Текст книги "Чужое лицо"

Я остановился у подземного перехода, посмотрел направо. Вот на этой улице стоит ювелирный магазин, тот самый. Я принес сюда все до последней цепочки и тоже думал, что вымолил грехи и будет легче жить. Но произошло наоборот.

Ну ее к черту, Грецию. По моему паспорту туда не улететь. И потом, без Вики… Надо наплевать сейчас на все, доехать до Савеловского вокзала, взять билет на Дубну, а там разыскать Кадемикова. Я просто уверен, что Кадемиков помог Вике поселиться в глухой деревне, где есть лес и река, в которой местные женщины стирают белье. Что там, говорил Джага, у нее на рисунке было? Дом с трубой, «я научусь стирать…».

До Савеловского ехать всего ничего, но если меня ведут, если и сейчас следят за каждым моим шагом, то я туда не доеду. Не затем меня сажали и вытаскивали с нар, чтоб отпустить рыбачить на Волгу. На Дону будет мое место.

Я опять замедлил шаг. А до Дона доеду? Тоже ведь ерунда получается. Солидная контора Семена Семеновича не может без меня справиться с каким-то засранцем. Я им, профессионалам, должен придумать, как убрать Белакова. Вот придумаю и поеду отдыхать на юга! Как же я сразу не понял, что это сказка? Что в наше время стоит избавиться от того, в квартиру которого даже я, человек, можно сказать, с улицы, попал по первому своему желанию? Он же чиновник среднего пошиба. Вся его охрана – это больше для показухи. Да даже и охрану легче перекупить, чем сажать меня, потом помочь убежать, потом создавать мне имидж монстра, потом якобы убить в Греции, потом показывать билеты в Ростов. Ради чего все?

Хоть что-то было бы понятно, если бы Семен Семенович на самом деле посчитал меня гением зла, но он же прекрасно знает, что конкретно в моем, так сказать, багаже. В людей я стрелял лишь однажды, когда у меня не было выбора, – в той ситуации за свою жизнь сражался бы даже ребенок. Да, я не промазал, но неужто у него лучших стрелков нет?

Что-то здесь не то…

Башка отказывалась соображать, хотя я понимал, что отгадка где-то рядом.

В ярко раскрашенном киоске продавали кофе в пластиковых стаканах. Чтоб согреться на зябком ветру, я выстоял короткую очередь, хлебнул коричневое пойло и отставил его в сторону. Когда паршивый кофе пытаются компенсировать избытком сахара, выходит еще хуже. Противный привкус долго еще оставался во рту. До того самого мгновения, когда я поднялся в свой номер, вытащил из холодильника бутылку коньяка и плеснул себе пятьдесят граммов. Хотел было закусить конфетой, но сдержался. Алексей прав: импортный шоколад хорош только в рекламе.

Телефон зазвонил до того неожиданно, что я вздрогнул. Психом становлюсь, однако. Отдохнуть бы… В Греции…

Я невесело усмехнулся и снял трубку.

Звонила Алла. Уже, оказывается, половина первого, а она не признает мужчин, опаздывающих на свидания.

– Конфеты можешь не нести, – сказала она. – Но если у тебя остался еще коньяк, то он не помешает. У меня, вообще-то, бутылка есть, но так хочется по-настоящему надраться!

– У тебя же поезд в шестнадцать.

– Времени полно! К тому же я уже собралась, чемодан в руки – и вперед!

Я оглядел свой номер. Скорее всего, Алексей порекомендует мне его немедленно покинуть. Раз Шаров и Таранченков знают, где я остановился, то логово лучше сменить. Сборы не займут и пяти минут. Брошу в дипломат зубную щетку, кипятильник…

Ладно, женщина ждет. Та, которая хоть не надолго заменит мне Грецию.

Стол в ее номере уже был сервирован, и даже рюмки наполнены коньяком.

– Если очень уж пожелаешь, можешь помочь донести чемодан до такси, – сразу сказала Алла. – На вокзал – ни в коем случае! Мы втроем сюда приехали и специально поселились в разных гостиницах. Чтоб по полной программе оторваться и не ждать, кто кого заложит. Подружки у меня, конечно, хорошие, но лучше – так!

– Все замужем?

