Текст книги "Чужое лицо"

Интересно, установил за мной слежку Семен Семенович? Или он полностью надеется на то, что я побоюсь действовать самостоятельно, поскольку могу попасться на каждом углу?

Попасться – значит подписать себе смертный приговор.

Иду к гостинице медленно, пытаясь найти хоть одну пару любопытных глаз, рассматривающих меня. Какие там глаза – вьюга не дает ничего увидеть в метре от собственного носа! Если бы я желал смыться от всех – лучшей погоды не придумал бы! Но куда смываться? На Луну разве что.

Захожу в универсам, отовариваюсь так, чтобы не бегать сюда каждый день. Беру даже бутылку коньяка из расчета на приход гостей, хотя их жду меньше всего.

В номере тепло, тихо, только под кроватью скребется мышь. Отламываю кусочек сыра, культурно, на бумажке, кладу его поближе к плинтусу.

Все, можно упасть на кровать и заняться изучением своей преступной биографии и столь же дерзких подвигов. Сегодня об этом пишут наверняка все.

Выбираю из газет ту, где мне посвящено больше места, где есть даже портрет какого-то монстра, лишь отдаленно напоминающего человека. Впрочем, в тексте тоже полнейшая чепуха.

«ИМЯ ТВОЕ НЕИЗВЕСТНО. ДЕЛА ТВОИ СТРАШНЫ

У бежавшего вчера из знаменитой тюрьмы преступника, как видно, несколько лиц и несколько фамилий. Никто из правоохранительных органов не смог нам назвать точно, как же зовут того, по чьей вине уже который раз за последнее время взбудоражена столица. Видно, в своем деле он профессионал высочайшего класса, если даже за месяцы, проведенные за решеткой, сумел сохранить свое инкогнито. Как ни странно, но ни у кого не оказалось и фотографии Кука – такова одна из его кличек.

Что известно о нем? Это человек необыкновенной физической силы, по всей видимости профессионально занимавшийся спортом, альпинист, отличный стрелок, вполне возможно, обладающий даром внушения. Перенес несколько пластических операций. Есть вероятность того, что он владелец, как говорится на жаргоне, нескольких „отсиженных“ документов, то есть тех, которые долгое время уже пролежали в тайниках. Если это так, то не исключена вероятность того, что Кук уже сумел покинуть страну. При аресте денег у него не оказалось, хотя известно, что только у убитого им коммерсанта Шарова он изъял около пятидесяти тысяч долларов. Значит, материальное положение позволяет ныне преступнику чувствовать себя комфортно.

Убийств и иных зверств на счету Кука предостаточно. В начале своей преступной деятельности, чтобы завладеть оружием, он расправился с полицейским, потом убил своего подельника, грабил ювелирные магазины, занимался киднеппингом…

И еще одна особенность: Кук, кажется, не входит ни в одну преступную группировку столицы, действует сам по себе. Это создает дополнительные трудности для его поимки. Однако один из высших полицейских чинов заявил вашему корреспонденту буквально следующее: „Задержать преступника или обезвредить его на месте – дело нашей чести“…»

Я уронил газету на пол и закрыл глаза. Мне стало скучно. Мне стало грустно оттого, что я сейчас никому не могу сказать: «Послушай, какая чушь!..» Одно только в заметке интересно, даже очень. Куком я стал уже за решеткой, до этого меня так никто не называл. Да и за решеткой знали об этой кличке лишь Шакал да Семен Семенович, больше, пожалуй, никто. Откуда кличка известна газетчикам? От Шакала – вряд ли. От Семена Семеновича? Но ведь не в его интересах меня раскрывать.

И потом, сколько же на одного Кука всего навешано! Действительно, чушь собачья! Еще хуже то, что во всем мире есть только один человек, который бы понял эту мою невысказанную реплику и поверил бы мне.

Я посмотрел на телефон и вновь подумал о том, что он, скорее всего, тут прослушивается. Сотовый наверняка тоже усовершенствован спецами конторы Семена Семеновича. Опять выходить на улицу, в пургу, и искать автомат не хотелось. Выглянул в коридор. Третья справа дверь была приоткрыта. Как человек вежливый, я, не заглядывая в щель, подошел, постучал:

– К вам можно?

