Текст книги "Аморит, любовь моя. Возможное будущее России"

Вот у нас бы так же насчет запрета убийств и насилия, невольно подумал я.

Мордобитие на экране я видел, но оно вызвало у меня смех. Так как из-за эффекта соучастия я находился рядом с дерущимися, то мне так и хотелось показать им, как это делается по настоящему.

Я поинтересовался у Нины, как обстояло дело с насилием в жизни. Оказалось, что у бежевых все, как у нас: и повседневные грабежи, и воровство, и мошенничество, и обманы. Обычный капитализм, где властвуют деньги и нажива. Но убийств меньше, потому что в прессе это не смакуется, как у нас, и совсем мало изнасилований, так как женщины не против них. А синие по своей природе очень миролюбивые скромные послушные и тихие. И хотя они очень трудолюбивые, почти все они живут бедно. Но капитализм есть капитализм, и у них нередко случались перечисленные выше язвы. Их фильмы, которые я видела, все были про повседневную трудную жизнь и про любовь. Секс в них был, но он не выпячивался, и порнография была запрещена для показа детям.

Я не удержался и протянул руку. Естественно, я встретил пустоту. Нина увидела и рассмеялась.

– Мне тоже вначале казалось, что они живые и до них можно дотронуться. Потом привыкла.

Только я собрался выключить телевизор, как оказался в метре от бирюзового элитянина, державшего на своем поднятом члене во всем блестящем элитянку. Она сидела верхом и хохотала. На земле я слышал, что кто-то поднимал членом пятикилограммовую гирю. Но элитянка весила как минимум два пуда. Одни ее сиськи были килограмма по три, если не больше.

Я с восхищением уставился на секс гиганта. Словно почувствовав мой интерес, он подкинул красотку вверх. Она сделала сальто и налезла на него по самую сурепицу. Взглянув на меня, он начал подкидывать ее снова и снова, как жонглер.

Когда я все же выключил телевизор, меня не оставляла мысль о неизбежной гибели человечества, если оно докатится до такого прогресса. Я имел в виду этот разврат, а не прогресс в области техники, созданный, кстати, задолго до элитной власти. Объемное телевидение я бы, не задумываясь, взял с собой на Землю. А еще душ с руками. Также мне очень понравился солнечный свет в доме при отсутствии солнца снаружи. Там тоже везде был искусственный солнечный свет. Откуда он излучался, я так и не понял, не увидев никаких лампочек и трубок.

Прихватил бы я с собой, пожалуй, и кровать, обтекавшую тело, лежа в которой совсем не чувствуешь основания, словно паришь в космосе, напоенном, кстати, тончайшим ароматом цветов. Тоже не ясно, чем вызываемого.

Но особый интерес у меня вызвали книги. Листы у них были из тончайшего пластика, а объемные иероглифы – из какого-то желтого металла, если не из золота, то из бронзы. Я попросил Нину перевести хотя бы строчку. Она читала, как первоклассница, по буквам, вернее, по выпуклым иероглифам.

– Вот этот знак означает появление или наступление чего-то. Этот – осень, а этот – дождь. А теперь сам сложи, что здесь написано.

Я провел глазами по трем иероглифам и вдруг увидел на листе, как на экране, пасмурное небо, падавшие листья и косые следы дождя.

– Наступила дождливая осень, – прочитал я и сказал. – Я обязательно прихвачу с собой на Землю какую-нибудь книжку, если нам удастся улететь отсюда.

– Если удастся, – повторила с надеждой Нина. – Но книжку тебе с собой они не дадут.

Глава четвертая
Революция

Юно прибежала к самому закрытию парка и радостно сообщила, что дедушка готов нас принять.

Она пошла к директору, наверное, чтобы отпросить нас. Мы стали приводить себя в порядок. Я причесал пятерней свои кудри. Нина заплела в толстую косу отросшие до пояса волосы, подкрасила губы и нарядила в комбинизончик Алешку. Я ею залюбовался: разве можно сравнить ее с этими лоханками?

Юно пришла вместе с директором. Я едва узнал его. На нем был розовый спортивный костюм и такого же цвета пляжные тапочки.

