Текст книги "Олимпионик из Ольвии. «Привидения» острова Кермек (сборник)"

Пользуясь тишиной, архонт-басилевс, который уже успел вернуться на своё место в первом ряду, поднялся и попросил внимания.

– Позволю себе не согласиться с тобой, уважаемый Сириск! – заявил он. – Не кажется ли тебе, дорогой, что ты несколько хватил через край? Я никак не могу взять в толк, какое отношение к юным атлетам имеют взрослые, если цель этих состязаний – выявить лучшего юного бегуна. Победил Тимон – значит, лучший бегун Тимон. Победил бы Матрий – лучшим юным бегуном был бы признан Матрий. К тому же только что мы видели наших лучших взрослых бегунов, и там не было никого, кто претендовал бы на поездку в Олимпию. Поэтому нет никакой целесообразности в проведении ещё одного, никому ненужного забега.

Воспользовавшись тем, что гимнасиарх не сразу нашёлся что ответить первому архонту, заговорил педотриб Тимона, Феокл:

– Уважаемый архонт! Уважаемый гимнасиарх! Уважаемые судьи! Мы с Тимоном тоже понимаем, что этот предложенный гимнасиархом забег никому не нужен, но ради того, чтобы раз и навсегда развеять сомнения относительно лучшего бегуна Ольвии, мы с Тимоном просим вас всё же провести такой забег.

– Ну… разве что вы просите… – неохотно согласился архонт. – Но мы не слышали Тимона.

– Я не имею ничего против забега со взрослыми, – отозвался мальчишка. – Больше того – я рад посостязаться со взрослыми. Мне ещё ни разу не приходилось этого делать…

Гимнасиарх пригласил к старту Папия и Госона – первого и второго призёров недавнего забега среди взрослых – и Тимона с Матрием (похоже, гимнасиарх всё ещё не терял надежды, что его питомец всё-таки победит когда-нибудь недавнего раба). Против ожидания, этот забег оказался самым неинтересным. Уже со старта Тимон вырвался вперёд и, пахюс за пахюсом наращивая разрыв, в конце концов опередил своего ближайшего преследователя, всё того же Матрия, почти на семь оргий. Тимон получил свою порцию аплодисментов и восхищённых возгласов, а посрамлённые взрослые бегуны, выслушивая насмешки в свой адрес и понося гимнасиарха за его глупую затею нехорошими словами, поспешили затеряться в задних рядах зрителей.

Тут снова встал архонт-басилевс и, обернувшись к зрителям, поднял руку.

– Прошу внимания! – подождав, пока установится тишина, сказал он. – Уважаемые граждане Ольвии! Все вы сегодня имели возможность убедиться, что Тимон является абсолютным чемпионом Ольвии в дромосе. Равных ему нет ни здесь, ни во всей Элладе, я думаю. С этим, как я понимаю, не могут согласиться лишь двое людей. – Здесь архонт бросил красноречивый взгляд в сторону перешёптывавшихся с недовольными минами на лицах гимнасиарха и Эвклеса. – В связи с этим у меня к вам имеется несколько необычное предложение. Начну с того, что городской совет принял решение, а коллегия архонтов его поддержала, отправить Тимона на Олимпийские игры на деньги из городской казны. Думаем, город от этого нисколько не пострадает, а вот прославиться может на весь эллинский мир. Если, конечно, Тимон станет олимпиоником. В чём я нисколько не сомневаюсь. Но все вы знаете: чтобы наше решение стало законным, необходимо согласие народного собрания. Собирать народ ради одного только этого вопроса как-то не с руки. Но есть возможность упростить это дело. Поскольку сейчас здесь, на стадиуме, собралась большая часть мужского населения города, то я предлагаю считать нас, здесь присутствующих, внеочередным народным собранием. Кто поддерживает такое предложение?

Такое предложение архонта-басилевса поддержали почти все зрители. А было их на стадиуме не меньше четырёх тысяч.

– В таком случае, – продолжил архонт, – поддерживает ли народное собрание Ольвии решение городского совета послать в Олимпию за счёт городской казны Тимона, сына Фокрита, вместе с его педотрибом Феоклом? Но, прежде чем голосовать, вспомните, что этот мальчишка сделал для нашего города!

Под одобрительный гул четырёх тысяч мужских глоток над стадиумом дружно взметнулся кверху лес рук.

