Текст книги "Алый цвет памяти"

Огнецвет

 
Всё стало как-то пасмурно у нас,
Стремленья наши стали не едины,
И в узкой прорези твоих сердитых глаз
Сквозят зрачки холодные, как льдины.
Оберегая праведность свою,
Ты почему-то чужд моих желаний.
Толпятся страсти, как на поле брани,
С мечами у рассудка на краю,
Где маленькая искорка раздора
Вот-вот начнет открытую войну.
Ведь быть у безрассудности в плену
Решается, увы, легко и скоро;
Один лишь миг, и шквальная гроза
Уже сечёт безжалостно глаза.
 
 
Несовместимых, видимо, с моими
Мне не понять природу твоих дум.
Но кто укажет путь исповедимей,
Чтоб не был ты на том пути угрюм?
Кто скажет, что на нём не будет спора
И это будет самый честный путь?
Я так хочу порой к тебе прильнуть
И так скорблю, что сник порыв задора.
Ещё мы вместе вроде, и не рядом,
Нет задушевности, ещё чего-то нет.
Ужель взаимной страсти огнецвет,
Как ранний мак, отцвёл в куртинах сада?
Ужель над нами небо разошлось,
Чтоб путь земной нам обозначить врозь?..
 

Алтарь

 
Хоть в начале строки, хоть в конце,
Вольной песни иль строгого гимна.
Твоё имя звучать будет дивно,
Югославия!.. В горном венце,
 
 
Далью-далей от русского слуха,
Скрыта сербов напевная речь.
Родословная ж общего духа
В нас живёт и при скудости встреч.
 
 
Небо нас своей волей сроднило
По крови и по вере – вдвойне,
Чтоб испытывать, видно, в огне
Одного и того же горнила.
 
 
Кто в твой мир несказанный войдёт,
Обретёт сразу чувств половодье
И, конечно же, сердцем поймёт,
Как родно ему это приволье…
 
 
Не иссякнут двух наших миров
По-славянски звучащие музы,
Как священные вечные узы,
Как природы волнующий зов…
 
 
Когда боль разнеслась наша эхом,
А надежды рассеялись в грусть,
То к тебе по заветнейшим вехам
С кровоточащим горем шла Русь.
 
 
Русь искала в тебе исцеленья
Древней вере, пошедшей на слом:
Полыхнуло в твой дом, как огнём.
Русских судеб тогда потрясеньем.
 
 
Как спасенье души, как тропарь
Всех молящихся искренне, нежно,
Как праматерь, как свет и надежда,
Югославия, ты наш – алтарь.
 

Наитие

 
К истокам дел всех обратится память,
Когда в ладони землю взяв свои,
Вдруг ощутишь: кровь тёплыми рывками
Отяжелело вздрагивает в них.
 
 
Всё, что нас угнетало непомерно,
Отходит вдруг, как суетная блажь.
И суеверных наваждений скверна,
И на пути обманчивый мираж…
 
 
Как дальним гулом перекатных бродов,
Исконное нахлынуть норовит,
С воскресшей болью материнских родов,
Рассеянной с младенчества в крови.
 
 
Ты чутко слышишь голос этой боли,
Способной слабость духа укрепить,
Чтоб вдруг в постигшем ненароком бое
Не мог от своей правды отступить.
 
 
Той, что в печали не стяжает славы
И не приемлет помощи от лжи,
Отсутствующей разве у лукавых,
Да тех, кто всюду сеет мятежи.
 
 
И свет добра, и тени преисподней
Всё чётко закодировала кровь,
Чтоб нужное, не забывая, помнить,
Не полагаясь на надёжность слов.
 
 
Мы чувствовать всегда должны событья –
Несут они нам пользу или вред –
Пусть бьёт родник природного наитья,
Чтоб ломкий мост надежды одолеть.
 

Язычество

 
Ещё в кострах языческих стихий
Не заронился дух противоречий,
И далеко ещё горели свечи
В дни христианских строгих литургий.
 