Она весело поморщилась:

– И у них мужья – как мой. Мой – филателист, вечерами марки клеит, в постели о римском праве рассуждает. Он в юридическом преподает. Зануда! Ой, хватит о нем, я же дрожу уже вся. Выпьем – и понеслись! Столько энергии накопилось! Кстати, я в том платье, которое можно мять. А под ним ничего нет. Если не веришь, дай руку…

Минут через сорок я решил заглянуть в свой номер: не пришел ли Алексей.

Он лежал у стула. В одной руке – конфета, другая, так и не дотянувшись до пистолета, застыла на кобуре. На лицо Алексея было трудно смотреть: пуля разворотила ему лоб.

Я схватил свой дипломат и замкнул, выходя, дверь.

Алла стояла, облокотясь о спинку низкого кресла:

– Смотри, что я придумала! Давай так попробуем! – Потом она, видно, что-то поняла по моему лицу: – Что случилось?

– Уходим, немедленно уходим…

В киоске сидел уже знакомый мне мужик, я без лишних слов протянул ему записку для Семена Семеновича.

Мужик тут же уткнулся в чтение толстого журнала. Я понял, что интересоваться причиной появления записки он не уполномочен, и, не теряя времени, зашагал по заснеженной улице.

Хотя время как раз можно было терять. Я совершенно не знал, куда его девать и что теперь делать. Возвращаться в свой номер и вызывать полицию? Даже если она сразу не опознает во мне Кука, то придется серьезным людям в погонах объяснять, почему за моим столом сидел чужой человек, рассказывать, что в момент его убийства я по соседству «сбрасывал энергию» с Аллой…

Как только обнаружат труп, сразу же по паспортным данным, записанным в карточке гостиницы, начнут искать предпринимателя из Омска. Это означает, самолетом мне из столицы не улететь, поездом не уехать. И в другую гостиницу, естественно, не устроиться. Опять идти в гости к Шакалу? Но как только он узнает, что в номере пристрелили не Кука, он станет пугливым и осторожным. Он уже понимает, чего от меня можно ожидать.

Кто убил Алексея? Или шаровики, или люди Таранченкова. Метили они, конечно, в меня. Ошиблись. Теперь с удвоенной энергией постараются исправить ошибку.

Столько охотников на одного зверя! Нет просвета среди облавных красных флажков. Один, впрочем, есть, маленький. Семен Семенович. Должен же он что-то мне посоветовать? Я написал ему в записке, что буду звонить по тому самому единственному номеру, который мне давал в ночь побега, завтра с утра. До утра он точно узнает о смерти Алексея, успеет поломать голову над той ситуацией, в которой оказался я. Если захочет, конечно. Вернее, если сочтет, что я ему еще нужен. Если поверит, что я могу выстрелить в Белакова. Но вряд ли поверит.

Ну да ладно. Сейчас надо думать, где провести день и ночь. Катание в электричках исключается: на месте тех, кто хочет свести со мной счеты, я бы искал жертву именно в электричках. У всех вокзалов ходят старушки, сдают на ночь комнаты.

Но на этих же вокзалах сейчас уже наверняка тусуются зоркие мальчики с моими фотографиями. Вот тебе и Таранченков! Неужто он собирал фототеку на всех гостей своего дома? Или удостаивает такой чести лишь избранных?

А кто сказал, что завтра я дозвонюсь до Семена Семеновича?! Может, его нет в городе или он не захочет больше иметь дела со мной. Как быть тогда? Тогда надо ехать и искать Вику. А дальше? Найду, скажу, что в бегах, что теперь мой удел – жить в подвале, прячась от всех, и она тайком должна носить мне хлеб и воду…

Отпадает деревушка под Дубной, по крайней мере на ближайшее время.

Магазин запчастей, любимейший из всех прочих магазинов. Я останавливаюсь, всего метров пяти не дойдя до входа. Дело не в том, что я раздумываю, зайти внутрь его или нет. В другом дело.

Я, оказывается, застыл рядышком – рукой коснуться можно – с красным японцем, старым моим знакомым. Когда-то он принадлежал Федору Савельевичу Падунцу. Теперь у открытой его дверцы стоит Зоя Гордиенкова-Падунец и смотрит на меня своими кошачьими зелеными глазами:

– Садись.

Ну, не разворачиваться же и не бежать, расталкивая прохожих.