Часть вторая. Путь в Олимпию

Обычно плавание от Ольвии до Пирея продолжалось не больше четырнадцати дней. В редких случаях – пятнадцать. Исходя из этого на городском совете с участием архонта-басилевса, Фокрита, Феокла и Тимона было решено, что в Элладу Тимон должен отплыть не позже четвёртого дня второй декады месяца фаргелиона[117]117
  Фаргелион – 11-й месяц года по милетскому календарю.


[Закрыть]. Теперь, летом, корабли из Эллады приходили в Ольвию едва ли не каждый день и попасть в метрополию[118]118
  Метрополия – «материнский город», государство – основатель колонии.


[Закрыть] к назначенному сроку не представляло никаких сложностей. Тем более Тимону, отца которого, Фокрита, знали едва ли не все греческие владельцы кораблей.

Второго дня второй декады фаргелиона пополудни, когда солнце начало катиться к западу, к причалу Ольвийского порта пришвартовался «Гелиос», корабль афинского купца Лемоха. Несмотря на длительное плавание, Лемох сошёл на берег, как всегда, подтянутый, бодрый, оживлённый. На пристани его встретил Фокрит. После радушных приветствий и традиционных расспросов о здоровье, семье, плавании Лемох перешёл к более серьёзному разговору:

– Как в этом году дела в Скифии с урожаем пшеницы? Будет что везти в Аттику? Следующий свой рейс в Ольвию я планирую за зерном.

– Пшеница, благодаря богам, уродила у нас на славу, – охотно отвечал Фокрит. – Урожай ожидается богатый. Без хлеба твои афиняне не останутся. Об этом можешь не беспокоиться.

– Как мои заказы?

– Всё, что ты заказывал, я заготовил. Есть шкуры и меха, есть лён и шерсть, привёз мёду и воску. Словом, порожним твой «Гелиос» назад не пойдёт.

– Это хорошо! Спасибо. Тебе я привёз оливковое масло, хиосское вино, шерстяные ткани, сушеную рыбу редких пород. Выгружать начнём завтра с утра. Сегодня команда пусть отдыхает. Нас немного потрепал в пути шторм, люди устали.

– В таком случае тебя я забираю на ночь к себе. Переночуешь у меня.

– Приятно провести время в беседе с хорошими людьми! Только приду я к тебе несколько позже, к вечеру. Надо вернуться на судно, отдать кое-какие распоряжения. Ну, и всё такое…

– А у вас что нового? – смог наконец спросить Лемох после того, как удовлетворил неиссякаемое, казалось бы, любопытство хозяев.

Как и в прошлый раз, Лемох, Фокрит, Мелисса, Тимон, два раба и две рабыни ужинали за большим столом во внутреннем дворике дома Фокрита, освещённом двумя светильниками в виде керамических башмаков и небольшого очага, на котором рабыни то и дело поджаривали хлеб или мясо.

– У нас?.. – загадочно заулыбался Фокрит. – У нас теперь есть сын. – Фокрит указал на Тимона, который внимательно слушал рассказ заморского гостя. – Вот он, наш Тимон. В прошлом году мы усыновили его. Но и это не всё. Наш Тимон – лучший бегун Ольвии. – В голосе хозяина дома слышалась неподдельная гордость. – И городской совет посылает его за свой счёт в Олимпию на атлетические Игры. Представляешь? Ему предстоит морское путешествие в Элладу.

– Так это же чудесно! – обрадовался Лемох. – Через четыре дня я должен покинуть Ольвию. А это означает, что в Элладу Тимон может плыть на моём «Гелиосе». Как, Тимон?

– Я бы рад, конечно! – встрепенулся Тимон.

– Значит, договорились, – заключил Лемох. – Плывёшь со мной.

– Сколько это будет стоить? – деловито осведомился Фокрит.

– Фокрит, ты о чём? – нахмурился Лемох. – Неужели ты думаешь, что я возьму с вас за это деньги? А тем более с будущего олимпионика? Ну, Фокрит! Вот уж не ожидал… – развёл руками Лемох.

– Но он ведь не один, – попытался загладить неловкость хозяин дома. – С ним будет его педотриб.

– Если на судне есть место для одного пассажира, то найдётся и для двоих, – сказал на это Лемох. – Словом, Тимон, отплываем через четыре дня. То есть четвёртого дня второй декады фаргелиона. Если прибудем в Пирей несколько раньше, ничего страшного: будет время осмотреть Афины. Поглядеть там есть на что. Жалеть не будешь. А сэкономленные за проезд деньги пригодятся. Подарки родителям купишь…

Вечером во время ужина Фокрит неожиданно сказал, обращаясь к Тимону:

– Сынок, ты ведь хочешь попасть в Олимпию и победить там?