На выходе из парка нас ожидали три бежевых охранника. Они усадили нас в полуцилиндр, и уже через две минуты мы были на площадке перед президентским дворцом. Как и все дома на Аморите, он был из металла, похожего на титан, и стеклопластика, и внешним видом напоминал мечеть или планетарий. Его корпус представлял собой цилиндр с куполообразным верхом, увенчанным наверху вращавшимся шаром из мозаики. Я бегло насчитал порядка десяти рядов круглых, похожих на бойницы окон на цилиндрических лоджиях. Еще вчера я подметил, что аморитяне не любили углы и везде их округляли. Возможно, этого требовала технология литья из пластика, а может, им просто нравились овалы, не в пример, кажется, Михаилу Светлову, который «не любил овал и с детства угол рисовал»

Через овальную калитку мы прошли во двор, усаженный разноцветными поющими деревьями. Их нежная мелодия была, на мой слух, приятнее, чем в парке. А внутри дворца в нос шибанул густой аромат цветов, хотя их самих я не увидел, не считая тех, что были на картинах. Весь огромный холл был уставлен, как в музее, оживленными скульптурами, а стены украшали телекартины. Рассматривать их нам не дала Юно, которая повела нас к лифту. Робот открыл перед нами дверь. Лифт, как я и предполагал, оказался цилиндрическим. Остановился он на нашем третьем вдохе, и мы за Юно проследовали через несколько дверей в большую комнату с кроватью посередине. На ней полулежал элитянец с морщинистым восковым лицом, одетый в точно такой, как у директора, розовый костюм. Юно подбежала к деду и коснулась спинки. Изголовье кровати приподнялось, и Президент, не меняя позы, принял почти вертикальное положение. Уставившись на Алешку, он расплылся в улыбке и поманил к себе. Взглянув на меня, Нина неуверенно подошла к кровати, показывая Алешку на расстоянии от Президента. Тот сделал пальцем подобие козы и довольно низко прожужжал. К своей радости я все понял:

– Сними-ка с него одежку и покажи его соску.

Соска меня поставила в тупик, но не Нину. Она расстегнула две кнопки на плечах сына и спустила вниз комбинзончик. Осмотрев Алешкино богатство, Президент оценил его, поясняя пальцами:

– Для его роста, пожалуй, маловато. Надо срочно удлинять. Могу порекомендовать хорошие гормоны, которые на себе испытал. Очень, скажу вам, эффектны. Вот посмотрите…

Он стал спускать штаны. Юно ухватила его за руку и запищала:

– Деда, не надо. У них это не принято показывать.

Президент поднял густые брови.

– Как это не принято? У мужиков всех планет это считается предметом гордости. Конечно, если есть что показать и что вспомнить. У меня было и то и другое, верно, Яхото? – посмотрел Президент на директора.

– Да, Ясото, этим ты можешь гордиться, как никто другой, – подтвердил директор. – Но, к сожалению, для нас с тобой это все в прошлом. В связи с этим я хочу тебя спросить вот о чем. Сейчас, когда мы дошли до обрыва в темноту, неужели ради только этой гордости стоило нам приходить в этот мир?

По лицу Президента пробежала тень неудовольствия. Блеклые глаза потемнели. Он вздохнул и ответил:

– Я об этом все время думаю, Яхото. А вчера, после того как увидел их по телевизору, – Президент показал глазами почему-то на одного меня, – я не спал всю ночь. Я – Президент Аморита, как говорится, выше меня тут никого нет, а перед смертью мне не с кем поделиться, не говоря уж о том, чтобы пожаловаться на боли в пояснице. Видишь, сидеть не могу.

– Деда, а я? Ты мне жаловался. Ты что, забыл? – возразила деду Юно, подтягивая его штаны.

Он ласково погладил ее по голове.

– Разве что ты у меня одна осталась. Но я не тебя имел в виду, а женщин, которые у меня были. Если верить моим биографам, их у меня было более ста тысяч, а я не могу вспомнить ни одну из них, которая любила бы меня так, как она его. – На этот раз он поочередно глянул на Нину и меня. – Разве что твоя бабушка. Но тоже не так. – Он помолчал и уставился на Нину. – Сейчас я променял бы их всех на одну такую верную и любящую, как ты. Мне сказали, что ты не подпускала к себе здесь никого из наших мужиков. Неужели тебе они так не нравятся?

