Текст книги "Басни. Стихотворения"

Духовные стихотворения

Подражание псалму 14

Господи, кто обитает в жилище Твоем?

 
Кто, Боже, в высотах эфирных
Святый Твой населяет двор?
Кто слышит, как, при звуках лирных,
Поет Тебя пресветлый хор?
И кто в святилищах небесного чертога
Вкушает сладость зреть величье, славу Бога?
Кто сердцем чистым, нелукавым
Стремится Твой закон блюсти;
Кто не скользит вослед неправым;
Чей ввек язык не знает лести,
И чья душа, в словах и взорах беспорочных,
Как полная луна, видна в водах полночных;
Кто на друга сетей не ставит,
Не соплетает злых клевет;
Боящихся кто Бога славит,
И злом за зло не воздает;
Кто в самых рубищах невинность чтить умеет,
Злодеев презирать и в блеске счастья смеет;
Кто клятву сохраняет свято,
Страшится слабых поражать,
И лихвою презренной злато
Свое не тщится умножать;
Кто на суде всегда едину правду любит
И за принос даров убогого не губит;
Кто с сих путей не совратится
И сердце право соблюдет,
Тот, Боже, в Твой чертог вселится,
Твоей увидит славы свет —
И там, земных сует оставя скоротечность,
В чистейших радостях он вкусит сладку вечность.
 

Подражание псалму 17-му

Возлюблю Тя, Господи, крепосте моя

 
К Тебе, мой Бог великий, вечный,
Желанья все мои парят,
Сквозь тьму и бездну бесконечны,
Где миллионы звезд горят
И где, крутясь, миры в пучинах
Твое величество гласят:
Велик Господь, велик и свят
Вещей в началах и кончинах!
Велик величества Творец,
В бедах мне щит, в суде Отец.
 
 
Болезни взор мой помрачали;
Земля разверзлась подо мной;
Как сонм стесненных туч печали
Носились над моей главой.
Переставало сердце биться,
Потек по жилам смерти хлад,
Уже ногой ступил я в ад,—
Но вспомнил к Богу обратиться.—
Сквозь небеса проник мой вздох —
И мой меня услышал Бог.
 
 
И двигнулась – и встрепетала
Земля, поверженная в страх.
От гнева Бога тьма восстала,
Содрогнулись сердца в горах.
Взглянул Он – море возмутилось,
И вихри пламенны взвились,
И страшны громы раздались;
Ступил – и небо преклонилось.
Сошел – и крепкою пятой
Сгустил Он тучи под Собой.
 
 
И се, воссед на вихри скоры,
Несется облеченный в тьму.
Пред ним кремнисты тают горы;
Курятся бездны вслед Ему.
Как молния, Его блистанье.
Он рек,– и, грозный глас внемля,
Расселась в трепете земля,
Вселенной вскрылись основанья;
И воды, в страхе, без препон,
Смутясь, из бездны рвутся вон.
 
 
Подвигнувшись толь страшной бранью,
Врагов моих карая злом,
Мой Бог Своею сильной дланью,
Как крепким медяным щитом,
Покрыл меня – и мне их стрелы,
Как ломкий и гнилой тростник;
Сколь Бог мой страшен и велик,
Столь тесны вражьих сил пределы!
Едва я возопил стеня,
Он двигнул громы за меня.
Пари, мой дух, за круги звездны,
 
 
Любовью к Богу вознесен;
Храни пути Его небесны —
И будешь в гибелях спасен.
Беги мужей коварных, льстивых:
Беседа их для сердца яд:
С святым ты будешь купно свят;
Познаешь правду средь не лживых.
С правдивым будешь ты правдив;
И с нечестивым нечестив.
 
 
Смиренных щит! Смиритель гордых!
Блесни зарями в грудь мою;
И на столпах надежды твердых
Твою я славу воспою;
Чрез горы препинаний ада
Переступлю, как исполин;
Перелечу, как сын орлин,
Чрез бездны, страшные для взгляда,—
И, верой воспален к Царю,
Как солнце юно возгорю.
 
 
С Тобой кого мне устрашиться,
Кого бы я не превозмог?—
Кто славою с Тобой сравнится?
И где Тебя сильнейший Бог?—
Где небо, где есть круги звездны,
Для сил и для богов иных?
И где для молний есть Твоих
Недосягаемые бездны?—
Твоим лишь духом всё живет —
Ты всё – иного Бога нет.
Не Ты ль, вдохнув мне силы многи,
Дал крепость льва моим рукам,
Еленью скорость дал мне в ноги
И орлю быстроту глазам?
Не Ты ль на брань меня наставил,
Дал мышцы мне, как медян лук?
Не Ты ль различны силы вдруг,
Чем в тысящах себя прославил,
В одном во мне соединя,
Венчал царем земли меня?
 