Меньшее из зол – принять предложение, сесть на переднее сиденье и пожать плечами на вопрос женщины с волосами сиреневого отлива:

– Никуда не торопишься?

– И ты вот так, запросто, после всего разгуливаешь по городу?

– Меня убили в Греции.

Зоя натянуто улыбнулась:

– Читала. Но не поверила.

– И потом, по четвергам со мной ничего плохого никогда не случалось. Это мой день.

Она открыла холодильник, спросила:

– Отварное мясо будешь? Хотя чего я спрашиваю! Ты же всухомятку питаешься. Я тебе подогрею сейчас борщ. Я вкусные варю борщи.

Мне, наверное, надлежало бы отказаться от еды, встать и немедленно покинуть этот дом, но идти было абсолютно некуда. И потом, я действительно хотел борща. Когда-то мне готовила его бабушка, и я еще помнил тот вкус.

– Выпьешь?

– Я уже выпил сегодня свою норму.

Гордиенкова поставила кастрюльку на плиту, стала накрывать на стол.

– Интересно, – сказала она. – Вроде знакомы, а говорить не о чем. Хотя понимаю, в твоей ситуации лучше молчать. Бабы болтливы. Шепнешь им, где жил, как жил, и они понесут все по белу свету.

– Жил в гостинке, – неожиданно для себя признался я. – И сегодня в моем номере убили человека, с которым у меня была назначена встреча.

Она сузила глаза, и это была ее единственная реакция на услышанное. Ну и женщина! Поставила хлеб, солонку, сметану, тарелки, тронула ладонью бок кастрюли, потом села напротив меня.

– Это не единственная твоя проблема, так?

Я кивнул:

– Далеко не единственная.

– Метили, естественно, в тебя?

– Естественно.

Она начала разливать по тарелкам дымящийся борщ, заговорила как бы сама с собой:

– Не полиция. Значит, Шаров.

Это было уже слишком. Я откинулся на спинку стула и удивленно взглянул на женщину. Та, поймав мой взгляд, пояснила:

– Ты забегался и очумел. Ты просто забыл, под чьим патронажем открылась наша автомастерская.

Действительно, забыл. А ведь Федор Савельевич мне говорил об этом, когда я ремонтировал машину Шарова-младшего.

– Если забыл, напомню. Шаровы дали деньги Падунцу, раньше Падунец, теперь я исправно выплачиваю им проценты. Приезжает от семьи один тип словоохотливый, интересуется, никто ли меня тут не обижает, ну и о тебе последние новости рассказывает. Мол, хозяин пообещал хорошую премию за голову того, кто убил его сына. Вчера Стас чуть эту премию не заработал. Но среда, как видно, тоже твой день.

– И когда же это он успел… – начал я сипло, но женщина перебила меня:

– Сегодня с утра Стас был здесь, сидел на этом самом стуле. И сильно переживал, что не заработал на Куке десять тысяч долларов. Правда, выразил надежду, что скоро такой шанс появится, что на Кука такие сети расставлены, из которых не уйти… Ты почему борщ не ешь?

– Аппетит пропал, – хмуро сказал я. Она попросила меня, как просят ребенка:

– Попробуй хотя бы пару ложек. Так готовят у нас в селе. Свежая капуста и томат из свежих помидоров.

Мне было не до еды, но борщ оказался действительно вкусным.

– А теперь бери отварное мясо. Может, все же налить вина? У меня хорошее красное вино.

Я пожал плечами, и она поставила на стол бутылку.

– Константин, чем я могу тебе помочь?

– С какой стати… – начал было я и замолчал.

Женщина сделала вид, что не услышала этих слов.

– Хотя бы несколько дней тебе не надо никуда высовываться. Тут тебя искать не будут. Если нужны деньги…

Я покачал головой:

– Спасибо. Вот если ты мне поможешь выйти на Стаса, желательно прямо сейчас, я буду благодарен.

– Он собирался после обеда быть в нашей автомастерской. Держи визитку с его домашними координатами. Вот еще один адрес, где его сегодня можно найти…

– Что он из себя представляет?

– Ничего не представляет. Худой, носатый, конопатый, по флакону одеколона на себя выливает. Шаров его ценит за умение без промаха стрелять с обеих рук.

Я встал из-за стола, пошел к выходу.

– Стас действительно хорошо стреляет, – сказала женщина.

