Текст книги "Чужое лицо"

Он бежит следом, на бегу бросает кому-то:

– Занимайтесь своим делом, я сам!

Сам так сам.

Я все рассчитал верно. Шакал хватает меня за плечо уже возле ящиков, я резко поворачиваюсь, и тотчас ему в лоб упирается ствол пистолета. Этого он никак не ожидал и потому безропотно позволяет затолкать себя в закуток. А я делаю удивленное лицо:

– Ба, старый знакомый! А я думал, менты на хвост сели.

Мой палец продолжает лежать на спусковом крючке.

– Убери ствол, – жалобно просит Шакал. – В доску спустишь сдуру.

– Зачем же сдуру? Могу и по расчету тебя пришить. Ты вроде как права качал, когда в камере сидели. Или забыл уже?

– Не знал, с кем дело имею. Теперь знаю. С утра телевизор только о тебе и рассказывает.

– Небось там премию обещают тому, кто тюрьме пропажу вернет, вот ты и решил подшабашить?

– Брось, Кук, я не из тех. Да убери ты пугач!

– И не подумаю, пока не узнаю, зачем ты за мной увязался.

– Да низачем! Увидел знакомое лицо… Непроизвольно вышло, гадом буду!

Я наконец опустил пистолет, но убирать его не спешил.

– А что тебя в этот район занесло?

– Работаю я тут. Дань собираю. Пояснять, что это, не надо?

– Ясно. Богатенько, значит, живешь, Буратино.

– Да? Думаешь, мне все это идет? – Он покосился на мое оружие, продолжил после паузы: – Тебе, понимаю, сейчас капуста нужна, вейсшварц…

– По-русски со мной говори, Шакал, я по вашей фене не ботаю.

Он оскалился:

– Брось дуру гнать, ты на зеленого не похож. – Рука с пистолетом у меня чуть дрогнула, поползла вверх, и Шакал продолжил скороговоркой: – Я говорю, и деньги тебе нужны, и документы… Но у меня с собой копейки, честное слово. В левом кармане, возьми.

– Одолжить хочешь?

– Зачем? Так бери. Таких, как ты, уважаю. Святое дело – помочь.

Я сунул пистолет в карман, ответил:

– Все это у меня есть, уже разжился. Но помощь действительно нужна, и обратиться больше не к кому. Как мне из города слинять, Шакал? Надо уехать.

– Куда?

– Желательно в Париж.

Он посмотрел на меня, стараясь понять, шутка это или правда, потом сказал:

– Так если есть деньги, то чего ж? Бери билет и маши ручкой.

– Махать ручкой из-за решетки придется. Я так думаю, что на вокзалах меня ждут не дождутся. И в электричках, и в автобусах.

Шакал согласился:

– Точно, не допер сразу. Даже по городу автоматчики на каждом перекрестке стоят.

– Вот и помогай. Он развел руками:

– Кук, а что я могу сделать в натуре? Хочешь, машину для тебя угоню?

Шакал оказался даже глупее, чем я думал.

– Я бы и сам угнал, но если автоматчики на дорогах стоят, куда на ней денусь? Мне бы найти надежного водилу, который вывез бы меня. Которого бы на постах не тормозили, соображаешь? Есть у тебя такой на примете? Я бы тысячи две баксов ему отвалил.

– Нормально, – уважительно сказал Шакал. – Ты, выходит, за одну ночь такие деньги добыл? Только выскочил – и сразу?

– Речь о другом. Нет у тебя такого друга? Может, военный или даже мент? В Тулу, Калугу, Рязань – все равно куда подкинут.

Шакал сузил глаза, уставившись в землю. Сосредоточенно подумав с полминуты, он наконец изрек:

– Это вот тут, среди ящиков, к тому же сразу не решить. Дай время.

– До вечера? И вечером на свиданку со мной легавых притащишь?

– Я что, на ссученного похож? – обиделся Шакал. – Да меня за это потом не только твои, но и мои на перья поднимут.

– Если б у меня были мои, я бы тут сейчас разговоров с тобой не вел.

Под чьими-то шагами заскрипел снег, неясное пока бормотание говорило о том, что к ящикам приближаются как минимум двое. Я опустил руку в карман, но Шакал успокоил:

– Не надо, все нормалек. Давай часов в семь встретимся. Только где? Может, на платформе метро?