Соседкой оказалась только что вошедшая в номер женщина лет сорока, снимавшая с себя мокрую от тающих снежинок шубку. С ресниц ее текла тушь. Она кокетливо улыбнулась:

– Ах, мне в гостиницах так редко везет на контактных соседей! Не говорите, что вы пришли по делу, за спичками или сигаретой, – вы пришли просто познакомиться, ведь так? Предложить вместе выпить кофе? Я согласна!

Женщина была в подпитии.

Пришлось малость поболтать в том плане, что, конечно, именно с таким предложением я и зашел, именно этого ответа и ожидал, что кофе мы, ясное дело, выпьем, но сейчас, если можно, хотелось бы…

– Ну, если так хочется… – Дама игриво повела глазками в сторону кровати.

– Хотелось бы поиметь доступ пока не к чудесному телу, а всего-навсего к телефону, поскольку мой что-то забарахлил.

– Фи! – Она разыграла разочарование. – Оказывается, вы не поручик Ржевский, хотя так похожи! Тот бы о телефоне вспомнил в конце. Ладно, замолкаю, а то не поймете мой юмор и посчитаете меня за последнюю… М-да. Звоните.

Я набрал номер Таранченкова.

– Кто? – спросил тот сразу же.

– Кук.

– Значит, не уехал еще?

– Значит, не уехал. Дельце появилось. Хочу найти одного старого знакомого, раз уж неделю тут торчать. Не поможешь? Был бы признателен.

– Начнем обсуждать проблему по телефону?

– Встретимся хоть сейчас.

– Приезжай. Ведь ты в гости, как я понимаю, не пригласишь, поскольку свой адрес скрываешь. – В его голосе послышалась явная насмешка. Джага, конечно, уже сказал ему и про гостиницу, и про вычисленное окно на четвертом этаже. – Хотя прогулки по городу тебе тоже ни к чему.

– Их я не боюсь. В такую метель, когда носа своего не разглядишь…

– Жду.

5

Многое из того, что я говорю сейчас Таранченкову, поддается проверке, потому врать не имеет смысла.

Я хочу найти Вику.

Подробно объясняю, где встретился с ней, называю домашний адрес, телефон, Белакова засвечивать не спешу, пусть он будет пока «одним типом».

– Думаю, именно через него можно выйти на женщину, но сам, признаюсь, боюсь это делать. Я покончу с ним раньше, чем что-нибудь узнаю. Мерзопакостный мужик.

Таранченков кивает, явно соглашаясь со мной, потом все же спрашивает:

– Координаты этого типа ты тоже знаешь?

– А как же. Прямо у его дома я уже чистил ему морду. Фамилия его Белаков, а живет он…

Реакция у Таранченкова мгновенная. Конечно же, эту фамилию он не ожидал услышать. Резко встал, оперся руками на крышку стола:

– Белаков? Ты так сказал?

Я разыграл крайнее удивление:

– Почему это тебя так встревожило? Родственник, что ли? Тогда прости, будем другие пути искать.

– Погоди, не ерепенься. Я сам интересуюсь этим фраером. Гляди как выходит: на ловца и зверь…

– В каком смысле?

Таранченков понял, что сказал лишнее, неуклюже поправился:

– Да это я о своем… Читал когда-то, как политика этого долбаного отделали. Твоя, выходит, работа?

– Речь не о том. Надо найти женщину. Беретесь? Заплачу, сколько смогу.

Хозяин опять сел, налил в чашки чай, а себе чифирь – черную, как деготь, заварку.

– Говоришь, форс имеешь? Готов керенками разбрасываться?

Я пожал плечами:

– Просто игра свеч стоит. Денег у меня не море, но на такое дело не пожалею.

Он задумчиво поглядел в свою чашку, потом перевел на меня оценивающий взгляд:

– А может, попробуем открытыми картами сыграть, а? Если уж общие дела предстоят…

– Тебе что неясно, Таранченков?

– Откуда у тебя деньги и вейс-шварц, если ты только-только дал винта?

– Переведи на человеческий язык, я по колониям не сидел.

– И не надо, – сказал он миролюбиво. – Ничего хорошего там нет, поверь. А спрашиваю о том, где паспорт добыл. Неужто в первую же свободную ночь?