Я уже открыл дверь, обернулся и спросил:

– Почему ты защищала меня, когда с тобой разговаривали в полиции?

Она сейчас вовсе не была похожа ни на кошку, ни на львицу. Не ответив на вопрос, протянула ключ:

– Я постелю тебе в зале, Константин. Приходи в любое время. Не бойся, тысячи долларов за твою голову мне не нужны.

Мне надо было что-то сказать, молча захлопывать дверь было свинством, но нужные слова не находились.

– Удачи, Кук! – И Зоя подняла руку.

Я вышел.

8

Я долго и терпеливо дожидался Стаса у его машины, припаркованной по адресу, который сообщила мне Зоя. В доме, где он гостил, жила его любовница. Меня это очень устраивало: вряд ли в такую погоду женщина выйдет провожать возлюбленного и махать платочком вслед сигнальным огням. И я оказался прав.

Были уже сумерки, потому надеюсь, никто не заметил, что водитель сел в свою машину не без помощи спутника, буквально вогнавшего его плечом в салон, как вгоняют в лузу бильярдный шар. Стас был действительно худой и легкий, слаб в ногах. Я втиснулся на сиденье вслед за ним и протянул руку:

– Оружие.

Он без слов оттянул борт расстегнутого пальто, чтоб я увидел кобуру. В кобуре лежал ТТ, который тотчас перекочевал в мой карман.

– Теперь поехали.

Стас был бледен, тем не менее неплохо владел собой и даже соизволил пошутить:

– Куда прикажете, шеф?

– На Киевское шоссе.

– За город? – Теперь он на самом деле испугался, и левая рука поползла с баранки вниз.

Я отметил это и сказал так жестко, что Стас вздрогнул и вцепился в рулевое колесо:

– Заткнись и едем! Пристрелить я тебя и раньше мог, но сегодня поговорить надо. Просто поговорить.

Слякотная дорога была забита машинами, и мы медленно поползли в нужном направлении. Впрочем, спешка не входила в мои планы.

Долго ехали молча. Стас изредка бросал на меня осторожные косые взгляды, наконец заговорил:

– А собственно, зачем я тебе понадобился? Если ты уже знаешь, что вчера мне дали задание тебя убрать, то я его не выполнил. И все, больше я ничего не знаю. А мстить сейчас мне… Кук, уж кто-кто, а ты должен понимать: задание есть задание. Я же не по своей воле…

– Следи за дорогой, – сказал я. Мы уже выехали за город. Здесь трасса оказалась полупустой, и можно было увеличить скорость. – Прибавь газу. Справа скоро будет съезд на лесную опушку, нам туда. Посидим на лоне природы.

– Хорошо. – Он, кажется, опять успокоился, и даже тень улыбки заметил я на его лице. – Но говорю правду: мне нечего тебе сказать, Кук.

– Откуда ты меня знаешь?

– У меня есть твоя фотография. Приедем на место – покажу.

– Почти приехали. Сворачивай.

Тонкая стежка бетонки вела прямо к грубо сколоченному столу и скамьям вокруг него. Стас заглушил мотор, выключил свет. Я вынул пистолет и ткнул стволом в бок водителю:

– Теперь руки за голову и выходи.

– Да пожалуйста! Только ты напрасно так страхуешься: я ведь отдал тебе оружие.

Мы уже вышли из машины. Я ударил Стаса с левой в скулу, тут же подхватил его, не давая упасть, и сунул руку в левый карман его пальто. Там лежал «макаров».

– Эту фотографию ты хотел мне показать?

Он сцепил зубы и застонал.

– Теперь будем считать, что все отдал, – сказал я и толкнул Стаса так, что он приземлился точно на скамью. – Или еще ствол есть? Я ведь проверю. Соврешь – пристрелю.

– В любом случае пристрелишь, – почти простонал он. – Я ведь о тебе наслышан.

– Если наслышан, значит, знаешь, что я дорожу своим словом. Так вот, даю слово: ничего с тобой не случится, если скажешь, какую сеть вы на меня пытаетесь набросить. Не тебя первого об этом спрашиваю, варианты ответов у меня уже есть.