– Ещё как хочу! – встрепенулся мальчишка и с тревогой в голосе спросил: – Но почему ты спрашиваешь, отец? Ведь мы уже всё обсудили.

– Всё, да не всё. Раз ты стал гражданином Ольвии и нашим сыном, значит, ты грек. Так ведь?

– Так… – осторожно произнёс Тимон, не зная, к чему клонит отец.

– А раз ты грек, то должен чтить греческих богов и поклоняться им. Я это к чему? – Фокрит многозначительно поднял кверху указательный палец. – Я это к тому, что тебе следовало бы пойти в теменос и заручиться заступничеством покровителя Ольвии Аполлона Дельфиния. Для этого достаточно отнести Аполлону какое-нибудь пожертвование и вознести ему соответствующую случаю молитву.

– Но я не знаю ни одной молитвы, – растерянно заморгал глазами Тимон.

– Не беда, – успокоил его Фокрит. – Зато множество молитв знает твоя мать. И если мы её попросим, она сегодня же выучит тебя одной из них. Как, мать?

– Конечно, выучу! – отозвалась Мелисса. – Кто же выучит, если не я?

– Вот и хорошо, – продолжал Фокрит. – Кстати, в теменос собирается сходить Лемох. Вот ты, сынок, и пойди вместе с ним. Думаю, что и Феокл составит вам компанию. Дорога в Олимпию ведь далёкая и, между прочим, опасная. Защита Аполлона всем необходима.

– Хорошо, отец. Я обязательно пойду.

За день до отплытия Лемох, Тимон и Феокл побывали в Теменосе. В храме Аполлона Дельфиния они вознесли молитвы, в которых просили могущественного покровителя Ольвии уберечь их в пути от всякой напасти. А чтобы олимпиец услышал их молитвы и не оставил без своей защиты, на одном из алтарей принесли в жертву ему кролика и арибалл[119]119
  Арибалл – небольшой шарообразный глиняный сосуд для оливкового масла.


[Закрыть] с благовониями.

* * *

Утром шестого дня второй декады месяца фаргелиона проводить Тимона и Феокла на пристань Ольвийского порта пришли Фокрит с женой Мелиссой, Софон и его сын Плавт, сосед Кладос и даже архонт-басилевс Гиппарх Филотидос. Были тут, конечно, и незнакомые Тимону любители атлетики, то есть спортивные болельщики, сердца которых успел пленить Тимон. Им ничего не оставалось, как со стороны смотреть на то, как обнимают и целуют их кумира родственники и близкие.

Выбрав подходящий момент, Фокрит отозвал в сторонку Тимона и Феокла. Сунув Феоклу мешочек с деньгами, он сказал:

– На случай, если городских не будет хватать. И мой совет: деньги раздели с Тимоном поровну и каждый держите свою половину при себе. Если пропадут у одного – а это дорога, причём дорога далёкая, в ней всякое может случиться, – что-то останется у другого. Предосторожность никому ещё не повредила… Ну, что, Тимон? Счастливого пути! Постарайся уж там. И пусть поможет тебе Ахилл Понтарх. А ты, Феокл, присматривай за Тимоном. Он хоть и атлет, но всё-таки ещё мальчишка…

Несколько хороших напутственных слов сказала Тимону его мать Мелисса, не преминув, конечно, пустить при этом слезу.

Кладос, как обычно, был суетлив и многословен. А говорить он мог на любую тему и сколько угодно. Вот и в этот раз он прочитал Тимону целое наставление о том, что надо делать, чтобы победить на Олимпийских играх. Можно было подумать, что он всю жизнь только тем и занимался, что принимал участие в этих самых Играх.

Плавт не мог нарадоваться за товарища. Непосвящённый мог бы подумать, что в Олимпию посылают не Тимона, а его, Плавта.

Гиппарх был немногословен.

– Ждем тебя, Тимон, с победой. Не подведи Ольвию! Покажи Элладе, что и в нашем городе есть атлеты. И не хуже, чем там, у них, – напутствовал он Тимона.

– Никак Тимона в Олимпию провожаете? – приостановившись, весело выкрикнул проходивший мимо давний приятель Фокрита и не менее давний почитатель атлетики купец Анит.

– Как видишь! – ответил Фокрит. – Пусть Эллада знает, что и в Ольвии есть атлеты.

– И не один, кстати, – заметил Анит. – Вчера ведь Эвклес повёз в Элладу своего Матрия. И тоже на Олимпиаду. Повёз рабов в Элладу продавать, а заодно и Матрия прихватил. Грозился привезти обратно олимпиоником.