Нина ответила, застегивая на Алешке кнопки:

– Нравятся, но я люблю одного мужа.

Президент раскинул руки и сказал директору:

– Вот о чем я тебе и говорю, Яхото. У тебя ведь тоже нет такой рядом, хотя ты всегда придерживался высокой морали.

– Я-то, может, и придерживался, да женщины, которые мне попадались, уже были заражены пропагандируемым тогда тобой духом разврата, – ответил директор и, помолчав, добавил с грустью. – Гибнет наш Аморит. Ты это хотя бы сейчас понимаешь, Ясото?

– Понимаю, Яхото, – не сразу ответил, вздохнув, Президент. – Поэтому и позвал тебя вместе с ними. Но об этом я поговорю с тобой чуть позже. А сейчас я бы хотел остаться с ним, – Президент указал на меня рукой и посмотрел на Юно, – один на один.

Когда вышедшая последней Юно, обернувшись, закрыла за собой дверь, Президент стал с интересом рассматривать меня. При этом его выцветшие глаза несколько раз задержались на моей мотне.

– Внучка мне рассказала о вашем желании вернуться на Землю. Я не возражаю и дам указание, – медленно проговорил он, оскалив сплошные пластины зубов. – Но при выполнении ряда условий.

Что еще за условия, мелькнуло у меня, прежде чем я открыл рот, чтобы сказать, что согласен на всё. Лишь бы вернул нас домой.

– Вот и договорились, – опередил меня Президент, прочитав мои мысли. – А условия мои такие. Первое и самое главное. Ты не должен пытаться узнать место нахождения Аморита во вселенной, если ты это еще не знаешь.

Я поспешил его заверить:

– Клянусь вам, что ни я и ни моя жена не имеем об этом представления. Единственное, что я знаю, что летел сюда тридцать шесть наших дней. Но про это я могу не сказать. Если спросят, скажу, что всю дорогу спал, как и было на самом деле, а, сколько спал, не имею представления. Сошлюсь, что часов у меня с собой не было. Могу оставить их вам. А жена их не носит. И вообще мы с ней в астрономии профаны. Так что об этом вы можете не беспокоиться. А насчет того, что мы здесь видели, мы можем там рассказать, что вы нам скажете. Если даже нас заставят сделать это под гипнозом, то ничего существенного об Аморите они от нас не узнают. Что у вас принято ходить голыми и без всякого стеснения заниматься сексом на виду у всех? Что здесь такого? У нас сейчас почти то же самое. Что еще? Что у вас сисястые женщины и у мужиков длинные члены? У нас все хотели бы походить на вас. Но это, если нас заставят силой. А так мы сделаем все, как вы скажете. Только отпустите нас домой, бога ради.

Мне показалось, что мои слезные доводы его убедили, что он и подтвердил согласным кивком головы. Я поспешил закрыть его первое условие вопросом:

– А еще какие будут ваши условия?

– Не спеши. Закончим с первым условием. Я скажу, чтобы до вас довели, что вам можно рассказать о нас на Земле, – проговорил он после недолгого раздумья. – Но имейте в виду, что там за вами мы будем следить, и если вы нарушите данное обещание, вы все трое опять окажетесь здесь, и ваша судьба будет очень трагична.

– Мы не нарушим, – повторил я в отчаянии. – Я готов вам поклясться чем и на чем угодно.

Он растянул в улыбке губы.

– Клясться не надо. Вместо этого ты должен сделать вот еще что. Ты задурил моей внучке голову обещанием, что на Земле она будет первой красавицей и будет иметь парней лучше тебя, сколько захочет. Во-первых, наш закон категорически запрещает аморитянам переселяться на другие заселенные планеты. Но не это главное. Законы для того и существуют, чтобы их нарушать. Главное то, что я не хочу расстаться с Юно, так как дороже ее у меня никого нет. Так что отлет ее с вами исключен. – Он помолчал, тяжело дыша, оттопыривая потрескавшиеся губы. – Но она меня не хочет слушать. Я, конечно, могу приказать, чтобы ее не посадили с вами во вселеннолёт. Но лучше будет, если отговоришь ее ты. Ты вбил ей это в голову, вот и придумай что-нибудь такое, чтобы она сама отказалась от полета с вами. Напугай чем-нибудь.

