Текст книги "Чернила и пепел"

Иван Масалов
Чернила и пепел

© Елена Масалова, 2018

© Анастасия Лукомская, предисловие, 2018

© Сергей Пшизов, обложка, иллюстрации, 2018

© ООО "Дрим Менеджмент", 2018

* * *

Эта книга сопротивлялась тому, чтобы быть изданной при жизни автора. Мы с Ваней начинали готовить её вместе. Я составляла, отбирала стихи, редактировала, а Ваня соглашался или не соглашался с моими решениями. Он чувствовал, что не успеет выпустить её сам, говорил, что книга будет посмертной, но к таким словам начинаешь всерьёз прислушиваться, когда уже ничего нельзя изменить. Сейчас многие стихи читаются совсем по-другому. Как будто Ваня своей судьбой подтвердил их подлинность. Оставил нам послание, полный смысл которого проявляется лишь спустя время. Настоящая поэзия на грани визионерского опыта – это готовность жизнью ответить за каждую строчку в обмен на доступ к секретному знанию, универсальному паролю, открывающему двери в сокровищницы бытия. Как у Башлачёва: «Поэты идут до конца, и не смейте кричать им «не надо!»» От прикосновения к вечности до ухода в вечность – один шаг.

Иван Масалов был настоящим поэтом. Слишком свободный, чтобы признавать какие-то законы, кроме вечного, слишком иррациональный, чтобы найти себе место в лицемерном, зацикленном на потреблении социуме. Скромная ниша, которая отводится для поэта в современном обществе, была ему тесна. Поэтические вечера, литературные салоны, семинары в Литинституте – он принадлежал этому миру и в то же время не принадлежал. Два раза поступал и поступил в Литературный институт, был одним из лучших студентов на семинаре Инны Ивановны Ростовцевой, но так и не закончил. Много выступал, неоднократно побеждал на литературных баттлах и шоу («Чистилище», «Критикомания», «Пиит», «Салон Изящных Искусств»), но назвать Ваню салонным поэтом – всё равно что сделать из дворового кота-хулигана воспитанного домашнего котёнка (метафора из стихотворения «Красным по белому»). Кто вообще придумал, что стихи можно читать только в специально отведённых для этого местах? Ваня читал их всюду – в метро, на улицах незнакомым людям, друзьям, однокурсникам и случайным знакомым. При этом никогда не заискивал перед слушателем. Он здоровался со всеми маргиналами на районе, не признавал социальных границ и любил всех людей как братьев и сестёр. И в этом не было позы, он нуждался в собеседниках, а поэзия была для него естественной формой общения. Он мог часами читать стихи по междугородней связи с перерывами на пополнение баланса и запаса сигарет или на трое суток запереться в комнате и писать стихи нон стоп, устроив настоящую атаку на безоружных пользователей интернета. Роскошь, которую не могут себе позволить обычные люди, даже если у них всё есть.

Стихи Масалова насквозь пронизаны метафизикой. О чём бы он ни писал, сквозь привычные очертания предметов проступает отчётливый узор инобытия. Реальность – всего лишь зеркало, в котором отражается другой мир – полный света, любви и свободы. И своим истинным домом поэт ощущает не этот, а тот мир. Поэтому так много стихов о смерти, так часто встречаются эсхатологические мотивы. Лирический герой завороженно смотрит на конец света – и видит не грозную картину разрушения, а величественный праздник возвращения уставших душ к небесному Творцу. Ваня находит слова для того, чему нет названия, связывая параллельные миры с помощью точных и понятных читателю мыслеобразов.

 
Молча, впотьмах приближается вечность.
Брезжит первый рассвет.
Мой Ягуар приближается к речке,
Пьёт. А вокруг уже нет
Мира, которому принадлежали
Авторские права,
Только звенят золотые скрижали
И вырастает трава.
 

(«Доброго неба, светлые люди!»)

Трансцендентный опыт невозможно задокументировать, поэтому он больше всего подвержен профанациям. Но чуткий читатель всегда отличит настоящее переживание от подделки. Главный маркер подлинности – это индивидуальность языка. Можно умело вплетать в текст цитаты из священных книг, присваивая себе чужой опыт, но такие заимствования останутся мёртвыми и не смогут вызвать безошибочного чувства иноприсутствия. У Вани всё по-настоящему, его опыт – глубоко личный, переданный собственными словами, а потому в их правдивости не возникает сомнения. Вот как заканчивается моё любимое стихотворение в этой книге:

 
Праведно. Неправедно. Не согреться свечками
И не сжечь инаковость сказочным вином.
Мы с тобой пустились в пляс нами-человечками,
Позабыв про радуги за своим окном.
И дрожит в груди змея, корчится от страха,
Выдаёт себя за нас, за твоё – моё.
Солнышко, коснись лучом нашей глины-праха,
Чтобы мы свободными вышли из неё.
 

