Текст книги "1941 – Своих не бросаем"

– Товарищ генерал, – срывающимся голосом обратился к Хацкилевичу сержант ГБ. – Разрешите обратиться к товарищу дивизионному комиссару?

Получив разрешение, обратился уже к Титову.

– Товарищ дивизионный комиссар, там мои бойцы обнаружили… В общем, вам бы самому на это посмотреть надо.

И, видя, что Хацкилевич направился вслед за ними, тихо продолжил:

– А товарищу генералу, наверное, смотреть на это не надо бы…

– Опасно?! – резко спросил Хацкилевич, расслышавший последние слова начальника своей охраны.

– Нет, – все так же тихо ответил сержант. – Скорее жутко.

– Тогда пошли, – недовольно мотнул головой генерал-майор. – Я не кисейная барышня, в обморок не упаду.

Через несколько минут он в глубине души немного пожалел, что так решительно рвался сюда посмотреть. Нет, он, конечно, за свою богатую войнами и боями жизнь успел насмотреться многого и всякого, но чтоб такое… Сержант привел их на небольшую поляну примерно в ста метрах в сторону от дороги, заваленную трупами убитых диверсантами людей. Мужчин, женщин, детей. Военных и гражданских. Со следами пыток, изнасилования и издевательств. Все они, небрежно брошенные здесь, были жертвами даже не немцев, а маленькой группы ублюдков, возомнивших себя прихлебателями высшей расы и вершителями судеб остальных народов, в том числе судеб беззащитного мирного населения, бегущего от войны в тыл.

Хацкилевич смотрел на растерзанные трупы красноармейцев и командиров со следами жестоких пыток, на трупы женщин, как военнослужащих, так и гражданских, со следами насилия и глумления, и чувствовал, как его меланхолия и подавленность от тягостных мыслей сменяется холодной, но очень тяжелой и очень жгучей ненавистью.

– Товарищ дивизионный комиссар, – с застывшей на лице маской бесстрастия повернулся он к Титову. – Командира группы уже допросили?

– Еще нет, товарищ генерал. Упирается, сволочь, в мужественного арийского героя играет.

– Приведите его сюда, – вновь бесстрастно сказал Хацкилевич, но, услышав, как по цепочке передали команду: «Пленного сюда», не выдержал и яростно прорычал Титову в лицо:

– Нет!!! Не пленного!!! Потому что пленный – это солдат вражеской армии, в форме этой армии воюющий против солдат другой армии по правилам и законам войны, в ходе боев попавший в плен и подпадающий под законы и правила обращения с военнопленными. А не тварь в человеческом обличье, пытающая, насилующая и убивающая беззащитное мирное население! Я вообще сомневаюсь, что такое существо можно считать человеком! Поэтому пленных здесь нет, а как относиться к этой твари в человеческом облике и что ней делать – это мы сейчас решим.

Последние фразы Хацкилевича как раз услышал захваченный живым главный диверсант, которому после этого почему-то резко поплохело, а в глазах, по мере приближения генерал-майора, стал проявляться страх. Хацкилевич, подойдя к диверсанту, демонстративно медленно осмотрел его с головы до ног, затем так же демонстративно обвел взглядом поляну, заваленную изуродованными трупами, а потом упер свой взгляд в его глаза. И вот так, глядя прямо в глаза диверсанта, медленно и как бы в раздумьях обратился к стоящему неподалеку Титову.

– Товарищ дивизионный комиссар! Мне кажется, при проведении допроса этого, гм… существа, вы и ваши подчиненные проявили явно излишний гуманизм, неуместный и недопустимый в данной ситуации. На недопустимость такого излишне гуманного обращения с этим позором человеческого рода совершенно определенным образом указывают вот эти тела, сваленные вповалку на поляне, а также следы жестоких пыток и издевательств на этих телах. Они, все эти представители «высшей расы» и их прихлебатели, вроде таких вот, как этот националистический ублюдок, называют всех нас, советских людей, безбожниками, а себя, наоборот, причисляют к поборникам божественной идеи и христианских канонов. Но ведь сказано в одном из этих христианских канонов примерно так: «Какой мерой меряете, такой и вам отмерено будет». Так вот, смотрю я на эти растерзанные тела, и думаю – какой же тогда мерой отмерить этим тварям, что учинили такое?!