– Это я сделаю. Это все?

Он слегка замялся.

– Да нет, не все. Очень уж ты ей вчера понравился. Хочет, чтобы ты и ее выеб так же, как свою жену.

Чтобы опередить и не повторить свои вчерашние грешные мысли насчет Юно, я быстро проговорил вслух:

– Она уже сама меня об этом просила. Правда, она говорила только о проверке ее глубины. Я ей объяснил, почему не могу это сделать. Я женат и у меня сын.

– Сын в этом деле еще не смыслит, а жене не обязательно будет об этом знать.

– Это как? – спросил я для вида, опять невольно подумав, что в принципе это условие выполнимо. Будет хотя бы что вспомнить об Аморите. Если бы не одно но: очень уж Юно походила на школьницу младших классов, а педофилом я не был и всех бы их удавил, как тараканов. – Но она сосем еще ребенок. У нас за это сажают.

– У нас за это уже не сажают, но есть неписаный закон наших предков, что до сорока лет ебаться нельзя, а внучке уже сорок второй год пошел. Я вчера уточнил. Так что, как говорится, не только можно, но и нужно. В этом смысле не беспокойся. Значит, будем считать, что договорились. Ты уж постарайся. А насчет проверки, это она для смягчения сказала. Ясное дело, она хочет получить от тебя удовольствие по полной программе. Вчера я засекал время. Ну, ты, я скажу, гигант.

Я почесал затылок, изобразив на лице сомненье.

– Я, конечно, постараюсь, но так же, как с женой, которую я не видел целый год, у меня с Юно вряд ли получится. А если к тому же она окажется еще и целкой, то вы по опыту должны знать, что в первую ночь, как правило, девушки особого удовольствия не получают.

Президент сделал удивленное лицо.

– Разве? Это я не знал. Целки мне не попадались. Это потому что… А… я понимаю. Конечно, Юно целка. Это я тебе гарантирую как ее дед.

– Гарантировать это никто не может, – возразил я. – Ни один родитель.

Он улыбнулся.

– В этом ты прав. Но за ней я следил строго.

– Есть еще одно с ней но. Я знаю, что ей нравится Язо, а у нас есть такое понятие, как мужская солидарность.

– Язо? – удивился Президент, подняв лохматые брови. – Она сама тебе об этом сказала?

– Сама. И сказала, кстати, что он был у вас на хорошем счету. Это когда она пожаловалась, что она страшная, и я стал ее разубеждать, говоря, что она красивая от природы, и ей не надо ничего с собой делать, тем более углублять ее сокровище, данное ей богом. Она сказала, что и Язо говорил ей то же самое. Мне показалось, что о нем она говорила с нежностью. Я поинтересовался в лоб: «Он тебе нравится?» Она смутилась и кивнула. На вопрос, почему она не сказала вам об этом, и тогда все могло сложиться с ним по—другому, она ничего не ответила. Вы меня поймите. Язо виноват передо мной, что похитил мою невесту. Но он ее полюбил, не зная, что она беременна. Потом он всячески оберегал здесь ее и моего сына и сейчас хочет вернуть нас домой. Я не исключаю, что и ему может нравиться Юно. Иначе бы он не советовал ей не углублять ее сокровище. Я не хочу мешать их счастью.

Судя по тому, что Президент долго молчал, мозги я ему запудрил здорово. Я чуть ли не видел, как бегали вразнобой, словно дети на площадке, в его мозгу мысли. Наконец, осмотрев меня с еще большим интересом, он сказал:

– А ты мне все больше нравишься. Молодец. Да, я помню, что Язо не удлинял елду. Тогда пусть решит она сама. Пока же я знаю от нее самой, что она хочет тебя. Но их разве поймешь? Вчера одно, завтра другое. Договоримся так. Если она все же предпочтет тебя, твое дело доставить ей как можно больше удовольствия, пусть не в один вечер, если целка. Пусть останется память о тебе. Когда и где, я думаю, она сама тебе подскажет.