– Нет, еще до того, как взяли. Не поладил с товарищем одним, пришлось его убрать. Деньги и документ припрятал в тайничке, теперь вот взял все оттуда, а где он – буду знать только я.

– Имеешь право. А насчет того, кто в твоем паспорте сфотографирован… Я же тебе говорил, что у меня неплохие связи. Так вот, Кукша в Москву приехал по вопросам своего мелкого бизнеса, то, что он в Омск до сих пор не вернулся, никого не волнует. Тумаком он был, бестолочью, значит. Таких искать не бросаются, и в этом тебе повезло.

– Я вообще везучий, особенно по четвергам. В четверг попал под машину, в четверг встретил Вику, в четверг разобрался с Шаровым. И стычка с Кукшей тоже в четверг была. Но хватит об этом. Лучше скажи, Таранченков, зачем я тебе нужен. Чем платить придется за то, что Вику искать начнете? Раз уж об открытых картах говоришь, то не повторяйся о своих добрых намерениях. Не поверю.

– Ладно, не буду.

В принципе он повторил почти то же самое, что я уже слышал от Семена Семеновича.

У Шарова-младшего Таранченков был первым помощником. Кому, как не ему продолжить дело покойного? И плевать, что отец бывшего компаньона имеет на дело свои виды, – у него есть свой бизнес, вот им пусть и занимается. Но люди доносят, что не успокаивается мужик, хочет права качать, мало того, через старого дружбана своего, Белакова, ментами решил Таранченкова затравить…

– А какое отношение имеет Белаков к ментам?

– Он имеет отношения с силовыми министерствами, и довольно близкие. И он их кормит, и они его, так скажем.

– И Шаров-старший?

– Само собой, от этого у меня голова и болит: смогу ли Белакову лучший стол накрыть… Или лучше сразу саван приготовить, а? – Он криво ухмыльнулся. – Что посоветуешь, Кук?

Я не торопился с ответом. Выждал паузу, потом пробурчал:

– Как понимаю, ты ждешь, чтоб за отъезд из Москвы я расплатился головой Белакова. Дороговато будет. И потом, как к этому отнесется Вика? Она, конечно, знает, что я не пай-мальчик, но…

Таранченков налил себе еще чифирю.

– Мне, Кук, признаюсь, тоже не больно хочется этого гада мочить. За него менты могут и мне глотку перегрызть, потому как им уж точно станет известно, что имелись у меня к нему свои интересы. Поладить – лучше. И поладил бы, кабы не Шаров. А вот с Шаровым мира добиться будет труднее. Только не спеши говорить, что подбиваю тебя с нефтяником расправиться, а просто совет дай: как быть?

Я вспомнил слова Семена Семеновича о том, что Таранченков беспредельщик, а сам сделал свой вывод: не такой уж он и отморозок, мозгами шевелит, а не сразу за нож хватается. Впрочем, Джага тоже говорил о крутом нраве шефа…

– У Шарова и ко мне свои претензии.

Мой собеседник отставил в сторону опустевшую чашку.

– Это я понимаю. Ты его лишил любимого и единственного сына. Такого же гада, как и он сам.

– Но Шаров не имеет никакого отношения к Вике, а мне надо сейчас всего лишь разыскать женщину. Я пришел к тебе ради этого.

Таранченков кивнул:

– Понимаю. Но вот что хочу сказать, Кук: хоть ты и на лаване… В том смысле, что от полиции бегаешь, однако я чувствую, ты даже сейчас многое можешь. Уйти из тюряги, до этого так обозначиться, и сейчас не на параше дрожать – это надо уметь. Я ищу себе команду, тебе место не предлагаю, знаю, что не пойдешь…

– Да, в командах не играю.

– Я это понял. Одному иногда действительно лучше, особенно если такие помощнички, мать их… Ты Шакала знаешь, так Шакал у меня лучший, можешь представить? Правда, новичок один появился, тебя вчера высчитал. Ты ведь не заметил хвост за собой?

– Хвост?

– Значит, не заметил. Надо мне присмотреться к парню.

Я перевел разговор на другую тему:

– И все же чего ты от меня ждешь?