– Нет, – быстро ответил я. – Платформы с некоторых пор мне противопоказаны. Дай мне свой телефон, я позвоню ровно в пять, и тогда договоримся.

Шакал ухмыльнулся:

– Все-таки не веришь мне?

– Береженого Бог бережет.

– Ладно…

Шаги затихли недалеко от нас.

– Шакал, ты где? – раздался оклик.

– Я здесь.

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Пульну не задумываясь, если шутить вздумаешь, – вполголоса предупредил я.

– Какие с тобой могут быть шутки? Я что, сумасшедший, что ли?

Мы вышли из укрытия. Двое амбалов без всякого любопытства взглянули на меня.

– Проблемы, Шакал? – спросил один из них.

– Никаких.

Они уже втроем потопали к арке дома, я постоял еще пару минут и отправился вслед за ними. Когда оказался на улице, у входа в метро черного «фольксвагена» уже не было.

Так нужный мне телефон по-прежнему молчал. Но зато на другой звонок сразу откликнулась Настя. Даже не поздоровавшись, сославшись на ужасную спешку, я сразу же спросил ее о Вике. Настя всхлипнула:

– Костя, клянусь, я не виновата! Так вышло… Я теперь ничему не верю: на тебя столько наговаривают… Тогда меня тоже просто обманули. Давай встретимся и объяснимся.

– Что с Викой?

– Не знаю, она, наверное, еще в больнице. Но ты выслушай меня…

Я прервал разговор. Выслушивать Настю не было желания, поскольку предавший однажды может сделать это и во второй раз. А с Викой непонятная история. Мало того что нет дома, так еще и на своей собственной квартире ни разу не показалась, не позвонила туда даже. Не уехала ли в Каир с Беликовым?

Я вернулся в гостиницу, упал в кресло, включил телевизор. Ни на одном канале не обнаружил ничего стоящего. Только и всего – по улицам Штатов бегали симпатичные полицейские и стреляли в огромных и страшных преступников.

– Можно в номере прибрать?

Женщина, аккуратненькая, лет сорока, стараясь не шуметь, занялась своим делом, но все же сочла нужным прокомментировать фильм:

– Ерунду крутят. Не боевик, а черт-те что. Детский лепет. У нас вон в Москве что происходит, не слышали? Бежал этот, который насильник и головорез. Убил охрану и бежал.

– Про убийство вроде ничего не говорили, – осторожно заметил я.

– Ага, молчат. Но у моей сверкови подруга есть, а ее муж как раз в той тюрьме работает. Так он сказал, что труп под лестницей нашли.

– Фотографию этого гада не показывали? – спросил я, нарочно повернувшись к говорившей так, чтоб она меня могла получше разглядеть.

– Показывали. Лицо как лицо, ничего особенного. Покруглее вашего, и глаза не такие: дурные, сразу видно. Увидела бы где – сама бы его прибила. У меня дочь растет, девятнадцать лет, так боюсь ее на улицу выпускать…

Разговор мне не нравился, к тому же время шло к пяти, я оделся и вышел на улицу.

Надо еще раз доказать Шакалу, а скорее не только и не столько ему, что я не лыком шит. Могу же я по номеру телефона определить домашний адрес? Запросто. Хотя я, конечно, и без того его знаю. И в эту гостиницу меня поселили специально, чтоб быть поближе к голубой многоэтажке, где он живет.

Ровно пять. Я звоню, и Шакал отзывается сразу:

– Кук, ты?

– Да. Ты где живешь?

Он называет уже знакомый мне адрес.

– Я понял. А теперь слушай меня внимательно. Троллейбусная остановка от дома далеко?

– Нет, метрах в ста.

– То, что надо. Проезжай четыре остановки в сторону центра и там выходи. Будь без свиты.

– Хорошо. Только ты напрасно боишься…

– Это ты бойся, если вздумаешь меня провести. – Я делаю паузу и спрашиваю уже с жалобным оттенком в голосе: – С какой новостью придешь? Есть у меня шанс вырваться из города?

– Все будет нормально, Кук! Я уже выхожу.

Конечно, он еще не выходит. Ему еще надо позвонить своему начальству и сообщить, где я буду находиться. Я должен заинтересовать его начальство, есть тому причина. И плохо, если это не случится. Тогда надо будет менять игру.

