Текст книги "Таинственные истории"

VII

Теглев долго ворочался на своей лавке, и я не мог заснуть. Рассказы ли его взволновали мои нервы, странная ли эта ночь раздражала мою кровь – не знаю; только я заснуть не мог. Всякое даже желание сна исчезло наконец, и я лежал с раскрытыми глазами да думал, напряженно думал, бог знает о чем, о самых бессмысленных пустяках, – как это всегда бывает во время бессонницы. Переворачиваясь с боку на бок, я протянул руку… Палец мой ударился об одно из бревен стены. Раздался слабый, но гулкий и как бы протяжный звук… Я, должно быть, попал на пустое место.

Я вторично ударил пальцем… уже нарочно. Звук повторился. Я еще… Вдруг Теглев приподнял голову.

– Ридель, – промолвил он, – слышите, кто-то стучит под окном.

Я притворился спящим. Мне вдруг пришла охота потрунить над моим фатальным товарищем. Все равно мне не спалось.

Он опустил голову на подушку. Я подождал немного и опять постучал три раза сряду.

Теглев опять приподнялся и стал прислушиваться.

Я постучал опять. Я лежал к нему лицом, но мою руку он не мог видеть… я ее назад закинул, под одеяло.

– Ридель! – крикнул Теглев. Я не отозвался.

– Ридель! – повторил он громко. – Ридель!

– А? Что такое? – проговорил я, словно спросонья.

– Вы не слышите, кто-то все стучит под окном. В избу, что ли, просится.

– Прохожий… – пролепетал я.

– Так надо его впустить или узнать, что за человек?

Но я уже не отвечал и снова притворился спящим.

Прошло несколько минут… Я опять за свое…

«Стук… Стук… Стук!..»

Теглев тотчас выпрямился и стал слушать.

«Стук… Стук… Стук!.. Стук… Стук… Стук!..»

Сквозь полузакрытые веки, при белесоватом свете ночи, я хорошо мог видеть все его движенья. Он обращал лицо то к окну, то к двери. Действительно, трудно было понять, откуда шел звук: он словно облетал комнату, словно скользил вдоль стен. Я случайно попал на акустическую жилку.

«Стук… Стук… Стук!..»

– Ридель! – закричал наконец Теглев. – Ридель! Ридель!

– Да что такое? – промолвил я зевая.

– Неужели вы ничего не слышите? Стучит кто-то.

– Ну, бог с ним! – ответил я и опять показал вид, что заснул, захрапел даже.

Теглев успокоился.

«Стук… Стук… Стук!..»

– Кто там? – закричал Теглев. – Войди!

Никто, разумеется, не отвечал.

«Стук… Стук… Стук!..»

Теглев вскочил с постели, открыл окно и, высунув голову наружу, диким голосом спросил: «Кто там? Кто стучит?» Потом он отворил дверь и повторил свой вопрос. В отдаленье проржала лошадь – и только.

Он вернулся к своей постели.

«Стук… Стук… Стук!..»

Теглев мгновенно перевернулся и сел.

«Стук… Стук… Стук!..»

Теглев проворно надел сапоги, накинул шинель на плечи и, отцепив со стены саблю, вышел из избы. Я слышал, как он два раза обошел ее кругом и все спрашивал: «Кто тут? Кто тут ходит? Кто стучит?» Потом он вдруг умолк, постоял на одном месте на улице, недалеко от угла, где я лежал, и, уже ни слова больше не говоря, вернулся в избу и лег, не раздеваясь.

«Стук… Стук… Стук!..» – начал я снова. «Стук… Стук… Стук!..»

Но Теглев не шевелился, не спрашивал, кто стучит, а только подпер голову рукою.

Видя, что это больше не действует, я спустя немного времени притворился, что просыпаюсь, и, вглядевшись в Теглева, принял удивленный вид.

– Вы разве куда ходили? – спросил я.

– Да, – равнодушно отвечал он.

– Вы все продолжали слышать стук?

– Да.

– И никого не встретили?

– Нет.

– И стук прекратился?

– Не знаю. Теперь мне все равно.

– Теперь? Почему же именно теперь?

Теглев не отвечал.

Мне стало немножко совестно и немножко досадно на него. Сознаться в своей шалости я, однако, не решался.

– Знаете ли что? – начал я. – Я убежден, что все это – одно ваше воображение.

Теглев нахмурился.

– А, вы полагаете!

– Вы говорите: вы слышали стук…

– Я не один стук слышал, – перебил он меня.

– Что же еще?

Теглев качнулся вперед – и закусил губы. Он, видимо, колебался.