Он посмотрел мне в глаза. Лицо его было строгим, напряженным, как у зверя, готовящегося напасть на жертву.

– У нас с тобой одни и те же враги, Кук. Нам надо держаться вместе. Если мне не удастся договориться, чтоб все уладить миром… Ты понимаешь меня?

– Вику найти поможете?

– Поможем. И тебя в хорошее место после этого отправим, там будешь отлеживаться столько, сколько нужно.

* * *

Если только в столице не ищут предпринимателя из Омска Кукшу Константина Устиновича, я на все сто уверен, что меня не задержат. Наконец-то по телевидению показали фотографию того, кто вырезал пол-Москвы, бежал из тюрьмы, улетел в Грецию…

«Только вчера газеты нам сообщили, что, вполне возможно, Кук сумел вылететь в древнюю Элладу, а сегодня оттуда пришло новое известие.

Разбойное нападение совершил на водителя легкового автомобиля неизвестный близ города В. Отняв у последнего кошелек и документы, он сел в машину, но далеко отъехать от места преступления не смог. Полицейский патруль быстро нагнал угонщика, тот попробовал оказать стражам порядка вооруженное сопротивление, ранил одного из них. Полиция открыла ответный огонь, в результате чего преступник получил смертельное ранение и скончался по дороге в госпиталь. Никаких иных документов, кроме тех, что были отобраны им у хозяина автомобиля, не было найдено, но в протоколе происшествия зафиксировано, что перед смертью неизвестный произнес несколько слов на русском языке и якобы назвал себя Куком.

По этому делу в Грецию срочно вылетела группа специалистов из МВД…»

Снимок действительно чем-то отдаленно был похож на выполненный фотороботом портрет, который показывали ранее. Он меня не напоминал нисколько.

Эту информацию и портрет передали в утренних новостях, уже после того, как я сбегал к киоску, принес оттуда кипу свежих газет и записку от Семена Семеновича. В ней мне рекомендовалось меньше гулять и больше сидеть у телефона: оказывается, он вчера, когда я в сопровождении Джаги возвращался в гостиницу, пробовал дозвониться.

«Никакой самодеятельности!»

Строка подчеркнута, и мне надо поломать голову, чтобы понять, на что намекает Семен Семенович. Он в курсе, что я пытаюсь найти Вику? Что встречаюсь с Таранченковым? Или просто предупреждает, что все мои дальнейшие шаги должны быть согласованы с ним?

Неужели люди его ведомства действительно отслеживают каждый мой шаг? Джагу-то я сразу смог обнаружить, а вот их…

Ну и ладно. Все равно сидеть в четырех стенах я не намерен. Инструктаж, полученный от Семена Семеновича, – это, конечно, важно, но у меня есть и собственные дела.

На улице, кажется, установилась нормальная погода. Низкое хмурое небо висит на шпилях московских высоток, но снег унялся, ветер затих, мороз в пределах нормы – позволяет прогуливаться без перчаток. Можно, конечно, нырнуть в теплое метро или потолкаться среди пассажиров автобуса, но я специально предпочел пешую прогулку. Иду пустынными улочками и зыркаю по сторонам. Нет, никто меня не пасет. Да и понятно. Кому я нужен?!

Покружив так минут сорок, все же спускаюсь под землю и мчусь в голубом вагончике туда, где когда-то имел честь познакомиться с господином Белаковым. От метро еду троллейбусом, потом топаю на своих двоих знакомым маршрутом. Вот остановка, где я запрыгнул в автобус. Вот кривая улочка, где упал, наткнувшись на мой кулак, этот трусливый засранец. Вот пролом в стене. Даже странно, что государственный муж не распорядился после того случая его заделать. Вот знакомый подъезд.

Маячить возле него нечего, надеяться, что сейчас откроется дверь и выйдет Белаков, чтобы раскланяться со мной и пригласить на чай, тоже не стоит.

Ну вот, открывается дверь.

– Эй!

Парень чуть постарше меня сходит по ступенькам, идет курсом на сближение. Столкновения не миновать. Останавливаюсь и смотрю на него, поскольку делать больше нечего. Парень как парень. Будь осень или весна, он бы непременно был одет в черный свитер, что чувствуется по выправке. Я встречался с такими.