В шестом часу сумеречно, и снег дела не спасает, потому что без мороза он перемешался с грязью. Я выхожу на аллейку, ведущую от нужного мне дома к дороге. Останавливаюсь метрах в тридцати от третьего подъезда, поворачиваюсь к нему спиной и тихо, по-стариковски двигаюсь обратно.

Ага, хлопнула дверь, сзади слышны голоса. Вот так-то. Оказывается, меня ждут не в четырех остановках отсюда: Шакал сразу же пригласил к себе нужных людей. Но будем считать, что я этого не знаю, тем более что сам он идет чуть впереди, а два товарища метрах в пяти сзади. Скорее, дистанция такая получилась у них непроизвольно, вряд ли Шакал догадывается, что я его буду подкарауливать на этой аллейке.

Вот он уже поравнялся со мной, вырвался на метр вперед…

– Стой.

Шакал даже отшатывается в сторону от неожиданности, молчит, выпучив на меня глаза.

– Не ожидал? Поговорим здесь, никуда не поедем. Мало ли что.

– Кук, ну ты даешь!

Он бросает быстрый взгляд мне за спину, во взгляде растерянность и испуг, я делаю вид, что перехватываю этот взгляд, поворачиваюсь, сую руку в карман куртки, стараюсь при этом не больно быстро выхватить пистолет…

Шакалу я морду бил, но сила у него есть, я и сейчас ее чувствую, когда он вцепился в мой правый локоть. На левом виснут сразу двое, мальчики тоже не слабаки. Конечно, при желании можно было извернуться, уложить хотя бы одного из тройки, но я не делаю этого, а только рычу:

– Все же предал, гад!

Шакал тоже старается говорить тихо:

– Кук, все будет в норме, это свои, Кук! Ты только ствол отдай сам, чтоб херни не получилось. Мы сейчас поедем… поможем тебе, честное слово. Только не залупляйся!

Пистолет у меня отбирают, продолжая держать за локти, ведут к машине, стоящей на обочине дороги. Это уже не «фольксваген», а «форд», мощный и новый. За его рулем восседает водитель. Мне отводят место на заднем сиденье, естественно, в серединочке, меж двух амбалов. Шакал усаживается рядом с шофером, поворачивается ко мне:

– Ты бы, Кук, сам не согласился ни с кем встречаться, я понимаю твое состояние, но один человек очень хочет тебя видеть. Он поможет тебе, честное слово.

– Надо было тебя шлепнуть днем у ящиков, – устало отвечаю я.

– Брось, ты еще благодарить меня будешь!

Мы едем по скользкой трассе под сто, но довольно долго. Наконец делаем поворот, сразу же еще один… Кажется, приехали. Подъезд с домофоном, со скоростным бесшумным лифтом. Двенадцатый этаж. Нужная дверь открывается без лишнего звонка, а это значит, нас уже ждут. Входим в огромную прихожую, такую примерно, как весь мой номер люкс в гостинице. Высокие потолки, толстенный ковер.

– Разувайтесь!

Голос звучит из глубины комнаты. Она не освещена, но угадываются ее гигантские размеры. Я стаскиваю с себя новые ботинки, распрямляюсь и встречаюсь взглядом с высоким, худым мужчиной лет шестидесяти. У мужчины крупный нос, тяжелая челюсть, редкие, зачесанные назад волосы.

– Павел Васильевич, это тот самый Кук, о котором я вам говорил.

Все сходится. Павел Васильевич Таранченков. Один из тех, ради которых меня выдернул из тюрьмы Семен Семенович.

4

…То был длинный и сложный разговор. Семен Семенович в ходе его успел выкурить целую пачку, я же от души попил чаю.

Поначалу больше говорил он. Мне – кранты. Это надо иметь большое желание, чтобы доказать мою невиновность по ряду эпизодов, но у кого такое желание возникнет? Хороший адвокат – хорошие деньги и связи, на защите шпаны ни рекламы, ни состояния себе не сделаешь. А раз так – светит тебе, Кузнецов, лет пятнадцать в лучшем случае, а в худшем…

– Ты меня понял, да?

– Чего ж тут не понять. На меня хотите списать все, что можно.

– Правильно соображаешь. Не потерял еще голову от страха.

– А вы очень хотите, чтоб я ее потерял?