– Меня звали! – промолвил он наконец вполголоса и отвернул лицо.

– Вас звали? Кто же вас звал?

– Одна… – Теглев продолжал глядеть в сторону. – Одно существо, про которое я до сих пор только полагал, что оно умерло… А теперь я это наверное знаю.

– Клянусь вам, Илья Степаныч, – воскликнул я, – это все одно воображение!

– Воображение? – повторил он. – Хотите сами убедиться на деле?

– Хочу.

– Ну, так выйдемте на улицу.

VIII

Я наскоро оделся и вместе с Теглевым вышел из избы. Против нее, по ту сторону улицы, не было домов, а тянулся низкий, местами сломанный плетень, за которым начинался довольно крутой спуск на равнину. Туман по-прежнему окутывал все предметы – и за двадцать шагов почти ничего не было видно. Мы с Теглевым дошли до плетня и остановились.

– Вот здесь, – промолвил он и понурил голову. – Стойте, молчите – и слушайте! – Я, так же как он, приник ухом – и, кроме обычного, до крайности слабого, но повсеместного ночного гула, этого дыханья ночи, не услышал ничего. Изредка переглядываясь друг с другом, простояли мы неподвижно несколько минут – и уже собирались идти дальше…

«Илюша!» – почудился мне шепот из-за плетня.

Я глянул на Теглева – но он, казалось, ничего не слыхал – и по-прежнему держал голову понуро.

«Илюша… а Илюша…» – раздалось явственнее прежнего – настолько явственно, что можно было понять: эти слова произнесла женщина.

Мы оба разом вздрогнули – и уставились друг на друга.

– Что? – спросил меня шепотом Теглев. – Теперь не будете сомневаться?

– Постойте, – отвечал я ему так же тихо, – это еще ничего не доказывает. Надо посмотреть, нет ли кого? Какой-нибудь шутник…

Я перескочил через плетень – и пошел по тому направлению, откуда, сколько я мог судить, принесся голос.

Под ногами я почувствовал мягкую, рыхлую землю; длинные полосы гряд пропадали в тумане. Я находился в огороде. Но ничего не шевелилось ни вокруг меня, ни впереди. Все как бы замерло в онемении сна. Я сделал еще несколько шагов.

– Кто тут? – закричал я не хуже Теглева.

Прррр! – вспугнутый перепел выскочил из-под самых ног моих и полетел прочь, прямо, как пуля. Я невольно пошатнулся… Что за глупость!

Я глянул назад. Теглев виднелся на том же самом месте, где я его оставил. Я приблизился к нему.

– Напрасно вы будете звать, – промолвил он. – Этот голос дошел до нас… до меня… издалека.

Он провел рукой по лицу – и тихими шагами направился через улицу домой. Но я не хотел так скоро сдаться и вернулся в огород. Что действительно кто-то три раза кликнул «Илюшу» – в этом я никак сомневаться не мог; что в этом зове было что-то жалобное и таинственное – в этом я тоже должен был самому себе признаться… Но кто знает, быть может, все это только казалось непонятным, а на деле объяснялось так же просто, как и тот стук, который взволновал Теглева?

Я отправился вдоль плетня, от времени до времени останавливаясь и посматривая кругом. Подле самого плетня, в недальнем расстоянии от нашей избы, росла старая кудрявая ветла; большим черным пятном выдавалась она среди общей белизны тумана, той тусклой белизны, которая хуже темноты слепит и притупляет взор. Вдруг мне почудилось, будто что-то, довольно крупное, живое, ворохнулось на земле возле той ветлы. С восклицанием: «Стой! Кто это?» – бросился я вперед. Послышались легкие, словно заячьи шаги; мимо меня быстро шмыгнула скорченная фигура, мужская ли, женская ли – я разобрать не мог… Я хотел схватить ее, но не успел, споткнулся, упал и обжег лицо о крапиву. Приподнимаясь и опираясь на землю, я почувствовал что-то жесткое под рукою: то был резной медный гребешок на шнурке, вроде тех, которые наши крестьяне носят на поясе.

Дальнейшие мои разыскания остались тщетными – и я с гребешком в руке и с остреканными щеками вернулся в избу.

IX

Я застал Теглева сидящим на лавке. Перед ним на столе горела свечка – и он что-то записывал в небольшой альбомчик, который постоянно носил с собою. Увидав меня, он проворно сунул альбомчик в карман и принялся набивать трубку.

– Вот, батюшка, – начал я, – какой трофей я из моего похода принес! – Я показал ему гребешок и рассказал, что со мной случилось около ветлы. – Я, должно быть, вора вспугнул, – прибавил я. – Вы слышали, вчера у нашего соседа украли лошадь?

Теглев холодно улыбнулся и закурил трубку. Я уселся возле него.

– И вы все по-прежнему уверены, Илья Степаныч, – промолвил я, – что голос, который мы слышали, прилетел из тех неведомых стран?..

Он остановил меня повелительным движением руки.

– Ридель, – начал он, – мне не до шуток, и потому прошу вас также не шутить.

Теглеву действительно было не до шуток. Лицо его изменилось. Оно казалось бледнее, выразительнее – и длиннее. Его странные, «разные» глаза тихо блуждали.

– Не думал я, – заговорил он снова, – что я когда-нибудь сообщу другому… другому человеку то, что вы сейчас услышите и что должно было умереть… Да, умереть в груди моей; но, видно, так нужно – да и выбору мне нет. Судьба! Слушайте.

И он сообщил мне целую историю.

Я уже сказал вам, господа, что повествователь он был плохой; но не одним неумением передавать случившиеся с ним самим события поразил он меня в ту ночь; самый звук его голоса, его взгляды, движения, которые он производил пальцами, руками – все в нем, одним словом, казалось неестественным, ненужным, фальшью наконец. Я был еще очень молод и неопытен тогда – и не знал, что привычка риторически выражаться, ложность интонаций и манер до того может въесться в человека, что он уже никак не в состоянии отделаться от нее: это своего рода проклятие. В последствии времени мне случилось встретиться с одной дамой, которая таким напыщенным языком, с такими театральными жестами, с таким мелодраматическим трясением головы и закатыванием глаз рассказывала мне о впечатлении, произведенном на нее смертью ее сына – об ее «неизмеримом» горе, об ее страхе за собственный рассудок, что я подумал про себя: «Как эта барыня врет и ломается! Она своего сына вовсе не любила!» А неделю спустя я узнал, что бедная женщина действительно с ума сошла. С тех пор я стал гораздо осторожнее в своих суждениях и гораздо меньше доверял собственным впечатлениям.

X

История, которую рассказал мне Теглев, была вкратце следующая. У него в Петербурге, кроме сановного дяди, жила тетка, женщина не сановная, но с состоянием. Будучи бездетной, она взяла к себе в приемыши девочку, сиротку, из мещанского сословия, дала ей приличное воспитание и обращалась с ней как с дочерью. Звали ее Машей. Теглев виделся с нею чуть не каждый день. Кончилось тем, что они оба друг в друга влюбились, и Маша отдалась ему. Это вышло наружу. Тетка Теглева страшно рассердилась, с позором прогнала несчастную девушку из своего дома и переехала в Москву, где взяла барышню из благородных к себе в воспитанницы и наследницы. Вернувшись к прежним родственникам, людям бедным и пьяным, Маша терпела участь горькую. Теглев обещался жениться на ней – и не исполнил своего обещания. В последнее свое свидание с нею он принужден был высказаться: она хотела узнать правду – и добилась ее. «Ну, – промолвила она, – коли мне не быть твоей женою, так я знаю, что мне остается сделать». С этого последнего свиданья прошло недели две с лишком.

– Я ни на минуту не обманывался насчет значения ее последних слов, – прибавил Теглев, – я уверен, что она покончила с жизнью, и… и что это был ее голос, что это она звала меня туда… за собою… Я узнал ее голос… Что ж, один конец!

– Но отчего же вы не женились на ней, Илья Степаныч? – спросил я. – Вы ее разлюбили?

– Нет, я до сих пор люблю ее страстно!

Тут я, господа, уставился на Теглева. Вспомнился мне другой мой знакомый, человек очень смышленый, который, обладая весьма некрасивой, неумной и небогатой женой и будучи очень несчастлив в супружестве, на сделанный ему при мне вопрос: почему же он женился? Вероятно, по любви? – отвечал: «Вовсе не по любви! А так!» А тут Теглев любит страстно девушку и не женится. Что ж, и это тоже – так?!

– Отчего же вы не женитесь? – спросил я вторично.

Сонливо-странные глаза Теглева забегали по столу.

– Этого… в немногих словах… не скажешь, – начал он запинаясь. – Были причины… Да притом она… мещанка. Ну и дядя… Я должен был принять и его в соображение.

– Дядю вашего? – вскрикнул я. – Но на какой черт вам ваш дядя, которого вы только и видите, что в Новый год, когда с поздравлением ездите? На его богатство рассчитываете? Да у него самого чуть не дюжина детей!

Я говорил с жаром… Теглева покоробило, и он покраснел… Покраснел неровно, пятнами.

– Прошу не читать мне нотаций, – промолвил он глухо. – Впрочем, я не оправдываюсь. Загубил я ее жизнь – и теперь надо будет долг выплатить…

Он опустил голову – и умолк. Я тоже ничего сказать не нашелся.

XI

Так мы сидели с четверть часа. Он глядел в сторону, а я глядел на него и заметил, что волосы у него надо лбом как-то особенно приподнялись и завились кудрями, что, по замечанию одного военного лекаря, на руках которого перебывало много раненых, всегда служит признаком сильного и сухого жара в мозгах… Опять мне пришло в голову, что над этим человеком действительно тяготеет рука судьбы и что товарищи его недаром видели в нем нечто фатальное. И в то же время я внутренно осуждал его. «Мещанка! – думалось мне. – Да какой же ты аристократ?»

– Может быть, вы меня осуждаете, Ридель, – начал вдруг Теглев, как бы угадав, о чем я думал. – Мне самому… очень тяжело. Но как быть? Как быть?

Он оперся подбородком на ладонь и принялся покусывать широкие и плоские ногти своих коротких и красных, как железо твердых пальцев.

– Я того мнения, Илья Степаныч, что надо вам сперва удостовериться, точно ли ваши предположения справедливы… Быть может, ваша любезная здравствует. («Сказать ему о настоящей причине стука? – мелькнуло у меня в голове. – Нет, после».)

– Она мне ни разу не писала с тех пор, как мы в лагере… – заметил Теглев.

– Это еще ничего не доказывает, Илья Степаныч.

Теглев махнул рукою.

– Нет! Ее уже, наверное, больше на свете нет. Она меня звала…

Он вдруг повернулся лицом к окну.

– Опять кто-то стучит!

Я невольно засмеялся.

– Ну, уж извините, Илья Степаныч! На сей раз это у вас нервы. Видите: рассветает. Через десять минут солнце взойдет – теперь уже четвертый час, а привиденья днем не действуют.

Теглев бросил на меня сумрачный взгляд и, промолвив сквозь зубы: «Прощайте-с», лег на лавку и повернулся ко мне спиною.

Я тоже лег – и, помнится, прежде чем заснул, подумал, что к чему это Теглев все намекает на то, что намерен… лишить себя жизни! Что за вздор! Что за фраза! По собственной воле не женился… бросил… а тут вдруг убить себя хочет! Смысла нет человеческого! Нельзя не порисоваться!

С этими мыслями я заснул очень крепко, и когда я открыл глаза, солнце стояло уже высоко на небе – и Теглева не было в избе…

Он, по словам его слуги, уехал в город.

XII

Я провел весьма томительный и скучный день. Теглев не возвратился ни к обеду, ни к ужину; брата я и не ожидал. К вечеру опять распространился густой туман, еще пуще вчерашнего. Я лег спать довольно рано. Стук под окном разбудил меня.

Пришла моя очередь вздрогнуть!

Стук повторился – да так настойчиво-явственно, что сомневаться в его действительности было невозможно. Я встал, отворил окно и увидал Теглева. Закутанный шинелью, в надвинутой на глаза фуражке, он стоял неподвижно.

– Илья Степаныч! – воскликнул я. – Это вы? Мы прождались вас. Войдите. Али дверь заперта?

Теглев отрицательно покачал головою.

– Я не намерен войти, – произнес он глухо, – я хотел только попросить вас передать завтра это письмо батарейному командиру.

Он протянул мне большой куверт, запечатанный пятью печатями. Я изумился – однако машинально взял куверт. Теглев тотчас отошел на середину улицы.

– Постойте, постойте, – начал я, – куда же вы? Вы только теперь приехали? И что это за письмо?

– Вы обещаетесь доставить его по адресу? – промолвил Теглев и отступил еще на несколько шагов. Туман запушил очертания его фигуры. – Обещаетесь?

– Обещаюсь… но сперва…

Теглев отодвинулся еще дальше – и стал продолговатым, темным пятном.

– Прощайте! – раздался его голос. – Прощайте, Ридель, не поминайте меня лихом… И Семена не забудьте…

И самое пятно исчезло.

Это было слишком. «О фразер проклятый! – подумал я. – Нужно же тебе все на эффект бить!» Однако мне стало жутко; невольный страх стеснял мне грудь. Я накинул шинель и выбежал на улицу.

XIII

Да, но куда было идти? Туман охватил меня со всех сторон. На пять, на шесть шагов вокруг он еще сквозил немного, а дальше так и громоздился стеною, рыхлый и белый, как вата. Я взял направо по улице деревушки, которая тут же прекращалась: наша изба была предпоследняя с краю, а там начиналось пустынное поле, кое-где поросшее кустами; за полем, с четверть версты от деревни, находилась березовая рощица – и через нее протекала та самая речка, которая несколько ниже огибала деревню. Все это я знал хорошо, потому что много раз видел все это днем; теперь же я ничего не видел – и только по большей густоте и белизне тумана мог догадываться, где опускалась почва и протекала речка. На небе бледным пятном стоял месяц – но свет его не в силах был, как в прошлую ночь, одолеть дымную плотность тумана и висел наверху широким матовым пологом. Я выбрался на поле – прислушался… Нигде ни звука; только кулички посвистывали.

– Теглев! – крикнул я. – Илья Степаныч! Теглев!

Голос мой замирал вокруг меня без ответа; казалось, самый туман не пускал его дальше.

– Теглев! – повторил я.

Никто не отозвался.

Я пошел вперед наобум. Раза два я наткнулся на плетень, раз чуть не свалился в канаву, чуть не споткнулся о лежавшую на земле крестьянскую лошаденку…

– Теглев! Теглев! – кричал я.

Вдруг, позади меня, в самом близком расстоянии, послышался негромкий голос:

– Ну вот я… Что вы хотите от меня?

Я быстро обернулся.

Передо мною, с опущенными руками, без фуражки на голове стоял Теглев. Лицо его было бледно; но глаза казались оживленными и больше обыкновенного… Он протяжно и сильно дышал сквозь раскрытые губы.

– Слава богу!.. – воскликнул я в порыве радости, – и схватил его за обе руки. – Слава богу! Я уже отчаивался найти вас. И не стыдно вам так пугать меня? Илья Степаныч, помилуйте!

– Что вы хотите от меня? – повторил Теглев.

– Я хочу… я хочу, во-первых, чтобы вы вместе со мною вернулись домой. А во-вторых, я хочу, я требую, требую от вас, как от друга, чтобы вы немедленно мне объяснили, что значат ваши поступки – и это письмо к полковнику? Разве с вами в Петербурге случилось что-нибудь неожиданное?

– Я в Петербурге нашел именно то, что ожидал, – отвечал Теглев, все не трогаясь с места.

– То есть… вы хотите сказать… ваша знакомая… эта Маша…

– Она лишила себя жизни, – торопливо и как бы со злостью подхватил Теглев. – Третьего дня ее похоронили. Она не оставила мне даже записки. Она отравилась.

Теглев поспешно произносил эти страшные слова, а сам все стоял неподвижно, как каменный. Я всплеснул руками.

– Неужели? Какое несчастье! Ваше предчувствие сбылось… Это ужасно!

В смущении я умолк. Теглев тихо и как бы с торжеством скрестил руки.

– Однако, – начал я, – что же мы стоим здесь? Пойдемте домой.

– Пойдемте, – сказал Теглев. – Но как мы найдем дорогу в этом тумане?

– В нашей избе огонь в окнах светит – мы и будем держаться на него. Пойдемте.

– Ступайте вперед, – ответил Теглев. – Я за вами.

Мы отправились. Минут с пять шли мы – и путеводный наш свет не показывался; наконец он блеснул впереди двумя красными точками. Теглев мерно выступал за мною. Мне ужасно хотелось поскорей добраться домой и узнать от него все подробности его несчастной поездки в Петербург. Пораженный тем, что он сказал мне, я, в припадке раскаяния и некоторого суеверного страха, не дойдя еще до нашей избы, сознался ему, что вчерашний таинственный стук производил я… И какой трагический оборот приняла эта шутка!

Теглев ограничился замечанием, что я тут ни при чем – что рукой моей водило нечто другое и что это только доказывает, как мало я его знаю. Голос его, странно спокойный и ровный, звучал над самым моим ухом.

– Но вы меня узнаете, – прибавил он. – Я видел, как вы вчера улыбнулись, когда я упомянул о силе воли. Вы меня узнаете – и вы вспомните мои слова.

Первая изба деревни, как некое темное чудище, выплыла из тумана перед нами… Вот вынырнула и вторая, наша изба – и моя лягавая собака залаяла, вероятно, почуявши меня.

Я постучал в окошко.

– Семен! – крикнул я теглевскому слуге. – Эй, Семен! Отвори нам поскорей калитку.

Калитка стукнула и распахнулась; Семен шагнул через порог.

– Илья Степаныч, пожалуйте, – промолвил я и оглянулся.

Но никакого Ильи Степаныча уже не было за мною. Теглев исчез, словно в землю провалился.

Я вошел в избу, как ошалелый.