– И мы сразу улетим?

– Да, да. Я прикажу вернуть вас на землю, как только Юно прибежит от тебя довольная.

– А если ей не понравится?

– Не думаю. А если и так, то тебе тем более здесь нечего будет делать. Ступай. И позови Яхото. Внучке пока ничего не говори. Я сам скажу. А ты попроси ее показать вам дворец.

***

Передавая слова Президента, я незаметно подмигнул Юно. Вся так и засияв, она спросила, что мы бы хотели посмотреть: галерею внизу или планетарий наверху. Помня данное Президенту обещание не рассказывать о координатах Аморита, я выбрал галерею. Нина поддержала меня. Мы направились к лифту. Но тут меня остановил директор, сказав, что я должен присутствовать при его разговоре с Президентом. Разговор будет серьезный, и я должен помочь ему убедить того начать изменять жизнь на Аморите. О чем мы вчера говорили. По дороге в спальню директор шепнул, что у него есть еще одна важная задумка насчет меня.

Когда мы оба уселись, Президент опять оскалил зубы и сказал, обращаясь к директору:

– Так ты говоришь, Яхото, гибнет наш Аморит? Думаешь, я слепой и не вижу? Вижу, да боюсь, что поздно уже что– либо изменить. Стар я стал.

– Изменить, Ясото, никогда не поздно. Хотя ты и старый, но ты Президент, и к твоему голосу народ прислушается. Но начать действовать нужно немедленно, пока у тебя еще есть кое-какие силы. Ты думаешь, тебе одному они вчера понравились? Сегодня я переговорил со многими. Почти все мужики хотели бы, чтобы их так же нежно любили, как она его. Разговаривал я и с бабами. Эти не так единодушны. Лишь четвертая часть хотела бы иметь такого ласкового мужа. В основном это те, кто сохранил матки и не прибегал к углублению. У владелец лоханок на уме лишь одна длинная елда.

– Ты сам так и не увеличил ее?

Директор ответил сердито:

– Не увеличил и лишь выиграл от этого, так как удовольствия получал, смею тебя заверить, намного больше, чем ты со своими искусственными сорока сантиметрами. Кстати, это научно доказано. Вот поэтому ты никого не помнишь, а мне есть, что и кого вспомнить.

– Я тоже почему-то вспоминаю только первых своих женщин, когда еще не удлинял. Пожалуй, ты прав. У тебя есть связь с Язо?

– А сейчас он тебе зачем?

– Не бойся, сейчас я его в обиду не дам. Сегодня ночью я отыскал его воззвание к аморитянам и внимательно прочитал его. Я хочу уговорить его возглавить правительство. Тебе бы тоже нашлось там место.

– Ты уверен, что тебе дадут это сделать?

Президент посмотрел мимо нас на дверь.

– Не дадут, если их не перехитрить. Вот и придумай, как. Ты когда-то был профессором. А я всегда был тараном. За меня думали другие.

– Хорошо, я подумаю. – Директор опустил голову и обхватил ее руками. Президент и я молча ожидали, поглядывая на него. Через полминуты он выпрямился и сказал. – Надо вот что сделать, Ясото. Первое. Язо появляться во дворце сейчас нельзя. Его тут же арестуют или убьют. С ним переговорю я. Второе. Ты должен сегодня или завтра выступить по всем видам информации и заявить о необходимости проведения реформ по спасению Аморита и о назначении Язо главой правительства. Только не забудь перед этим подписать и спрятать подальше указ. Этим ты заложишь основу перемен. Я не исключаю, что после выступления с тобой может случиться нехорошее. Но это лишь подтолкнет Язо к проведение реформ от твоего имени.

– Я что-то смутно представляю, о чем я должен говорить.

– Я тебе подскажу. Ты дашь мне свой личный код памяти, и я сегодня же изложу тебе тезис твоего завтрашнего выступления.