– Вот как! – немало удивился архонт. – И мне ничего не сказал. Странно… А, впрочем, это даже к лучшему: два атлета от Ольвии – это всё-таки не один. Это уже кое-что!

– Ну что же, Тимон, счастливо! – помахал рукой Анит. – Ты уж там постарайся! Не ударь в грязь лицом.

При виде отдалявшихся и потому становившихся всё меньше людей на причале Тимону стало не по себе, и он готов был пустить слезу. Заметив это, Феокл положил руку на плечо своего подопечного и, наклонившись к его уху, бодро прошептал:

– Парень, не вешай нос! Через каких-нибудь два месяца, а то и раньше мы вернёмся. И не так себе вернёмся, а с олимпийским венком. А может, и с двумя. Думай о будущем.

– Тебе, дядюшка Феокл, хорошо говорить, – с нескрываемой грустью в голосе ответил Тимон. – Ты столько раз путешествовал, – наверное, полсвета объездил. Тебе не привыкать. А я впервые покидаю Ольвию, отца с матерью, товарищей… Да ещё так надолго.

Из гавани «Гелиос» выбирался с помощью вёсел. А когда гавань осталась позади, проворно работавшие матросы быстро подняли и укрепили парус. Он несколько раз оглушительно хлопнул, затем, наполнившись попутным ветром, вздулся. И полетел, подгоняемый упругим бореем[120]120
  Борей – северный ветер.


[Закрыть], «Гелиос» по безбрежному морю, словно сказочная птица с огромным красным крылом.

Когда Ольвия скрылась за прибрежными холмами, к продолжавшим стоять на корме Феоклу и Тимону подошёл Лемох.

– Ну, что? Будем обустраиваться? Свои вещи можете сложить в кубрике, где лежат вещи всех членов команды. Мои тоже там. Ничто ваше не пропадёт. На моём судне ничто никогда не пропадает. Спать или отдыхать будете на палубе, под тем вон навесом, вместе со всеми. Для этого у нас имеются тюфяки и одеяла. Они лежат там же, под навесом, в углу. Ничего лучшего предложить не могу. Сам сплю вместе со всеми.

– А нам ничего другого и не надо, – ответил Феокл. – Мы ничем не лучше остальных.

– Вот и чудесно! – сказал Лемох. – Как говорится: в тесноте, да не в обиде.

Тимону и раньше приходилось бывать на кораблях, чаще всего выполняя поручения Фокрита. Правда, такие посещения были, как правило, кратковременными, не позволявшие как следует рассмотреть корабль изнутри.

И хотя теперь времени для этого было предостаточно, – плыть ведь предстояло не один день, – едва «Гелиос» вышел из Ольвийского порта, как Тимон тотчас приступил к детальному ознакомлению с судном. И помогать ему в этом вызвался сам хозяин (он же и капитан корабля) Лемох.

– С чего начнём? – спросил он.

– Да вот… хотя бы… Из чего сделан твой корабль, дядюшка Лемох?

– Из дерева, как видишь. А вот из каких пород дерева… Для обшивки бортов использован красный бук, киль сделан из дуба, на шпангоуты пошла чёрная акация, а для мачты, реи и вёсел понадобилась ель. Вот сколько пришлось срубить разных деревьев, чтобы построить один корабль.

– А какие размеры «Гелиоса»? – поинтересовался стоявший тут же рядом Феокл.

– Размеры не ахти какие. Есть суда и побольше, – сказал Лемох. – Длина «Гелиоса» – двенадцать оргий, ширина – три оргии. Вас, конечно, интересует, сколько груза берёт «Гелиос» и какова его скорость? Отвечаю: груза мой корабль может взять до трёх тысяч талантов[121]121
  Талант – мера веса, равная 26 кг 196 г.


[Закрыть]. Груз приличный, как видите. И скорость не такая уж плохая – в среднем до тысячи стадиев в сутки.

– А какое расстояние от Ольвии до Пирея? – спросил Феокл.

– По моим прикидкам, тысяч восемь стадий наберётся.

– Это значит, что плыть нам предстоит… около восьми суток, – сразу смекнул Тимон.

– Нет. Даже при нормальной погоде и хорошем, попутном ветре плыть приходится дней десять, – внёс поправку Лемох. – На пути ведь острова встречаются, которые надо обходить. Случается, что и все тринадцать суток приходится болтаться в море. Это когда плохая погода или встречный ветер. А иногда и тринадцати не хватает, чтобы добраться до Пирея. Словом, всё зависит от погоды.