 
Но самоисцеляющейся вере
Жить оставалось лишь недолгий век,
И внукам внуков византийский грек
Уж на исходе века нашей эры
 
 
Предложит мудрость от иных начал –
От осознанья триединства Бога,
Чтоб духа окоём не измельчал,
А мысли не сжигала бы тревога.
 
 
Предложит веру с символом креста,
Суровый аскетизм во искупленье
И перед ликом жертвенным Христа
В молитве преклонённые колени.
 
 
Весь облик мира обратится к нам
С иной совсем системой мирозданья,
И мы войдём с молитвой в новый храм
Познать душой святое ликованье…
 
 
Пока ж ещё высокие огни
По праздникам горели над холмами,
Чтоб дух гордыни, не развившись, ник
Под действием духовного цунами.
 
 
О, сам он, этот жертвенный огонь
Был искрой неба – высшего из духов,
Предтечей и прообразом икон,
И оттого в людской душе не тух он.
 
 
Власть суеверий сдерживала плоть
От посягательств на чужое право
И становилось принципами нрава,
Когда открылся разуму Господь.
 
 
Всё по законам её связей жило
И шло по трудным перевалам лет.
Язычество – духовный первоцвет,
Блуждающий ещё по нашим жилам.
 

Тщета

 
Вдруг кажется, что мир наш – просто свалка,
Спешащая всё под собою скрыть,
А времени безудержная прялка
Прядёт чужих желаний злую нить.
 
 
Дни уплывают по законам грубым
В небытия разверзшийся провал.
К какой же цели мы несёмся, люди,
Сбивая с ног друг друга наповал?
 
 
Какие силы правят этим бегом
И доверять им можно ли вполне?
Безмолвствует, увы, над нами небо.
Кто ж нам ответит за самих извне?
 
 
Природы суть для мысли непролазна,
Зачем ей целью быть дробовика?
Людская ж добродетель в миг соблазна
Бывает не особенно крепка.
 
 
Жизнь – торжество то мудрости, то вздора,
И человечество то празднует успех.
То погружается, увы, на дно позора,
Когда без меры тяжелеет грех.
 
 
Так соберись же в мыслях на мгновенье,
Понять причину беспричинных бед…
И острый взгляд поймает в исступленье
Всю тщетность самых искренних надежд.
 

Луга в цвету

 
К душе весенний перелом
Уже крадётся в конце марта.
И хоть не скоро первый гром,
Но чувства, полные азарта,
 
 
Уже – на стартовой черте,
Совсем, как взнузданные кони.
И долго ль сдержишь их в узде,
Когда их зов природный гонит
 
 
В луга, где запахи весны
Дурманят дух теплом и светом,
Где мысль и плоть твои вольны
И благодарствуют за это.
 
 
Туда, где зимняя печаль
С душой весны несовместимы:
Свет сноровист, как битве сталь,
Власть разрушая мрачной схимы.
 
 
Раздолье – русские луга.
В них тишина, как бы святая.
А сквернословить в них и лгать –
Затея самая пустая.
 
 
Во имя верности, любви,
Во имя бескорыстных мыслей
Цветут луга моей земли,
Храня в цветках небесность истин.
 
 
Луга – земная благодать.
Их травы все обильны соком,
А нашу вольность их примять
Они прощают без упрёка.
 

К небу

 
Спаси нас, о Небо, – от срама спаси, –
Ещё б перестройку одну на Руси!..
Обратно чтоб скинуть пленения цепи,
А в душах забился опять родной трепет.
 
 
Манеры чужие, мы просим, разрушь,
Избавь саму жизнь от скучающих душ –
Избавь наши мысли от злого налёта,
А в чувства всели ощущение взлёта.
 
 
Принять мы не можем страны новый бег,
Нет цели в нём той, чего ждёт человек;
Хотим ли мы быть понукаемы к гону
На алчное капище бога Мамоны?..
 