– Не пойдет. Мои коды известны Юдо. Все мои связи круглосуточно прослушиваются.

– Какой же ты, к черту, Президент? Тогда сделаем так. Юно пойдет сейчас с нами. Я попробую связаться с Язо, уговорить его согласиться с твоим предложением и согласовать с ним текст твоего выступления. Туда я хочу вставить раздел о семейном укладе на Земле. Эту часть подготовит он с женой, – директор указал головой на меня. – Я быстро напишу весь текст и отдам Юно. А она утром передаст тебе. От тебя потребуется лишь одно: под любым поводом добиться выступления и зачитать эти тезисы, а лучше изложить своими словами. Ты умеешь говорить с народом. У тебя это не отнимешь. Неплохо было бы в том месте, где ты будешь говорить о Земле, показать вчерашние кадры, где они ласкали друг друга, и обязательно показать их сына. Он должен зрителям понравиться. Ты все, Ясото, понял?

– Понял, Яхото, не такой я дурак, – обиделся Президент. Было заметно, что он устал.

– Вот и хорошо. Отдыхай и копи силы к завтрашнему дню. Как только ты выступишь, я тотчас свяжу тебя с Язо. Ты должен послать за ним надежных людей и обеспечить его безопасность. Ну, мы пошли.

Мы поднялись. Я чуть было не протянул Президенту руку. Директор сложил руки перед собой, склонил голову и коснулся большими пальцами губ. Я, как смог, сделал то же самое. Наверное, у меня получилось смешно, потому что Президент улыбнулся. Улыбка у него получилась слабой. До утра бы дожил, подумал я.

– Доживу, – тихо пообещал он и махнул мне рукой.

***

Не сделали мы и двух шагов к двери, как она раздвинулась, и в спальню влетела элитянка. Я сразу догадался, что это была дочь Президента Юдо. А кто еще сюда так влетит? Увидев меня, она остановилась и забегала по мне глазами, задержав их на пахе. А я уставился на нее. Мне казалось, что я нагляделся в парке на элитянок, но эта была вне конкуренции. Во-первых, она была одета. Если так можно назвать то, что на ней было. То, что у нас считается срамным и старательно или для вида прикрывается, на ней было выставлено напоказ, как на витрине. А все остальное, что у нас можно показывать без стеснения, было затянуто золотистым, похожим на фольгу материалом и увешано сверкающими драгоценностями. Но оторвать взгляд я был не в состоянии от ее огромной груди идеальной формы, либо загорелой, либо раскрашенной под живые лучи солнца, исходящие от сосков. Такие же лучи выходили и из ее межножья, а над ними выступал объемно изумрудный иероглиф, рекламирующий, насколько я знал, самую глубокую на Аморите лоханку.

Наглядевшись друг на друга, мы встретились глазами. Они у нее были ярко зеленые, как майская трава, с перламутровым прозрачным отливом. На мгновенье в них промелькнуло уже знакомое мне разочарование: ах, как жаль, что у такого большого такой маленький, – которое, однако, быстро сменилось тоже знакомым мне по Земле выражением взгляда женщин, на которых я производил впечатление. Глаза Юдо, помимо этого, прямо-таки лопались еще и от плотского желания.

Она продолжала загораживать нам дверь, и мы были вынуждены стоять, ожидая, когда она освободит дорогу.

– Вы ступайте, – услышал я за спиной голос Президента, – и делайте, как договорились.

– О чем вы договорились? – безоговорочно потребовала Юдо, с трудом оторвав от меня взгляд и переводя его на отца.

– Наш гость с Земли пообещал мне написать свои впечатления о поразивших его успехах аморитян в искусстве ебли.

Юдо вновь окинула меня взглядом и спросила с усмешкой, в которой читалась плохо скрытая зависть:

– Эти твои впечатления основаны на одном лицезрении или на уже приобретенном здесь опыте? У кого ж ты отыскал для себя такое гнездышко? Уж не у моей ли племянницы?

– Не у тебя же, – обиделся я за Юно. – Моему воробышку в твоей берлоге делать точно нечего.

