Текст книги "Оранжевый викинг. Сборник путевых заметок"

Особенности внутреннего туризма

Когда продавщица Кундуз не понимает, чего хочет от нее бельгийский турист, а испанец на станции «Охотный ряд» не в силах объясниться с кассиршей Валентиной, не ругайте родину, а лучше съездите в Китай.

Несмотря на впечатляющие перемены, произошедшие в стране за последнюю четверть века, жизнь простого китайца по-прежнему не сахар. И усложнять ее изучением иностранных языков он вряд ли станет.

Ибо если завтра в Поднебесную вдруг перестанут приезжать гости из-за рубежа, Китай совсем не огорчится и без особых проблем компенсирует убытки миллионными доходами от внутреннего туризма.

Знаменитый античный лозунг гласил: «Кто не был в Афинах – тот чурбан». Мао Цзэдун пошел дальше и сказал: «Если ты не побывал на Великой Китайской Стене – ты не настоящий китаец». В 1957 году завет Великого кормчего торжественно повесили над отреставрированным участком Стены, и с тех пор китайцы ему исправно следуют.

Более того, посещением памятника обороны империи от беспокойных кочевников дело, как вы понимаете, не ограничивается.

В любое время года колхозники из-под Уханя и Сычуаня в пуховых зипунах и френчах прямо с вокзала с чемоданами и баулами, расписанными под Louis Vuitton, спешат на главную площадь страны Тяньаньмэнь, оттуда – в зоопарк, где уйгурские бабки в пестрых нарядах уже дивятся на панд и морских коров, а потом непременно нужно посетить Запретный город Гугун, парк Бэйхай, Храм Неба Тяньтань, хорошо бы еще где-нибудь поесть и, если останется время, сходить в оперу… Китайские туристы из глубинки шумны, пахучи и любознательны. Какой уж тут английский!

Тем временем в хутунах – так здесь называют традиционные жилые кварталы бедноты – уже накоптили уток и сварили лапшу. Рикши разливают чай и наблюдают за тем, как соседи раскладывают маджонг и кормят рисом певчих птиц в старинных рассохшихся клетках.

После заката серое от смога пекинское небо расцветает волшебными огнями. У китайцев особым шиком считается украшать воздушных змеев электрическими фонариками. Их здесь запускают все, от мала до велика, отчего кажется, будто над твоей головой не небо, а бескрайняя река, полная диковинных мерцающих рыб.

Не менее чудесно выглядит парк Ихэюань, где некогда находился летний императорский дворец. Теперь это гигантский клуб по интересам для тех, кому за 60. Еще не рассеялся утренний туман, а в саду отставных владык Поднебесной уже кипит культурно-спортивная жизнь: в беседках грохочут самодеятельные духовые оркестры, рядом тренируются пожилые поклонники тайцзицюаня, на берегу озера ветхие старики играют со своими подругами в странную смесь бадминтона и кунг-фу. Мимо них в панамах Burberry торопливо проходят все те же колхозники, чтобы поскорей увидеть павильон смирения и терпеливости, а также храм Короля драконов. Их скромным угощением в этом паломничестве будут гигантские огурцы, которые продавец искусно очистит от кожуры и нанижет на палочку.

Ну, а если пожелаете гастрономических излишеств, приходите на торговую улицу Ванфуцзин. Печеные змеи и летучие мыши, каштаны и райские яблочки, «столетние яйца», личинки, пауки и морские коньки в кляре. Горластые зазывалы у дверей закусочных наперебой приглашают приобщиться к национальной экзотике. Все это рассчитано на зарубежных туристов, и приезжему китайцу здесь делать нечего. Разве что поглазеть, как белые люди будут есть жареного скорпиона.

А утром надо бежать на рынок покупать знаменитую брендовую одежду, электронную кухонную утварь, игровые приставки, швейцарские часы и последние модели смартфонов.

Ведь никак нельзя и совершенно невозможно уехать отсюда с пустыми руками. Уж кто-кто, а настоящий колхозник всегда возвращается домой с подарками.

Официант из Веракруса

Самого учтивого и любезного официанта мне посчастливилось повстречать в портовом городе Веракрус на юго-востоке Мексики.

