Текст книги "Шаровая молния"

ПРОШЛОЕ

Во рту было горько и на душе так скверно, что он чуть ли не бежал от этого ресторана-забегаловки, где бессовестно обирали посетителей ненасытные путаны. И как Николай ложится с ней в постель? Раньше он рассказывал Геннадию о Ренате, хвалил ее: красивая, покладистая, страстная в постели; любит его и готова с ним хоть на край света. Однажды Геннадий видел ее, заходил с Николаем в ресторан выпить по стопке по случаю успешного окончания летно-тактических учений. Но тогда они недолго пробыли в ресторане – утром рано вставать на службу, – и Геннадий не успел составить хоть какое-то мнение о пассии друга. А сегодня! Надо же так откровенно при постороннем: «Эта улыбка морячку стоила двести рэ». Его снова передернуло от такого цинизма. И с подружкой хотела познакомить его. Не иначе, такая же хищница.

Геннадий надеялся быстро уснуть и забыть обо всем. Не тут-то было: Рената в белом фартуке и с подносом в руках стояла перед глазами. Невольно задумался: разве только Рената и ее подружка помешались на деньгах? А жена Васи Захарова, Муся! Вот женись после этого. И раньше он обжигался не раз на смазливых студентках, знакомясь на танцах; встречался, влюблялся и разочаровывался – оказывались ночными бабочками, как сами называли себя. И не потому, что были жадные, меркантильные, а из-за простой непорядочности – терпеть не мог вранья, лицемерия. А измену он вообще в мыслях не допускал и считал непростительным преступлением. Не воспринимал этого и… чего опасался, на то и напоролся…

А ведь влюбился и души не чаял в своей Тонечке. Какая была милая, неотразимая, добрая и покладистая милашка. Поистине покладистая…

Он познакомился с ней в свой день рождения, 2 мая, когда ему дали увольнительную на целые сутки. С другом Николаем Мельничновым они гуляли по парку, где после демонстрации состоялись выступления самодеятельных коллективов и спортсменов, среди которых были студенты пединститута. Девушки, одетые в спортивные майки и трусики, взявшись за руки, слаженно и изящно демонстрировали гимнастическое мастерство. Среди них особенно выделялись две стройные и красивые студентки, блондинка и брюнетка. Геннадий с Николаем не спускали с них глаз. Девушки были не только хороши, но и отменные гимнастки, гибкие, пластичные и ловкие, как профессиональные акробатки.

Когда кончились выступления, курсанты подошли к спортсменкам, поздравили с праздником и похвалили за хорошее выступление. Познакомиться ближе помешал их физкультурный руководитель, вдруг появившийся около девушек с группой парней, тоже студентов. Геннадию и Николаю пришлось ретироваться. И все-таки они успели пригласить девушек в училище на танцы. Спустя две недели они увидели прекрасных студенток в Доме офицеров. Вот тогда и познакомились. Геннадий стал встречаться с Тоней, блондинкой, Николай – с Тамарой, брюнеткой.

Тоня ему понравилась, более того, он полюбил ее. И не только за красоту, за прекрасную фигуру: она была умна, находчива, добра и доверчива. Познакомила со своими родителями. Отец ее работал на железной дороге, мать – домохозяйка. Имелись еще старшая сестра, уже замужняя, очень похожая на Тоню…

Тоня после окончания пединститута получила назначение в село Гривки, что не так далеко от аэродрома, на котором заканчивал летную подготовку курсант Голубков. Геннадий не раз, когда летал на отработку техники пилотирования в зону, подворачивал к селу и крутил там «бочки», петли, перевороты, надеясь, что Тоня увидит самолет и догадается, кто это. Хотелось быстрее с ней повидаться.

Наступила осень. Курсанты закончили летную подготовку на учебно-тренировочном самолете и ждали комиссию по приему экзаменов по технике пилотирования. Начальство должно было прилететь из Балашова. А его долго не было. Геннадий нервничал: осень – пора неустойчивая, со дня на день пойдут дожди, и тогда жди у моря погоды. Хотя близко моря и не было, но это не спасало от ненастья. А он уже настроился на отпуск, написал письма домой и Тоне: «Ждите, скоро приеду».