Нисколько не оскорбившись, она подтвердила с усмешкой:

– Вот именно воробышек. Кроме Юно, он и в самом деле вряд ли у кого еще сможет найти тут приют.

– Совсем не поэтому. Если кого здесь выбрать, то только Юно. Краше ее я здесь никого не видел.

– Конечно, ее не сравнить с уродиной внизу. Твоя жена что ли?

– Сама ты, блядь, уродина, – разозлился я и прикусил язык, вспомнив предупреждение Або.

– Я – уродина? – запищала она, наливаясь гневом. – Папа, ты слышал? За это он должен ответить!

– Так же, как и ты за то, что так обозвала его жену, – возразил Президент и приврал. – На Земле она, между прочим, была первой красавицей.

– А здесь я первая красавица!

– Вот вы и квиты. Так что успокойся и пропусти их.

Но она разошлась не на шутку.

– Я еще и твоя дочь! Я это так не оставлю. Он пожалеет, что родился.

– Успокойся, дочка. Ты зачем пришла?

Продолжая стоять, она наградила меня злобным взглядом и спросила отца:

– Он тебе сказал, что они ждут сигнала от Язо? Если уже не связывались с ним.

– Сказал, – кивнул Президент. Свой, в доску, парень – Ну и что? Язо виноват в том, что они оказались здесь, он должен и отвезти их обратно на Землю. А тебе откуда известно, что Язо будет с ними связываться?

– Ябо мне сказал. Он уверен, что они в заговоре с Язо.

– Не в заговоре, а требуют, чтобы он вернул их домой.

– Чтобы затем прилететь сюда и помочь Язо захватить Аморит?

– Об этом можешь не беспокоиться. Этот вопрос я беру на себя. Я предупрежу Язо.

– Ты хочешь сказать, что будешь разговаривать с элитянином, который хотел отнять у нас власть? Разговаривать из-за каких-то двух обезьян?

– А для них мы обезьяны. Посмотри на себя. То, что в других цивилизациях прикрывают, ты нарочно открыла на показ. Не стыдно перед ним?

– Чево? – Овальные глаза Юдо стали почти круглыми. От возмущения она не смогла больше ничего сказать, лишь открывала и закрывала фиолетовый рот.

Мы воспользовались моментом и, обогнув ее, вышли.

Чудные существа бабы, думал я, подходя к лифту. За блядь не обиделась, а в уродину вцепилась. Но, сволочь, красивая, хотя уже в возрасте. По-нашему, ей лет сорок пять, самая ягодка опять. Какая же она была в молодости? Ей я и сейчас вдул бы с удовольствием.

– Насчет баб ты это правильно подметил, – отозвался директор. – А насчет того, чтобы ей вдуть, я бы тебе не советовал с ней связываться. В этом деле ты по сравнению с ней сосунок. Тут она даже не профессор, а академик. А для мужика опозориться перед бабой – хуже нет дела. Да и трудно представить, что она может с тобой сделать, если останется не удовлетворена тобой. Кроме того, на язык ты, как видно, не сдержан, можешь опять что-нибудь не то сказать, и Президент не успеет помочь. А для тебя сейчас самое главное улететь отсюда и как можно скорее.

Внизу нас заждались. Алешка капризничал, и Нина с трудом его успокаивала. Пока директор нашептывал на ухо Юно о договоренности с Президентом, я быстро обошел галерею. Большинство скульптур были на порнотему, изображая не только элитян, но и животных. Выполнены они были с гротесковым юмором, как в наших мультфильмах. Аморитяне явно не брезговали животными. Из них я с натяжкой признал лишь одного ишака по ушам и свисавшему до пола члену. Остальные представляли гибриды из разных видов и подвидов. Подошедший директор пояснил, что все они были выведены искусственно, исходя из назначения в хозяйстве. Лошадям, к примеру, были приделаны крылья, а птицам вставили жабры для охоты в воде.

– А ишака почему не тронули?

Директор посмотрел на меня, как на дурачка.

– Он и в таком виде вполне устраивает элитянок. Правда, они хотели бы заменить его тупую морду на лицо элитянина, но это запрещено законом.