Хацкилевич медленно и размеренно говорил, а сам продолжал смотреть в глаза фашистского диверсанта и видел, как страх в них сменяется паникой, а затем ужасом. На последних словах генерала тот забился в истерике в руках конвоиров, стремясь упасть на колени, и громко заверещал, что он лично не принимал участия в пытках и издевательствах, – это все они, его подчиненные, а он сам нет, и вообще, он искренне готов сотрудничать и все-все расскажет добровольно, а еще он очень ценный источник сведений и еще много-много раз пригодится товарищу генералу…

Хацкилевич с омерзением отстранился от извивающегося у его сапог «почти арийского сверхчеловека», кивком головы указал Титову, чтобы тот заканчивал допрос, а сам, сгорбившись, пошел обратно в машину. Он чувствовал себя очень виноватым перед всеми этими погибшими в муках людьми. Виноватым в том, что, будучи военным и командиром высокого уровня, не смог достойно встретить врага и уничтожить его, если уж не на чужой территории, так хотя бы на границе или в приграничье. В результате чего мирное гражданское население побежало в тыл, по пути попадая то под обстрелы и бомбежки немецкой авиации, то в лапы таким вот упырям-диверсантам. В таком состоянии, сгорбившимся и опечаленным, и застал его через двадцать минут Титов, бодрым шагом примчавшийся доложить результаты допроса полностью пересмотревшего свои взгляды на вопросы сотрудничества вражеского диверсанта.

– Ну, что можно сказать, товарищ генерал. Немцы, конечно, фашисты и нам сейчас враги, но в сообразительности и умении немецких военных использовать обстоятельства в своих целях им не откажешь. Те трупы на поляне, то есть уничтожение под видом патруля НКВД малочисленных групп наших военных и гражданских – это, как оказалось, была не основная задача диверсионной группы. Этим подонки занимались, так сказать, в свободное время и «для души». Кстати, в ходе такой «охоты» диверсанты захватили две полуторки с боеприпасами и всяким военным имуществом и «эмку», все машины исправны и замаскированы дальше в сторону той поляны, будем уезжать – заберем их с собой. Но я отвлекся, прошу прощения, товарищ генерал. Основной задачей этой диверсионной группы было под видом патруля НКВД выяснять маршруты движения, а также места остановок и стоянок армейских колонн, проходящих через перекресток, а потом наводить на эти колонны свою бомбардировочную и штурмовую авиацию. Причем действовали хитро, и выбор именно этого перекрестка не случаен. Как я уже говорил, дальше, примерно в полукилометре, начинается большой лесной массив, по которому дорога идет до самого Белостока. Искать в этом лесном массиве дорогу и колонны на ней, чтобы бомбить, затея практически бесполезная. Так они что придумали, хитрые твари… Колонны, идущие в сторону лесного массива, на этом перекрестке под различными предлогами заворачивали в обход по опоясывающим лес грунтовкам, а потом наводили туда авиацию. И по результатам, надо признать, эти сволочи преуспели. За неполные трое суток, что диверсионная группа на этом перекрестке обосновалась, они не менее десяти колонн в обе стороны под практически полное уничтожение подставили – им немецкие летчики результаты налетов потом сообщали, для отчетности, с-с-уки…

Теперь приятные новости. Ввиду малочисленности диверсионной группы обязанности радиста в ней выполнял командир, как наиболее способный к радиоделу. Сотрудничать он, после вашего монолога на поляне, ну очень сильно готов, прямо рвется. Рация в ходе боя тоже уцелела, они ее в стороне от своей лежки прятали, так что возможны варианты. К примеру, можно при желании как минимум один раз успешно навести немецкую авиацию на что-нибудь очень хорошо защищенное зенитной артиллерией или вызвать в заранее подготовленное место еще пару диверсионных групп, где их и уничтожить. Можно и еще что-нибудь придумать, но это уже в Белостоке, не спеша. Так что, товарищ генерал, берем эту тварь с собой для дальнейшего использования, или оставим тут, на дереве, в компании с веревкой и поясняющей табличкой на груди?

– Берем, – решил Хацкилевич. – Как говорят умные люди: «С поганой собаки – хоть шерсти клок».

Титов открыл, было, рот, чтобы сообщить своему начальнику и другу, что тот не совсем правильно озвучил известную поговорку про овцу и ее шерсть, но, взглянув на вновь запылавшее гневом лицо генерала, решил, от греха подальше, не демонстрировать сейчас свою эрудицию, а только кивнул и ретировался готовить колонну к дальнейшему движению.