Наконец-то в октябре, закончив летную программу на учебно-тренировочном самолете, курсанты получили отпуск. Геннадий взял билет до Салтыковки, это в двух часах езды от Ртищева, и к полудню был на станции. А до Гривок, где обосновалась его возлюбленная, еще двадцать два километра. Никакие автобусы в то время не ходили. В письме Тоня обещала прислать за ним школьную лошадь, стоит только позвонить из Салтыковки. Что Геннадий и сделал. Тоня велела ждать на почте: туда каждый день выезжает Петр Кузьмич, почтальон, у которого она квартировала.

Геннадий дождался, и вечером был в Гривках.

Петр Кузьмич, занятный, словоохотливый мужичок лет шестидесяти, всю дорогу рассказывал о селе, о школе, расспрашивал о службе курсанта, о полетах. Геннадий сказал, что не раз кружил над их селом, и спросил, не видел ли он. Старик ответил, что, может, и видел, да самолеты мало его интересуют.

Еще на станции Геннадий купил бутылку водки, вино и кое-какую закуску. Вечером устроили небольшое застолье. Кузьмич добавил самогонки – выпить он был не дурак, – и, изрядно захмелев, блеснул еще одним талантом – под гитару спел несколько песенок. Особенно Геннадию понравилась: «Хоть бы ты, Пантелей, постыдился людей. Не пора ль за работу приняться. Промотал хомуты, промотал лошадей, видно, по миру хочешь скитаться…»

Голос у Кузьмича был довольно густой, сильный, а простецкие, сугубо мужицкие черты лица и манера держаться обиженным создавали впечатлительный образ Пантелея, обманутого и нелюбимого мужа.

За столом было пятеро: жена Кузьмича, полноватая, тихая и добрая женщина, Тонина подруга Тамара, завуч, года на два постарше Тони, симпатичная брюнетка, проживающая с ней в одной комнатенке, Кузьмич и Геннадий с Тоней. Все оказались простыми, без претензий людьми и быстро нашли общий язык, почувствовали себя свободно и раскованно. Пели, шутили и, несмотря на хмель в голове, выпытывали друг у друга сокровенное. Тоню все хвалили, у Геннадия расспрашивали, кто родители, как служится и что ждет впереди. Тамара старалась выпытать у него планы в отношении Тони. Геннадий отвечал уклончиво: далеко вперед не заглядывает, надо еще закончить училище. И что дальнейшее зависит от них обоих. Так на самом деле он и считал: Тоня – милая, доверчивая девушка, но будет ли верной женой, заботливой матерью…

Застолье затянулось за полночь. Первым к кровати потянулся Кузьмич. Жена пошла готовить постель, девушки убрали со стола; Тоня постелила Геннадию на кухне, где стояла кровать сына хозяев, который работал в геологоразведке и отсутствовал.

Геннадий, разумеется, не спал, ждал Тоню. Когда все утихло, она юркнула к нему под одеяло. Обняла и стала жарко целовать.

– Как отнесется Тамара к твоему визиту? – спросил он.

– Нормально, – ответила Тоня. – У нее тоже есть парень, работает в геологоразведке. Хотя он деревенский, но довольно интересный, начитанный. Мы хотели познакомить тебя с ним, но накануне его положили в больницу с аппендицитом…

На рассвете Тоня ушла в свою комнату. А утром Кузьмич отвез Геннадия в Салтыковку.

Жаль было расставаться с возлюбленной, но и оставаться у нее не имелось оснований: он еще не муж, финансов – кот наплакал, а Тониной учительской получки едва хватает самой на питание. Да и по родным он соскучился – два года не виделись… То, что после окончания училища он женится на Тоне, считал делом решенным.

НЕЖДАННАЯ ВВОДНАЯ

Три дня отдыхали летчики, если это можно назвать отдыхом: не ездили на аэродром, не готовились к разбору полетов, не составляли плановую таблицу предстоящих полетов. Просто приходили на службу, завтракали в летной столовой, обедали, просматривали свои летные книжки, дописывали недописанное в командировке, вели беседы со своими приятелями на далекие от служебных темы. В конце рабочего дня расходились по домам, частным квартирам, снятым у местных жителей.