(«Освобождение»)

Это не про человека даже, это про бытие души, которая мечется, зажатая в рамках телесности, и ищет выхода на свободу. «У тебя нет души. Ты – душа. У тебя есть тело» – эти слова Клайва С. Льюиза Ваня часто любил цитировать. В любовной лирике Масалов неисправимый идеалист. Здесь присутствует та же двойственность. Земная хищническая любовь неизбежно обращается грехопадением, как в стихотворениях «Змеиная свадьба» или «Спектр и Спектрисса». Реальность приоткрывает свою инфернальную сторону, и ворота в рай моментально захлопываются. Но большинство стихов – совсем о другой любви, которая находится в метафизической плоскости и происходит между душами. Она уничтожает телесный мир и даёт право войти в рай без пропуска. Даже героиня в этих стихах абстрактна – это собирательный образ, архетип, как Вечная Женственность у Гёте. На земле она может воплощаться в разных женщинах, но там, на небе – она одна:

 
Но в ком же остановится она
И для любви придумает причину,
Усядется со мною у окна,
Сорвёт с меня телесную личину?
И мир окончится, и тени пропадут,
Мы выйдем из окон на наших крыльях,
Я в небо с нею рядышком пойду,
И нас посыпет ангельскою пылью.
 

(«Райская Дева»)

В поэтике Масалова чувствуется влияние русской литературной традиции – если прислушаться, можно заметить отголоски Лермонтова, Мандельштама, Маяковского, а также более современных поэтов, например, Башлачёва. Он прекрасно себя чувствует в канве традиционного стихосложения и не пытается ломать форму. В то же время его поэзия очень современна по своему посылу и подаче. Длинная строка, уходящая в край страницы, обилие внутренних рифм, органичное сочетание высокого пафоса и здоровой самоиронии, смелость, с которой он соединяет образы и метафоры, всего несколькими штрихами создавая объёмную картину 3D. Не выходя за рамки силлабо-тоники, Ваня обращается с языком свободно и непринуждённо.

 
Мчится охота – звёздные цепи, ядра Ирана в товарном прицепе.
Белка колотит привязанных к креслам – не долечили? Вам что, в мире тесно?
Правда на правду залезла в вагоне, чёрная подпись на каждом законе,
Из интернета зелёные раки смотрят в огонь виртуальной атаки.
 

(«Повестка»)

Обратите внимание, как быстро поэт перескакивает с одного образа на другой. При этом не возникает ощущения их случайности, все метафоры чрезвычайно точны, а динамика только усиливает остроту стихотворения. Несмотря на метафизическую направленность, стихи Масалова выглядят очень современно и по своему содержанию. Здесь нет бесчисленных англицизмов, айфонов и смс, которыми злоупотребляют модные поэты, претендующие на актуальность. Но, прочитав Ванины стихи, невозможно ошибиться – это живое, сегодняшнее, это про нас.

Как составитель могу сказать, что в сборник «Чернила и Пепел» вошли лучшие Ванины стихи, не попавшие в «Вечную Жажду». Здесь много программных стихотворений, которые он считал самыми сильными и любил читать на публике. Мне бы хотелось, чтобы эта книга долго жила и раскрывала тайны, и обязательно вышла за пределы круга людей, знавших Ваню лично. Желаю ей непременно прорваться в будущее и донести своё послание в вечность!

Анастасия Лукомская, поэт

Часть 1. Увидеть всё как есть

Утнапишти[1]1
  Утнапишти – в шумерской мифологии единственный человек, обретший бессмертие, благочестивый правитель, переживший всемирный потоп, прообраз Ноя.


[Закрыть]

Я вышел в своё окно впервые с начала времён.

Я мог бы остаться здесь, но мир был уже осквернён.

Я не почувствовал боль, преодолел едкий страх,

Пламенем стала любовь в диких туземных кострах.

Весь лягушачий оркестр праздновал мира конец,

И пролетал весь реестр наших имён и сердец.

И вереницы домов радостно шли через луч,

Будто бы тени сомов в радужном облаке туч.

Деньги текли из дверей – ласковый денежный дождь,

Статуи мёртвых зверей и матерящийся вождь.