А Хацкилевич, после рассказа дивизионного комиссара об уничтоженных колоннах вновь испытавший приступ ненависти, потом внезапно успокоился и подумал, что лейтенант Иванов, со своими знаниями и опытом из другого времени, наверняка подскажет несколько эффективных способов использования пленного диверсанта, да и жизнь самого подонка наверняка поможет сделать яркой и насыщенной неприятными сюрпризами. А потом, неожиданно для себя, облегченно, широко улыбнулся. Сильные эмоции, испытанные им сейчас, как-то смыли с души, уничтожили терзавшую его с момента поражения под Гродно хандру вкупе с некой растерянностью, непониманием ситуации. Исчезли сомнения, неуверенность, на душе стало легко от наступившей определенности и кристальной чистоты мыслей.

Ничего, как говорится, еще не вечер, и немцы – в том числе при личном участии его, командира 6-го механизированного корпуса генерал-майора Хацкилевича – еще умоются кровью, уж он-то постарается! И как первый шаг для этого – как можно быстрее в Белосток, собирать войска, вооружение, технику, ресурсы, и потом из всего этого организовывать оборону вновь создаваемого укрепрайона. А там – война план покажет…

Глава 6

Остаток пути Хацкилевич, отбросив рефлексии и вновь обретя прагматичный оптимизм, изучал материалы по организации обороны, в том числе в условиях окружения, от лейтенанта Иванова, а также продумывал и набрасывал в блокноте свои первоочередные действия в Белостоке в качестве командующего укрепрайоном. Закончил как раз к моменту въезда в город, где его встретил порученец из штаба 6-го мехкорпуса, от которого поступил доклад по текущей ситуации и о состоянии дел в корпусе. Доклад этот командира корпуса весьма порадовал. Все уцелевшие части и подразделения мехкорпуса, которые, согласно последнему приказу, отступали к Белостоку, сейчас уже в его окрестностях, активно пополняют боекомплект, восстанавливают материальную часть и, не обращая внимания на истерическую суету остальных «отступанцев», активно готовятся к оборонительным боям. Отдав порученцу новые приказания по корпусу, генерал-майор в еще более приподнятом настроении направился в штаб 10-й армии.

Однако, перемещаясь потом по городу, Хацкилевич вновь подрастерял свое хорошее настроение и вместе с этим отчетливо понял, почему лейтенант Иванов вчера так явственно кривился и был так сильно расстроен, рассказывая об «отступлении» трех армий с Белостокского выступа в его варианте Истории. Здесь и сейчас отступления тоже не наблюдалось, как, впрочем, не наблюдалось ни подготовки к наступлению, ни каких-либо мероприятий по организации обороны.

«Ну, с наступлением все понятно, – мрачно думал генерал-майор, наблюдая из окна своего Газ-61 лихорадочную и бестолковую суету военных на улицах города, их растерянные лица и расхристанный вид, открытые и брошенные нараспашку ворота складов и хранилищ, бестолковые сигналы зацепившихся кое-где бортами грузовиков. – Какое уж сейчас наступление, с таким-то воинством. Обороны здесь тоже не наблюдаю, как не вижу и попыток командования 10-й армии по переводу своих частей и соединений к обороне. А ведь приказ о прекращении отвода войск всех трех армий с Белостокского выступа и о переходе к ведению оборонительных боев Павлов разослал еще вчера! Но уж отступление-то, хотя бы только из города, да еще в условиях отсутствия непосредственного контакта с противником – неужели нельзя было хоть как-то организовать?! Ведь эта истерическая и бестолковая суета без всяких признаков упорядоченности, без определения очередности и маршрутов выдвижения, – это вовсе не отступление, это самое натуральное и паническое бегство! Да, полностью прав был вчера лейтенант Иванов, хоть и горько это признавать. Не готова сейчас Красная армия к войне, причем ни к какой войне она не готова – ни к наступательной, ни к оборонительной. И проблема, похоже, именно в командовании, – мои-то, вон, смогли же после поражения под Гродно восстановить в частях порядок и достаточно организованно отступить к Белостоку, а сейчас ускоренно восстанавливают боеспособность. А этим, бестолково мечущимся по городу и вокруг него, похоже, вообще никаких приказаний не доводили. Однако же, в этом бестолковом и совершенно неорганизованном отступлении сейчас есть и один положительный момент. А именно – в таком беспорядке и хаосе, который сейчас творится в управлении войсками, возле Белостока и в самом городе скопилось очень много сил и средств в виде личного состава, техники и вооружения, до которых, похоже, высшему командованию армий нет никакого дела. А сами эти войска пока пребывают в растерянности, но еще не побежали. Это очень удачно так сложилось, теперь надо срочно порядок наводить и иерархию командования восстанавливать».