– Ну, ясное дело. Тогда бы нам с тобой легче договариваться было.

– О чем?

Семен Семенович затушил очередную сигарету, откинулся на спинку кресла, рассеянно посмотрел в потолок:

– Об искуплении грехов, Кузнецов. О том, что у тебя есть шанс не только в живых остаться, но и на нарах долгие годы не прозябать. Конечно, решеток ты можешь избежать не за красивые глазки, на волю вырвешься как бы в долг, а долг, знаешь ли, платежом красен… Чего улыбаешься?

Я действительно улыбался. Улыбка, скорее всего, выглядела далеко не радостной, но повод для нее был. Речь опять шла о долгах. Ранее я уже дал себе слово отдавать их.

– Чего вы хотите от меня, Семен Семенович?

– Я намерен отпустить тебя погулять, сначала на поводочке, сразу предупреждаю, но потом обеспечу вольную жизнь. Хочу, чтоб на первом этапе ты поучаствовал в одном дельце по разделу имущества.

– Разве я спец в таких вопросах? Моя стихия – технику ремонтировать.

– И людей отстреливать. Ты брось, Кузнецов, прибедняться, твои таланты нам известны. Думаешь, мы с тобой познакомились только после того, как на Сухаревке тебя взяли? Малость приоткрою карты. Капитана Кукушкина знаешь?

– Он меня хотел взять к себе на машину.

– Правильно. Но чтоб в органы попасть, человек проверочку проходит, сам того не ведая. Вот ты нас и заинтересовал. Начали копаться.

– С какой стати? Я вашему капитану добро на переход не давал. Сидеть на окладе…

– Ну, допустим, капитан не наш, мы из разных немножко организаций.

– Вы что, фээсбэшники?

– Ты забыл наш договор: не задавать вопросов. Тем более таких. А вот о том, с какой такой стати именно на тебе выбор остановили, можно и порассуждать. Тебе, Кузнецов, кое-что Богом дано из нашего арсенала. И потом, набить морду человеку из свиты премьера – на такое не каждый отважится. Мы с тобой, кстати, о Белакове совсем не говорили. Я его на закуску приберег, а ты почему-то скрыл от нас свои с ним «дружеские» отношения.

– К слову не приходилось.

– И то верно: не приходилось. Но теперь – в самый раз. Однако мы с Шарова-младшего начнем. Ты знаешь, чем он занимался?

– Краденые машины сбывал.

– И краденые. И импортные – вполне легально. Существуют такие каналы… Что же касается краденых – звучит верно, но примитивно. Он этот процесс просто держал под контролем, понимаешь? Курировал – есть такое слово. Красть и сбывать – опасно, подсудно. А вот курировать, как бы со стороны наблюдать, но при этом деньги в карман класть, уже почетней и спокойней. На заре перестройки отец его в дерьме малость измазался, пока дело наладил, а сын только снимал пенки со всего готового, как проценты с вклада. Старший Шаров настолько от своего детища отстранился, что упустил момент, и место Анатолия захватил некий Таранченков. Не слышал о таком?

– Откуда?

– Он – из отморозков, которым никакие законы, даже бандитские, не писаны. А Шаров – старой закваски. Война на этом фронте намечается, большая война. Тебе надо говорить, кто ее развязал?

– Я, конечно. Значит, еще одна статья по мне плачет, так?

– Да нет, это как раз смягчающие обстоятельства. Пусть пуляют друг в друга. Но я ведь тебе не все рассказал. Ты, Кузнецов, сам того не ведая, и большую политику затронул.

– Большого политика, – поправил я Семена Семеновича. – Вы имеете в виду мордобитие?

– Понял верно, речь идет о Белакове. Но суть не в том, что ты ему врезал. Шаров-старший – один из нефтяных функционеров, деньги у него несчитаные, и распоряжается он ими с умом. Покупает не золото и квартиры, а людей. Так и Белакова купил, в качестве государственного прикрытия, так сказать. За закорючки под документами, за согласование туманных вопросов – а у нас ведь все в тумане делается, на том стоим, тем живем. Так вот, согласование – это ниточки к банкам, таможне, силовым структурам… Я говорю это тебе для того, чтоб ты хотя бы поверхностно в суть проблемы вник.

– Пока не вник, – честно признался я.