На вопрос, что приводило скульптуры в движение, директор ответил, что в них заложена компьютерная программа.

Компьюторизованы были и картины на стенах, изображавшие растительный мир Аморита. Директор не смог объяснить, каким образом они источали аромат, сославшись на плохое знание ботаники. А пахли они, как живые.

Юно была счастлива поехать с нами. Взгляды, которые она бросала на меня, недвусмысленно говорили о том, что она надеялась поиметь меня уже сегодня. Но директор забрал ее с собой, сославшись на то, что у нас для нее не было места. Чтобы убедить ее в этом, он разрешил ей заглянуть в наше жилище, которое было конурой по сравнению с президентским дворцом. У нас даже кровати не было, один матрас. И все равно она осталась недовольна.

На написание статьи о семейном укладе на Земле директор дал нам два наших часа. Я доверился Нине, и она уложилась раньше, чем я уложил Алешку. Прочитав статью, я умилился до слез от сладостной картины семейной жизни на Земле: все женятся только по любви, как мы, все невесты у нас девственницы, супружеских измен у нас нет в помине, бездетные семьи считаются несчастными, отчего они либо прибегают к искусственному оплодотворению, либо берут на воспитание чужого ребенка и любят его, как своего собственного. Но, как говорится, в семье не без урода. Все еще встречаются у нас ловеласы и проститутки, голубые и даже насильники, но все они осуждаются общественностью, и с ними борются. Что-то мне в написанном не понравилось. Подумав, я добавил, что никаких ограничений и запретов в сексе между супругами у нас нет. Для них у нас имеются специальные магазины, где рекламируются и свободно продаются литература и предметы по разнообразию секса, выпускаются порнографические журналы и кинофильмы, однако они не рекламируются, и их категорически запрещено показывать несовершеннолетним детям. Добавил я и следующее: мы не увидели на Аморите ничего нового для себя в технике секса. Мы были поражены лишь тем, что, затмив здесь все человеческие чувства, и в первую очередь любовь, секс превратил злитян в животных. Но даже у животных нередко можно встретить супружескую верность и преданность, только не у элитян.

Свое одобрение моим добавлением Нина выразила поцелуем. Продолжить дальше нам не дали пришедшие директор и Юно. Они только что переговорили с Язо. Он принял предложение Президента возглавить правительство, и ждал его дальнейших указаний. Узнав, что связь с Президентом осуществляет Юно, которая находится рядом, он попросил связать его с ней. Дальше захлебываясь от счастья продолжила она сама:

– Он сказал, что думал обо мне, назвал умницей и очень благодарил. А еще он пообещал поцеловать меня, когда мы встретимся.

– Ты опять не сказала ему, что он тебе нравится? – спросил я. Она покачала головой. – Ну и дура.

– Зато я сказала, что тоже думала о нем все это время.

– Ладно, хотя бы так. Я сам ему скажу.

И тут меня вдруг осенило. Я опять вспомнил, что Язо уговаривал Юно не углублять ее сокровище. Кроме того, он хочет возродить нормальные семьи. Я спросил Юно:

– Ты разве не знаешь, что Язо не удлинял свой член и что он у него такой же маленький, как у меня?

Вопреки моему опасению, она нисколько не смутилась.

– Я знаю это, но думаю, что он у него должен быть еще меньше вашего, потому что вы вон какой большой, а он намного ниже вас.

– Это совсем не обязательно. Я тебя что-то не понимаю. Тебе надо больше или меньше?

Она приподняла плечики, и по ее глазам я понял, что больше все-таки лучше.

– У него может быть и больше, – заверил ее я. – Рост тут совсем не причем. Тогда в чем дело? Тебе он нравится, он о тебе думает и не хочет, чтобы ты углубляла, потому что он не увеличивал, может, даже из-за тебя, я-то тут причем? Тем более что у меня здесь любимая жена. Так что будем считать, что я между вами лишний и проверять мне у тебя ничего не надо. Это лучше меня сделает сам Язо, верно? – Юно неуверенно кивнула. – Обязательно скажи об этом дедушке.

– Скажу. А что сказать?

Я украдкой взглянул на Нину и зашипел, выходя из себя: