Текст книги "Государево дело"

– Иноверцев к себе пустить? – нахмурился Филарет.

– Скажи, владыка, – вздохнул я, – богоугодное ли это дело – впустить к себе в дом погорельца?

– Вполне, – ничуть не смутился тот. – Однако что будет, если тот погорелец в твоем доме свои порядки устанавливать начнет?

– А вы тогда на что? – удивился я. – Епископы, монахи да священники! Вот и покажите людям красоту и истинность веры православной! Бухтеть про Третий Рим много ума не надо, а вот убедить людей к истине прийти – разве не достойная стезя для истинного пастыря?

– Да, умеешь ты, царь православный, в искушение ввести… – покачал головой Филарет.

– Ну сам посуди, владыка! – не ослаблял напор я. – Чехи – они, как и русские, от одного славянского корня. Язык у нас схож, вера разная, но латинство одинаково не приемлем. По первости будут, конечно, дичиться, не без этого. А вот вырастут у людей дети да внуки – и станет для них Русь домом, а они – русскими.

– Ну, ладно-ладно, – сдался патриарх, – уговорил, аки змей сладкоречивый! Ты мне только одно скажи: где на все это денег взять? Тут ведь одного рижского леодра[34]34
  Леодр – миллион по древнерусскому счету.


[Закрыть] не хватит!

– Эх, Федор Никитич, – покачал я головой, напомнив мирское имя патриарха. – И где тот миллион! Уж и полушки от него не осталось, все в дело пошло…

Зачем я позвал на это совещание Филарета и Пожарского? Все просто. Первый – представитель старой московской знати, предки которой служили еще сыновьям первого московского князя Даниила и их потомкам. Второй, напротив, представлял многочисленных худородных русских дворян, большинство из которых выдвинулись во время Смуты. Увлечь этих людей перспективами освоения земель Дикого поля дорогого стоило. После устройства засечной линии появится много свободных от владельцев и вместе с тем весьма плодородных земель, получить которые в поместье или, еще лучше, в вотчину было очень заманчиво. Ради такого куша они горы свернут! И что самое главное, для достижения вожделенной цели будут интриговать против друг друга, а не против верховной власти. То есть меня.

Весть о том, что князь Щербатов будет биться на поединке с посланником гетмана Сагайдачного, вихрем разнеслась по Москве. Слишком памятны были столичным жителям, пережившим Смуту, бесчинства, творимые запорожцами на службе у разного рода самозванцев. Молодой же князь был своим, принадлежавшим к старому и известному всем роду. Так что казаку никто не сочувствовал, скорее все желали победы молодому дворянину. Хотя дуэли не были приняты в Русском государстве, существовала традиция судебных поединков, когда силой оружия решалось, на чьей стороне Бог, а кто сутяжничает по наущению Врага рода человеческого. Вот и эту схватку многие рассматривали как суд Божий.

Разумеется, я тоже не мог пропустить такое событие. Во-первых, казак своей наглостью изрядно меня разозлил. Во-вторых, как ни стыдно это признавать, развлечений в Москве не так много, и я откровенно скучал. В-третьих, я испытывал достаточно противоречивые чувства к молодому князю Щербатову. С одной стороны, он спас во время бунта от гибели маленькую Марту Лямке, а она, как ни крути, моя дочь! С другой – проведенное дознание со всей отчетливостью показало, что Дмитрий замешан в бунте. И хотя прямых улик против него не было, в другое время и косвенных вполне хватило бы для допроса с пристрастием.

Распорядителем поединка вызвался быть фон Гершов. Он быстро договорился с полковником Одинцом и его людьми, что схватка будет до смерти или пока одна из сторон не признает себя побежденной. Оружием дуэлянтов будут сабли. Драться им придется пешими и без доспехов. Если оружие сломается, его можно заменить, но кинжалы или любые другие ножи не допускаются. После этого померанец деловито измерил длину клинков у обоих участников и, сделав вывод, что разница совершенно некритична, дал знак.

Пока князь с казаком готовились к схватке, я спросил у сидевшего от меня неподалеку Пожарского:

– Дмитрий Михайлович, а где твой Петька запропал? Что-то я его давно не видел!

– Недужен, – смущенно ответил князь.

– Это чем же? – ухмыльнулся я.

– Да так, – помялся бывший предводитель ополчения, – хворает…

– Может, к вам лекаря прислать?

– Благодарю за милость твою, государь, а не стоит, – твердо отказался Пожарский. – Бог даст, поправится.

На самом деле я прекрасно знал причину недуга княжича. Не так давно сильно сдавший в последнее время Пожарский решил, что старшего сына пора женить, и стал подыскивать ему невесту. Поскольку Дмитрий Михайлович был человеком домостроевских понятий, поинтересоваться мнением наследника ему и в голову не пришло. Будущую невестку он подобрал из довольно состоятельной семьи хорошего древнего рода и был уверен, что сделал все как нельзя лучше. Каково же было удивление старого воина, когда Петр, вместо того чтобы на коленях благодарить отца за заботу, уперся рогом и заявил, что жениться теперь вовсе не желает. А на вопрос, какого ему еще рожна надобно, отвечал, что суженая у него есть и ему без нее свет не мил, а если батюшка будет упрямиться, то он лучше без наследства останется, чем женится на нелюбимой! За подобную наглость Петька был нещадно бит и посажен под замок на хлеб и воду. Последнее, впрочем, совершенно не помогло, и княжич продолжал стоять на своем.

– Стало быть, не хочет жениться? – усмехнулся я, внутренне потешаясь над попытками прямодушного князя скрыть свои мысли.

– Ты, я смотрю, и так все знаешь!.. – с досадой пробурчал Пожарский.

– Не все, князь, – засмеялся я. – К примеру, совсем не знаю, кому же так повезло.

Тут начался поединок, и мы, прекратив посторонние разговоры, впились глазами в участников. Григорий – шустрый малый с дерзким и по-своему красивым лицом. Про таких говорят – девкам нравятся. Саблей владеет, как продолжением руки, выписывая на потеху собравшимся разнообразные кунштюки и насмешливо при этом улыбаясь.

Дмитрий, напротив, довольно высок ростом, неплохо сложен. Лицо его не слишком выразительно, и на противника он смотрел спокойно и с легким недоумением, как будто не понимая, что вокруг происходит. Клинок держал опущенным острием вниз, никаких пируэтов им не выделывал и вообще держался совершенно невозмутимо.

Первым в атаку ринулся казак, обрушив на своего противника град ударов, постоянно меняя их направление и силу. Князь пока только оборонялся, то отбивая их, то уворачиваясь от наседавшего противника. Так длилось довольно долго, и казалось, что еще немного – и запорожец дожмет своего врага, но тут Щербатов перешел в контратаку, и лезвие его сабли легко чиркнуло соперника по предплечью.

– Корнилий, ты его учил? – спросил я у телохранителя.

– Нет, ваше величество, – сдержанно ответил Михальский.

– Странно, этот удар был вполне в твоем стиле.

– Нет, государь, – скупо улыбнулся он, – если бы это был я, казак уже остался бы без руки.

– Если бы это был ты, он бы и не подумал задираться, – пробурчал я в ответ. – Твое мастерство всем хорошо известно. Но все же я уверен, что без твоих уроков не обошлось.

– Я когда-то учил Панина, – пожал плечами литвин, – а князь начинал службу в его полку.

– Ну конечно!

Между тем поединок подходил к своей кульминации. Казак, почувствовав, что теряет силы, бросился в последнюю атаку, рассчитывая пробить оборону противника, но тот продолжал действовать наверняка и отбивал удар за ударом. Все же в какой-то момент запорожцу почти повезло, клинок его оружия дотянулся до тела врага и прочертил на белой рубахе красную линию, но эта удача стала последней. Ответным ударом Щербатов разрубил ему бок и тут же отскочил в сторону, как будто не желая испачкаться хлынувшей из раны кровью. Ноги его противника подкосились, и тот опустился на колени. Сабля с жалобным звоном ударилась оземь, и ее хозяин тут же последовал за ней.

– Сдавайся! – крикнул поверженному противнику князь.

– Чего ждешь, рубай! – хрипло отозвался тот, с ненавистью посмотрев на победителя.

– Отставить! – громко велел я расходившимся соперникам и повернулся к Одинцу: – Полковник, я полагаю, исход поединка очевиден?

– Разумеется, ваше величество, – с поклоном отвечал посол.

– И у вас нет претензий?

– Нет, государь, – покачал головой запорожец. – Грицко сам нарвался.

– А коли так, то доводить до смертоубийства не станем. Врача раненым!

Одинец в ответ сдержанно поблагодарил, хотя по лицу его было видно, что в выздоровление товарища он не верит. Тем не менее не пропустивший такого случая О’Конор внимательно осмотрел обоих пострадавших, тщательно очистил им раны, после чего перевязал.

– Что скажете, Пьер? – поинтересовался я.

– Рана Щербатова не опасна, хотя пару дней может быть жар. Но он человек молодой и сильный, а потому все должно окончиться благополучно.

– Понятно, а что с казаком?

– Все в руках Божьих! – пожал плечами эскулап.

– Государь, нам надобно возвращаться к гетману, – нерешительно начал полковник. – Позволено ли мне будет просить о милости?

– Если вы о своем товарище, то можете не беспокоиться. О нем позаботятся.

– Благодарю, ваше величество!

– Не стоит. Что же касается Сагайдачного, то передайте ему, что в другое время я почел бы за честь принять его службу, но теперь обстоятельства сильнее меня.

– Я запомню ваши слова.

– Ну и прекрасно. До границы вас проводят. Прощайте.

Все это время бледный Дмитрий Щербатов стоял в сторонке, ожидая моего решения. Кто-то из слуг подал ему кафтан, который он накинул на плечи.

– Что, князь, и тебе досталось? – сочувственно спросил я.

– Царапина, государь.

– Хорошо, если так! Ну а поскольку ты дрался не просто так, а защищая честь, в том числе и мою, да к тому же победил, я тебя пожалую. Проси, чего хочешь. Ну что молчишь?

– Есть у меня одно желание, государь, – вздохнул Щербатов. – Да боюсь, ты мне за него велишь голову отрубить.

– О как! – удивился я. – Но, раз начал, говори. Может, и сохранишь голову-то. К примеру, ссылкой отделаешься или еще как.

– Жениться я хочу и прошу на то твоего дозволения.

– Ну, брат, за это точно казнить не стану. Нельзя же дважды наказывать…

– Не смейся, царь православный, – буквально взмолился парень и упал в ноги. – Люблю я ее, и свет белый мне не мил без нее. Я и с казаком зацепился от тоски. Думал, срубит он меня, да и пройдет боль в душе.

– Охренеть! А я тут при чем?

– А не разрешишь, так вели казнить, ибо муку душевную терпеть сил больше нет!

– Так, отставить комедию! – совсем растерялся я. – Кто-нибудь что-нибудь понимает вообще?

– Дело-то немудреное, – охотно пояснил мне всезнающий Михальский. – По Алене Вельяминовой он сохнет.

– Да ладно!..

– Истинно так, государь, – подтвердил несчастный влюбленный.

– Погоди-ка, а это ведь она тебя с драгунами из пистолета шуганула?

– Было такое, – подтвердил Корнилий.

– Видать, крепко контузило!

– Не без того.

– Ладно, вставай, добрый молодец, – поразмыслив, велел я Щербатову. – Вон видишь здорового дядьку в богатой шубе? Это Никита Вельяминов – ее старший брат. Вот к нему сватов и засылай. Я, конечно, самодержец, тиран и все такое прочее, однако в подобном деле приказывать не стану. Сладитесь – твое счастье! Нет – не обессудь!

– Но, государь, – удивленно поднял глаза князь. – А как же…

– Благословения просишь? Так это к патриарху…

Резко отвернувшись, я потребовал коня и, едва его подвели, вскочил в седло. Сопровождающие тут же последовали моему примеру, после чего наша кавалькада дружно понеслась к Москве. За поединком наблюдало много народу, поскольку случалось подобное нечасто, а значит, многие видели и как победитель о чем-то меня просил, стоя на коленях. Но говорили мы тихо, а потому, в чем дело, мало кто понял. И на следующий же день по столице поползли самые разные слухи, один чуднее другого.

Известия о том, что посольство Сагайдачного к царю провалилось, едва не стоив одному из посланников жизни, быстро достигли ушей Фомы Кантакузена и сильно обрадовали его. Во всяком случае, так мне доложил часто встречавшийся с ним Рюмин. Это меня полностью устраивало, поскольку ссориться с Блистательной Портой в мои планы пока не входило. Однако непостижимым для меня образом хитрый грек пришел к выводу, что это решение было принято под влиянием моей супруги, и отправил царице богатые дары.

Донельзя удивленная Катарина, разумеется, стала узнавать, чем вызвана подобная щедрость, и вскоре явилась ко мне за разъяснениями.

– Иоганн, что означает ваш отказ гетману? – спросила она, появившись на пороге моего кабинета.

Одним из последствий крещения для шведской принцессы была необходимость носить русское платье, по крайней мере на людях. Стоит ли говорить, что это не слишком ей понравилось. Впрочем, Катарина Карловна быстро нашла выход из сложившегося положения, и приехавшие в составе ее свиты портнихи быстро изготовили своей госпоже наряды, в которых причудливо сочетались элементы русской и западноевропейской моды. Как оказалось, сарафаны вполне могут подчеркивать грудь, а летники – фигуру.

– Вы прекрасно выглядите, сударыня, – скользнул я взглядом по платью царицы.

– Рада, что вам понравилось. Но вы так и не ответили…

– Если вы про Сагайдачного, то мой отказ значит, что я не собираюсь воевать, следовательно, не вижу смысла тратить деньги на подкуп подобного рода союзников. К слову, весьма ненадежных.

– Но что он станет делать, получив ваш отказ?

– Скорее всего, пойдет на поклон к своему королю.

– Это значит, что Сигизмунд станет сильней?

– В какой-то мере да.

В глазах супруги мелькнул огонь, но она, хоть и не без труда, сумела сдержаться. Дело в том, что, став сначала немецкой герцогиней, а затем и русской царицей, Катарина Ваза ни на секунду не переставала быть шведской принцессой и вольно или невольно оценивала все события с точки зрения выгод своей родины. И в этом смысле всякое усиление польских родственников казалось угрожающим интересам ее коронованного брата, а стало быть, и ей тоже.

– Мне кажется, что вы, ваше величество, не отдаете себе отчета в опасности подобного усиления, – поджав губы, заметила она.

– Напротив, вполне отдаю, – пожал плечами я в ответ. – Более того, в данный момент нахожу это весьма выгодным.

– И в чем же вы видите выгоду?

– Я очень надеюсь, что подобное усиление вскружит вашему кузену голову и он вляпается в какую-нибудь авантюру. Лучше всего – в войну с Османской империей.

– Это было бы неплохо, но если он повернет свое оружие на север?

– Если вы имеете в виду его вялотекущий конфликт со Швецией, то я не вижу в этом особой беды.

– Мне кажется или вы стали забывать, кому обязаны короной на вашей голове?

– Если вы про Земский собор, то как раз нет! Видите ли, сударыня, так случилось, что наши с вами русские подданные всеми силами души ненавидят казаков, причем запорожских – в особенности. И говоря по совести, у них на это масса весьма уважительных причин. Так что когда послы самозваного гетмана вернулись восвояси несолоно хлебавши, это вызвало немалое удовлетворение в самых разных слоях населения.

– Но отчего такое отношение, ведь они тоже православные, а для ваших подданных это так важно!

– Полноте, Като, – скупо улыбнулся я на ее выпад. – Принадлежность к лютеранству совсем не мешала ожесточенно воевать Швеции и Дании, так чем же хуже приверженцы греческой веры?

– Пусть так, но…

– Катарина, чего вы добиваетесь? – перебил я жену, прежде чем она начала возражать.

– В каком смысле?

– В прямом. Лично у меня только один приоритет – сделать так, чтобы наше царство досталось нашему сыну в наилучшем состоянии. Все остальное я оцениваю лишь с этой точки зрения.

– Так вот почему вы погубили будущее нашей дочери?

– Вы несправедливы ко мне.

– Разве?

– Да. И поверьте мне, если наш сын будет твердо сидеть на троне, он сможет делать все, что ему заблагорассудится. В том числе выдать свою сестру замуж за лютеранина, католика или кого угодно.

– Вот уж не думала, что наше положение настолько неустойчиво!

– Более чем, дорогая моя! Я до сих пор остаюсь царем только потому, что все время побеждаю. Что с каждым днем моего царствования положение подданных становится хоть немного лучше. И если так будет продолжаться и далее, то это будет связываться в народном сознании именно с правлением нашей династии. По крайней мере до тех пор, пока потомки не наделают таких глупостей, что перечеркнут все наши старания. Я не могу это предотвратить, но постараюсь дать государству запас прочности.

– И будущее нашей дочери вы также готовы положить на этот алтарь?

– Что же, прямой вопрос заслуживает такого же прямого ответа, – вздохнул я. – Если случится надобность, монарх должен быть готов пойти и не на такие жертвы. Однако совершенно очевидно, что выгодный брак принцессы Евгении с представителем достойного рода принесет нашей династии значительно больше пользы, нежели ее заточение в монастыре.

– Но ведь ее нынешнее вероисповедание может послужить препятствием…

– Като, давайте будем решать проблемы по мере их поступления!

– Хорошо, – неожиданно покладисто согласилась царица. – Будем считать, что вы меня убедили.

– Я рад, что мы нашли общий язык.

– Скажите, Иоганн, а что это за история с дуэлью князя Щербатова и посла гетмана?

– Да нет никакой истории. Просто обычная ссора горячих молодых людей, не слишком обремененных разумом. Но вас, вероятно, интересует не ход поединка, а то, что случилось позже?

– Вы, как всегда, проницательны, ваше величество, – с легкой улыбкой ответила Катарина. – Меня до крайности удивило это сватовство само по себе, но более всего ваша реакция на него.

– А что я должен был делать? Алена – девушка свободная, у нее есть старший брат. И если он сочтет эту партию приемлемой, то я и вовсе не вижу препятствий.

– Право, я не ожидала от вас подобного.

– Увы, вы совсем не знаете меня, а я – вас. Никто в этом не виноват, кроме, может быть, вашего покойного отца и, слава богу, здравствующего брата. Но, как знать, возможно, мы сможем исправить это?

Похоже, шведская принцесса оказалась совершенно не готова к подобному повороту. Ее лицо немного побледнело, дыхание участилось, а пальцы начали нервно теребить кружевной платок.

– Но для этого нужно быть откровенными друг с другом, – тихо промолвила она, нерешительно взглянув мне в глаза.

– Спрашивайте, – пожал я плечами, приготовившись к допросу с пристрастием, посвященному моим амурным похождениям и беспутной жизни в разлуке с женой.

И тут она в очередной раз сумела меня удивить.

– Тогда ответьте мне, Иоганн, что за проект вы затеяли на границе с Крымским ханством?

– Что, простите?..

– Государь, – в голосе шведки появились стальные нотки. – Если вам угодно, чтобы я была верным союзником во всех начинаниях, мне нужно знать о них все!

– Гхм, – едва не поперхнулся я. – Впрочем, извольте. Судя по всему, вы и так рано или поздно все узнаете, так что лучше уж от меня. Итак, между нашим с вами царством и владениями крымского хана есть обширные никем не заселенные территории с весьма плодородными почвами. Я желаю заселить их людьми и ввести таким образом в хозяйственный оборот. По самым скромным подсчетам, эти территории могут в течение десятилетия вдвое увеличить количество хлеба и прочей продукции сельского хозяйства нашего государства.

– Звучит заманчиво, но ведь эти новые владения не так просто будет защитить. Или я что-то не понимаю?

– Нет, сударыня, вы абсолютно правы. Понадобится линия сплошных укреплений протяженностью более пятисот верст.

– Но это же будет стоить очень дорого! А подобные сооружения уже возводились?

– Да. Так называемая заповедная черта царя Ивана Грозного. К сожалению, она сильно обветшала и пришла почти в полную негодность.

– Но вы решили не восстанавливать ее, а построить новую?

– Это будет ненамного дороже… – начал было я, но Катарина меня перебила:

– Я поняла ваши резоны, ваше величество, и нахожу их основательными, однако где вы возьмете столько людей, чтобы заселить эти пустующие земли? Сколько я слышу от представителей земства и воевод, все жалуются на крайнюю скудость в людях.

– Это проблема, – согласился я.

– И как вы намерены ее решить?

– За счет Европы. Как вы знаете, император Фердинанд начал войну. Это приведет к массовому бегству населения от ужасов войны. Грех не воспользоваться подобной ситуацией.

– Послушайте, Иоганн, – улыбнулась Катарина. – Я тоже недолюбливаю католиков, однако сказать, что войну развязал император, – немного слишком! Если бы одно из ваших владений решил под шумок занять Фридрих Пфальцский, то и вы бы наверняка взбеленились.

– Это так, – ответил я. – Но Фердинанд во многом сам создал эту ситуацию своей религиозной нетерпимостью. Так что теперь он всего лишь пожинает ее плоды, и продлится это довольно долго.

– Отчего вы думаете, что конфликт затянется? Евангелическая уния не поддержала притязания Фридриха, а сам он вряд ли сможет долго сопротивляться.

– Все так, но имперцы, разгромив Чехию и Пфальц, не успокоятся на достигнутом, и евангелисты еще сто раз проклянут свою близорукость.

– Война будет разрастаться?

– Боюсь, что так.

– Кстати, мне подумалось, что нашим владениям в Германии тоже не помешают новые подданные. К тому же туда чешским беженцам добраться будет куда проще…

– Неужели вы, сударыня, при всей вашей проницательности питаете иллюзию, что Мекленбург сумеет остаться в стороне во время этой идиотской распри?! – вскипел я. – Как раз напротив, нашим подданным тоже придется бежать от имперцев, и уж лучше пусть они направятся к нам на Русь!

– Вы столь уверены в военном гении императора?

– Вот уж нет! Но у него при всей его фанатичности достанет здравого смысла и денег, чтобы нанять профессионалов, а протестантские князья непременно возжелают воинских лавров и лично поведут в бой свои куцые армии. Замечу, каждый по отдельности, так что их всех разобьют по очереди, и кое-кто может лишиться своих владений.

– Неужели у Евангелической унии не найдется лидер?

– Вряд ли, Като. На самом деле есть только два человека, которые могли бы их объединить. Это король Кристиан Датский и ваш брат – Густав Адольф. Но и тот и другой сейчас не готовы, а потом будет поздно.

– А вы?

– Что я? Ах, вот вы про что… Нет, моя царица, я не полезу в эту глупую драку! Недавно я со стыдом понял одну очень важную вещь. Точнее, мне ее подсказали, но не в том суть.

– И что же это?

– У меня… – начал я, но тут же поправился, – точнее, у нас с вами есть очень много дел. И не стоит тратить свое время понапрасну. Для государя именно это – смертный грех!

– Ну хорошо, – согласилась со мной Катарина. – Но как вы думаете перевезти этих беженцев к нам, ведь это довольно далеко?

Я тогда сразу не отметил, что царица впервые сказала «к нам» о своей новой стране, но ответ на этот вопрос у меня был:

– Сударыня, нужно дать людям цель, и тогда они горы смогут свернуть, чтобы достичь ее. Если в каждом трактире, в каждой церкви будет на стене висеть прокламация, что Иоганн Альбрехт Мекленбургский и его царственная супруга Катарина примут у себя всех страждущих и обездоленных, они сделают все, чтобы добраться до спокойных мест.

– А эти прокламации там есть?

– Кое-где уже есть.

– Интересно, и кто же всем этим занимается?

– Есть люди. Кстати, вы знакомы.

– Я так понимаю, вы про господина Болеслава фон Гершов и его очаровательную супругу?

– Вы, как всегда, правы, моя дорогая.

– Что же, я смотрю, вы все продумали, и это радует меня. Но теперь мне нужно отдать кое-какие распоряжения, и я прошу позволения удалиться.

– Конечно, если вы не хотите…

– Хочу что?

– Просто мне показалось, что разговор о детях и их судьбе вы затеяли не просто так.

– Верно. Но я получила исчерпывающий ответ и теперь могу быть спокойна за будущих наследников Мекленбургского дома.

– Погодите, – всполошился я, – о каких «будущих наследниках» вы толкуете?

– Боже мой. – Губы Катарины тронула слабая улыбка. – А ведь многие уверены в вашей невероятной прозорливости! Скоро вы в очередной раз станете отцом, Иоганн. Я не знаю, будет ли это принц или принцесса, но, надеюсь, мы с вами сможем обеспечить их будущее.

Вацлав Попел, студент Пражского университета, был славным малым. Его любили друзья и родственники, на него возлагали надежды преподаватели, и немало девушек потеряло покой, подсматривая из окон, как он идет по улице. Всякому ясно, что со временем он добьется успеха в жизни и станет большим человеком. Да что там говорить, он и сам так думал. Более того, Вацлав считал, что его час настал и нужно лишь немного поднапрячься, чтобы поймать за хвост птицу удачи. Ведь в Прагу вот-вот прибудет будущий король Фридрих Пфальцский, и ему конечно же понадобятся такие блестящие кавалеры, как пан Попел из Ольбрамовиц.

В общем, он сейчас направлялся в гетто, чтобы взять в долг некую сумму, достаточную, чтобы приодеться и экипироваться. Ведь даже последнему мораванину понятно, что король кого попало на службу не берет, не то что настоящему пражаку, каковым себя искренне считал молодой человек.

Рувим Петцель – мелкий банкир и меняла, принял представителя рыцарского сословия со всем полагающимся тому почетом. То есть усадил на лавку, предложил что-нибудь выпить, а когда молодой человек не отказался, велел слугам принести свежего пива.

– Так вам, глубокоуважаемый пан Вацлав, нужны деньги? – вкрадчиво улыбаясь, спросил Петцель, пока они ожидали.

– Да, пан Рувим. Я хочу поступить на службу к королю Фридриху.

– А что, он уже таки король?

– Ну, он еще не коронован, но совершенно точно известно, что уже принял предложение пражских сословий и направляется к нам из Пфальца.

– Да-да, я слышал. Ну что тут скажешь… да здравствует король!

– Да здравствует король! – с энтузиазмом отозвался молодой человек.

– Сидите-сидите, – поспешил его успокоить банкир. – Вас же тут никто не видит, так зачем подскакивать? А много ли вам нужно?

– Триста талеров.

– Сколько?! – задохнулся ростовщик. – Да это же чертовски…

– Много, пан Рувим, – вздохнув, согласился Попел. – Однако же сами посудите, нужно обновить гардероб, чтобы не показаться при дворе оборванцем. Нужно купить хорошую лошадь и доспехи…

– Так вы хотите стать придворным или солдатом? Хотя что я спрашиваю, ведь вполне может статься, что это будет одно и то же.

– Вы правы, – с беспечной улыбкой отвечал молодой человек. – Император не готов пока согласиться с волей пражских сословий, и его придется убеждать!

– О, конечно-конечно, а что, вы уже закончили обучение?

– Нет, пан Рувим, но как я могу заниматься подобной ерундой, когда вокруг творится история! К тому же учиться мне осталось всего ничего. Один курс[35]35
  Прохождение курса в те времена могло занять не один год.


[Закрыть].

– Действительно, – охотно согласился банкир, – что такое целый курс по сравнению с историей? Да где же это пиво!

Но не успел он повысить голос, как отворилась дверь и в приемную проскользнула девушка в богатом одеянии с лицом, прикрытым тончайшей кисеей. В руках ее были кувшин и два медных кубка, которые она тут же поставила на стол и сноровисто наполнила содержимым кувшина.

– Угощайтесь, добрый господин, – застенчиво улыбнувшись, сказала она.