– Ну так вникай. Ты убил Анатолия Шарова, освободил прикормленное место, которое тотчас занял Таранченков. Шаров-старший встречается с Белаковым и ставит ему две задачи. Задача первая – убрать Таранченкова и вернуть кормушку законному хозяину. Задача вторая – помочь взять того, кто расправился с сыном, подвести его под расстрельную статью. А не получится под расстрельную – отдать убийцу в руки самого отца, уж тот придумает, что с ним сделать.

Семен Семенович подошел к окну, открыл форточку, и стало видно, как сизый табачный дым потянулся из комнаты на свежий воздух.

– Скажи, Кузнецов, спасибо, что в наши руки угодил. Тебя ведь своими силами сам Шаров искал, и если бы нашел, то ты бы тут чай уже не распивал.

– Вот только это я и понял, – сказал я.

Семен Семенович продолжал смотреть на дым, уходящий в форточку.

– Нефтяной король действительно умный человек. Он собрал досье на Белакова и пригрозил отправить компромат куда надо, если Белаков не справится с поставленными задачами. Но компромат, повторю, касается не только Белакова, а и шитых золотом погон, и чиновничьих кресел. Белаков ведь трус, он от страха может потянуть за такие ниточки…

– Подождите. Если Шаров за мной охоту организовал, то что же он сам с Таранченковым не справится?

– Ты не поймешь, что это значит – иметь дело с отморозками.

– Хорошо, это не по плечу Шарову. Так чего же полиция такого бандита не возьмет?

Семен Семенович шумно вздохнул:

– У Таранченкова как раз есть то, чего нет у тебя. Деньги у него есть, а следовательно, хорошие защитники будут. Если мы его сегодня возьмем, то завтра выпустим. Лично на него фактов у нас немного, но те, кто под его началом, – мерзавцы отпетые… И потом, не все тебе надо знать, Кузнецов.

Чай, мне показалось, тоже приобрел сигаретный привкус, и я отодвинул подстаканник в сторону.

– Ладно, слушай дальше. Упреждающий удар по госдеповцу может нанести Таранченков, ибо он, естественно, уже в курсе того, какие задачи поставил перед Белаковым Шаров. Те, кого Белаков может предать и потащить за собой, тоже не прочь избавиться от такого дружка. Да и вообще, кому из власть имущих в наше неспокойное время нужна озвученная информация о коррупции на таком уровне?

– Следовательно, Белаков приговорен? – почти что радостно спросил я.

– Сотри улыбку с лица. Если его шлепнут, в дерьме окажется много власть имущих. Опять пойдет накат в прессе о нестабильности в стране, о разгуле преступности, о том, что мы не владеем ситуацией… Такой вот заколдованный круг получается, который ты нам тут начертил. Правильно говорят: маленький камушек камнепад вызывает. Так и получилось.

Он горестно покачал головой.

– Было бы очень хорошо, если бы Шаров-младший сбросил меня в карьер, так по-вашему?

Семен Семенович без тени улыбки на лице ответил:

– Представь себе, это бы устроило многих. Но ты почему-то не согласился с мнением большинства.

– И какой вывод из всего этого напрашивается?

– На волю пойдешь исправлять ошибки молодости. Пойдешь?

– У меня есть выбор?

Семен Семенович захлопнул форточку и опять потянулся за сигаретами.

– Что ж ты спокойный такой, а? Аж досада берет! Ладно, не запугали мы тебя, не из пугливых ты. Буду считать, что убедили, идеологически подковали. И ты вполне осознанно согласился. Так?

– А что мне делать на воле?

– Во-первых, не глупить. Как у конвойников говорят, шаг вправо, шаг влево от той тропки, которая тебе отведена, – считается побег со всеми вытекающими последствиями. Во-вторых… А во-вторых – не форсируй события. Придет время – скажем, что делать. Главное для тебя на первых порах – выйти на нужных людей.

И вот я стою перед Таранченковым. Высокий, худой старик, лицо морщинистое, в резких складках. В зонах он провел пятнадцать лет, сидел и в Азии, и на Севере, так что коже было где задубиться. На вид ему можно дать и больше, но мускулы вовсе не дряблые, на животе просматриваются накачанные мышцы. Таранченков одет в свободный халат, из-под него виднеются широкие спортивные брюки, руки скрещены на груди. Он смотрит на меня, но вопрос адресует Шакалу:

– Оружие было?

– Да, Павел Васильевич. Такая вот игрушка. Магазин снаряжен под завязку.

Шакал протягивает шефу ствол, а тот возвращает его мне и теперь уже говорит со мной:

– Как же ты успел пушкой обзавестись? Считаные часы ведь на свободе бегаешь. Неужто и вправду такой шустрый, как о тебе говорят?

Я криво улыбаюсь:

– И перед кем это мне надо отчитываться? Шакал, явно выслуживаясь перед Таранченковым, произнес с гонором:

– Есть перед кем! Ты не больно духарись, а то ведь у нас разговор бывает короткий!

– Сбавь обороты, – тихо говорит ему Таранченков. – Человек знает себе цену, это нормальное явление. И вообще, вы пока свободны.

Шакал и два других моих конвоира уходят. Таранченков дождался, пока за ними хлопнула дверь, и только тогда заговорил:

– Я и сам не люблю, когда ко мне в душу лезут. Но я не просто любопытный. Ты бы мне и на хрен был не нужен, но я тебе кое-чем обязан. – Поймав мой удивленный взгляд, он покачал головой: – Да-да, обязан, хоть ты об этом даже не догадываешься. За добро я всегда плачу добром.

Он жестом руки пригласил меня пройти в комнату, где уже, как оказалось, был накрыт стол на двоих. На столе – помидоры, мясная нарезка, икра, шпроты в открытых баночках, бутылка коньяка.

– Готовлю сам, баб в доме терплю только в роли любовниц, а не хозяек, так что горячих блюд не жди. Ну, если только картошку поставим отваривать…

– Ты опрометчиво сделал, что отдал мне пистолет, – сказал я. – Я устрою салют, если Шакал вздумает привести сюда легавых.

– Не бойся, не вздумает. Я тебя не затем пригласил, чтоб сдать.

– А зачем?

Таранченков наполнил рюмки, положил на толсто нарезанный хлеб шпроты.

– Я же уже сказал: добро за добро.

– Я в сказки давно не верю.

Он выпил коньяк, бросил в безразмерный рот бутерброд, как мне показалось, не разжевывая проглотил его, затем спросил:

– Тебе ведь надо выехать из Москвы?

– Да.

– Выедешь. Причем в ту сторону, в какую сам захочешь.

– И когда захочу?

Таранченков опять стал ловить шпроты в банке и ответил вопросом на вопрос:

– А чего не пьешь? Больной, что ли?

– Мне сейчас только пить! Если трезвый Шакалу попался, то что с пьяным будет? Вот когда вернусь в гостиницу, то в номере позволю себе для сугрева, и то не больше рюмки.

– В гостиницу? – удивился Таранченков. – Ты что, не в себе? Тебя же ищут!

– Потому и не хочу спать на улице или на вокзале. Есть хорошие документы, есть немного денег… Так ты не ответил: когда я смогу выехать из Москвы?

Он опять выпил, повторил фокус с заглатыванием бутерброда, ни к чему больше не прикоснулся, ладонью вытер масло с губ.

– Мечтал когда-то, что десять банок шпрот сразу съем. Жизнь такая была: то достать их не мог, то купить негде было. Это у вас есть все с самого начала. Беситесь с жиру, и получается, что золото сначала отбираете, потом отдаете. Ты понял, о чем я, да?

Я встал из-за стола:

– Разговор у нас не получается. Адью!

– Да погоди ты! Сейчас из столицы не вылезешь, надо хотя бы неделю выждать. А через неделю дам тебе и машину, и шофера, и надежные адреса там, куда уехать захочешь. У меня ведь везде дружбаны есть. Пока пересидишь в Москве. В гостинке опасно. Чего тебе тальянку ломать, прятаться по переулкам? Могу хоть сейчас к женщине пристроить, хорошая баба, не лахудра какая-нибудь, правда, постарше тебя немного.

– Это исключается. – Я оперся на спинку стула. – В женщин у меня веры нет. А вот неделю, конечно, могу подождать, и гостиница для этого – то, что надо.

Он опустил руку в карман халата и вытащил паспорт – мой, что ли? Вот это да! Медленно раскрыл его, начал читать:

– Кукша Константин Устинович. Год рождения… Ну, примерно сходится, хотя на фотографию ты не очень похож, согласись.