– А что вы делаете при встречном ветре? – не унимался дотошный Тимон. – Стоите на месте или назад плывёте?

– Зачем назад? – усмехнулся Лемох. – Если ветер встречный, лавируем, то есть идём зигзагами. Скорость не ахти какая, но зато не стоим на месте. Хоть и медленно, а всё-таки двигаемся вперёд.

– Дядюшка Лемох, а почему на ольвийской униреме двадцать пар вёсел, а на твоём «Гелиосе» всего лишь две пары? – продолжал допытываться Тимон.

– Потому что ваша унирема – военное судно и, в отличие от моего, торгового, грузы не возит. Представь себе, что на «Гелиосе» будут сидеть шестьдесят или даже пятьдесят гребцов. Где я тогда размещу груз? А я ведь купец, мне необходимо перевозить товары. И потом не забывай, что всех этих гребцов надо трижды в день кормить. Вёсла – это, конечно, хорошо. Даже очень хорошо. Можно против ветра идти. И даже в полный штиль двигаться с приличной скоростью. Но мне надо груз возить, а не гребцов. А эти две пары, что ты видишь, исключительно для маневрирования. Думаю, ты заметил, что вёслами мы пользовались только в порту, когда приходилось пробираться между стоящими там судами. А в открытом море они нам ни к чему. Правда, иногда, в полный штиль, приходится и в открытом море поработать вёслами.

– Спасибо, дядя Лемох, теперь я буду иметь хоть какое-никакое представление о том, что такое торговый корабль, – сказал Тимон.

К концу дня, когда «Гелиос» выходил из Борисфенского лимана в открытое море, справа по курсу показался небольшой остров с невысокими обрывистыми розовыми берегами. На нём белели десятка два небольших домиков. Один из них, повыше, судя по всему, был храмом.

– А вот и Борисфен, – заметив, с каким интересом вглядывается в незнакомый остров Тимон, сказал Феокл. – С этого острова приблизительно двести лет тому назад началось заселение этих краёв эллинами. Поначалу купцы заложили здесь эмпорий[122]122
  Эмпорий – торговое поселение.


[Закрыть] для торговли с местным населением. А потом и прочий эллинский люд стал перебираться на эти земли и осваивать их. И только около ста лет спустя началось строительство нашей Ольвии.

– Выходит, – малость подумав, сказал Тимон, – что нашей Ольвии всего лишь сто лет?

– Вот именно, – подтвердил Феокл. – Чуть больше ста лет! А видишь, каким за это время городом успела стать Ольвия! А начиналось-то всё ведь с землянок. Это тебе не лепёшки печь, а город строить! А теперь посмотри-ка сюда, – взяв за плечо Тимона, развернул его в противоположную сторону Феокл. – Что мы видим здесь?

С левой стороны, прямо из моря вырастала огромная зелёно-изумрудная роща.

– Это, дружочек Тимон, Гилея[123]123
  Гилея (полесье) – лесные массивы по берегам Борисфена (Днепра).


[Закрыть], – объяснил Феокл, – роща Гекаты[124]124
  Геката – богиня волшебства, призраков и ночных кошмаров.


[Закрыть], жены Ахилла. А за нею – жаль, что мы не сможем его увидеть, – Дром Ахилла[125]125
  Дром Ахилла – беговая дорожка Ахилла (Тендровская коса).


[Закрыть]. На нём герой упражнялся в беге. И даже поговаривают, зачем-то преследовал Ифигению[126]126
  Ифигения – героиня ряда древнегреческих мифов.


[Закрыть]. Хотя откуда тебе это знать…

– Это почему же? – заперечил Тимон. – Ведь я давно уже умею читать. Меня научили читать отец с матерью. И свитки[127]127
  Свиток – древнегреческие литературные произведения писались на длинных и узких полосах папируса, которые сворачивались в рулончики (свитки).


[Закрыть] кое-какие у нас имеются. Гомера, например. «Илиаду» я уже прочитал. Начал читать «Одиссею». Даже стихи Сафо[128]128
  Сафо – знаменитая поэтесса, жившая в 630–570 гг. до н. э. на острове Лесбос.


[Закрыть] у нас есть…

– Вот уж не думал… – удивлённо покачал головой Феокл. – Казалось бы, какое отношение может иметь Фокрит к поэзии…

– А сколько он стихов знает наизусть! – поспешил заверить своего педотриба Тимон.