Птицы метали свой крик – полчища чёрных ворон,

А я, болотный кулик, правил ладью, как Харон.

Яблочный ветер подул, розово-алый рассвет

В мятной воде утонул – так и родились мы все.

Красный цветок

Красный цветок, красный цветок…

Кто-то украл красный цветок.

Знали о нём только я и мой Бог,

Кто-то похитил красный цветок!

Юное тело, глаза, как лучи,

Дева пропала, скорее ищи!

Вечная ночь поднялась в этот дом,

Мир не уместится во мне одном!

Пахнет спасением яблочный сад,

Но нет дороги обратной назад.

Пляшет алмазным сияньем роса,

Как диадема в её волосах.

Страх поднимается из глубины,

Мы разучились любить без войны,

Что выбираешь: меня или мир?

Пристально смотрит сквозь Солнце вампир…

Я полюбил бы тебя, если б мог

Сердце избавить твоё от тревог,

Но я всё пью электрический сок,

И оборвётся вот-вот волосок…

О, тишина так приятна на вкус,

Так страшно сделать свой первый укус,

Чтоб Солнце в сердце моём взорвалось,

Чтобы бессмертье моё началось.

Красный цветок, красный цветок,

Я не прощу тебе красный цветок,

Ты мне отныне больше не бог,

Я знаю, где растёт красный цветок!

Беглец

Я болен давно – поражён изнутри,

Он редко болит, этот недуг в крови.

И я научился не верить в него –

Он слишком похож на меня самого.

Здесь нет ни начала, ни чётких границ,

Но он существует, он мучает птиц.

И он ненавидит других и себя,

Он мучает нежно, пытает любя.

И чувствуя всё, что чувствую я,

Скрывается где-то его чешуя.

Но только дороги обоим нам нет,

А я его знаю – ему вреден свет.

Я много читаю – неведом сей гад,

Но я его знаю – его ищет Ад.

И Ад ждёт меня – нам же с ним по пути,

Зовут, угрожают – пора, мол, иди.

Я чувствую песни, я чувствую сны,

Я чувствую запах грядущей весны.

Я им отвечаю, что я исцелён,

Но с чувством ужасным, что я – это он.

* * *

Осенняя эпоха догорает,

В костёр бросает дворник чертежи.

При жизни был кому-то мир сей раем,

Кому-то – путешествием по лжи.

Распутаны в подстрочнике все нити,

Заплатана, побита молью ткань.

И каждый здесь по-прежнему хранитель,

Но лишь один ушёл в такую рань

Из города, через кордон заборов,

От тёплого уюта очага,

Кому-то представляется он вором,

Кому-то он – возмездие врагам.

Мы станем на ноги у самых у окраин,

Мы выйдем прочь, и дом наш станет пуст,

И равнодушие совсем уже не ранит

И не коснётся льстивым мёдом уст.

Поодиночке, как котят, нас передавят,

А вместе – проще махом запретить.

Кому-то лишь причастие Он дарит,

Кому-то продолжает Он светить!

* * *

Доброго Неба, светлые люди!

Я начинаю игру наугад,

Больше не надо, больше не будет

Времени. Дьяволу – мат!

Игры со смертью в шахматы жизни.

Я на склоне холма.

Нет, не хочу. Подарите мне крылья,

Крылья иного ума.

Свет прорезает ленивые тучи,

Льётся из крана вода,

Люди небесные знают, научат,

Люди, летите сюда!

Молча, впотьмах начинается Вечность.

Брезжит первый рассвет.

Мой Ягуар приближается к речке,

Пьёт. А вокруг уже нет

Мира, которому принадлежали

Авторские права,

Только звенят золотые скрижали,

И вырастает трава.

Лёгкой кошачьей тихой походкой

Хищно крадётся – бросок,

С шеи фазана струйкой из глотки

Красный стекает сок.

Через

Я раскачал квадратный потолок

И вылез из придуманной коробки,

Взял разноцветный радужный мелок,

Обвёл рукой пространственные скобки,

В летящих мимо солнечных лучах

Рассыпался мой лёгкий одуванчик,

Качнулись крылья на невидимых плечах,

Прервал трансляцию идеепередатчик.

И я вдохнул огонь открытым сердцем –

Растаяли осколочки иллюзий,

Расплавился украденный сестерций,

Развеялся воспетый образ Музы,

И сила потекла по переулкам

Моей любимой сказочной Вселенной,

Смывая золотую штукатурку

С моей мечты, и загорелась пена.

Остолбенел у райских врат охранник,

И понял я: ему же тоже больно

Смотреть на то, как безымянный странник

Все раны мира исцеляет солью.