– Друг, закурить не найдется?

Жаль, что я не курю, можно было бы поболтать с человеком.

– Как раз иду в магазин, так что могу тебе пачку захватить.

– Вот спасибо. Сам не могу отлучиться… А ты что, тут живешь?

Я неопределенно кивнул в сторону соседних домов.

– Тогда возьми пачку «Винстона». – Он полез было в карман, но замялся, в глазах проявилась неуверенность. – Деньги потом отдам.

Я купил сигареты, три бутылки пива, сухого леща и пачку «Дирола». Парень с выправкой охранника поджидал меня у полуоткрытой двери в подъезд. Протянул пятисотку.

– Может, на сдачу пива дать? А рыбой за так угощу, – предложил я.

Он нерешительно покосился на мой пакет:

– Если шеф запах учует…

– И у меня сегодня свидание. Девчонка не любит, когда от меня пивом прет. «Дирол» взял. Ну, не хочешь – как хочешь.

Охранник пошире открыл дверь:

– Проходи, от рыбы не откажусь.

Он провел меня в клетушку, где обычно сидят бабки, дежурящие по подъезду. Показал глазами на экран, высвечивающий сам подъезд.

– Слышь, только если шеф подъедет, ты сиди как мышка. Вот здесь, – показал на стул в углу. – Тут тебя не видно. Хотя он обычно попозже приезжает. Да, и жвачку сразу на стол положи.

Пока я на старой газете разделывал рыбу, мой новый знакомый ловко, кольцом на пальце, откупорил две бутылки «Балтики», из-под стола достал начатую уже чекушку, разлил ее по стаканам, дополнил их доверху пивом.

– Ладно уж, если унюхает, так пусть все сразу. Хотя есть шанс, что и он сегодня тепленьким приползет.

– Сам, значит, пьет, а вам не разрешает? Вот гад!

– Гад, – согласился парень. – Трус неимоверный. Знал бы ты, кого я имею в виду…

Я рассмеялся и поднял стакан.

– Тоже нашел секрет! Не на Марсе ведь живем. Кто ж этого долбаного политика не знает! У нас о нем даже анекдоты ходят, что очко у него не держит.

– Какие там анекдоты! Точно! Ё… Гони жвачку, едет!

Он все же сначала высушил до дна стакан пива с водкой, потом кинул в рот несколько таблеток и, еще раз предупредив, чтоб я сидел не шевелясь, выскочил к двери подъезда, перед этим вызвав кабину лифта.

Белакова со своего места я, конечно же, не разглядел. Широкоплечий тип, наверное телохранитель, шел с ним плечом к плечу, причем с моей стороны. Миг – и лифт потащил их наверх.

Да, теперь поговорить с государственным мужем будет труднее. Во-первых, он, безусловно, учел горький опыт нежелательных контактов, во-вторых, если действительно чует опасность со стороны Шарова и Таранченкова, то весь из себя начеку.

Вошел охранник.

– Мне выметаться? – спросил я.

– Придется тут посидеть. Он машину не отпустил, а там что водитель, что сопровождающий – звери. И к тебе могут прицепиться, и мне потом попадет. Думаю, шеф сейчас уедет.

– Жену навестить заехал? Так скучает по ней?

– Хрен там! – хмыкнул охранник. – Они живут как кошка с собакой. Она страшненькая, жирная такая и выглядит старухой… Но раньше все равно спокойней все было, до тех пор, пока от шефа любовница не сбежала.

– Любовница? – спросил я.

– Ну да. Говорят, он ее даже через фээсбэшников ищет. Сдвинулся на этом деле. Как только найдет, то бросит свою старуху. Жена, кстати, больше по другому адресу живет.

– Это он так говорит, что бросит?

Сверху громыхнул лифт, охранник вновь выскочил из клетушки. Я из своего угла опять ничего не увидел, кроме плеча телохранителя. Взвыл мотор, машина сразу рванула с места. Мой новый знакомый возвратился и угрюмо буркнул с порога:

– Засекли тебя. Предупредили, если еще приведу к себе постороннего, полечу с работы.

Я сказал, брат пришел, сигарет принес… У него глаза, наверное, и на заднице есть!

– У Белакова?