 
Душевный покой – мирный вектор судьбы,
Тревожность же – скрытая форма борьбы…
Дай выбор нам первый – божественной сути,
Вне действия жажды к заморской валюте.
 
 
Надежды и беды с людьми раздели –
От морока всем нам очнуться вели;
Один должен путь быть у власти с народом,
И к благам чтоб не было тайного хода.
 
 
Пусть звёздные реки нам снятся во сне,
А чаша желаний пусть будет полней.
Ритм сердца пусть будет порывист и страстен,
И к женщинам чувство святое не гаснет!
 

Лермонтов

 
Будто взмахом невидимых крыл,
Поэтическим искренним словом
Свои помыслы ты нам открыл:
Мы услышали всё в твоём зове.
 
 
Торжествует надежда души.
Чего б взгляд ни коснулся твой – всюду.
И добро непременно вершить
Норовит осененный рассудок…
 
 
Хода времени властный поток
Не ошибся в том, кто ему нужен:
Он почувствовал в музыке строк,
С чем ты с юности мыслями дружен:
 
 
Увлеченно пришпорен пегас,
Сердце дышит желанной свободой…
Только б пламень души не погас –
Без него нет общенья с природой.
 
 
Не ведя меркантильно с ней торг,
Ты берешь у нее изумленье,
Возвращаешь же страсть и восторг,
И горенье, горенье, горенье…
 
 
Воздух неба и соки земли
С жаром мыслей твоих – триедины:
Их целебный стихийный разлив
Лечит боль и ласкает седины.
 
 
Время мерно чеканит свой шаг
Под аккорды любимого барда.
Все, что строчки твои говорят,
Кто оспорит, что это неправда?
 
 
Чести только решая служить,
Ты несешь, не ропща, эту службу;
Жизнь готов на алтарь положить
За неё и за преданность дружбе.
 
 
По чьей воле познать Валерик –
Реку смерти пришлось тебе в битве?
По чьей воле с отребьем возник
Спор, приведший к прощальной молитве?
 
 
Мысль убийцы была коротка –
Без раздумий и лишних сомнений.
 
 
По чьей воле убит русский гений,
Обагрив кровью склон Машука?
 

Власти равелин

 
Мало не покажется –
То, что прочат плен
Русской силе кряжистой
С помощью измен
Суетные люди
Из высоких каст.
Небо всё рассудит
И за всё воздаст.
 
 
Времена смятенные.
В головах – разлад.
Сами дни, как пленные,
И без красных дат.
Нет в строю и стяга –
Доблести венца,
Что вселял отвагу
В души и сердца.
 
 
Вывих государственный…
В нём людской порок
Стал намного барственней,
Чем когда-то мог.
Он принёс немало
Бед нам, не крестясь,
И чванливей стала
Новой знати страсть.
 
 
Скопищу базарников,
Цель чья – всё себе,
Люд страны стал данником
В дармовом труде,
Целью стал поборов,
Плутовства и склок…
Реки ж думских споров
Все текут в песок.
 
 
Бурные ж овации –
Тем, кто разъяснил
Прок приватизации,
А порок в ней скрыл;
В беспросветной бедности,
В алчной суете
Нравственные ценности
Уж совсем не те…
 
 
Зря что ли терактом
Взорван русский лад?
Взрыв, как катаракта,
Замутил наш взгляд.
И порок презрительно
Из-за наших спин
Строит оскорбительный
Власти равелин.
 
 
Власти для нас странной:
Весь в бойницах лжи
Равелин обмана –
Скопище чужих,
Тех, кто был скандален
И творил кураж,
Кто был гениален
В деле крупных краж…
 
 
В позе благодетелей –
Каждый властный сноб.
Маской лжерадетеля
Стал им вечный трёп,
То есть, – речь с подлогом
Изощрённых фраз
В логике убогой,
Как у всех пролаз.
 
 
Дух наш, по-отечески
Мудро укрепись,
 
 
От манер купеческих
Малость отступись.
Собери всю волю
Для достойных дел,
И не дай плейбоям
Вызвать беспредел.
 