Третий день прошел так же, как и прежние, хотя летчиков уже начал волновать вопрос о дальнейшей судьбе эскадрильи. Командир и его заместители только пожимали плечами: ждем, пока тихо.

И вот, когда личный состав эскадрильи настроился уже на покидание «военной коробочки», дежурный вдруг объявил: «Всем собраться в клубе!»

Широкоскулое, с бледноватыми веснушками на щеках, лицо командира эскадрильи было напряженно и озабоченно. Когда все расселись в зале на скамейках, Синицын вышел на сцену и, прочистив горло громким кашлем, заговорил глухо и надрывно:

– Итак, дорогие товарищи, мы еще до возвращения на свой аэродром знали, что скоро придется распрощаться со своими боевыми машинами. Да, они устарели и утратили те боевые качества, которые требуются в современном бою. Но они верно нам послужили, и, как бы там ни было, жаль с ними расставаться. А надо. Не буду томить вас загадками; сообщаю, что пришел приказ подготовить наши «ласточки» к перегону на завод, где их создавали и где будут реставрировать. Задача: с завтрашнего утра приступить к подготовке наших «сушек» к дальнему перелету.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – вздохнул сидевший рядом с Геннадием старший лейтенант Соболев.

– А дальше-то что? – задал вопрос самый пожилой летчик в эскадрилье Сергей Касаткин. Ему перевалило за тридцать восемь, и он давно ждал приказа на увольнение. Но Синицын его ценил – летчик он был божьей милостью, в Чечне не одну бандитскую группу обнаружил в горах и уничтожил. Комэск всякий раз отстаивал летчика перед ретивыми кадровиками.

– Дальше – загадывать не будем, – ответил довольно буднично подполковник. – Надо полагать, сразу нам никто новые самолеты не даст, а сколько придется ждать, поживем увидим.

Нерадостная перспектива. Но приказы вышестоящих командиров и начальников не обсуждают.

ПО ДАЛЬНЕМУ МАРШРУТУ

Эскадрилья состояла из трех отрядов, по три самолета в каждом, плюс самолет командира эскадрильи. Итого 10 машин. 22 человека летного состава. Плюс – инженерно-технический состав. Но он не в счет, оставался на своем аэродроме.

Работа на аэродроме кипела от темна до темна, хотя осенние дни, довольно короткие, не давали особенно развернуться. На некоторых самолетах техникам приходилось трудиться и ночью. Через два дня инженер эскадрильи доложил командиру, что самолеты к перелету готовы.

Маршрут предстоял длинный, с тремя посадками на промежуточных аэродромах. А поскольку, знал командир, с топливом ныне проблемы, решил перелет осуществлять тремя группами, поотрядно. Первый отряд поведет сам, а замыкать перелет предстояло капитану Голубкову.

Геннадий был доволен: первые многое прояснят и с заправкой самолетов отрегулируют. Ему предстояло поднять отряд на третий день после взлета группы подполковника Синицына. Но осень есть осень. На третий день на аэродром надвинулся мощный циклон, полил дождь. И с промежуточного аэродрома близ Самары позвонил Синицын и распорядился ждать особых указаний: его группа еще не вылетает, нет топлива и неизвестно, когда будет.

Летчики толпились на командно-диспетчерском пункте и костерили почем зря вышестоящих командиров и начальников. Докатились, нет топлива на боевые самолеты! А если завтра война? Ничему не научили фашисты…