Не огорчайтесь, если вы до сих пор ничего не слышали об этом месте. Это легко исправить: надо только выйти на набережную и остановить первого попавшегося прохожего.

И тотчас же, забыв про все дела, любой житель Веракруса, от седого старика до последней портовой шмары, бережно взяв вашу руку в свои ладони, начнет обстоятельный рассказ о прошлых днях величия и славы родного города.

О Великом четверге 1519 года, когда под ржание коней и лязг железа здесь высадились люди Кортеса—ацтекобойца, о самом красивом в Мексике кафедральном соборе, о лучшем в Латинской Америке карнавале – «ну, после Рио-де-Жанейро, конечно».

Мечтательно глядя на волны, вам перечислят многочисленные осады и битвы – с испанцами, французами, американцами и, конечно же, с пиратами Карибского моря. И встанут со дна океана черные бригантины, и разлетятся в щепки бастионы береговых батарей. На колокольне церкви Успения Пресвятой Девы Марии монахи примутся в отчаянии рвать языки колоколов, призывая жителей к оружию. Бледный, как ваниль, губернатор в слезах сорвет с головы парик, глядя на форт, над которым поднимается черный флаг с черепом и костями. И долго еще потом ветер в округе будет пахнуть ромом и порохом. После таких историй уже не хочется ни в какой музей. Хочется выпить где-нибудь в баре с громкой музыкой, жареными луковицами и бобами.

Именно в таком месте я и познакомился с тем удивительным официантом. Он принимал у нас заказ, и я спросил про сигареты (свои я выкурил на набережной во время боя с пиратами).

– Разумеется, в нашем заведении есть сигареты, – с достоинством сказал он, – да только вот они у нас продаются гораздо дороже, чем в магазине. Зачем же переплачивать? Если хотите, я вас угощу своими. Вы Мальборо курите?

С этими словами он вытряхнул в мою пустую пачку несколько сигарет.

– Спасибо. Право же, ну зачем вы так много.

– Совершенно и немного. И совершенно в самый раз. Видите тех сеньоров с гитарами? Сейчас они будут играть рок, и вы будете много курить. Так что если вдруг не хватит, не стесняйтесь попросить еще, у меня целая нераскрытая пачка тут есть.

И не было в этих словах ни капли южного панибратства или угодливого халдейства. Лишь дружеское участие товарища по приятной и вредной привычке.

Весь вечер он вел себя, как и положено настоящему официанту – понапрасну на глаза не лез, с разговорами не приставал, быстро приносил пиво…

Не отказывал он себе только в одном развлечении: всякий раз, когда видел, что я собираюсь закурить, в мгновение ока возникал у стола и, как герой какого-нибудь вестерна, щелкал у моего носа бензиновой зажигалкой с откидной крышкой.

Когда мы прощались, он выудил из пачки пару сигарет и протянул мне со словами: «Время идти домой, а у вас опять все кончилось. Сейчас выйдете на улицу, вдохнете морской воздух, снова захочется курить, а магазины в округе уже закрыты. Так вы уж возьмите на дорожку. Вечер должен закончиться хорошо».

Так оно и вышло.

И если вдруг судьба занесет вас в портовый город Веракрус, плюньте на музей и форт. Идите лучше сразу на набережную, в конце которой будет стоять тот самый бар с жареными луковицами и рок-н-роллом, в котором и по сей день работает самый учтивый официант во всей – хоть вдоль ты ее обойди, хоть поперек – старой доброй Мексике.

Слепой в Стамбуле

Если вы до сих пор не играли в игру «Один день из жизни слепого человека», приберегите это развлечение до поездки в Стамбул. Доберитесь из аэропорта до гостиницы, освежите себя бокалом вина и яблоком, выйдите на улицу и закройте глаза. Все, теперь можно играть.

Правила несложные: просто дышите и слушайте, слушайте и не дышите.

Где-то высоко в небе невидимые муэдзины наматывают пряжу азанов на бесчисленные спицы минаретов. Их голоса плетут причудливый восточный узор, окутывая город гулким полифоническим коконом. Призыву на намаз вторят камни, птицы и автомобильные клаксоны.

Если подняться на Галатский мост, можно услышать, как рыбаки шершавыми ножами открывают створки мидий, как пенятся гранат и апельсин под прессом старой соковыжималки и как бранятся за клиента чистильщики башмаков.

Чуть дальше, на Египетском базаре, торговцы пряностями шелестят шафраном и с нежным мелодичным звоном роняют на весы кофейные зерна. Туристы щелкают скорлупой фисташек и с чавканьем едят лукум.

В кальянных чашечках потрескивает уголь, в пивной между столами гуляют музыканты и поют суровую янычарскую балладу о подвигах султана Мурада IV Кровавого.

С вокзала Сиркеджи доносится гудок Восточного экспресса и бешеный свист юбок крутящихся дервишей.

На закрывшемся рыбном рынке чайки с визгом бьются над останками трески.

В чайных садах энергично звенят ложечки о края стаканов. Из соседних баров им вторит веселое бульканье анисовой водки.

И вновь трудолюбивый муэдзин принимается за свою работу, а значит, время открывать глаза и идти ужинать.

Вы когда-нибудь слышали, как на тарелку с вертела падает горячий кебаб?

Acqua alta

Ближе к пяти на кладбище Сан-Микеле хоть шаром покати. Ветер раскачивает кипарисы, меж надгробий маршируют чайки и святые.

Мраморный постамент Дягилева увешан почерневшими от дождя пуантами. Новых нет: не сезон. А вот Стравинскому кто-то прислал письмо на нотной бумаге, и ветер его с интересом читает. Чайки смотрят так пристально и зло, что поневоле начинаешь оглядываться в поисках могилы старины Хичкока.

Бродский спрятался за куст и наотрез отказывается выходить. Может быть, ему не понравились мои ирисы, или он в принципе по четвергам не принимает.

С Мурано доносится бой колоколов: три, четыре, пять, я иду искать. Полчаса зачарованных блужданий не приносят никакого результата. Чайки смеются в голос. Первым теряет терпение ветер – резким ударом в спину он толкает меня в тот самый куст. Пары-выры, Иосиф Александрович! Не хотите послушать, как я читаю «Похороны Бобо»? В ответ репродуктор со злорадным шипением сообщает, что кладбище закрывается через пять минут, что служитель не проторчит здесь ни мгновением дольше, что скоро уплывет последний вапоретто, в общем, валите. Чайки согласно кивают клювами. У выхода на проржавевших крючках висят старомодные лейки, можно вернуться и полить Стравинского…

Ветер принес в город высокую воду. О ее наступлении возвещает вой сирены. Прохожие прибавляют шаг, на крылечках гостиниц и магазинов толпятся растерянные туристы. Вода поднимается стремительно: на Сан-Марко она уже выше колена. Венецианцы достают насосы и резиновые сапоги. По улицам плывут мертвые голуби, крысы и размокшая пицца.

Из траттории «Дьявол и Святая вода» выходит старик с болонкой. Задумчиво посмотрев на прибывающую воду, он сует пса под мышку и скрывается за углом. В каналах вода стоит вровень с тротуарами. В воздухе разливается запах прели и нечистот. С ним метафизика времени обретает законченный колорит: скорее всего, так пахло здесь и пятьдесят, и пятьсот лет назад. Над мостами, крестами, шпилями, зубцами в режиме бесконечного повтора звучит мелодия из кинофильма «Однажды в Америке», на полную громкость включенная в каком-то ночном кафе.

Путешествие в Болливуд

Об индийском кино как особом явлении заговорили в 30-е годы прошлого века, когда Калькутту, Бомбей и Мадрас наводнили молодые мечтательные крестьяне, приехавшие из своих деревень на заработки. Оторванные от родных полей и джунглей, разлученные с милыми сердцу буйволами и слонами, они отчаянно искали красивой жизни и нашли ее в кинотеатрах. Ни боли, ни голода, ни смерти, ни печали – только музыка, смех и подвиги.

Сегодня комбинаты чудес и фабрики удовольствий Индии выпускают более 1000 фильмов в год – в три раза больше, чем Голливуд! В империю индийского кино помимо всем известного Болливуда входят десятки киностудий, снимающих картины на хинди, телугу, тамильском, бенгальском и прочих местных языках.

Китай и США бьются за право переснять нетленные болливудские блокбастеры вроде «Ченнайского экспресса» или «Трех идиотов». В 2013 Болливуд освоил IMAX. Выпущенный в этом формате боевик «Байкеры 3» – сын мстит банку за смерть разоренного отца-циркача – принес создателям миллиардные кассовые сборы. Впрочем, в стране, где проживает больше миллиарда зрителей, это не так уж сложно.

Вообще же актеры в Индии – самые любимые и почитаемые после коровы существа. Их знают и любят все – от мусорщика до премьер-министра. Они живут в сказочных дворцах за высокими заборами, в их садах круглый год цветут гранаты и пасутся лани, их слуги покупают на рынках фрукты и специи, не торгуясь. Вдоль дорог, по которым проплывают их лимузины, толпятся десятки тысяч зевак. С их блеском и славой не сравнится никто – ни всесильные владельцы пива «Зимородок», ни короли автогиганта Tata Motors.

Болливуд расположился на севере Мумбаи. За глухими стенами в какой-то своей, параллельной реальности существует гигантский город декораций «Фильм-сити». Дни и ночи здесь кипит невидимая работа: стрекочут иглы портных и костюмеров, хореографы отрабатывают с массовкой танцевальные фигуры, на крохотных звукозаписывающих студиях пишутся песни, озвучиваются диалоги, создаются звуковые эффекты, дублируются зарубежные фильмы. Те, кто озвучивают западных звезд, здесь не менее популярны, чем сами голливудские актеры.

Попасть на экскурсию в Болливуд еще сложнее, чем в тюрьму Гуантанамо. Нужно строго согласовывать время, получать особое разрешение, проходить проверки. Есть, впрочем, утешительные экскурсии на небольшие окрестные студии, где хоть немного можно составить впечатление о знаменитой фабрике: послушать историю индийского кино, посмотреть афиши и плакаты легендарных фильмов, увидеть, как озвучивается шум дождя, скрип двери, цокот копыт, записать песню или принять участие в дубляже фильма.

Озвучивать фильм на хинди гораздо увлекательнее, чем на английском. Со мной на студии был здоровенный нигериец, который знал о Болливуде, кажется, все. И если для меня все эти фильмы, актеры и песни были сродни марсианским хроникам, то для моего темнокожего товарища наступил долгожданный миг встречи со сказкой и подлинный пир духа! В Нигерии, кстати, расположился главный конкурент Болливуда – Нолливуд, африканская киностудия с трехмиллиардной зрительской аудиторией. Впрочем, это уже другая история, а пока негр пел, фотографировал портреты с автографами звезд, расспрашивал персонал о сиквелах одному ему известных фильмов. Наконец дело дошло до дубляжа.

Мы озвучили сцену из какого-то боевика, где перед схваткой происходит диалог заклятых врагов. «Это разрешенный правительством фильм», – зачем-то сказал звукорежиссер.

Мне достался злодей, нигерийцу же – немногословный супергерой. Негодяй на повышенных тонах что-то яростно втолковывает герою, но тот срезает его одним метким словом. Сам поединок нам озвучить не дали, было поздно, и студия закрывалась.

На прощанье счастливый темнокожий киноман хлопнул меня по плечу и пригласил в Нолливуд, пообещав, что белого человека там возьмут на съемки без всякого кастинга.

«Мне Тифлис горбатый снится»

– Это очень хорошо, что вы приехали сейчас. Прямо на Георгобу попали! Так, сегодня уже поздно, но вот завтра, когда будете гулять по проспекту Руставели, непременно зайдите в Храм Святого Георгия послушать службу. Ах, какой там дьякон, я вам скажу, какой дьякон! – веселый пограничник возвращает паспорт и величаво машет рукой в направлении грузинской столицы.

Театр начинается с вешалки, а Тбилиси – с аэропорта.

Уже в такси ты понимаешь, что все грузинские образы, клише и стереотипы, которые так бережно хранил еще со времен советского детства, – чистая правда.

«Знаете, по какой улице мы сейчас проезжаем? – лукаво щурится таксист. – По улице Джорджа Буша, представляете? Ай, Мишико у нас любит хулиганить! Зато вот теперь, чтобы вам стало приятно, мы поедем по улице имени нашего дорогого зятя», – машина сворачивает на улицу Грибоедова. На прощанье водитель протягивает самодельную визитную карточку и советует, если будет нужно такси, вызывать только его, так как «остальные в Тбилиси водить не умеют».

Здесь всегда хорошая погода. А если она не очень хорошая, так это вы просто мало выпили вина.

«Девушка Тина, Почему сидишь у матери дома? Твои ровесницы вышли замуж, Что же тебя задержало?» – негромко напевает старик, вдыхая аромат сирени.

Рядом, в прокуренном арт-баре, 20-летние правнуки Пиросмани под ритмы хардкора увлеченно рисуют утят и динозавров. В этом заведении на столах, помимо вина и закусок, всегда лежат листы бумаги, фломастеры и карандаши. Все стены увешаны творчеством посетителей.

Строгая бальзаковская дама внимательно следит за моими попытками сфотографировать здание старого банка, наконец, подходит ближе, и с достоинством произносит: «Я вижу, вы интересуетесь тифлисской архитектурой начала прошлого века. Я вам советую в таком случае сейчас спуститься вниз по улице Бесики, потом на втором повороте нужно будет повернуть направо в переулок. Ориентир – медпункт. Там вы найдете чудесные дома эпохи модерна. Я бы вас сама проводила, но совсем в другую сторону тороплюсь. И обязательно заходите в подъезды – внутри еще интереснее!».

Но какой там модерн! Через мгновение усатый корчмарь увлекает нас к себе: «Новый урожай вина, будем пить то да се, денег не возьму, но если придете вечером сюда ужинать – будет чудесно. Алико, неси нам хванчкару, а девушке козинаки».

Пхали-сациви-пеламуши-аджахури-хачапури-чахохбили-ткемали-сулугуни и, конечно же, хинкали. Настоящий грузин не разменивается на закуски, он сразу же заказывает две, а то и три дюжины хинкали. И вот над столами в облаках пара уже встают хинкальные горы, а под ними текут бульонные реки и шелестит кинза. Первый тост всегда за Бога. Второй – за тех, кого больше нет с нами: «Пусть на том свете хинкали у них будут такие же вкусные, как на этом!».

К подаче шашлыков понимаешь, что ремень больше не нужен. Как и верхняя пуговица на штанах. Как и сами штаны.

После такого застолья помогут только серные бани, самая знаменитая из которых – баня Орбелиани, где в разное время, но с неизменным удовольствием парились Александр Пушкин и Александр Дюма.

«Отроду не встречал я ничего роскошнее тифлисских бань», – радовался в 1829 году Александр Сергеевич.

Ласковый майский вечер качает город. Улицы пустеют, из кафе и ресторанов слышны песни и смех. Пекарь снимает с гвоздя свежий лаваш и запирает лавку.

В одном из дворов три тетушки вытащили на улицу пианино и теперь музицируют.

– А помните такого армянского композитора Арно Бабаджаняна? Давайте сыграем вот это вот «Верни мне музыку»?

– Да! Но слова плохо помню, давайте сразу с припева?

– Э-ээ, завтра в Интернете скачаю вам слова, а пока споем, как сможем, и пойдем в дом кушать мороженое. Тамара, играй уже, ну!

Вступает Бабаджанян.

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы…

Кто знает, что было бы сейчас на карте мира вместо Кении, если бы не Угандийская железная дорога. В конце XIX века, в разгар колониальной схватки за Африку, англичане развернули на востоке Черного континента невероятную по масштабам и дерзости стройку – Великую африканскую железную дорогу.

«Безумная магистраль», как часто называли ее современники, протянулась от Индийского океана до озера Виктория. В течение долгих шести лет тысячи африканцев и индийцев под палящим солнцем, в малярийном бреду, без устали вколачивали шпалы и рельсы в кенийскую саванну.

Британцы спешили – в затылок им дышала молодая Германская империя, опоздавшая к разделу мира и теперь лихорадочно подбиравшая все, что плохо лежит. Наперегонки с немцами англичане отчаянно вгрызались в континент, шпала за шпалой приближаясь к заветной цели. Попутно с железной дорогой они возводили всю необходимую инфраструктуру и так основывали новое государство – Кению.

Строительство не раз прерывалось из-за восстаний местных племен и нападений львов-людоедов. Последние погубили более 40 человек, среди которых был и королевский интендант сэр Чарльз Генри Райал.

Прослышав про местных хищников, он вызвался победить чудовищ и отправился с инспекцией из Момбасы в Найроби. На закате, когда поезд приблизился к местам, где свирепствовали львы-убийцы, Райал велел остановить состав и готовиться к засаде. Все, кто мог, в ужасе заперлись по вагонам, и только храбрый сэр Генри с сигарой и ремингтоном неподвижно сидел у открытого окна. Постепенно его сморил сон, сигара погасла, ружье опустилось. И тогда из чащи вышел огромный лев, подошел к вагону, встал на задние лапы и уволок незадачливого охотника в ночь.

Его вагон-люкс бережно хранится в столичном Железнодорожном музее вместе с плетеным креслом из купе королевы, первым станционным колоколом и другими артефактами Угандийской магистрали.

В наши дни Великая африканская железная дорога выглядит почти так же, как и в начале прошлого века. Разве что мятежных масаев призвали к порядку, да и львов-людоедов в этих местах давно не видать. 500 километров из Момбасы в Найроби поезд проходит примерно за 12 часов. Однако рассчитать время вам вряд ли удастся. Расписание здесь, конечно, существует, но на деле железная дорога живет своей жизнью.

Поезда опаздывают, ломаются, чинятся, по нескольку часов стоят на богом забытых полустанках, всеми способами подтверждая девиз No hurry in Africa.

К тому же, с тех пор как из страны ушли англичане, в железную дорогу не вложили ни пенса. Да и не любят здесь этот вид транспорта, большинство кенийцев предпочтут поезду автомобиль или рейсовый автобус. Так что железная дорога в Кении – это, скорее, развлечение для туристов, которым некуда спешить.

В купе на полную громкость играет радио и царит духота – винтажный вентилятор времен свадебного путешествия Елизаветы II давно сломан. Отблески былой имперской роскоши хранят потрескавшиеся зеркала, истлевшие рекламные плакаты, вытертые диваны и тусклая медь. Из признаков нового времени – портрет президента Джомо Кениаты да надпись на суахили «Вакати ва хатари, кусимамиша гари» (что-то вроде нашего «При опасности выдернуть шнур и выдавить стекло»).

В туалете прежде чем намылить руки, убедитесь в наличии крана с водой. Жидкое мыло есть почти в каждой уборной, а вот раковина – не везде.

Скоротать долгую дорогу поможет пиво «Бивень», да джин «Душа Африки», продающиеся в вагоне-ресторане. Покупая, будьте готовы к серьезному разговору с охранником, суть которого сводится примерно к следующему: «Белый пассажир собирается пить пиво и любоваться дивными пейзажами моей страны из окна поезда? Как это прекрасно! Но видите мой автомат? Я здесь без устали слежу за порядком, охраняю ваш покой, создаю комфорт и все такое. Жизнь проходит в непрестанной борьбе и тревоге. Так нежели вы не купите мне за это пару бутылочек „Бивня“? А вообще, джин будет даже лучше…».

На станциях вагоны облепляют местные жители, в основном дети. Лучше им ничего не давать. Сладостей и сувениров на всех не хватит, а вот обделенные могут затеять жестокую драку. Если не уверены, что хотите видеть, как из-за ваших конфет бьют девочек, лучше съешьте их сами.

Сгущаются сумерки. Стучат колеса. По проходу между столами перекатываются пустые бутылки. Захмелевший охранник состязается в армрестлинг с компанией шведов. Пожилая пара из Испании разучивает песню «Я не покину Конго уже никогда». А интендант Его Величества сэр Чарльз Генри Райал допивает свой чай, заряжает винтовку, раскуривает сигару и садится ближе к окну.