Врозь разошлись пределы небосводов,

А под ногами закружились вихри,

Пожравшие заветную свободу,

Но и тогда не сгинули, не стихли.

Туманный шарик – всё как на ладони –

Открытая космическая карта;

На дно! На дно! – но мир никак не тонет,

Крепчает вседозволенность азарта.

Молчание переполнялось духом,

Тем, что объединил тепло и свежесть

Во Веки Вечные, и пусть мне будет пухом

Заря земли, познавшей безмятежность!

Гром оборвал торжественность прощаний,

Наружу рвущихся из глупой носоглотки,

Собрав взаимосвязанность с Вещами,

Я бросил их, как хворост для растопки,

В огонь стихов, ревущих моей жизнью,

Приподнимавших к свету мою душу,

И охладил меня бездонной высью

Прозрачный дождь, обрушенный на сушу.

Освобождение

Правильно… неправильно… веровать – надеяться,

Побеждать собачий страх смерти вопреки…

Не читай морали нам, пустозвонка-мельница,

Жуй свои попсовые песни да стишки.

Вековечной мудростью придавило полюшко,

Так, чтоб все по одному пёрли до конца.

Ну а я смотрел, дурак, в краденое солнышко,

Чтобы не забыть его чёрного лица.

Жил да был Иван-батрак, потчевался глупостью,

Вглядывался пристально в обступивший мрак,

Удивлялся, дитятко, предрассветной скупости;

Ни мычал, ни телился: кто кому здесь враг…

Да вот только поутру выйти шибко хочется, –

Чтобы всё понять, принять – или же войти

В правильную комнату, прочь от одиночества.

Кто ж мог знать, что истины в печке не найти!

Отдыхает дирижёр – всё само играется,

Наобум расставлены буковки в слова,

В понедельник – вымыться, в пятницу – покаяться,

В воскресенье – сделаться хлебом во устах.

Всё благими мыслями – да впросак по древу,

Пыжится, куражится, бьёт врагов герой,

В виртуальных невско-куликовских битвочках

Перерыв объявлен – сбегать за второй.

А снаружи – страшно, а внутри – погано,

В маяках лишь горьких звёзд полынный след.

Бесконечность-девочка стройными ногами

Обхватила мальчика, принимая свет.

Но кривые улицы закружили голову,

Лицами рассыпались в мире имена,

Прорастили зёрнышко: все листочки – поровну.

И опять уводит прочь полная Луна.

Так пройтись, наведаться, отыскать друг друга,

Раздарить счастливые прежние мечты,

Научиться жить не так, не любя – кайфуя,

Не к другой – так к третьей, кто же из них Ты?

Праведно… Неправедно… Не согреться свечками…

И не сжечь инаковость сказочным вином.

Мы с Тобой пустились в пляс нами-человечками,

Позабыв про радуги за своим окном.

И дрожит в груди змея, корчится от страха,

Выдает себя за нас, за твоё – моё,

Солнышко, коснись лучом нашей глины-праха,

Чтобы мы свободными вышли из неё!

* * *

Тишина всё громче,

Тишина полнее,

Видно, она хочет,

Чтоб я стал умнее.

Обтекает звоном

Вещи и предметы,

Словно по иконам –

По незримым метам.

Кто-то дал им имя,

Цели и причины,

И расстался с ними,

Сделав величины.

И звенит за нами

Вечное молчанье –

Светом над стихами –

Счастьем и печалью.

* * *

На карнизе стою. Здесь мне город открыт.

Путь окончен. Я вышел из строя.

Из уюта, комфорта и свинских корыт

Я ушёл. Я не корчу героя.

Но иначе не мог, но иначе никак,

Не сломать золочёные цепи,

Карусель – для детей, а война – для солдат,

Что останется – цинком в прицепе.

Он один надо всем, он повсюду стоит –

Он продюсер и спонсор всей пьянки,

Он везде, он повсюду, он вылит и влит

В каждом зеркале и в пустой банке.

Мы родились для счастья? Родились, чтоб жить?

Чтобы мир этот сделался Раем?

Почему мы не можем здесь даже дружить?

Почему мы опять умираем?

* * *

Налево. Направо. Не выискать брода!

Всюду… Повсюду плохая погода!

Лапой поймала, когтями скребётся.

Ждёт, пока кто-то опять ошибётся!

Если посыпались новые смерти,

Если тебе ухмыляются черти,

Если ты пьёшь, не считая недели,

Если все птицы твои улетели…

Всё же есть рядом хоть кто-нибудь нужный!