– Даже так? – ещё больше удивился Феокл. – А впрочем, ничего удивительного: в Ольвии, как я заметил, едва ли не каждый горожанин знаком с грамотой. И всё же Фокрит приятно удивил меня…

Первый день плавания прошёл без каких-либо происшествий. Море было спокойным, если не считать мелких волн, бегущих к югу наперегонки с «Гелиосом». Судно по возможности держалось ближе к берегу, не отдаляясь от него больше чем на двадцать стадий. Как объяснил Лемох, делалось это на случай внезапного ухудшения погоды, чтобы иметь возможность быстро укрыться в какой-нибудь бухте, гавани или хотя бы заливе.

Спали матросы, а с ними и Феокл с Тимоном на носовой палубе под тентом. С непривычки первая ночь на море выдалась для Тимона неспокойной и тревожной. Мешала постоянная качка, хлюпанье о борта волн, скрипение рея на мачте и громкий храп некоторых матросов. Тимон часто просыпался, вставал и, переступая через людей, спящих вповалку мёртвым сном, подходил к борту. Высоко над головой, лишь изредка прячась за небольшие тучки, ярко светила луна. Вдали, на западе, узкой жёлтой полосой виднелся обрывистый берег. Всё было необычно, непривычно, а потому несколько тревожно.

* * *

В полдень второго дня плавания тишину на «Гелиосе» нарушил голос всматривавшегося вдаль рулевого:

– Слева по борту вижу остров Левке[129]129
  Левке (Белый) – остров в Понте Эвксинском, современное название – Змеиный.


[Закрыть]!

Тимон поспешил на нос корабля. Небольшой белёсый скалистый остров был окутан туманом, и потому казался невесомым, висящим в воздухе. Сзади неслышно подошёл Лемох. Положив руку на плечо Тимона, он произнёс несколько таинственным голосом:

– Обычно мы не пристаём к Левке. Но сегодня, поскольку с нами плывёт будущий олимпионик, придётся пристать.

– Почему? – спросил ничего не понявший Тимон. – При чём тут я?

– Скоро увидишь, – загадочно ответил Лемох.

«Гелиос» бросил якорь в полустадии от восточной стороны острова, где берег был пониже и местами более пологим. На остров переправились в лодке пятеро: Лемох, Феокл, Тимон и двое матросов. К острову пристали в крошечном заливчике, берег которого позволял без особых усилий подняться на сушу.

Чего не ожидал Тимон увидеть на этом затерянном в пустынном море клочке суши, так это храма. Храм – большой, величавый, красивый, внешним своим видом напоминавший храм Аполлона в Ольвии, – возвышался в центре острова на невысоком холме.

Заметив удивление Тимона, Лемох, пока шли к храму, успел просветить паренька:

– Перед нами храм Ахилла Понтарха. Кто такой Ахилл, ты, конечно, знаешь. А вот как Ахилл оказался на этом острове, – целая история. Расскажу вкратце. Когда Ахилл погиб под Троей в Троянской войне[130]130
  Троя – легендарный город на юге Малой Азии. Троянская война – война греков с Троей в XII веке до н. э.


[Закрыть] от стрелы Париса[131]131
  Парис – троянский царевич, похитивший спартанскую царицу Елену.


[Закрыть], его мать Фетида[132]132
  Фетида – морская богиня, мать Ахилла.


[Закрыть] выкрала тело сына из погребального костра и перенесла его на этот остров, который по её просьбе поднял со дна морского Посейдон[133]133
  Посейдон – брат Зевса, бог морей и океанов.


[Закрыть]. Здесь богиня воскресила Ахилла, и с тех пор он живёт на Левке, считаясь владетелем Понта Эвксинского и покровителем плавающих в этих водах моряков. Живёт Ахилл вот в этом самом храме. Увидеть Ахилла мы вряд ли увидим. Он редко является простым смертным – всё-таки сын богини. Да и сам принадлежит к сонму богов. А вот благословения у него попросим непременно.

Поднимаясь на возвышение, на котором стоял храм, Тимон осмотрелся. Остров показался ему почти что круглым, не больше четырёх стадий в поперечнике. Местами он был покрыт травой и редким кустарником. Кое-где росли даже деревца – низенькие и чахлые. На острове паслись десятка два коз, а его берега были усеяны множеством крикливых чаек.

– Эти козы, – продолжал объяснять Лемох, – разводят здесь в качестве жертвоприношений Ахиллу. И чаек здесь так много неспроста. Ранним утром они смачивают в море крылья и спешат к храму, чтобы окропить его и вымыть изнутри и снаружи. Видите, как сияет храм белизной.