– Меня по телевизору тоже не таким показывают.

– Я на это обратил внимание. Если бы не Шакал, однокорытник твой, даже не поверил бы, что ты тот самый… Но повадки видны, по повадкам ты – то, что надо. Хорошо держишься. Вот только прошляпил, как у тебя ксиву вытащили.

– Это точно, – согласился я.

– Эти парни тоже профессионалы своего дела. Обчистят кого хочешь.

Я сунул руку в карман. Деньги лежали на месте.

Таранченков понял меня и усмехнулся, блеснув металлическими зубами:

– Без моего ведома они и копейки не возьмут. Знают: если возьмут – разорву в клочья. – Он протянул мне паспорт. – Ладно, коли не боишься – живи где хочешь. Оставишь мне свои координаты или сам сюда звонить будешь?

– Говоришь, выждать мне надо ровно неделю? – спросил я.

– Ровно.

– Позвоню, если к этому моменту не выберусь из города сам.

Таранченков нахмурился:

– Что-то ты уж больно самостоятельный. Не советовал бы тебе этого делать.

– Ты, наверное, уже понял: я в советах не нуждаюсь. Пугать тоже не надо.

– Анархист, – сказал Таранченков и, поймав мой вопросительный взгляд, добавил: – Сам по себе гулять хочешь?

– Хочу.

– Круто начинаешь. Хотя я тоже, сказать по правде, плевать хотел на все масти. Но я же тебя не на понт беру. Если попадешься, второй раз не убежишь от них. А я – гарантирую вывоз.

– И что за это возьмешь?

Он встал из-за стола, завел руки за спину, стал раскачиваться с пятки на носок.

– Не веришь, значит, что я бескорыстен?

– Не верю.

– А что обязан тебе?

– Скажи, за что?

– Скажу. Всему свое время. Поговорим еще. По поводу расчета – ну что с тебя взять? Когда-нибудь рассчитаемся. А пока – так, мелкие услуги, может, мне окажешь. Но о них – потом.

На улице крепчал мороз, подсушил от слякоти тротуар, и новенький чистый снег тонким слоем успел лечь на асфальт. Я направился было к ближайшему метро, но возле него на освещенном пространстве крутились люди в форме. Чтоб не искушать судьбу, пришлось сесть в автобус. Непогода разогнала людей по домам, в салоне были даже свободные сиденья. Но я все же стоял у заднего окна, недалеко от двери.

На моей остановке сошли почти все. На всякий случай я пошел не в сторону гостиницы, а как раз в противоположную. Была на то причина. Почти от самого дома Таранченкова меня сопровождал (и даже следом запрыгнул в автобус) один тип. Он тоже не сел, а застыл у средней двери, боком ко мне. Головой не шевелил, глядел в одну точку, и это могло означать, что он боится выпустить меня из виду. Тип выглядел лет на двадцать пять, весил он наверняка под центнер, был обут в тяжелые армейские берцы…

Итак, я шел по темному переулку и явственно слышал тяжелую поступь за спиной. Оглядываться не стал, был уверен, что преследует меня именно он. Не плутать же по Москве всю ночь в такой спарке? Вытащил пистолет, развернулся, быстрым шагом направился навстречу преследователю. В темноте тот прозевал момент, когда я предпринял свой маневр, и остолбенело застыл уже тогда, когда ствол глядел ему в лоб.

– Что надо?

Он не ответил.

Дистанцию я выбрал безопасную, такую, чтоб берцы противника не дотянулись до меня. Но похоже было, что мужчина и не собирается на меня нападать.

– Тебя Таранченков послал за мной следить?

– Да.

– Что ему надо?

– Знать, в какой гостинице ты остановился.

– Он много хочет. Можешь возвращаться и передать ему мои слова.

Мужчина только опустил голову.

– Дуй отсюда, слышишь? Я ведь не шучу. И с такого расстояния не промахнусь.

– Таранченков тоже не шутит, так что твоя пуля, может, лучше.

– Как знаешь.

Я сделал вид, что спускаю предохранитель, но он даже не вздрогнул, только сильнее вобрал голову в плечи.

– Ладно, живи. Но не вздумай больше топать следом, понял?

Я обогнул его и пошел теперь уже в сторону гостиницы. Но не успел выйти из этого переулка, как услышал ту же тяжелую поступь за спиной. Вот это уже интересно. Пришлось остановиться, то же сделал и мой преследователь.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Джага.