– Да нет, у того, кто его охраняет. Бывший мент, офицер… Недавно, кстати, к Белакову пришел, сменил тоже мента, но при том, старом, порядка никакого не было. В общем, прости, но я тебя попрошу отсюда. Они могут в любую минуту вернуться, и зачем мне тогда неприятности?

Мне и самому уже делать тут нечего. Я узнал все, что мог. Вика не с Белаковым, к самому Белакову подступиться трудно, теперь рядом с ним действительно профессионал.

Не уверен, что люди Таранченкова добудут большую информацию.

Неужели газетчики даже не делают попытки проверять те факты, которые им подсовывают? Хотя – как проверишь? Читаю:

«Из достоверных источников стало известно, что вырвавшийся из тюремных застенков на свободу садист и убийца по прозвищу Кук, скорее всего, сумел уехать из столицы. Есть пока не проверенная информация, что преступнику удалось-таки покинуть пределы страны: улетел он в сторону Греции. Мы еще не знаем наверняка, действительно ли, как об этом сообщалось накануне, его застрелили местные полицейские, хотя сомнений в этом мало. Специалисты из МВД просто уверены, что в Греции погиб именно Кук.

Трудно представить, что сесть на авиалайнер, равно как и ранее покинуть стены тюрьмы, ему не помогли могущественные покровители.

И страшно становится от сознания того, что у такого монстра есть покровители…»

Думаю, версию о том, что меня можно не искать в Москве, запустила контора Семена Семеновича. О покровителях додумали сами газетчики. Конечно, меня такой расклад устраивает, но… Но «монстр» – это очень даже несправедливо.

А потом, где логика? По такой собачьей погоде, когда метель, кажется, не затихала ни на минуту, разве могли летать самолеты? И отправился бы я в древнюю Элладу без гроша в кармане, чтобы нападать там на местных водителей?

Смотрю на часы, быстренько одеваюсь и выскакиваю на вечернюю улицу. У меня – деловое свидание. Второе за сутки с одним и тем же лицом – Джагой. Первый раз я встретился с ним с подачи Таранченкова. Проинструктировал, что собой представляет квартира Вики, как в нее лучше попасть, что у нее за соседи… Ну и кое-какие другие задачки ему поставил. Джага понял, что от выполнения этого задания зависит многое в его судьбе, даже вспотел, бедный, стараясь запомнить мои подсказки.

– Если не хочешь проколоться, сразу после посещения квартиры иди ко мне, а не к шефу. Научу, как лучше отчет готовить…

Мы должны встретиться с ним в девятнадцать ноль-ноль на той самой темной улочке, где он недавно выполнял обязанности филера.

Девятнадцать ноль-ноль.

Джага точен, стоит, переминается с ноги на ногу. Берцы не утепленные, пальцы, конечно же, мерзнут. Вытаскиваю купленные специально для него сигареты, но он достает свои:

– Шеф заплатил кое-что, спасибо тебе.

– Был в квартире?

– А как же! Я отмычками пользоваться научился, тут много ума не надо.

– Шут с ними, с отмычками, это – дело техники. Я тебя просил…

– Обратить внимание на комнатные цветы – политы или нет. Ты говорил, они на подоконнике в горшках стояли. Так вот, цветов там нет. Даже следов от горшков я не увидел.

– Хорошо. Он недоуменно посмотрел на меня:

– А почему – хорошо?

– Если бы Вику схватили и увезли, цветы, скорее всего, остались бы стоять и засохли. А так можно предположить, что она готовилась к отъезду, отдала горшки соседям, помыла подоконник. Эти детали, кстати, обязательно упомяни в разговоре с Таранченковым. Дальше: что в холодильнике?

Джага смотрел на меня уже с нескрываемым уважением.

– Ничего скоропортящегося. Ни мяса, ни колбас, морозилка вообще пустая, а на полках только банки тушенки, мед, кетчуп… Это тоже говорит о том, что женщина была готова к отъезду, да?

– Не только. Если что-то в холодильнике осталось, если он не выключен, значит, Вика рано или поздно планировала сюда вернуться. Логично?

– А то! Слушай, а почему я таких простых вещей не соображу?!

– Считай, что ты все это и сообразил. Таранченкову выложи свои наблюдения и выводы из них. Дальше поехали. Кровать?