– Какие там варианты… – начал было Стас, и я тотчас направил ствол пистолета ему в лоб. Он поднял ладонь, словно пытаясь заслониться от пули. – Ты неправильно меня понял, Кук! Без всяких вариантов я скажу все, что знаю. С тобой шутить нельзя, понимаю. Снова убирать тебя собрались завтра вечером… Это ты, конечно, знаешь. А детали – детали скажу. Только спрячь пушку.

Ничего я не знал и поэтому промолчал, но отвел ствол пистолета чуть в сторону.

– Завтра, когда ты будешь встречаться с этим… Ну, сам знаешь… Так вот, как только ты в него выстрелишь, Шакал и я должны будем замочить тебя.

– И Шакал?

– А ты с ним уже беседовал, да? Он, наверное, только обо мне сказал? Врет! Шакал сам, между прочим, назвался. У меня, орал, с Куком свои счеты, нам двоим по земле не ходить. Ну, он вообще понтит, ты же знаешь. Паскуда. А сам даже заложил, где меня найти. Это же он мои координаты выдал?

В том, что услышал я от Стаса, было много неясного. На мои осторожные вопросы он отвечал так, что я понял: спец по македонской стрельбе в будущем спектакле знает только свою роль. Завтра после обеда ему должны сказать, куда надо подъехать, где конкретно ждать моего появления.

– И ты, значит, не в курсе, с кем завтра я должен встретиться?

– А оно мне нужно? Дольше живет тот, кто меньше знает.

– Ладно, тогда поехали обратно.

Стас недоверчиво посмотрел на меня:

– А разве не хочешь в лесу меня оставить? Браслеты в бардачке лежат, прикуй к надежной ветке, и никуда не денусь, пока кто-нибудь не наткнется.

– Зачем?

Он пожал плечами:

– Так разве не понятно? Я завтра к вечеру могу и не вернуться, не успеть.

– Куда не успеть?

– А то не понимаешь куда. Или возьмешь с меня честное слово, что я мимо стрелять буду?

Я хмуро улыбнулся:

– Македонец мимо стрелять не может. Бабашвили ты убил?

– Может, и я, если скажешь, кто это такой.

– Врач один. Ехал на машине с женщиной, его обстреляли.

– А, помню. Наши люди работали. Но не я. У Шарова ведь если не армия, то полк бойцов. На все его дела меня бы одного не хватило. Но на завтрашнее шеф меня задействовал. Так что лучше прикуй в лесу, коли вправду пристрелить не собираешься.

– Не собираюсь, – ответил я. – Если завтра куда велено не явишься – вместо тебя другого найдут, не так ли? А может, Шакал и один с заданием справится. Нет уж, действуй так, как начальство велело. Я тебе даже оружие верну, когда выходить буду.

Стас выглядел до того обалдело, что за всю обратную дорогу не проронил ни слова. И только когда мы уже петляли по московским улочкам, он сказал:

– Кук, я догадываюсь, что ты придумал. Меня ликвиднут, да? Как только я в тебя прицелюсь… Думаешь, я дурак? Ликвиднут. Поэтому ты меня и отпускаешь!

Мне нечего было ему ответить. Я бросил на заднее сиденье разряженные пистолеты и вышел на незнакомой улочке. Сразу позвонил Шакалу:

– Ты передал своему шефу шпроты?

У Шакала вибрировал от волнения голос, он только и сообщил, что Таранченкову о моем визите не сказал. Я думал, что он хоть что-то скажет мне о дне завтрашнем, но Шакал о нем даже не заикнулся. Ладно, я от него и не жду и благодарностей.

– Какие у тебя планы на ближайшее будущее? Может, свидимся завтра? – спросил я.

После весьма продолжительной паузы услышал его неуверенный ответ:

– Ты что это, серьезно?

– А почему бы и нет? Никто не знает, что ожидает нас впереди, – сказал я многозначительно и загадочно и на этом прервал разговор.

Наступила уже ночь, промозглая, ветреная. Спать в каком-нибудь парке на скамейке было абсолютно невозможно и опасно: по городу как никогда часто курсировали полицейские патрули. Захотелось горячего чая и теплой постели. Перед завтрашним днем надо как следует выспаться. Веселый день намечается. С кем же это я должен встретиться?

Ладно, завтра и видно будет. А сегодня еще четверг, мне еще должно сопутствовать везение, и только потому есть надежда, что зеленоглазая вдова Падунца меня никому не заложит. Если пойду к ней, то в принципе риск ничуть не больший, чем оказаться задержанным под открытым небом, к тому же хмурым и холодным.

Без всяких приключений я открыл ее ключом дверь. В коридоре еле мерцал ночник, слабая лампочка горела и в зале. У застеленного дивана на журнальном столике стояли электрочайник, блюдца с нарезанным сыром и мясом, дольками пахучего лимона…

«А почему, собственно, она должна меня предать?» – подумал я, включая чайник.

* * *

Я спал долго и крепко, без сновидений. Даже не слышал, как в комнату вошла Зоя и убрала все со столика. Решив, что ее в квартире нет, я собрался было по-быстрому умыться и тоже убежать в город – не звонить же Семену Семеновичу отсюда? Уж он-то точно определит мое местонахождение. Но едва спрыгнул с кровати, как услышал голос:

– Ты вовремя проснулся, Константин: завтрак уже готов.

Аппетит не появился, но и отказаться сесть за стол не хватило духу. Женщина бы наверняка принялась упрашивать, в конце концов все равно пришлось бы идти на кухню…

О том, встретился ли я со Стасом, она не спросила, но о Шарове заговорила:

– Спать не боялся?

– Нет.

– Прости за глупый вопрос. Но когда-то в этом доме ты видел младшего Шарова и мог подумать… Ему просто очень хотелось быть повелителем, он себе роль такую определил. При Падунце дверь сюда ногой открывал, как хозяин.

– Я мог подумать, – согласился я.

– Потому что ты меня совершенно не знаешь! – Она была одета, кажется, в тот самый халатик, который был на ней в день гибели Падунца. Только теперь запахнут он был так, что в мягкой ткани скрывался даже подбородок. – Я ни у кого и никогда не была слугой. Я могу промолчать, даже кивнуть, но всегда поступаю лишь так, как сама считаю нужным. Это успел понять и Шаров. Я с нуля себя сделала, хватило сил. И еще хватит. Потому уважаю сильных.

Поскольку Зоя ни о чем меня не спрашивала, я и молчал, поедая омлет. Сидел и слушал.

– Падунца я уважала. Он сильный был. Неправильный, но сильный. Если б я хотя бы догадывалась, что он решил соседку твою ограбить, я бы отговорила его. Но он не со мной, а с Анатолием Шаровым решил посоветоваться. Тот операцию и разработал: забрал шкатулку, пристрелив мужа. И все это мне потом выложил. Я, мол, тебя от старика избавил, а ты давай… – Все так же кутая подбородок в халат, она посмотрела на меня. – Я много говорю, да? И все ради малого. Хочу доказать, что тебя не предам. Многого не понимаю, но не предам. Ключ мне пока не отдавай. В любую минуту, когда тебе надо будет, приходи. В любую минуту, Кук.

– Что не понимаешь? – спросил я.

– Хотя бы твое отношение к Вике. Но об этом, наверное, не надо?

– Ну почему же.

– Я встречалась с ней в этой вашей загородной лечебнице, когда Падунца навещала. Слабая нервная женщина. Живет все время на грани срывов.

– У нее все так сложно складывается…

– Брось, Кук! Она просто-напросто к кормушке привыкла, вот и все. Что ей стоило бросить старого любовника? Разонравился – помаши ему ручкой или морду поцарапай, если он первый жест не поймет. Так нет же, в нервные срывы уходит, но в постель к нему все равно лезет, потому что уже не может без кормильца. Страшно ей жить, когда нет под рукой чужого кошелька.

Глаза Зои опять стали злыми.

– А вот сейчас она взяла и уехала, – сказал я. – Плевать, значит, на деньги хотела.

Гордиенкова коротко и опять-таки зло рассмеялась:

– Если когда-нибудь найдешь ее, спроси, сколько она денег с нелюбимого своего содрала, чтоб уехать. Впрочем, не больно расстраивайся, что уехала. Приедет, когда поистратится.

Я встал, наверное, слишком быстро и решительно, и Зоя сказала:

– Прости, ты сам разрешил этот разговор.

Она тоже поднялась, отошла к окну, стала возле него, глядя через стекло.

– Я когда-то уже говорила тебе о партнерстве. В этом плане мы были бы хорошей парой. Я не бездельница. Приняв мастерскую, я уже в моторах научилась разбираться, с ключами лазаю, хотя вроде и не обязательно это. И я бы не бросила тебя, Кук, не убежала бы, когда тебе трудно. Пойми правильно, я не о любви говорю…

У порога меня опять догнало ее пожелание:

– Успеха тебе, Кук!

9

Семен Семенович тотчас снял трубку, наверное, ждал звонка.

Разговор получился таким, каким я его себе и представлял. Нам надо встретиться, ибо по телефону обо всем не поговоришь. Где, когда?

– Как тебе удобно, – сказал Семен Семенович. – Лучше с этим, конечно, не откладывать, я готов хоть сейчас выехать, но до нашей встречи, будь добр, свяжись с Белаковым. Скажи, что есть вести от Вики, назначь ему на вечер свидание где-нибудь в районе Борисовских прудов.

– Если он дома.

– Дома, дома. Это проверено.

– А вести от Вики действительно есть?

Семен Семенович чуть задержался с ответом.

– Не от нее, а о ней. Кое-что о ее местопребывании выяснили. Но об этом опять-таки не по телефону. Мы-то где встречаемся? Желательно тоже в тихом безлюдном местечке…

Идти в тихое и безлюдное местечко мне не хотелось. В толпе легче затеряться и труднее целиться. Черт его знает, что у Семена Семеновича в голове, но поберечься стоит. В принципе он мне ведь не нужен, его люди вряд ли сейчас держат мой след. Но без его помощи трудней будет покинуть Москву.

– Встретимся в гастрономе на Калининском, – сказал я. – На первом этаже, в час дня, где-нибудь у входа.

– Может, у какой-то определенной секции?

– Нет, я вас в зале найду.

– Кук! – сказал он перед тем, как положить трубку. – Ты далеко пойдешь, Кук!

Белаков действительно был дома. Выслушал меня, некоторое время посопел в трубку, потом спросил:

– А зачем нам где-то встречаться? Приезжай, ты адрес уже знаешь.

– И знаю, что у тебя есть охрана. Могу приехать, но потом не уехать.

Он вроде как обиделся:

– Я что, бандит, по-твоему? Я ни в кого не стреляю и из тюрем не убегаю!

Это было направлено явно в мой адрес. Что ж, он имел право на такие слова.

– Белаков, мне Вика тоже не простит, если с тобой что-то случится. Ты это должен понимать, ты знаешь ее не хуже меня.

Он наконец принял решение:

– Ладно, я приеду, но не один. Надежней будет, если мы прогуляемся по свежему воздуху, но так, чтоб из салона машины за прогулкой наблюдали мои люди. Меня одного на встречу просто не отпустят! – добавил он, как бы оправдываясь.

А Семен Семенович и не ставил условие, чтоб политик явился на Борисовские пруды один. Возможно, он подразумевал это, но… Но раз Белаков не согласен, то пусть будет так.

– Впрочем, – продолжил он, – мне еще надо посоветоваться. Только тогда дам окончательный ответ. Звони около четырех. С Викой все нормально?

– Да, – сказал я. – Кстати, перед тем как исчезнуть, она не просила у тебя денег?

– Она их никогда у меня не просила.

Мне почему-то стало легче от этих слов.

Гордиенкова просто злая баба, вот и все. И потом, откуда ей знать Вику?

– Она не просила, – продолжил Белаков. – Я сам предложил ей взять хорошую сумму. Ялта – дорогой город. Если бы она туда действительно поехала, то расходы на проживание, питание…

– В шестнадцать перезвоню, – не дослушал я собеседника и повесил трубку.

В магазинной толчее меня вряд ли будут искать люди Шарова и Таранченкова. Им наверняка кажется, что Кук живет сейчас единственной целью: быстрее смотаться из столицы.

И потом, в толпе и лицо-то разглядеть сложно, так что по одному из центральных гастрономов Москвы можно прогуливаться спокойно. Тут и время, кстати, быстрее идет. Почти час уже, пора занимать место поближе к входным дверям.

Семена Семеновича узнал сразу, едва он нарисовался на горизонте. Коричневая кожаная куртка, коричневая кепка, обычный кейс в руке. Ничем не примечательный человек. Идет не оглядываясь, будто никого и не хочет видеть в толпе. К винному отделу путь держит. Пристраиваюсь по левую руку от него.