Подскочивший при виде ее студент хотел было сказать нечто любезное или даже галантное, но ничего такого на ум не пришло, и потому он просто поклонился.

– Это моя дочь Сара, – вынужден был представить девушку Петцель не слишком довольным голосом. И тут же добавил на идиш, обращаясь к дочери: – Почему ты сама принесла угощение, разве у нас нет слуг?

– Прости, отец, но Боруху ты сам разрешил пойти со старой Дворой на рынок, Абрахам чинит крышу, брат на учебе, а матушка плохо себя чувствует.

– Азохен вей! – вырвалось у ростовщика. – Я кормлю столько бездельников, а когда они нужны, их нет рядом!

Пока он причитал, Владислав так беззастенчиво пялился на его дочь, что даже та не выдержала и, издав короткий смешок, отвернулась и плотнее закуталась в свою шаль. Вправду сказать, в этом не было ничего удивительного, поскольку Сара и впрямь была чудо как хороша. Стройная черноволосая красавица с просто огромными чарующими глазами. Каковы были прочие черты лица, сказать наверняка было затруднительно из-за покрывавшей ее кисеи, но молодой человек был просто уверен, что и они восхитительны.

– Скажите, любезный пан Владислав, – поспешил прервать это любование ростовщик, – а ваши благородные опекуны знают об этих намерениях?

– Нет, то есть да, – смешался юноша, – а почему вы спрашиваете?

– Да как вам сказать, пан Попел… ведь доходы с вашего имения и за год не покроют подобного займа, и это я еще не вспоминаю о процентах! Так что на этот счет скажет ваша родня?

– Пан Петцель, уж не хотите ли вы сказать, что не доверяете мне? – оскорбился студент.

– Ну что вы, как можно!

– Так в чем дело?

– Прошу прощения, любезный пан Владислав, но теперь у меня нет такой суммы. Вот если бы вам потребовалось талеров двадцать – тридцать, на новые книги или еще какую надобность, так я бы со всем удовольствием постарался угодить вашей милости, а так, прошу покорно меня простить!

– Ах, какая досада, – искренне огорчился молодой человек. – Я так на вас рассчитывал…

– А уж мне как жаль!

– Может, я тогда попытаю счастья в другом месте…

– Всенепременно попытайте. Как говорится, попытка не пытка!

– Что же, – поднялся со скамьи расстроенный юноша, – я, пожалуй, пойду.

– Не смею задерживать.

Некоторое время они еще прощались, в том смысле, что молодой Попел топтался на месте, как будто что-то пытаясь сказать, но никак не мог решиться, а еврей хоть и кланялся ему вслед, но ждал, что же тот скажет.

– Пан Петцель, – собрался наконец с духом студент. – Я тут подумал, что смогу обойтись меньшей суммой. Скажите, а не найдется ли у вас сто талеров?

– Дайте-ка подумать, – изобразил напряженную умственную деятельность банкир. – Собрать такую сумму я, пожалуй, смогу. Но ведь если подумать, вам нужны не деньги, а доспехи и конь?

– Ну да.

– Так, может, я помогу вам купить сразу готовые вещи у своих друзей и родственников? Многие из них содержат лавки и ломбарды, а другие занимаются торговлей лошадьми. Ей-богу, вам так будет и быстрее, и дешевле, как если бы вы стали заказывать себе их сами!

– Ну не знаю, пан Рувим, – задумался юноша. – А они будут достойно выглядеть?

– Ну разумеется! Клянусь вам могилами моих предков, что мы подберем вам такие доспехи, что их не постесняется надеть сам императ… то есть я хотел сказать, король Фридрих! А уж конь будет такой, что все благородные рыцари в Богемии изойдут горькими слезами, когда поймут, какое сокровище они упустили!

– Только я хотел бы сначала взглянуть на них.

– Конечно-конечно, как же может быть иначе! Знаете что, пан Владислав? Приходите ко мне завтра, а я тем временем все приготовлю, чтобы вы не потратили ни лишней минутки, ни лишнего гроша. И уж будьте покойны, старый Петцель в лепешку расшибется, чтобы угодить вашей милости!