Навстречу приближающимся людям из храма вышел белый, как лунь, высокий благообразный старик в длинной, до земли, белой хламиде, украшенной снизу красным вышитым орнаментом.

– А вот и сам жрец храма, а заодно и тутошний оракул[134]134
  Оракул – предсказатель.


[Закрыть], – полушёпотом объяснил спутникам Лемох. – Можно сказать, доверенное лицо Ахилла.

Лемох подал знак спутникам остановиться, а сам пошёл навстречу жрецу. После непродолжительного разговора Лемох порылся в своём кошеле, который висел у него на поясе под хитоном, и незаметно положил что-то в протянутую руку жреца. Нетрудно было догадаться, что это были деньги.

Затем Лемох подозвал своих матросов и велел им поймать одну из коз. Матросы, поймав первую попавшуюся козу, притащили её к невысокому ступенчатому алтарю из песчаника с круглым углублением сверху, который находился неподалёку от входа в храм и у которого уже стоял жрец. Матросы схватили козу за ноги, опрокинули её на спину и уложили на алтарь. В тот же миг жрец, выхватив из складок своей хламиды остро отточенный нож, привычным движением полоснул им по шее козы. Когда кровь стекла в углубление и коза перестала дёргаться, матросы отошли от алтаря. Жрец вскрыл козе живот, выгреб наружу её внутренности и стал не спеша их перебирать, сосредоточенно рассматривая.

– Всемогущий и милостивый Ахилл, – заговорил наконец заученным, слегка гнусавым голосом старик, – берёт ваш корабль под своё покровительство. А это означает, что до места назначения вы доберётесь благополучно. Хотя… в пути вас ожидают некоторые неприятности. Не без того. Но вы их преодолеете. И это не всё! – голос жреца оживился, стал звонче. – Я вижу, что с вами плывёт юноша. Плывёт, как мне видится, в Олимпию. И плывёт не просто так, а с намерением стать там олимпиоником. Сообщаю вам приятную весть. Очень приятную: Ахилл с радостью соглашается помочь этому юноше. И нет сомнения, что в скором времени Ольвия будет иметь своего олимпионика.

Феокл толкнул в бок Тимона.

– А ведь это о тебе… Радуйся!

– Но имей в виду, юноша, – обращаясь уже непосредственно к Тимону, наставительно добавил жрец, – Ахилл Ахиллом, а если сам не постараешься, то и Ахилл не поможет. Помни об этом постоянно. На этом всё. Счастливого пути! И пусть бережёт вас Ахилл Понтарх!

– Вот о чём я подумал, дружище Тимон, – обратился Феокл к своему подопечному, как только они вернулись на «Гелиос». – Плыть нам предстоит ещё больше десятка дней. За это время можно не только разучиться бегать, но и ходить. Понимаешь, о чём я? Тебе ведь нужна постоянная, ежедневная тренировка.

– Конечно, нужна. Только как тут потренируешься? Не просить же дядюшку Лемоха, приставать каждый день к берегу, – не совсем уверенно поддержал педотриба Тимон.

– Лемоха мы ни о чём просить не будем, – продолжил Феокл. – Я придумал другой способ поддержания спортивной формы. Ты будешь каждый день делать здесь же, на корабле, следующие упражнения: приседать на двух ногах и поочерёдно на одной, прыгать без разбега с места вверх и бежать на месте. Ну, и ещё там кое-что придумаем.

– То, что надо! – обрадовался Тимон, но тут же сник. – Но ведь на меня будут все смотреть. Смеяться станут…

– Ничего, – успокоил его Феокл. – День-два поглазеют, посмеются и перестанут. А мы будем в отличной спортивной форме. Ради того, зачем мы едем в Олимпию, можно и не такое стерпеть. Сейчас я переговорю с Лемохом, и он покажет нам, где лучше всего заниматься.

По совету Лемоха упражнялись на кормовой палубе, где, кроме рулевого, редко кто бывал из матросов.

Опасения Тимона оказались напрасными. Никто над ним не насмехался. Больше того, во время занятий матросы старались вовсе не обращать на него внимания. Все уже знали, куда и зачем плывёт паренёк.

* * *

Правда, с регулярными, ежедневными тренировками оказалось не всё так просто, как думалось.

Во второй половине третьего дня плавания, когда «Гелиос» миновал город Каллатис[135]135
  Каллатис – современный румынский город Мангалия.


[Закрыть], Лемох, осматривая горизонт, заметил клубящуюся чёрную тучу. Он молча покачал головой. А спустя какое-то время, вместо борея задул вдруг кекий[136]136
  Кекий – северо-восточный ветер.