Кто-то поделится искренней дружбой,

Кто-то заглянет в твоё мирозданье,

Кто-то твоим утешением станет!

* * *

Ветер, лети! Мчишься и бьёшься,

То завываешь, то рассмеёшься.

Сердце, открытое Раде-Природе,

Даже в телах мы живём на свободе.

Я остываю, слёзы, как камни,

Бесы горбатые, сорваны ставни.

Тучи летят и летят надо мною,

Жаль, что не волк, жаль, что не вою!

Тоненьким пульсом тикает время,

Время повсюду, время со всеми…

Ветер, летим! Кончились люди!

Ветер серебряный, братом мне буди!

Трое

Тьма и усталость, и скорость

Нас по дороге несёт.

Вот и услышали новость,

Вермут уже не спасёт.

Трое в удобной машине,

Словно в гробу класса «люкс»,

Каждый к своей мчит вершине,

Замкнутый, как моллюск.

Жизнь нас схватила за плечи,

Судьбы связала узлом:

Жадно выслушивать речи

И проверять на излом.

Больно… Но каждый не гнётся,

К боли привыкли мы все:

Ночь в наши окна смеётся,

Тёмная, как шоссе.

* * *

Когда забываешь любимые ноты

И кольца бензольных лучистых аккордов,

То тусклым становится праздник Субботы

И опустевшими – клетки кроссвордов.

Время считать друзей по конвертам,

Да и случайные вроде бы встречи,

После распятья я стал интровертом,

С аминазином запутавшись в речи.

И у окраины собственной сказки

Я догораю языческим богом,

Ясно и так мне, без всякой подсказки,

Что замышлялось Винсентом Ван Гогом.

Но только тени живут в моём мире –

Все преломления чёрного цвета.

Радость раскрасит мне Солнце чуть шире,

Дав фиолетовость лучикам света.

Чёрный макет: всё готово к работе!

Кровью-любовью наполнить страницы

И оживить в зазвучавшей вновь ноте

Ветер, сметающий мрака границы.

Снежный свет

Грей меня искрами окон, пои фонарей огнями,

Свет так прекрасен, не правда ли, хочется петь?

Ветер гуляет во мне, ветви играют тенями,

И электрический ток счастлив гореть.

Тысячи новых людей уже вышли наружу,

Чтобы испробовать опытом выпавший снег;

Пасть в объятья зимы, исповедовать душу

И с белоснежной страницы начать свой разбег.

Что ж, всё прекрасно, пора бы купить себе пива,

Эту традицию, право, не стоит менять, –

Чтобы смотреть сквозь стекло, как неторопливо

Наши драконы из нас вылетают опять.

Нам ли не знать, как приятно уйти на свободу,

Это так просто, что незачем это уметь.

Но себя забывать нынче новая мода,

Я не хочу их за это корить и жалеть.

Мы в тебя влюблены, так спаси в этот вечер

Тех, кто на свежем снегу начинает дышать,

Город холодной Луны, город радостной встречи,

Нам от тебя и твоей красоты не сбежать.

Всё, что нам нужно – в нас есть, и мы знаем

Схему расположения местных ларьков:

Повод быть до утра в парке, ставшем вновь раем

Для двух безвестных, засыпанных снегом богов.

Встали часы, и гостеприимно молчанье,

И друг от друга уже не отводим мы глаз;

Рядом идём мы, чуть прикасаясь плечами,

Никто никогда не отнимет друг друга у нас.

Ну а пока же пусть ветер следы заметает

В парке, которого снежность нам так дорога.

И, возможно, к утру нас с тобою не станет,

Пусть же морозными искрами пляшет пурга!

* * *

Мне не понять, что движет этим миром,

И каждый день, как первый, я живу,

Мне не хотелось быть здесь пассажиром,

Лелеять дом, карьеру и жену.

Так одиночество свои пустило всходы:

Себя я лучше начал понимать,

Нашёл в себе источники свободы

И стал не только верить, но и знать.

Иду по жизни, словно иностранец –

Не то турист, не то томлюсь в плену…

То ли наследник, то ли самозванец…

Огонь принёс иль дыма пелену?..

Поиск темы

Поведай мне, душа, зачем я здесь,

В реальности, похожей на обман.

Бессмысленны и подвиги, и лесть,

И даже сна счастливого туман.

Полёт давно пропавших лебедей

Запечатлён был строками их рифм…

В наш век очеловечился злодей,

И не сыскать в природе больше нимф.

И нету между девушками муз,

А если есть – они не для меня.