С этими мыслями и планами Хацкилевич буквально ворвался в здание штаба 10-й армии. Но торопился он, как оказалось, зря и мог бы особо не спешить, потому что в штабе его никто не ждал. И никаких действий в рамках выполнения директив по сбору войск и организации рубежей обороны вновь создаваемого укрепрайона, направленных им сюда из Сокулки еще утром, похоже, никто и не собирался выполнять. Штаба и командования 10-й армии как такового в Белостоке уже не было, что в большой степени объясняло тот хаос, который создавали сейчас на улицах готовящиеся к оставлению города войска. А в здании штаба Хацкилевич застал только с десяток сотрудников оперативного отдела, лихорадочно пакующих штабные документы к вывозу, да еще особистов, обеспечивающих охрану и контроль этого мероприятия.

Генерал-майор с немалым усилием подавил в себе очередной приступ ярости и злости на высшее армейское командование, допустившее хаос и потерю управления войсками, и решил, что это даже к лучшему, – не хватало еще сейчас меряться с ними званиями да полномочиями. Всех, кого застал в штабе армии, собрал в кучу, уведомил об организации на основе частей и соединений 10-й армии Белостокского укрепрайона и о принятии командования. Затем особистов, переподчиненных дивизионному комиссару Титову, под руководством последнего направил в город, устранять пораженческие и отступательные тенденции, штабистов засадил за сбор информации по наличным силам и средствам. А сам связался с Павловым, доложил о прибытии в Белосток и о факте принятия командования и еще раз напомнил, что обещанные материалы переправит ночью (днем немецкая авиация не даст). Выполнив формальности, Хацкилевич расположился в бывшем кабинете командарма с начальником штаба 6-го механизированного корпуса полковником Евстафием Сидоровичем Ковалем, которого в пожарном порядке выдернул к его новому месту службы.

– Ну что, полковник, как я погляжу, части и соединения Десятой армии еще здесь, а командования армии уже нет? Что скажешь?

Полковник Коваль немного виновато посмотрел на Хацкилевича.

– Товарищ генерал, мы, как из штаба фронта и от вас приказы по организации Белостокского укрепрайона получили, так я сразу в штаб Десятой армии направился, взаимодействие организовывать. А там никто и не собирался оборону строить. Как мне сказали, у меня свои приказы, а у них свои…

– У них свои приказы, значит… – зло прищурился Хацкилевич. – Ладно, с этим пускай командующий фронтом Павлов разбирается, у нас сейчас другие задачи в приоритете. И вот как раз в связи с этими задачами… Поздравляю тебя, Евстафий Сидорович, ты теперь начальник штаба Белостокского оборонительного укрепрайона. Понимаю, что ни самого укрепрайона, ни его штаба еще нет и работа тебе предстоит архисложная, все это с нуля, практически на пустом месте организовывать. Понимаю, что новые задачи тебе не совсем по профилю и по уровню сложности превосходят все то, что ты планировал раньше как начштаба мехкорпуса, но сейчас такая ситуация, что, кроме как на тебя, мне в этом вопросе положиться не на кого. А ты меня никогда не подводил, и я тебе доверяю. Так что сдавай дела в штабе корпуса своему заместителю, а сам впрягайся в работу без раскачки – сейчас каждый час дорог. Вопросы есть? Нет? Отлично, тогда слушай первоочередные задачи. Основная наша задача сейчас – организация мощной круговой обороны как можно более широкого радиуса с центром примерно в Белостоке. Почему обороны, почему круговой и почему центр в Белостоке? Это ты мне потом сам расскажешь, когда ознакомишься с данными по оперативной обстановке на Белостокском выступе и осмыслишь дальнейшие перспективы немецкого наступления, а также состояние наших войск на этом выступе.