– Застелена аккуратненько. Мебель тоже стоит вся на своих местах, ничего не сдвинуто. В шкафу… Там много вещей, пришлось переписать, так не запомнил бы.

Он достает сложенный гармошкой листок, и мы идем в сторону фонаря, чтоб Джага смог разобрать свои каракули. Шубка Вики висит на плечиках. Это означает, что она уехала из дому в плащике, значит, давно уже уехала, по крайней мере недели две назад, когда еще была осень. Отсюда еще кое-что вытекает: или планировала до холодов вернуться, или махнула в теплые края аж до весны, или купила еще одну шубку, о которой я не знаю…

Впрочем, тогда бы на вешалке оставался плащик.

– Ни писем, ни записок, значит, оставлено ею не было?

– Не было. Если не считать рисунка какого-то, но это – так, ерунда.

– Погоди с выводами. Что за рисунок?

– На столе, на тетрадном листе. Видно, просто руку тренировала после ранения. Там дом нарисован был, ну, как первоклассники рисуют, коряво, деревенский дом с печной трубой. И все.

– Все?

– Да. Только подпись еще. Чего-то там про стирку. Я же говорю: руку, скорее всего, разрабатывала.

– Вспомни дословно, что было написано.

– Дословно не могу. А смысл: «Я научусь стирать белье в реке». В этом роде что-то. А вверху: «Академия наук». Над трубой.

– Чудесный смысл, – сказал я.

Джага огорчился:

– Опять ничего не понимаю. Ну что стирка может обозначать?

– Очень многое. Но это… Это существенно только для меня.

– Таранченкову о рисунке не говорить?

– Почему же, скажи: от начальства не надо ничего скрывать. Кроме того, что ты сейчас встречался со мной.

* * *

Значит, Вика в деревне, в такой, где белье стирают в реке. Зачем она написала про Академию наук, тоже ясно. Уехала к Кадемикову, к обладателю моторной лодки из Дубны. Он обещал когда-то подыскать домик на лоне природы. «Я научусь стирать белье в реке», – сказала она мне тогда со смехом…

Рисунок хибарки с печной трубой и подпись расшифровываю именно так. Теперь хорошо бы выяснить, один ли я такой умный. Если действительно на Белакова работают спецсыщики, то не нашли ли они иных тропок к розыску Вики? Что, если она обмолвилась словечком с соседкой, подружкой?

Подружкой…

Я начал лихорадочно вспоминать, что знала о Кадемикове Настя. Знала его фамилию? Вряд ли. Она стояла у наших вещей, когда мы знакомились с лодочником возле его сараюшки. А вот разговор о доме шел при ней. Но она может его и не помнить.

С Настей все-таки надо встретиться. Причем заранее не оговаривая, где и когда. Единожды предавший…

В общем, я топаю по схваченному морозцем снегу к институту, узнаю, во сколько заканчивается сегодня у нее последняя лекция, и уповаю на то, что у девочки пока не проснулась великая тяга к прогулам.

Не проснулась.

Настя выскочила на порог института одной из первых, на ходу застегивая пальто, направилась к автобусной остановке. Я окликнул ее негромко, став за спиной, но на мой голос она среагировала как на взорвавшуюся гранату: рванула в сторону так, что пришлось подхватить ее под локоток.

– Упадешь ведь.

Она не ответила, лицо ее застыло, глаза смотрели на меня не мигая.

– Мы на автобусе пока не поедем, пройдемся сначала.

Настя покорно и слепо пошла рядом, причем до того слепо, что чуть не наскочила на черный ствол тополя.

– Ты что испуганная такая?

Впрочем, студентка уже стала приходить в себя и теперь озиралась, словно хотела найти среди пешеходов того, к кому можно обратиться за помощью. А что, может и заорать. Тогда мне останется только одно – бежать. И на следующую встречу можно уже будет не рассчитывать. Нет, надо девочку срочно успокоить.

– Настя, я знаю, что ты меня не предавала, тебя просто заставили кое-что сказать. Я не в обиде, честное слово.

Кажется, подействовало. Но глаза остались настороженными.

– Я не мог прийти в дом, меня ведь там караулили, так?

Собеседница нервно кивнула.