Сегодня снова выпал чёрный туз

Как символ наступающего дня.

И мы, титаны, жмёмся по углам,

Смотря на сатанеющих божков,

Развесивших купальницы реклам

Для недоевших счастье пауков.

И суетится бешеный клубок.

Знакомы роли – только выбирай.

А я смотрю вокруг, как новый бог,

Готовящийся выдумать свой рай.

* * *

Наверное, уже всё решено.

Я думаю, пути теперь закрыты.

Простыло недопитое вино.

Мечты мои старательно забыты.

Осколками поранило лицо

Недолгое и призрачное счастье,

Из города кромешных мертвецов

К своим истокам время возвращаться.

Пусть там не встретит радостный фуршет,

Но ведь заварит кто-то добрый чая,

Всё будет хорошо, сомнений нет,

Я сам не знаю, по кому теперь скучаю.

О, Север, мой любимый бред,

Позволь расцеловать твоих прохожих,

Случайно увидав Парад Планет,

Я украду чуток деньков погожих.

По белой ночи, в беленьких носках,

С душою белой, с белыми крылами.

Бог дал мне жизнь, она в моих руках,

Ведь наши судьбы создаются нами!

* * *

Я растворяюсь в солнечной жаре,

У ног моих мелькают света блики,

Листва шуршит в распаренном дворе,

И слышатся в такт мыслям птичьи крики.

Я отвлекаюсь от листов своих, смеясь

И улыбаясь простоте причины:

Вроде живу, от Солнца не таясь,

Ивановским уделом дурачины.

Весь мир мне будто создан под игру

Последней репетицией до взлёта;

Вот толстый дядя в зале ест икру,

Ему плевать на тонкости полёта.

А вот любимая, опять сидит одна

На пьедестале сочинённых песен,

Их посвятил ей, жизнь моя бедна,

Но я ей, как ни странно, интересен.

Парадоксальность видима во всём,

Противоречиями соткана природа.

А я спасён, а я опять спасён,

Я ожидаю следующего хода.

Город Птиц

Прибило пыль струёю, льющей с неба,

В эфире радио – слащавый рокапопс,

А воробьи склевали крошки хлеба,

И фыркает свинообразный мопс.

Железные коробки на колёсах

Гудками распугали горожан,

С величием надменного колосса

Триумф-Палас затерян в этажах.

Как много птичьего у нас в людской природе,

Мы стайками блуждаем по мостам

И гнезда вьём свои в пустой породе,

Не люди – птицы! Посмотри – и здесь, и там!

Вот девушка свои сложила крылья

И вдруг остановилась у ларька…

Помоечные птицы изобилья,

И каждая найдёт себе царька!

И волосы у них как оперенье,

Мы в роскоши живём среди грязи

И часто слышим мы воронье пенье,

И любим мы его в такой связи!

Шагают длинные размеренно и чинно,

Шагами меряют все пыльный тротуар,

Но человеческое – только лишь личина,

Взгляни поглубже, и услышишь – кар!!!

В картонные коробки все слетелись,

Склонили головы: пожалуй, время спать!

А я лежу и думаю в постели:

Если быть птицей, как же не летать!

К человеку из толпы

Выбирай и иди по неоновым искрам,

Упивайся своим неоправданным риском.

Будь собой, обострённо вкушая мгновенье,

Свежий ветер лови, ощущай вдохновенье.

Позабыл – не беда, понимай это снова,

Знай, что мысль не всегда превращается в Слово,

Но и Слово порой не вмещает бумага,

Если пишешь – пиши, этим делая благо.

Для того, чтоб понять или чтобы ответить,

Всё, что хочешь – придёт, лишь сумей это встретить,

Чувствуй пульс и дыши и храни осторожно,

Тебе нужно любви? Ну конечно, всё можно!

Поделись же, отдай, поспеши на свободу,

Оглядись и мечтай, радость пей, словно воду!

А случится беда – значит, станем лишь ближе,

Не наделай вреда – ты мой друг, я же вижу!

Оригами

Я делаю бумажных журавлей

И строю их послушными рядами.

Один другого мой журавль белей,

Зовётся то искусство оригами.

Я чувствую покой в своей душе,

Я правлю себя бережно и точно,

Я делаю их целый день уже

И продолжаю дело своё ночью.

Журавлики – хорошие друзья,

И их присутствие – хороший знак для дома.

Мне душу омрачать теперь нельзя,

Зелёный чай – божественная сома.

Я ароматным дымом окружён,

Сандал индийский в воздухе витает,

И пляшет Шива, манит своих жён,

И в небе журавли мои летают.

Вот сгиб, ещё, ещё один,

Журавль красив мой от хвоста до носа.

Я проношу его сквозь сладкий дым

И слушаю ситар сладкоголосый.

Китай и Индия – таинственный Восток,

Две колыбели, полных древних знаний.

Я сочинил уже тыщ десять строк

И десять тысяч журавлей моих желаний.

Желание ведь, впрочем-то, одно,

Я напишу санскритом поскорее

На каждого журавлика его:

Прошу тебя, навеки будь моею!

К ***

Ну что хочу тебе я пожелать,

Мой друг случайный, искренний, хороший,

Лишь разве показать свою тетрадь,

Которую пора бы уничтожить.

Но прежде чем проститься на бегу

Иль на бегу чуть видно улыбнуться,

Клянусь я всем, чем дорожить могу:

Прекрасно, что глаза твои смеются.

Да ну к чертям слащавые стихи!

Я был другим, другим, опять же, стану.

Шаги твоей походки так легки…

Ты думаешь?.. И я о том же самом!..

Так надоел мне здешний маскарад,

Сейчас бы на свободу: нате, вот-те!

Но знаешь, я бываю даже рад

И даже счастлив я бываю вроде…

А ты опять пришла – вот новый круг,

Уйдёшь, не потеряв со мной ни слова.

Спасибо тебе, искренний мой друг.

Спасибо, что увиделись мы снова!..

* * *

Когда весна, когда охота жить,

Когда нельзя так просто не влюбиться,

И ярок свет, и мир пускай бежит,

А мы с тобой не будем торопиться.

Начнём с начала и издалека,

Чтоб эхо прокатилось по планете,

Чтоб счастлива была ты и легка,

Чтобы тебя любили твои дети.

Встречаться будем только по ночам

И растворяться в грёзах на рассвете,

Молчания ужасного печать

Подобна смерти.

Иду один, дышу своей душой,

Меняю горизонта перспективу,

Ты не жалей меня, ведь я большой,

Сколько ни дай ты – мне бы не хватило.

Сказала – нам не быть вдвоём – изволь,

Не гладить грудь, в которой бьётся сердце,

Но испытать и выстрадать позволь

И обрати к спасенью иноверца.

* * *

Телефонные мысли, прозрачные дни,

Шум невидимых глазу машин.

Мы тоскуем вдвоём, оставаясь одни,

Мы не видим друг в друге души.

Повстречались, обняв полуголый рассвет,

Затаились к утру по углам.

Хорошо, нам хватило с тобой сигарет,

Но наш мир разделён пополам.

Я сейчас попрощаюсь, как видно, с тобой,

Если можешь – и ты мне прости,

Пусть же Бог наградит тебя светлой судьбой,

Чтоб сумела любовь обрести.

А я дальше пойду и, подняв воротник,

Врежусь в пёстрое море толпы,

Размышляя о будущем собственных книг,

Для которых со мной была ты…

* * *

Дождь остудил нахлынувшую грусть,

Воспоминания о прошлом лете.

Причал так непривычно пуст,

И клонит в сон, зовёт смириться с этим.

Блокнот раскрыт, лист автор дописал,

Вот-вот перевернёт страницу,

В траве зелёной прячется Лиса

И пожирней приглядывает птицу.

Один. Как иностранец. Словно перст,

Поднятый в небо вызовом погоде,

Я стану птицей – пусть Лиса поест

И поиграет – что-то в этом роде.

Мы в мире бесконечном и пустом.

Была ли жизнь или она мне снится?

До встречи под ореховым кустом!

Мир сделал круг, моя Лисица!

* * *

Вокруг шумела жизнь, а я

Потратил век на зарисовки

Своих воспоминаний для

Поездки, встречи и тусовки.

Я никому не говорил

О том, что стало моим богом,

И я писал, и я искрил,

Блуждая по ночным дорогам.

Я, промотавшийся вконец,

Наполнен песнями-долгами,

Несостоявшийся певец,

Что мерит творчество ногами.

А время, непреклонный врач,

Рекомендует измениться,

А я всё вижу, хоть ты плачь,

Своих знакомых прежних лица.

Ты пришла опять

Ты пришла опять: будто бы случайно.

Села на кровать, хмуришься печально.

Лучше не смотреть на мою обитель –

Одиноко ведь обитает житель.

Книги громоздятся о высокой были

Счастием паяца среди серой пыли.

Мне уютом пахнет старое оконце:

Здесь любой зачахнет, я же вижу солнце.

Надо бы завесить его чёрной тряпкой,

Солнце меня бесит – я кидаюсь тапкой

В потолок спросонья по лучистым бликам:

Все изъяны помню в малом и великом.

И была когда-то ты в пещере этой.

Рисовала карты, правила сонеты,

Пьяная, смотрела на моё беспутство,

Как в аду горела в страхе оглянуться.

Будто в Древнем Риме, все сошлись дороги;

Поменявши имя, здесь ожили боги.

И когда доволен стал своей судьбою,

Ты ушла, и боги следом за тобою.

Урок реальности

Идти вперёд – и будь что будет дальше.

Остановиться на пути – снесёт.

Как жаль, что я не понял это раньше,

Отдав себя тому, что не спасёт!

Всё пуще продолжается паденье,

За каждый жест придётся заплатить.

Хожу теперь своею прошлой тенью,

Пытаюсь сам себя опередить.

Моей мечте осталось в сердце место,

Но мир мне не подарит встречу с ней.

Не удалось покончить с жизнью бегством,

И я проснулся в этом страшном сне:

Здесь нет тебя – я никого не грею,

Обычен уже серости клинок.

Украдкою теперь себя жалею,

А прежде разрешить себе не мог.

Так где любовь, чтоб вырваться из мрака?

Где силы, что расправят душу мне?

Как бабочек, поэтов кроет лаком

История, угодная толпе.

* * *

Солнечная. Солнечная. Света яркий луч.

Ты из центра льёшься во все стороны.

Обними сиянием, радостью измучь,

Чтобы всё, что есть, нам было поровну.

Щедростью согрей, освети мой путь,

Сократи небесную дистанцию,

Лейся и трави, радужная ртуть,

И тянись ко мне протуберанцами.

Незачем скрывать, поздно не хотеть,

Время принимать уже решение,

Звёздная, небесная, мы похожи ведь,

Хватит любоваться отражением.

Стоит пожелать – мой тяжёлый рок

Все сметёт с путей твоих препятствия,

Солнечная, звёздная, принимай урок,

Рядом, по-соседству наши Царствия!

* * *

Город ждёт новых слов,

Он стреляет в упор.

Я давно сплю без снов.

а зачем?

Я попался в свой двор.

Мой безмолвствует ум –

Неудачливый вор –

он ни с чем!

Выхожу из себя,

Поднимаюсь наверх

По ступеням гранитной

стены.

Я, наверное, здесь

Ненадолго, мой друг,

И за мной все мосты

сожжены.

Время тихо скользит

По моим волосам,

И я вижу повсюду

огонь.

Мне беда не грозит,

Я пришёл сюда сам

И уйду тоже сам,

дорогой!

Номер

На обоях – чьё-то имя, в небе – новая стена,

Звёзды светят, а за ними начинается весна.

Спать в тюрьме сытней и дольше –

Смысл жизни большинства,

Я уйду, но только больше не зовите нас сюда.

Никакого воскрешенья. Никогда не умирать.

Тайны перевоплощенья позволяют нам летать.

Ну а здесь – опять суббота и молчание ягнят,

И опять – как идиота – новые глаза пьянят!

Одиночество – насмарку, мне приятно быть с тобой,

Мы замутим себе марку и покинем этот бой.

Только снова возвращаться из глубин своей души…

Нам придётся распрощаться, но, пожалуйста, пиши!

Я пойду домой, как прежде, беззаветно нелюбим,

Я всегда любил надежду, но она уйдёт к другим.

И она оставит номер – я, конечно, позвоню,

Если я ещё не помер, значит, всё ещё люблю.

Наши души похитило небо

Наши души похитило небо, нашу страсть остудила зима,

Наши двери засыпало снегом, наши окна зали́ла Луна.

Я не нужен, не понят, бездомен, отлучён от мирской суеты,

Я изгой оттого, что свободен, я счастли́в, потому что есть Ты.

Я забрёл в бесконечность пространства и увяз в паутине веков,

Я не понял, как это опасно, и по-прежнему верил в Любовь.

Только вера от боли устала, раздарив весь запас доброты,

Дав другим всё, чего не хватало, я остался в плену у судьбы.

Мне скрутили смирением руки, заменили корону венцом

И, послав все небесные муки, путь к свободе замкнули кольцом.

И я бился руками о стены, я ломал себе в кровь кулаки,

Я хватал невесомые тени и просил у прохожих руки.

Так я жил, собирая минуты, каждый день провожая, как год,

Заточённый в звучание ноты, охраняемый сворой невзгод.