригрозить опозорить её перед обществом, если она станет противиться. Ну а если она и дальше будет противиться, таки опозорить её, «и чёрт с ней». Вызвать Эда в зал суда и, тем самым, разгромить её карьеру добропочтенной супруги и хорошей матери. Эдуард не задумывался о той возможности, что не произойдёт ни того, ни другого, самое главное дело его жизни – Эдуарду суждено проиграть.