Не оставался равнодушным и Геннадий, хотя успокаивал себя тем, что с такими накладками летчики встречаются не впервые. Порою и в Чечне было не лучше: банды появлялись в горах, и с вылетом на их уничтожение шли непонятные переговоры, уточнения, согласования… А как перевернули все с ног на голову с его последним боевым вылетом! Похлеще, чем с Будановым. Будто он десятилетний мальчик, решил в войнушку поиграть. Ведь не раз докладывали Синицыну, что из той хатенки на окраине Бурнушки боевики стреляют по пролетающим самолетам; подбили «Су-24» Соболева, и Николаю несдобровать бы, если бы он не включил противоракетную систему. На повторный заход пошел лишь после того, когда «игла» была уничтожена тепловой противоракетой. И что Геннадию оставалось делать? Ждать, пока боевик еще кого-то подстережет? Вот и врезал по этой хатенке. А что туда притащили чьи-то трупы, так разве это проблема? Специально для иностранных журналистов. А Синицын… «Не плюй против ветра», – его давний девиз. В Самаре тоже, наверное, не очень-то проявляет требовательность… «Ну и хрен с ним, пусть сидит на чужом аэродроме, нам на своем лучше».

Правда, особенно лучше не было. Неизвестность, неопределенность всегда томили его. И теперь… Сидеть на аэродроме или в штабе части… Мало радости. А что поделаешь? Некоторые летчики и авиаспециалисты, несмотря на строгое указание быть на связи, уходят с аэродрома и по вечерам устраивают увеселительные попойки. До Геннадия дошли слухи, что его ведомый, Николай Соболев, накануне так поднабрался, что планшет с планом полета забыл в ресторане. На вопрос Геннадия, так ли это, выпучил глаза:

– Кто вам сказал? Пусть при мне повторит эту клевету.

Геннадий перед ответственным заданием не стал обострять отношения, просто предупредил Соболева:

– Дай бог, чтобы это было не так. Но если услышу еще что-то подобное, к самолету больше не подпущу.

Циклон побушевал над воронежскими степями два дня и двинулся на северо-восток. И Синицын сообщил из Самары: вылетают завтра, и аэродром готов принять очередную тройку…

Утреннее небо, промытое накануне дождями, сияло, как первозданная лазурь. И внизу дома, постройки, дороги казались милыми, игрушечными. Особенно деревья, позолоченные осенними холодами, радовали глаз и будто манили под свою сень. Солнце только взошло и ослепительными искрами сверкало в лужах, озерках, реках. Но с набором высоты краски быстро менялись, затушевывались дымчатыми завитушками, образующимися от прогрева земли, и небо становилось все ослепительнее, все ярче.

Геннадий вел самолет, отрывал взгляд от приборной доски и любовался проносившимися внизу пейзажами. И мысли: как прекрасна жизнь, как здорово, что он стал летчиком, волновали его, поднимали настроение. А скоро эскадрилья получит еще более современные, скоростные, более грозные машины. И он, в недавнем прошлом сельский парнишка, будет управлять громовержцем, защищать от стервятников наше родное, прекрасное небо!

«А вдруг…» – невольно ворвалась в голову тревожная мысль. Обстановка в стране, в мире очень сложная. Кризис охватил весь земной шарик… Почему, отчего? Когда он учился в школе, да и в военном училище, о кризисе только в книжках читали, и то – в каких-то дальних капиталистических странах. А теперь… Керосина не хватает для боевых самолетов…

Аэродромная служба Самары встретила их, как и ожидалось, без радости. Выделили места для стоянки самолетов и велели ждать, пока для них подвезут топливо. Хорошо еще, что в местной гостинице для летчиков нашлись места.

Ожидание… Не зря умный человек сказал, что нет ничего хуже, чем ждать да догонять. Летчики изнывали от безделья, пытались скоротать время за шахматами, игрой в бильярд, но вскоре это надоедало, и они искали другого спасения от скуки: вечерами кое-кто пропускал в ресторане рюмку-другую водки. Предупреждения Геннадия вроде бы принимались, но… забывались. А он вынужден почти не отлучаться из номера, ждать команды на заправку самолетов, на вылет. Разные мысли лезли в голову, и зачастую нерадостные. Возмущали порядки в стране, точнее, беспорядки, отношение высших руководителей к армии, новые грядущие сокращения. Не исключено, что они коснутся и эскадрильи. Что тогда делать, чем заняться? Геннадий, как и его сослуживцы, кроме как летать, стрелять, бомбить, ничего не умеет. Правда, еще владеет приемами самбо, карате, некоторыми восточными способами борьбы, и в какое-то частное охранное предприятие его возьмут с удовольствием. Но разве это доставит ему удовольствие? Столько учиться – и стать сторожем?! Нет, что угодно, только не ЧОП!

Ему уже двадцать девятый год. Вырос до командира отряда. А далее? Перспектив никаких. Кому за тридцать, считаются бесперспективными, предлагают писать рапорт на увольнение…

Что это он беспричинно нюни распустил? Ему еще служить да служить, летать и с неба звезды хватать. Орден Мужества в Чечне получил. Родители гордятся им. Знает ли о нем Тоня? Где она теперь? Хоть и стервой оказалась, а любил он ее всем сердцем. Что ее заставило встречаться с Медведевым? Ведь любила Геннадия. В последний год учебы Геннадия приезжала к нему во время летних каникул в Петровск. Здесь же в городе жила ее старшая сестра Наталья, была замужем за старшим лейтенантом Соркиным, летчиком-инструктором. У них имелась двухкомнатная квартира, муж Натальи в это время находился в командировке в Чечне. Тоня поселилась в гостинице, недалеко от казармы, где обитал Геннадий. У курсантов в это время шли экзамены, Геннадий, игнорируя вечерние консультации по теории полетов (неплохо усвоил этот предмет еще в тербате – так назывался батальон первоначального, теоретического обучения), бежал в номер к возлюбленной. Так здорово и сладко проводили они время! На последней консультации преподаватель обещал огласить экзаменационные билеты, и Геннадий сообщил Тоне, что не сможет прийти в этот вечер. Но случилось так, что преподаватель не явился, и Геннадий после ужина поспешил в гостиницу. И каково было его удивление: у номера, который снимала его пассия, толпились администраторша, дежурная по гостинице и две солидные дамочки, проживающие по соседству с Тоней. А из номера доносились звуки скандала и непонятная возня.

Геннадий подошел к двери и увидел картину, чуть не свалившую его в обморок: Тоня и какая-то женщина таскали друг друга за волосы, вопили и ругались, а лейтенант Медведев, летчик-инструктор училища, растаскивал и уговаривал их прекратить драку, твердя одно и то же: «Перестань, Рита, я дома все тебе объясню!» Но Рита не выпускала из рук волосы Тони и орала: «Я убью твою стерву! Не будет лезть в чужую семью!»

Геннадий не верил своим ушам: Тоня – любовница Медведева! Не может быть! Хотя о лейтенанте он слышал ранее – первостатейный ловелас, женился год назад и продолжает по девочкам шастать, почти всех десятиклассниц из соседней школы перепортил. Но когда Тоня с ним познакомилась? Еще в Балашове, когда студенткой была? Не может быть, так любила Геннадия, на танцы каждую субботу в Дом офицеров приходила…

Он, не отдавая себе отчета, ринулся в номер и помог вырвать Тоню из цепких рук жены лейтенанта. Тот сразу же вытолкал Риту из номера и, упиравшуюся, потащил к выходу.

– Я глаза тебе, сука, выцарапаю и морду кислотой сожгу! – кричала, вырываясь, разгневанная женщина.

Тоня, не глядя на Геннадия, поправила растрепанные волосы и глухо выдавила:

– Уходи. Потом объясню.

«А что объяснять? – грустно усмехнулся Геннадий. – Все ясно». Повернулся и пошел из номера.

– Курсант каждый день к ней приходил, – услышал он сзади пояснение администраторши своим соседкам. – Такой симпатичный, миленький.

– Лейтенант – тоже ничего, – засмеялась другая.

– Бедная жена, – вздохнула третья.

Геннадий почти бегом покинул гостиницу. Было так стыдно и обидно, что еле сдерживался, чтобы не вернуться и не отвесить пощечину прелюбодейке. Так обманывать его! Приехала во время каникул, отдав предпочтение ему, а не родителям… Ему ли?.. Вот ненасытная сука! А он-то губы раскатал, собрался жениться! Грудь разрывала обида и боль. Как же так можно? И она мечтала уехать с ним хоть на край света из немилых и захолустных Гривок.

Надо было сосредоточиться на экзаменах, а мысли о Тоне вытеснили все у него из головы. Почему она так поступила? Любила его или притворялась? Что ей давала эта встреча с Медведевым? Ведь знала она, что он женат. Чем не устраивал или не удовлетворял ее Геннадий? Он, во всяком случае, никогда этого не замечал. Она отдавалась ему с упоением и осыпала поцелуями за доставленное удовольствие. Так в чем же дело?..

Он думал о ней днем и ночью и экзамен по теории полета сдал лишь на четверку, хотя знал этот предмет как свои пять пальцев. Решил все-таки позвонить ей. Телефон молчал. Дежурная по гостинице сообщила, что Митрохина Антонина Георгиевна съехала из номера…

Вот и теперь он ворочался в постели, воспоминания рисовали волнующие эпизоды из его прошлой жизни. Он и теперь любил свою Синеглазку, как называл ее с нежностью, и жалел о произошедшем. Хотелось снова увидеть ее и узнать, как она живет, счастлива ли. Во всяком случае, плохого он не желал ей.

НЕОПОЗНАННЫЙ ОБЪЕКТ

Команда на вылет поступила вечером, после ужина, когда Геннадий со своими ведомыми гонял шары в бильярдной. Он ждал этой команды и запретил летчикам употреблять в ужин даже пиво. Погода налаживалась. Южный циклон продолжил свое движение на северо-восток, и центральная часть Европы оказалась в теплом секторе, температура воздуха поднялась за 20 градусов. К утру небо окончательно очистилось от облаков, и лучи солнца засверкали в лужах, на еще мокрых листьях деревьев. Это радовало летчиков – легче будет держать строй, – но не расхолаживало: понимали, при такой погоде болтанка будет изрядная, если отдел перелетов даст высоту не более пяти тысяч.

Геннадий зашел на метеостанцию. Дежурный метеоролог выписал бюллетень погоды по маршруту: переменная облачность до 8 баллов; после одиннадцати местами образование мощно-кучевой и грозовой облачности с нижней кромкой около ста метров, верхней – до 9 тысяч.

– Надо вылетать как можно раньше, – принял решение Геннадий.

Однако, когда летчики заняли места в кабинах, разрешения на взлет не поступало, и диспетчер после неоднократного запроса Геннадия, в чем дело, ответил в сердцах:

– Сколько можно повторять: ждите! Не вы одни летите по маршруту, и не я распоряжаюсь всем небом.

Команда на взлет поступила после одиннадцати, когда небо запестрело уже кучевыми облаками, быстро набухавшими за счет обилия влаги.

– Интервал и дистанцию держать сто пятьдесят, – распорядился Геннадий.

Эшелон группе, как и предполагал Геннадий, дали 5 тысяч. Бомбардировщики шли клином, и Геннадий изредка косил глаза влево и вправо; летчики Соболев и Кононов твердо держали строй.

До Барнаула оставалось километров двести, когда впереди на небе стали вырастать грозовые облака с «наковальнями» вверху. Пришлось маневрировать, обходя их то слева, то справа. «Фронтальные, – мысленно сказал себе Геннадий. – Хорошо, что не сплошные, пробивать их, что дразнить разъяренного тигра…» Посмотрел повнимательнее вперед, вверх, вниз, и вдруг заметил, как из-за тучи, словно огненный шар, выкатился непонятный объект и покатился наперерез тройке «Су-24».

– Внимание, «Соколы», вижу впереди неопознанный объект, вроде небольшого солнца. Движется наперерез. Постараемся обойти. Как поняли?

В наушниках так трещало, что Геннадий сомневался, что его услышали.

– Тридцать третий понял, – тут же отозвался Соболев.

– Тридцать четвертый понял, – подтвердил и Кононов. – По-моему, командир, это шаровая молния.

– Похоже. Но движется она не строго по курсу и неравномерно.

Огненный шар действительно замедлил скорость и круче подвернул к самолету Геннадия. Летчик дал рули и педали влево, вниз, стремясь под шаром проскочить вперед. Но шар еще энергичнее стал приближаться, тоже снижаясь и грозя столкнуться. Такое столкновение ничего хорошего не обещало. Тело Геннадия покрылось холодным потом. Что делать? Потянул штурвал на себя, самолет круто полез ввысь. И шар стал набирать высоту.

– Может, из пушки? – подсказал Соболев.

Геннадий уже подумал об этом. До шара оставалось метров двести. Надо подворачивать… Как поведет себя этот непонятный объект? Не рванет ли так, что вся троица рассыплется на кусочки?

Нажал кнопку микрофона, доложил на КДП. Там онемели от такого сообщения и молчали. Тоже, видно, не знали, что делать. А огненный шар все приближался. То замедлял скорость, то увеличивал, будто дразнил летчиков.

Геннадий сделал еще две попытки уклониться от встречи, и это, похоже, ускорило решение проблемы – шар увеличил скорость, двигаясь наперерез. Когда он приблизился на десяток метров, Геннадий изо всей силы хватил на себя штурвал и… полыхнувшее пламя ослепило его и оглушило. Он ничего не видел и не слышал, наверное, несколько секунд. Когда пришел в себя, первое, что осознал, – это слепая приборная доска. Ни одна стрелка прибора, ни одна цифра не светились. И двигатели будто молчали. Но самолет летел, кучевые облака слева и справа показывали, что движение равномерное, без крена и падения. Загудели двигатели – будто из ушей вылетели пробки, – похоже, двигатели и не глохли? Летчик попробовал пошевелить штурвалом и педалями, машина моментально среагировала. Нажал на кнопку радиостанции: «Соколы, Соколы!» – будто в пустую бочку.

А скоро идти на посадку. Как же связаться с аэродромом? Да и без указателя скорости свой самолет посадить непросто. Что с ведомыми? – от этой мысли Геннадия снова обдало холодом. Он посмотрел влево, назад. Самолет Соболева находился на своем месте, лишь отстал еще дальше. И «Су-24» Кононова летел как ни в чем не бывало. «Уж не схожу ли я с ума? – мелькнуло в голове у Геннадия. – Или вздремнул я на минутку? Но приборная доска… Она не светилась ни одной стрелкой. – Приподнял с губ кислородную маску и сразу почувствовал запах гари. – Нет, не вздремнул»…

Покачал крыльями. Соболев и Кононов ответили ему и пошли на сближение. Поняли, что неопознанный предмет вырубил электропитание радиоприборов.

«Сушка» Соболева подошла на пару десятков метров, хорошо было видно пилота, и Геннадий подал ему знак рукой выходить вперед и занять место ведущего. Соболев закивал, и его самолет резво пошел вперед. Тройка «Су-24» непроизвольно перестроилась в правый пеленг. Геннадий несколько успокоился: будет держать скорость по ведущему. По его действиям придется и совершать посадку.

О случившемся Соболев, несомненно, сообщил на КДП, чтобы обеспечили посадку с ходу. Но то ли его не поняли, то ли по другим причинам, группе приказали пройти над аэродромом и сделать круг. Пока самолеты виражировали, вдоль взлетно-посадочной полосы выстроились пожарные и санитарные машины, а к КДП подъезжали все новые легковые машины. Неопознанный предмет, похоже, наделал и на земле много шума.

Геннадий не ошибся. Едва он зарулил на стоянку, где ему сразу было определено место, и ступил на землю, как его окружили местные начальники аэропорта, летчики и журналисты, непонятно от кого получившие информацию. Посыпалось столько вопросов, что Геннадий не знал, как на них отвечать. Он сам до сих пор вразумительно не представлял, что произошло в небе, почему и как он остался жив.

– Дайте мне прийти в себя, – сказал он представившемуся начальнику аэропорта Семиречину Юрию Семеновичу. – Поговорим в гостинице, когда я осмотрю самолет.

– Хорошо, – согласился представительный начальник. – В семнадцать часов я буду у вас.