 
Не силою ль Твоей взлетает
Мой быстрый дух на небеса,
Где солнцев тысяча блистает,
Твои вещая чудеса?
Не силою ль Твоей великой
Причину мира мерит он
И постигает тот закон,
Чем обуздал хаос Ты дикой,
Пространства разделил мирам,
Дал стройный вид и бег телам?
 
 
Но где есть слово человека
Тебя обильно превознесть?—
В ком долгота найдется века
Твои все чудеса исчесть?—
Пади, мой дух, в смиренья многом
И свой не устремляй полет
В пучины, коим меры нет.—
Чтоб Бога знать, быть должно Богом;
Но чтоб любить и чтить Его,
Довольно сердца одного.
 

Вольное подражание псалму <37-му>:

Господи, да не яростию Твоею, и пр.

 
Смягчи, о Боже! гнев Твой ярый,
Вины души моей забудь;
И молний уклони удары,
В мою направленные грудь!
Престани в тучах, в облистаньях
И в бурных пламенных дыханьях
Являть, колико суд Твой строг;
Пролей надежду в грудь унылу,
Яви Свою во благе силу
И буди в милостях мне Бог!
 
 
Стрелами острыми Твоими
Мне сердце всё изъязвлено
И, раздираемое ими,
Горит, как в пламени, оно;
Свои счисляя преступленьи,
В стыде, в болезни, в изумленьи,
Смыкаю я смущенный взор.
Нет предо мною света дневна —
На мне Твоя десница гневна,
Хладнее льдов, тягчее гор.
 
 
Все скорби на меня зияют
И плоть мою себе делят.
Как воск, во мне так кости тают,
И кровь моя, как острый яд;
Как трость ломка во время зною,
Как ломок лед в реках весною,
Так ломки ноги подо мной.
Всё множит мне печалей бремя;
Остановилось само время,
Чтобы продлить мой жребий злой.
 
 
В сем зле, как в треволненном море,
Собрав остаток слабый сил, —
В отчаяньи, в надежде, в горе,
К Творцу миров я возопил,
Воззвал и сердцем встрепетался;
То луч надежды мне являлся,
То, вспомянув мои вины,
Терял я из очей свет красный:
Меч видел мщения ужасный
И видел ада глубины.
 
 
Вкруг моего собравшись ложа,
С унылой жалостью друзья,
Моей кончины ужас множа,
Казалось, взорами меня
Во гроб холодный провождали;
Притворным плачем мне стужали
Враги сокрыты дней моих;
А я, как мертв, среди смятенья
Лежал без слуха, без движенья
И уст не отверзал своих.
 
 
Но в страшную сию минуту,
В сей час, ужасный бытию,
Зря под ногами бездну люту,
А пред очами смерть мою, —
Надеждой на Тебя отрадной,
Как в жар поля росой прохладной,
Мой слабый дух себя питал.
Хоть телом упадал я в бездны,
Но духом за пространства звездны
К Тебе с молитвой возлетал.
 
 
Нет! – рек я в глубине сердечной,
Нет, не погибну я, стеня;
Исторгнет Бог мой сильный, вечный
Из смертных челюстей меня
И дух мой не отдаст Он аду
Неправедным врагам в отраду;
Их не свершится торжество;
Не посмеется мне их злоба,
Что у дверей ужасных гроба
Помочь бессильно Божество.
 
 
Творец! Внемли мое моленье
И гласу сердца Ты внемли:
Хотя ничтожное творенье,
Я прах невидный на земли;
Но что есть мало, что презренно,
Тобою, Боже, сотворенно?
Прекрасен звездный Твой чертог;
Ты в солнцах, Ты во громах чуден, —
Но где Ты чудесами скуден? —
Ты и в пылинке Тот же Бог!
 
 
И я к Тебе, надежды полный,
Свой простираю томный глас:
Смири страстей свирепых волны,
В которых духом я погряз!
Мои велики преступленья:
Их сердцу страшно исчисленье, —
Но в судие я зрю Отца.
Мой страшен грех, но он конечен, —
А Ты, мой Бог, Ты силен, вечен;
Твоим щедротам нет конца.
 

Подражание псалму 51

Что хвалишься во злобе, сильне?

 
Чем хвалишься во злобе, сильный,
Что мочен наносить ты вред?
Глагол твой, лестию обильный,
Как ядом растворенный мед;
Язык твой – бритва изощренна;
В груди кипит всех злоб геенна.
 
 
Ты лживость паче правды любишь
И злобу – паче доброты;
Скорбя, щадишь, – ликуя, губишь;
Блаженством ближних мучим ты;
И правды обличенья смелы
Тебе суть громоносны стрелы.
 
 
Но се Господь судом, как громом,
Твое величие сотрет;
С твоим тебя расторгнет домом,
От сердца кровных оторвет;
Твоих богатств иссушит реки
И род погасит твой навеки.
В посмешище ты будешь правым;
Рекут, твою погибель зря:
Се муж, что сердцем столь лукавым.
Мнил превозмочь судеб царя;
Богатством лишь своим гордился,
И только зло сплетать стремился.
 
 
А я, как маслина богата,
Средь дому Божия цвету;
И блеск честей и горы злата
Считая за одну мечту,
Лишь в Боге всё блаженство ставлю,
И славен тем, что Бога славлю.
 

Подражание псалму 71

Боже, суд Твой цареви даждь

и правду Твою сыну цареву

 
Подай царю Твой, Боже, суд,
И правду дай цареву сыну;
Да к пользе царства примет труд,
Да истину хранит едину —
И кротко, как зарей зефир,
Ко всем странам прольется мир.
 
 
Царь не предаст сирот и вдов;
На трон в лице восседши Бога,
Сомкнет уста клеветников,
Спасет и нища и убога.
Как солнце вешнее с высот,
Прольет на всех он луч щедрот.
 
 
Как напояет землю дождь
И проникает мягку волну,
Так сей ко счастью кроткий вождь
Прольет в сердца отраду полну. —
И не затмит его лучей
Вся толща туч, весь мрак ночей.
 
 
К нему народы потекут,
Как в океан пространны реки;
Цари различны дань дадут;
Он возродит златые веки, —
И где конец земле, морям,
Предел его державе там.
 
 
Как неисчерпаем океан,
Его сокровища узрятся;
Среди его цветущих стран
Довольство с миром водворятся, —
И дом его, ко славе скор,
Превысит верх Ливанских гор.
 
 
Его благословит народ;
Рабы, как чада, будут верны.
Предупредят зарей восход
От всех ему хвалы усердны, —
И, мудрости его внемля,
Ему восплещет вся земля.
 

Подражание псалму 87

Господи Боже спасения моего

 
О Боже! Царь щедрот, спасений,
Внемли!– К Тебе моих молений
Свидетель – нощи все и дни.
Я в нощь свой одр мочу слезами,
И в день иссякшими глазами
Встречаю мраки лишь одни.
Да пройдет вопль мой пред Тобою
Шумящей, пламенной рекою:
Воззри – и слух ко мне склони.
 
 
В груди моей все скорби люты;
Нет дня отрадна; нет минуты;
Теснится в сердце мук собор.
Уже, к веселью не способен,
Я бледен, мертвецам подобен;
Уже ко гробу шаг мой скор;
Уже в моих я равен силах
С забвенными давно в могилах,
От коих отвратил Ты взор.
 
 
Все гнева Твоего удары,
Как моря гневна волны яры,
Навел Ты на мою главу.
Тесним от ближних, обесславлен,
Друзьями презрен и оставлен,
Средь кровных чуждым я живу.
В одре, как в гробе, истлеваю;
Но руки к небу воздеваю:
К Тебе и день и ночь зову.
 
 
Увы! иль стон живых беспрочен?
Или для мертвых столь Ты мочен?
Они ль певцы Твоих чудес?
Но кто воспел Тебя во гробе?
Кто возгласил в земной утробе
Твой суд иль блеск Твоих небес?
Кто имя Божье славословил
И кто в стране забвенья пролил
Хоть каплю благодарных слез?
 
 
А я, едва заря настанет,
Едва светило дня проглянет,
Огнем живым к Тебе дышу —
И вместе с хором оперенным
Под сводом неба озаренным
Твое величие глашу.
Куда ни двигнуся ногою,
Как сердце я свое, с собою
Хвалу чудес Твоих ношу.
 
 
Почто же, Бог мой, презираешь,
Не внемлешь Ты и отреваешь
Вопль страждущей души моей?
Средь нужды, нищеты и горя,
Как средь бунтующего моря,
Я взрос от самых юных дней —
И днесь от бедства не избавлен,
Как лист иссохший, я оставлен
Среди ярящихся огней.
 

Подражание псалму 93

Бог, отмщений Господь

 
Снесись на вихрях, мщений царь!
Воссядь на громах – тучах черных,
Судить строптивых и упорных;
Ступи на выи непокорных
И в гордых молнией ударь.
 
 
Доколь вздымать им грудь надменну
И подпирать пороков трон,
Правдивых гнать из света вон?
Доколь Твой презирать закон
И осквернять собой вселенну?
 
 
Куда ни обращусь, внемля,
Везде их меч, везде угрозы.
Там на невинности железы,
Там льются сирых кровь и слезы;
Злодейством их грузна земля.
 
 
Так, проливая крови реки,
Заграбя мир себе в удел,
Твердят они на грудах тел:
Господь не видит наших дел
И не познает их вовеки.
 
 
Безумец! где твой ум и слух?
Стряхни невежество глубоко;
Скажи, хоть раз взнесясь высоко:
Ужели слеп создавший око,
И сотворивший ухо – глух?
 
 
Скажи, оставя мудрость лживу,
Без света ли – Творец светил?
Бессилен ли – Создатель Сил?
Безумен ли – кто ум в нас влил?
И мертв ли – давший душу живу?
 
 
Блажен, о Боже, в ком Твой свет:
Он соблюдется цел Тобою,
Тогда как, окруженный мглою,
В изрытый ров своей рукою
Злодей со скрежетом падет.
 
 
Кто? Кто с мечом? Со мною рядом
Кто мне поборник на убийц?
Кто на гонителей вдовиц?
Никто – всех взоры пали ниц —
И всех сердца страх облил хладом.
 
 
Никто – но Бог, сам Бог со мной;
Сам Бог приемлет грозны стрелы,
Вселенной двигнет Он пределы,
Разрушит замыслы их смелы
И с широты сметет земной.
 

Подражание псалму 96

Господь воцарися, да радуется земля.

 
Взыграй, вся дышушая плоть!
Днесь воцарился твой Господь.
Промчите слух сей, ветры скоры,
В дальнейшие земли концы,
Да скачут холмы, как тельцы,
Как овны, да взыграют горы
Средь кликов празднующих стран,
И да восплещет океан!
 
 
Предыдет огнь и вихрь пред Ним
И гром, ревущий в кару злым;
Окрест несется мрак стесненный,
Вьют вихри, дождь и снег, и град,
И молнии Его блестят
От края до края вселенной;
Немеет гром; Ему внемля,
Как море, зыблется земля.
 
 
На истинах Его престол;
Судьба миров – Его глагол;
Врагов палящий пламень – взоры;
Речет – и огнь их жрет вокруг;
Воззрит – и тьмы падут их вдруг.
Как воск пред Ним, так тают горы;
Земля – певец Его чудес;
Вещатель славы – твердь небес.
 
 
О вы, певцы богов иных,
Сравните с мертвой силой их
Живаго Бога силу живу —
И усрамитесь падать ниц
Пред изваяньем хрупким лиц,
Кладя на них надежду лживу!
Они, как вы, лишь персть и прах;
Ограда их – обман и страх.
 
 
Но Ты, мой Бог, Творец миров,
Един превыше всех богов
И вышний надо всей землею!
Воспой Его, правдивых лик;
Единый Царь судеб велик:
Он силой всё хранит Своею;
В Нем правым жизнь; в Нем чистым свет —
И вне Его спасенья нет.
 

Басни

Книга первая

 
Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
 
 
Вороне где-то бог послал кусочек сыру;
На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась,
Да позадумалась, а сыр во рту держала.
На ту беду Лиса близехонько бежала;
Вдруг сырный дух Лису остановил:
Лисица видит сыр, – Лисицу сыр пленил.
Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит
И говорит так сладко, чуть дыша:
«Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!
Какие перушки! какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,
При красоте такой и петь ты мастерица, —
Ведь ты б у нас была царь-птица!»
Вещуньина с похвал вскружилась голова,
От радости в зобу дыханье сперло, —
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во все воронье горло:
Сыр выпал – с ним была плутовка такова.
 