И, видя на лице своего начштаба явные признаки недопонимания важности только что сказанного, Хацкилевич с нажимом произнес:

– Эта война, полковник, будет проходить совсем не так, как мы себе это представляли недавно, еще пару месяцев назад. И очень многое в наших довоенных теориях, тактических схемах и боевых приемах придется в кратчайшие сроки обдумать и пересмотреть. А чтобы тебе лучше думалось и понималось… Ты прямо сейчас иди в кабинет Титова, он теперь начальник особого отдела укрепрайона, там подпишешь все, что положено по режиму секретности в соответствии с твоей новой должностью, и Титов даст тебе изучить одну очень интересную и очень секретную карту. Где и как мы с Титовым эту карту добыли – тайна уровня ОГВ[1]1
  Особой государственной важности.


[Закрыть], да и не нужно тебе это знание, слишком много от него хлопот в твоей судьбе прибавится. Но сама карта, с нанесенной на ней текущей оперативной обстановкой и данными по ее изменению на ближайшее время – точная, можно даже сказать, стопроцентно достоверная. И учти, что работать с этой картой ты можешь только в кабинете Титова, при этом дверь на замок, выносить ее из кабинета, как и рассказывать кому-либо о ее существовании я тебе категорически запрещаю. Впрочем, о новом уровне твоего допуска к секретности и режимных мероприятиях тебе Титов потом сам все объяснит. Так вот, полковник, ознакомишься с картой, обдумаешь информацию и как можно скорее набросаешь план организации обороны, а к нему перечень необходимых и первоочередных мероприятий. Желательная территория и рубежи обороны – весь Белостокский выступ и его язык в сторону Минска, насколько возможно, по карте сам все увидишь.

Позвонив Титову и отправив к нему слегка недоумевающего начштаба (какая-такая особая карта, что в ней такого нового и особо секретного может быть?..), Хацкилевич с максимально возможным усердием ринулся в организационную круговерть. Ему предстояло как можно в более короткие сроки восстановить командование войсками в пределах досягаемости, организовать взамен «отступивших» новые органы боевого управления, связь, разведку и сбор сведений о наступающем противнике и отступающих в район Белостока частях Красной армии. А еще наладить снабжение продовольствием и всем необходимым, организовать сбор и учет ресурсов всех видов, структурировать ремонтно-восстановительную базу и организовать ремонтно-эвакуационные команды для сбора техники по всей округе. А еще организовать прием и размещение в окрестных лесах подразделений десантной бригады, что должна прибыть этой ночью, для чего предварительно определить место дислокации и успеть организовать там хоть какую-то материальную базу. А еще организовать отправку в Минск, Павлову, очень важного и секретного пакета и обеспечить при этом меры безопасности, чтобы информация ни в коем случае не попала к немцам. А еще… еще множество различных и важных вопросов, требующих незамедлительного решения…

Ближе к вечеру, когда Хацкилевич, явственно чувствуя, что его голова сейчас лопнет от перенапряжения, совсем уж было собрался сделать короткую передышку, чтобы слегка перекусить и выпить чаю, в кабинете опять материализовался новоиспеченный начштаба укрепрайона полковник Коваль. Вот только внешний вид его, ранее опрятный и подтянутый, сейчас, вследствие ознакомления с особо секретной картой, напоминал взъерошенного кота после неудачной драки с собакой.

– Товарищ генерал!!! Но это же… это же катастрофа всего Западного фронта!!! Это же…

– А-а-тставить истерику, – устало и без особого напряжения отреагировал Хацкилевич, который ранее, еще прошлой ночью, уже успел и осознать глубину трагедии, и пережить связанные с этим эмоции. Что, полковник, проняло до печенок? Вот и меня также проняло, когда я в первый раз эту карту увидел… Но истерики устраивать и эмоции расплескивать сейчас не время, сейчас нужно бегущие мимо войска останавливать, оборону строить и с фашистами сражаться. Ты, кстати, план организации обороны и перечень первоочередных мероприятий к этому плану принес или так просто, «за жизнь» поговорить, зашел?

– Извините, товарищ генерал, – смутился Коваль и принялся раскладывать на столе Хацкилевича документы. – Но, видите ли… Если та карта, что мне дал ознакомиться товарищ дивизионный комиссар, достоверна и динамика изменения оперативной обстановки на ней указана точно, то… А вы твердо уверены, что нам именно здесь, в будущем окружении, оборону строить нужно? Может быть, достаточно будет временной обороны – пока мы не соберем все, что нам нужно будет для прорыва, а потом, собрав мощный механизированный кулак, мы сможем проломить им немецкую оборону – ведь теперь мы знаем, что у немцев вокруг нас и как – и рвануть на соединение со своими войсками?