– Не нашли того, кто стрелял в Алексея?

Он даже голову в мою сторону не поворачивает.

– Жаль парня. Не нашли, но найдем. Ты хоть догадываешься, кому те пули предназначались?

– Не догадывался бы – в гостинице остался.

– Тем не менее у меня для тебя хорошие вести. – Мы идем мимо торговой стойки, поворачиваем к выходу. – Давай все же вырвемся на простор. Умираю – курить хочу. Не бойся, в глухие улочки тебя не поведу. И вообще не понимаю, с чего это ты меня стал бояться?

– А вдруг я вам уже не нужен? Вдруг подумаете, что Алексея убрал я?

– Исключено. У тебя не было мотивов.

Мы вышли из магазина и потекли в людском потоке по Арбату.

– А у тех, кто открыл охоту на меня, есть мотивы? У Таранченкова, к примеру.

– Есть. Шаров узнаёт, что ты встречаешься с Тараном, и заключает с тем джентльменский договор. Ставит твою голову в прямую зависимость от бизнеса бандита. Обещает тому забыть о распрях. Конечно, это обещание гроша ломаного не стоит, Шаров не так-то просто даже с копейкой расстанется, но сейчас для него главное – пообещать и убедить. Шарову это, кажется, удалось.

– Ладно. Перейдем к хорошим новостям, сколько же можно о плохом.

– Перейдем. – Семен Семенович легко тронул меня за локоть и сказал доверительно: – Я тебе по-доброму завидую. Алексей не успел отдать тебе билеты в Ростов и деньги, так эту миссию выполняю я. Оторвешься там на полную катушку.

– Денег на билеты мне бы хватило и так, но кто меня выпустит за пределы Москвы? На вокзалах люди Шарова и Таранченкова с моими фотографиями. Да и ваши люди, наверное. Еще раз делать пластическую операцию, чтоб остаться неузнанным, я не намерен.

– Ты только поэтому и не сбежал от нас?

– Сбежишь тут! Вы меня плотно вели. Я это чувствовал.

– Правильно. – Семен Семенович покрутил головой, выискивая урну, чтоб точно в нее запустить спаленный до фильтра окурок. – До смерти Алексея мы знали почти о каждом твоем шаге. Потом ты исчез из поля зрения. Спасибо, по-благородному: записку оставил, позвонил. Правильно рассудил, что надежда на спасение связана лишь с нами.

– И в чем она, эта надежда?

– Наши товарищи подвезут тебя прямо к вагону, усадят на место, предупредят дорожную полицию. С комфортом доедешь, и в этом тоже есть наш расчет: вдруг вспомнишь о нашем к тебе отношении и еще когда-нибудь свои услуги предложишь.

Я замедлил шаг, и Семен Семенович понял почему. Тут же успокоил:

– Не волнуйся, твоих координат в Ростове мы знать не будем, а ты наши – будешь. Оставим тебе телефоны…

Я протянул руку, но собеседник лишь улыбнулся:

– Всему свое время. За тобой ведь тоже долг. То, о чем просил тебя Алексей, остается в силе. Потому и намечена встреча с Белаковым.

– Нетрудно было догадаться, – проворчал я.

– Ты догадливый, без иронии говорю. Ты очень догадливый, Кук. Вот есть люди, которые уже рождаются музыкантами, а ты родился… Или я тебе уже говорил об этом?

Комплимент я пропустил мимо ушей, а поинтересовался другим:

– Значит, о Вике вы соврали? Ничего о ней не известно, да?

Семен Семенович ждал этого вопроса, довольно улыбнулся:

– Ее адрес, билет, деньги ты получишь сразу после окончания сегодняшней операции. Она жива-здорова, уже знает, что скоро увидит тебя. Теперь о деталях. Ты делаешь свое дело, выходишь на трассу, там будет стоять неприметная такая кореянка синего цвета, садишься на заднее сиденье и… В общем, дальше все в ажуре. А нам с тобой остается сейчас распрощаться. Думаю, больше нерешенных вопросов нет?

– Есть.

Семен Семенович остановился, раскурил новую сигарету и посмотрел на меня: выкладывай, мол.

– Нам придется встретиться еще раз, и именно до операции.

Он удивленно вскинул брови:

– Если тебе нужно оружие…

– Оружие у меня есть.