[Закрыть] – напористый и холодный. Тотчас поверхность моря потемнела и покрылась рябью.

– Только этого не хватало! – озабоченно промолвил, ни к кому не обращаясь, Лемох. – И как назло, нигде поблизости уютной гавани. Придётся встречать в открытом море.

Стоявший неподалёку Тимон, хотя и расслышал слова Лемоха, но ничего из сказанного не понял. Впрочем, заметив на лице хозяина судна озабоченное выражение, догадался, что предстоит что-то нехорошее. Скорее всего, буря.

И действительно, почти тотчас тонко засвистел в снастях ветер, оглушительно хлопнул безвольно повисший на какое-то мгновение парус.

– Ого! – покачал головой Феокл. – Похоже, быть большому шторму. Тимон, будь осторожен. Смотри, чтобы не смыло за борт.

Ветер между тем медленно, но уверенно набирал силу – крепчал, становился злее, напористее. Рябь незаметно превратилась в волны. Они неудержимо неслись с северо-востока и с грохотом разбивались о кормовую часть судна. «Гелиос» сразу прибавил в скорости. «А ведь это, наверное, не так и плохо, – подумал Тимон. – Сейчас судно понесётся вперёд, как птица!»

Но надеждам Тимона не суждено было сбыться.

– Опустить парус! – неожиданно для Тимона скомандовал Лемох и первый же принялся отвязывать от борта фал, поддерживавший рей. Не успели матросы намотать парус на рей и обвязать его, как последовала новая команда Лемоха:

– Горгос, на корму! Помогать рулевому! Остальные к вёслам! По двое на каждое весло! Будем разворачивать судно носом к ветру. Поворот справа налево. Правый борт гребёт вперёд, левый – назад.

Лемох не только руководил матросами, но и сам работал наравне с ними. Феокл также не стоял в стороне, а старательно помогал матросам, хотя никто его об этом не просил. Работа у Феокла спорилась. Объяснялось это тем, что, в отличие от Тимона, ему не раз приходилось плавать на кораблях, и он вдоволь насмотрелся на то, как работают матросы.

Пока матросы разворачивали судно, небо успело почернеть и закрыть солнце. И вот уже низко, едва не касаясь верхушки мачты, стремительно понеслись над морем косматые чёрные тучи. Волны вырастали на глазах, всё сильнее раскачивая «Гелиос». Тугие порывы ветра срывали с волн гребни и с силой швыряли на палубу колючие водяные брызги. Тотчас одежда на моряках стала мокрой и начала неприятно липнуть к телам.

Заметив Тимона, пытавшегося хоть чем-то помочь матросам, Лемох крикнул:

– Тимон, живо под палубу! Тебе только не хватало простудиться перед Олимпиадой. И переоденься там во что-нибудь сухое.

Но Тимон не послушался Лемоха. «Если я спрячусь под палубой, матросы посчитают, что я трус», – подумал он и остался на палубе.

«Гелиос» наконец развернулся носом к ветру и волнам, и качка заметно уменьшилась. Но ненадолго. Ветер продолжал свирепеть и беситься. Он уже не свистел, как прежде, в снастях, а выл – неистово, осатанело. И волны становились всё выше и круче, стремясь перехлестнуть через борт. Теперь «Гелиос» то медленно взбирался на вершину волны, то стремительно скользил по её склону вниз.

Надо признаться, что Тимону, которому никогда раньше не приходилось бывать в подобных передрягах, впервые стало по-настоящему не по себе. Всякий раз, когда судно срывалось вниз, у него замирало сердце. Ему казалось, что «Гелиос» несётся прямиком в пучину и уже никогда не выберется оттуда.

А тут ещё неожиданно почти над самым судном возник нестерпимо яркий свет и раздался такой треск и грохот, будто на «Гелиос» в одно мгновение обрушился весь небесный свод. Вобрав голову в плечи, ослеплённый и оглушенный, Тимон закрыл глаза, зажал уши, присел и принялся бубнить молитву.

Впрочем, страх Тимона длился недолго. Глядя на матросов, которые в такой кутерьме, едва держась на ногах, продолжали работать, – наращивали борта плетёными из ивовых прутьев и обтянутых кожей щитами, которые не позволяли бы гребням волн перелетать через борт, натягивали и крепили ослабшие снасти, с помощью весел и рулей держали судно носом к ветру – мальчишка постепенно приходил в себя, становился спокойнее, увереннее.