 
С Тростинкой Дуб однажды в речь вошел.
«Поистине, роптать ты вправе на природу, —
Сказал он, – воробей, и тот тебе тяжел.
Чуть легкий ветерок подернет рябью воду,
Ты зашатаешься, начнешь слабеть
И так нагнешься сиротливо,
Что жалко на тебя смотреть.
Меж тем, как, наравне с Кавказом, горделиво,
Не только солнца я препятствую лучам,
Но, посмеваяся и вихрям и грозам,
Стою и тверд и прям,
Как будто б огражден ненарушимым миром:
Тебе всё бурей – мне всё кажется зефиром.
Хотя б уж ты в окружности росла,
Густою тению ветвей моих покрытой,
От непогод бы я быть мог тебе защитой;
Но вам в удел природа отвела
Брега бурливого Эолова владенья:
Конечно, нет совсем у ней о вас раденья». —
«Ты очень жалостлив, – сказала Трость в ответ, —
Однако не крушись: мне столько худа нет.
Не за себя я вихрей опасаюсь;
Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:
Так бури мало мне вредят;
Едва ль не более тебе они грозят!
То правда, что еще доселе их свирепость
Твою не одолела крепость
И от ударов их ты не склонял лица;
Но – подождем конца!»
Едва лишь это Трость сказала,
Вдруг мчится с северных сторон
И с градом и с дождем шумящий аквилон.
Дуб держится, – к земле Тростиночка припала.
Бушует ветр, удвоил силы он,
Взревел – и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области теней пятою упирался.
 

 
Сосед соседа звал откушать;
Но умысел другой тут был:
Хозяин музыку любил
И заманил к себе соседа певчих слушать.
Запели молодцы: кто в лес, кто по дрова,
И у кого что силы стало.
В ушах у гостя затрещало
И закружилась голова.
«Помилуй ты меня, – сказал он с удивленьем, —
Чем любоваться тут? Твой хор
Горланит вздор!» —
«То правда, – отвечал хозяин с умиленьем, —
Они немножечко дерут;
Зато уж в рот хмельного не берут.
И все с прекрасным повеленьем».
 
 
А я скажу: по мне уж лучше пей,
Да дело разумей.
 

 
Когда Смоленский Князь,
Противу дерзости искусством воружась,
Вандалам новым сеть поставил
И на погибель им Москву оставил,
Тогда все жители, и малый и большой,
Часа не тратя, собралися
И вон из стен московских поднялися,
Как из улья пчелиный рой.
Ворона с кровли тут на эту всю тревогу
Спокойно, чистя нос, глядит.
«А ты что ж, кумушка, в дорогу? —
Ей с возу Курица кричит. —
Ведь говорят, что у порогу
Наш супостат». —
«Мне что до этого за дело? —
Вещунья ей в ответ. – Я здесь останусь смело.
Вот ваши сестры – как хотят;
А ведь Ворон ни жарят, ни варят:
Так мне с гостьми не мудрено ужиться,
А, может быть, еще удастся поживиться
Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь.
Прощай, хохлаточка, счастливый путь!»
Ворона подлинно осталась;
Но, вместо всех поживок ей,
Как голодом морить Смоленский стал гостей —
Она сама к ним в суп попалась.
 
 
Так часто человек в расчетах слеп и глуп.
За счастьем, кажется, ты по пятам несешься:
А как на деле с ним сочтешься —
Попался, как ворона в суп!
 

 
Случается нередко нам
И труд и мудрость видеть там,
Где стоит только догадаться,
За дело просто взяться.
 
 
К кому-то принесли от мастера Ларец.
Отделкой, чистотой Ларец в глаза кидался;
Ну, всякий Ларчиком прекрасным любовался.
Вот входит в комнату механики мудрец.
Взглянув на Ларчик, он сказал: «Ларец с секретом,
Так; он и без замка;
А я берусь открыть; да, да, уверен в этом;
Не смейтесь так исподтишка!
Я отыщу секрет и Ларчик вам открою:
В механике и я чего-нибудь да стою».
Вот за Ларец принялся он:
Вертит его со всех сторон
И голову свою ломает;
То гвоздик, то другой, то скобку пожимает.
Тут, глядя на него, иной
Качает головой;
Те шепчутся, а те смеются меж собой.
В ушах лишь только отдается:
«Не тут, не так, не там!» Механик пуще рвется.
Потел, потел; но, наконец, устал,
От Ларчика отстал
И, как открыть его, никак не догадался:
А Ларчик просто открывался.
 