– И куда ты рвануть собираешься, полковник? – раздраженно спросил Хацкилевич. – К Минску? Так там сейчас, наверное, уже немцы хозяйничают. Или сразу до Москвы рвануть собрался?! А может, тогда сразу до Урала прорываться будем?! – Слегка выплеснув эмоции, генерал-майор взмахом руки указал полковнику, стоявшему навытяжку во время этого легкого начальственного выговора, на стул и углубился в изучение принесенных своим начштаба документов. И сразу же вновь почувствовал раздражение.

Да уж… план организации обороны. Нет, само название плана поставленной задаче соответствует, а вот все остальное, в нем изложенное, к организации обороны практически никак не относится. Опять-таки, сказать, что подготовленный план вообще никуда не годится, нельзя – полковник Коваль штабистом себя проявил хорошим, да и соображения ему было не занимать. Но вот прочно довлеющие над ним, как, кстати, совсем недавно и над самим генералом, тенденции предвоенной наступательной доктрины… В общем, план этот не был планом построения мощной и долговременной обороны. Это, в полном соответствии с только что высказанными начштаба предложениями, был план некой временной обороны, даже без организации инженерно-заградительной подготовки ее рубежей, без строительства долговременных огневых и защитных сооружений. Обороны, рассчитанной на кратковременное сдерживание противника, и только до тех пор, пока не будут собраны силы, подремонтирована и восстановлена боевая техника, загружен боекомплект. И заканчивался этот план тем, что предусматривал «Ка-а-ак врезать по врагу – могучим ударом и мощ-щ-щным прорывом!».

– Угу, «могучим ударом»… и еще «малой кровью», – хмыкнул себе под нос генерал-майор, но более выказывать свое неудовольствие подчиненному пока не стал. Это, по большому счету, не его вина – полковника так учили. Их всех так учили перед войной, а теперь вот придется учиться самим, уже в жестоких реалиях боевых действий, оплачивая эту учебу большой кровью.

И его, Хацкилевича, сейчас главная задача – не ругать за ошибки своего начштаба, то есть своего ближайшего помощника и будущего организатора боевой деятельности оборонительного района, а объяснить ему эти его ошибки. И начать, пожалуй, придется с того, чтобы убедить своего начштаба в пагубности таких вот «могучих ударов» и «мощных прорывов»… А для примера как раз подойдет последний «мощный прорыв с последующим контрударом под Гродно» их 6-го механизированного корпуса, который чуть было не завершился гибелью всего корпуса.

– Гм… полковник. Ты, значит, в своем плане предлагаешь собрать остатки нашего мехкорпуса, ну, и что еще из бронетехники, что сможем по окрестностям собрать, и на прорыв идти – правильно я тебя понял? А вот скажи-ка мне, Евстафий Сидорович, это ведь ты совсем недавно планировал прорыв и контрудар мехкорпуса под Гродно? Причем заметь, не сильно потрепанного корпуса, как сейчас, а корпуса полнокровного, намного лучше остальных укомплектованного и имеющего намного лучшую, чем сейчас, степень боевой готовности. И вот теперь как ты сам, как штабной аналитик, можешь охарактеризовать результаты того прорыва? Его цели, ход боевых действий, результаты, а также просчеты и ошибки? – Выждав небольшую паузу, но так и не дождавшись от покрасневшего начштаба, печально изучавшего глазами стол, никакого ответа, продолжил: – Молчишь? Ну, тогда слушай…