– Те, кто караулил, сказал, что это я тебя похищал на улице и приковывал в ванной.

– Разве не так? – наконец-то заговорила она.

– А почему бы тебе не вспомнить, кто вытаскивал тебя из плена?

– Никакого плена не было бы, если бы…

Она права. Конечно, она права. Тут мне не отмыться. Тут долг на веки вечные будет за мной. И не стоит продолжать эту тему.

– Что ты знаешь о Вике?

– Ничего, – быстро отвечает Настя.

– После выписки из больницы она тебе не звонила?

– А почему она должна была мне звонить?

Да, переменилась девочка. Не так давно рассыпалась в благодарностях за кров и участие, а ныне…

– Хотя бы потому, что ты живешь в ее квартире. Или уже переехала в общежитие?

Разговор явно не по душе студентке, и она вместо ответа на вопрос говорит:

– Вика действительно один раз мне позвонила, интересовалась, знаю ли я, как ты попал в полицию или кто тебя арестовывал. Она услышала об этом по телевизору.

– И ты призналась, что назначила мне встречу в метро… – Видя, что Настя замедлила шаг и опять стала озираться, я сменил тон: – Ладно, опустим детали. Как она себя чувствовала после ранения? Что вообще намеревалась делать? Куда делась?

Оказывается, пуля прошила ее удачно, костей не задела, но Вика потеряла много крови. О своих планах она студентке ничего не сказала конкретно, отделалась ничего не значащей фразой: мол, на некоторое время уеду из столицы, живи спокойно. На какое именно время, куда конкретно отбыла Вика, Настя не знает.

– Мальчики в черных свитерах тебе такие вопросы тоже задавали? – Она не поняла, и пришлось пояснить: – Кто-то ведь кроме меня интересовался Викой? Спрашивал, куда она могла деться?

– А, эти… Да, спрашивали. Но я действительно ничего не могла им сказать.

– Совсем ничего?

– Конечно. Они просили сразу же позвонить, если Вика объявится или даст о себе знать. Или если что вспомню. Но мне звонить было не о чем.

Теперь остановился я. Остановился потому, что пришла одна мысль, я еще не понял, насколько она умна, но пока мне нравилась. Правда, в жизнь воплощать ее надо было немедленно, все по той же причине, что нет гарантий нашей повторной встречи со студенткой.

– Настя, ты сейчас сделаешь звонок.

– И что я им скажу?

– Скажешь, что привезла привет от Вики. Но позвонишь по телефону, который я тебе дам.

Это был телефон Белакова.

– А дальше?

– А дальше попроси его назначить встречу, сегодня же, где он хочет и когда, только предупреди, что придешь со своим парнем. Ты прибыла из деревни, где сейчас живет Вика, сегодня же уезжаешь на электричке и хочешь пару слов сказать Белакову.

– Денег у него попросить для Вики?

Я подумал. Это вроде вариант. Что еще могло бы заставить Вику вспомнить о старом любовнике? И какие слова надо найти, чтобы Белаков поверил, не устроил засаду? Деньги… Нет, все-таки нет. Если Вика сбежала от него, то ни за что не станет просить деньги.

– Ты скажешь другое, Настя. Скажешь, что Вике плохо в деревне, это не по ней, она тяготится там, пару раз проговорилась, что с радостью вернулась бы к Белакову, чтоб не знать хлопот, забот и грязи. И вот перед поездкой в Москву ты без разрешения заглянула в блокнот Вики, нашла там нужный телефон и теперь звонишь, потому что тебе жалко эту женщину.

– А какую деревню назвать?

Совершенно верно, Белаков может задать такой вопрос. И, получив нужный ответ, бросит трубку и тут же распорядится послать экспедицию за Викой.

А нам надо встретиться.

Может, действительно денег попросить? Только не для Вики.

– Запоминай, что надо сказать.

– Но почему, собственно, я должна… – начинает Настя, однако я прерываю ее решительно и сурово:

– Должна. Ты ведь тоже кое в чем перед нами в долгу, согласись.

И начинаю инструктировать ее, больше уповая на то, что студенты народ сообразительный и способны на экспромты. Черт его знает, какой вопрос может подбросить Белаков в ходе беседы.