 
Лягушка, на лугу увидевши Вола,
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:
Она завистлива была.
И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
«Смотри-ка, квакушка, что, буду ль я с него?» —
Подруге говорит. «Нет, кумушка, далеко!» —
«Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.
Ну, каково?
Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего». —
«Ну, как теперь?» – «Все то ж». Пыхтела да пыхтела
И кончила моя затейница на том,
Что, не сравнявшися с Волом,
С натуги лопнула и – околела.
 
 
Пример такой на свете не один:
И диво ли, когда жить хочет мещанин,
Как именитый гражданин,
А сошка мелкая, как знатный дворянин.
 

 
Невеста-девушка смышляла жениха;
Тут нет еще греха,
Да вот что грех: она была спесива.
Сыщи ей жениха, чтоб был хорош, умен,
И в лентах, и в чести, и молод был бы он
(Красавица была немножко прихотлива):
Ну, чтобы все имел – кто ж может все иметь?
Еще и то заметь,
Чтобы любить ее, а ревновать не сметь.
Хоть чудно, только так была она счастлива,
Что женихи, как на отбор,
Презнатные катили к ней на двор.
Но в выборе ее и вкус и мысли тонки:
Такие женихи другим невестам клад,
А ей они на взгляд
Не женихи, а женишонки!
Ну, как ей выбирать из этих женихов?
Тот не в чинах, другой без орденов;
А тот бы и в чинах, да жаль, карманы пусты;
То нос широк, то брови густы;
Тут этак, там не так;
Ну, не прийдет никто по мысли ей никак.
Посмолкли женихи, годка два перепали;
Другие новых свах заслали:
Да только женихи середней уж руки.
«Какие простаки! —
Твердит красавица, – по них ли я невеста?
Ну, право, их затеи не у места!
И не таких я женихов
С двора с поклоном проводила;
Пойду ль я за кого из этих чудаков?
Как будто б я себя замужством торопила,
Мне жизнь девическа ничуть не тяжела:
День весела, и ночь я, право, сплю спокойно:
Так замуж кинуться ничуть мне не пристойно».
Толпа и эта уплыла.
Потом, отказы слыша те же,
Уж стали женихи навертываться реже.
Проходит год,
Никто нейдет;
Еще минул годок, еще уплыл год целой:
К ней свах никто не шлет.
Вот наша девушка уж стала девой зрелой.
Зачнет считать своих подруг
(А ей считать большой досуг):
Та замужем давно, другую сговорили;
Ее как будто позабыли.
Закралась грусть в красавицыну грудь.
Посмотришь: зеркало докладывать ей стало,
Что каждый день, а что-нибудь
Из прелести ее лихое время крало.
Сперва румянца нет; там живости в глазах;
Умильны ямочки пропали на щеках;
Веселость, резвости как будто ускользнули;
Там волоска два-три седые проглянули:
Беда со всех сторон!
Бывало, без нее собранье не прелестно;
От пленников ее вкруг ней бывало тесно:
А ныне, ах! ее зовут уж на бостон!
Вот тут спесивица переменяет тон.
Рассудок ей велит замужством торопиться:
Перестает она гордиться.
Как косо на мужчин девица ни глядит,
А сердце ей за нас всегда свое твердит.
Чтоб в одиночестве не кончить веку,
Красавица, пока совсем не отцвела,
За первого, кто к ней присватался, пошла:
И рада, рада уж была,
Что вышла за калеку.
 

 
Когда из Греции вон выгнали богов
И по мирянам их делить поместья стали,
Кому-то и Парнас тогда отмежевали;
Хозяин новый стал пасти на нем Ослов.
Ослы, не знаю как-то, знали,
Что прежде Музы тут живали,
И говорят: «Недаром нас
Пригнали на Парнас:
Знать, Музы свету надоели,
И хочет он, чтоб мы здесь пели». —
«Смотрите же, – кричит один, – не унывай!
Я затяну, а вы не отставай!
Друзья, робеть не надо!
Прославим наше стадо
И громче девяти сестер
Подымем музыку и свой составим хор!
А чтобы нашего не сбили с толку братства,
То заведем такой порядок мы у нас:
Коль нет в чьем голосе ослиного приятства,
Не принимать тех на Парнас».
Одобрили Ослы ослово
Красно-хитро-сплетенно слово:
И новый хор певцов такую дичь занес,
Как будто тронулся обоз,
В котором тысяча немазаных колес.
Но чем окончилось разно-красиво пенье?
Хозяин, потеряв терпенье,
Их всех загнал с Парнаса в хлев.
 
 
Мне хочется, невеждам не во гнев,
Весьма старинное напомнить мненье:
Что если голова пуста,
То голове ума не придадут места.