– Я не про кличку спрашиваю.

Он промолчал.

– Ладно, Джага так Джага. Ты все же намерен выполнить задачу шефа?

Опять молчание в ответ.

– И его боишься больше, чем выстрела?

– Это одинаково.

А мне Таранченков не показался таким уж зверем. Шпроты, правда, заглатывал как хищник, и в остальном вел себя вполне прилично. Я даже не понял, почему Семен Семенович обозвал его отморозком.

– Ладно, пошли.

И действительно, зачем скрывать от Таранченкова, в какой гостинице я живу? Пусть узнает это от своего пришибленного шпиона. Джага мне показался именно таким, заторможенным и запуганным. Гибче и хитрее надо быть, если уж берешься кого-то выслеживать. Всю дорогу он молча, понуро, как больной пес, плелся сзади.

– Все, – сказал я, остановившись уже у входа в гостиницу. – Можешь возвращаться и докладывать… Или тебе еще и номер нужен?

Он пожевал губами, потом ответил:

– Номер я бы никак не узнал.

– Соображаешь. А вот про этаж можешь доложить. Мол, простоял минуты три и увидел, что на четвертом этаже зажегся свет. Конечно, окна мои могут выходить и во двор, так и скажи, но ведь могут – и в эту сторону. Пятое окно от края. Пусть шеф твою наблюдательность оценит.

Джага никак не отреагировал на мои подсказки и, лишь когда я уже начал подниматься по мраморным ступенькам к двери гостиницы, сказал:

– Слышь, у тебя сигарет нет? Или хотя бы мелочи, чтоб купить.

– Хозяин не платит?

– Я у него только начал служить, еще не получал ничего.

В свете фонарей я рассмотрел Джагу получше. Старая, маловатая для таких широких плеч и легкая для такого холода куртка из кожзаменителя, брюки летние, светлые, давно не знавшие утюга, грубой вязки шерстяная шапочка. Берцы тоже были стоптанные.

– Дембель? – спросил я.

– Да. Срочную служил, потом немного по контракту.

Я протянул ему деньги, и Джага своей тяжелой походкой удалился в сторону метро.

Конечно, ждать в полном бездействии ровно неделю новой встречи с Таранченковым я не намерен. К тому же ночью пришла одна мыслишка…

Утром выхожу на улицу, поднимаю воротник куртки, поскольку разыгралась самая настоящая вьюга. Иду в сторону трамвайной остановки. Ехать мне никуда не надо, но там находится киоск «Печать», а газеты сегодня обещают быть интересными. Если накануне телевидение столько внимания моей персоне уделило, то пресса должна пойти еще дальше.

Но даже и не в газетах дело. Газеты продаются и на первом этаже гостиницы.

В киоске, как и говорил Семен Семенович, сидит старичок, читает толстую книгу. Не хочется отрывать его от такого полезного занятия, но – надо.

– Вы мне обещали оставить «Комсомолку» за вторник, помните?

Старичок поднимает на меня маленькие темные глаза, совершенно невыразительные, кажется, вообще без ресниц.

– О постоянных клиентах я всегда помню.

Он опускает руку вниз, себе под ноги, потом подает мне газету.

– И всю свежую корреспонденцию давайте, – говорю я.

– Всей много.

– Ничего, я люблю читать.

– А платить любишь?

Да, не очень ласково встречает меня тот, который вроде бы должен быть заодно.

Я протягиваю ему деньги. Он собирает в стопку верхние из разложенных газет.

– Получайте. Я здесь буду до четырнадцати. Потом – завтра после обеда.

Думаю, ничего чрезвычайного не случится, и за очередными газетами я действительно приду сюда завтра после обеда. А сегодня надо позвонить Таранченкову, обратиться к нему с одной просьбой. Чем черт не шутит, авось сумеет помочь. Если поразмыслить, это и ему выгодно.

Но пока можно вернуться в номер, вскипятить чай и заняться прессой. От Семена Семеновича, конечно же, никаких цэу ждать не стоит, я только что написал и передал ему обо всем, что случилось за прошедший день. Все – по плану, до последней запятой. Естественно, что хочу найти Вику с помощью бандитов – об этом ни слова. Это мое личное дело.