Ладно, гениальный ты наш наступательный стратег и активный сторонник мощных танковых прорывов, – закончил Хацкилевич свой монолог с анализом причин и печальных последствий первых дней войны в общем и конкретных печальных последствий для 6-го мехкорпуса в частности. – Понимаю, что построению обороны, да еще и силами механизированных соединений, тебя никто не учил, тебя в основном на эти самые мощные танковые прорывы натаскивали. Поэтому бери бумагу, карандаш и записывай. Сначала, раз уж ты меня сразу не понял, повторю специально для тебя основную задачу. Основная и главная наша задача сейчас – организация долговременной и эффективной круговой обороны как можно более широкого радиуса с центром примерно в Белостоке. Причем обороны эшелонированной, мощной и при этом обороны не жесткой – ее немцы, с их-то возможностями и опытом, сломают или прогрызут быстро. Нет, оборона наша должна быть активной и относительно подвижной – с возможностью быстрого маневра артиллерийским огнем, подвижности сил и средств, в особенности бронетанковой техники, а также своевременного подвода резервов. Такой обороны, чтобы фашисты бились об нее своими тевтонскими лбами, расшибали их себе в кровь, теряли людей и технику, но оборону нашу прорвать не могли. Вспомни, ты же в Военной академии механизации и моторизации РККА имени И. В. Сталина учился – так там вам должны были преподавать, как такую оборону строили в последние годы Первой мировой войны. И, кстати, именно немцы в построении такой активной и подвижной обороны особенно хороши были. Я, помнится, во время обучения в Военной академии РККА изучал перевод их инструкции, «Общие указания для ведения оборонительного боя в условиях позиционной войны» называется, а издана была та инструкция аж в 1917 году. Так вот там как раз много интересного и полезного про построение такой активной, гибкой обороны сказано было.

Ну, а мы теперь, как говорится, их же салом да по их сусалам… «Линии Сталина» у нас, конечно, не получится – ни времени, ни ресурсов для этого не хватит, но стремиться выстроить что-то подобное мы должны – это я тебе сейчас говорю как ориентир, к которому нужно будет стремиться. Повторяю, именно обороны – никаких прорывов и контрударов, это я, опять же для тебя, особо подчеркиваю! По крайней мере – до тех пор, пока не выстроим здесь мощный и надежный оборонительный периметр.

Отсюда, в качестве наших первоочередных действий, следует необходимость создания мощных, защищенных как с земли, так и с воздуха, оборонительных рубежей с эффективной системой огневого воздействия на противника. Это тебе понятно, полковник? – Понятно, это хорошо… Тогда вот конкретные вопросы, по которым ты будешь разрабатывать новый план обороны.

• Определение рубежей оборонительного периметра с учетом свойств местности, наличия сил и средств противника, транспортных коммуникаций, наличия оборонительного потенциала.

• Организация интенсивного строительства по этому периметру оборонительных огневых и защитных сооружений: дотов, дзотов, блиндажей, щелей и т. п.

• Организация инженерной подготовки местности и заграждений, в том числе организация предполья. Особое внимание организации заграждений на танкоопасных направлениях. Максимальное использование преимуществ лесисто-болотистой местности для усиления оборонительных свойств предполья и уменьшения проходимых для вражеской техники путей.

• На основе построенных сооружений и элементов инженерной подготовки местности – организация узлов обороны, причем с заранее предусмотренной возможностью ведения круговой обороны и перекрестного огня. При организации системы огня предусмотреть взаимное использование как неподвижных огневых сооружений, так и подвижных огневых точек (бронетехника в окопах, артиллерия в окопах и капонирах, пулеметные гнезда). Для подвижных огневых точек – обязательная подготовка не менее трех огневых позиций с возможностью быстрой смены позиции и как можно более широкое использование метода огневых засад, в том числе с предварительным выдвижением бронетехники немного вперед, в предполье, за основную линию оборонительных сооружений.

• Организация надежной и бесперебойной связи, как между узлами и рубежами обороны, так и со всеми подразделениями на территории укрепрайона, численностью от батальона и выше.

• Организация резервов, а также мобильных подразделений усиления с возможностью быстрого выдвижения на участки обороны для ликвидации угрозы прорыва войск противника.

• Организация диверсий в тылу противника с целью ослабления эффективности атак на наши рубежи обороны и нарушения логистики снабжения войск, идущих мимо наших оборонительных порядков дальше, в глубь территории Белоруссии.

• Организация мероприятий по возможно более тщательной маскировке оборонительных позиций, районов сосредоточения техники и транспорта, размещения личного состава и запасов – вообще всего, что можно замаскировать, особенно с воздуха.

• Организация системы противовоздушной обороны, как стационарной, так и мобильной, с возможностью быстрой переброски и сосредоточения в местах наибольшей активности немецкой авиации. – Отдельно пометь себе – организации эффективной ПВО железнодорожных перевозок, иначе все преимущества наличия крупного железнодорожного узла в Белостоке и разветвленной железнодорожной сети по всей территории Белостокского выступа превратятся в пшик.