Позднее лето

 
Преддверье осени, а дни
Полны все солнечного света.
Ещё щедра природа лета:
Мир благодушествует в них.
 
 
Те дни не знают скучных будней:
В природе лад, тепло и свет.
Откуда всё это? – секрет.
Природный ритм всегда подспуден.
 
 
Земли законами вращенья
Сокращены пределы дня,
А мир в чистилище огня
Горит, всё жаждя очищенья.
 
 
От упоенья грустью нив
Иль от речных дрожащих бликов,
Иль птиц волнующего крика
Дни не спешат – их бег ленив.
 
 
В их лени – бескорыстье лета,
Но не чарующий обман,
В них не пожух ещё бурьян,
Как грустной осени примета.
 
 
Ведёт нас лето, не скупясь
На теплоту, в просторы странствий,
А там – в заснеженном пространстве
Земли слабеет с небом связь.
 

Афган

 
Веков минувших строгий ритуал
Нас вопрошает, болью входя в кости,
Зачем же вы в объятья этих скал
Пожаловали, северные гости?
Вопрос этот естественностью прост
И чист, как взгляд невинного ребёнка.
А наш ответ?.. Он детство перерос
И заблудился в нравственных потёмках.
Как же начать достойней разговор?
Свести в дипломатическое русло
Иль перейти на митинговый ор,
Чтоб совесть от сомнений не огрузла?
Живущим тут, шиит он иль суннит,
Чужая воля – пуще лихоимства.
И вправе ли непрошеный визит
Ждать для себя от них гостеприимства?
Традиции не позволяют здесь
Корану стать прислугой иноверца,
И мы это должны были б прочесть
В чужих глазах незлобивостью сердца.
Но не прочли, усердствуя в своём, –
В почтенье к философии без Бога.
Мы, не просясь, входили в каждый дом
С моралью своей несколько убогой.
Афганистан – страна скалистых гор,
И пыльных, неуютных плоскогорий,
Ты закровил вдруг тысячами пор
Без намеренья стать, увы, покорней;
Ты принял, как обязанность, войну
В защиту своих гор, надежд и веры,
И не поставил смерть себе в вину
Тех, кто привёл в долины бэтээры.
 

Наваждение

 
Тот, кто страной бездарно правил,
Увы, болезненно не слёг,
В Форосе будучи, а Каин
Его там вздёрнул на силок.
Безбожник был наш вождь-повеса
И потому легко проник
В него лукавый шёпот бесов:
«Ты будешь вечен средь живых…
Да что там слава Герострата[5]5
  Известность, достигнутая преступными средствами.


[Закрыть]?
Ты будешь властным и богатым,
Кумиром улиц и гульбы,
Завидным баловнем судьбы.
С рожденья все имеют мету
Исподней истины земной.
И ты несёшь это клеймо,
На что, конечно же, не сетуй.
Служенье чистым небесам,
В чём убедиться мог и сам,
Ничем житейским не прельщает,
И лишь извилины ума
Вдруг жалость сдуру посещает.
Ну, жалость ли, скажи, нужна
Тому, кто почести добудет
Без хлипких нежностей? Ведь люди
Довольно падки на обман,
А ты немножечко – шаман.
Роль, правда, будет здесь труднее.
Иной, поскольку, дан ей толк,
Ты должен высидеть, как волк
В обличье лисьем, а вернее –
Де-юре, вроде, ты пленён,
О чём весь мир оповещён,
Де-факто же совсем иначе:
Форос – далече не Шильон[6]6
  Замок на берегу Женевского озера, 12–15 век.


[Закрыть].
Совсем другие в нем задачи.
О том ты был уведомлён
Ещё на Мальте в час стихии,
Когда решал судьбу России
И в путче наше торжество
Определил, как статус-кво.
Пусть говорят: путч – святотатство,
Развязный пляс греховной тьмы…
 
 
Когда на свет выходим мы,
То дышим воздухом лукавства.
Лукавство – страсть наша и цель,
Желаний наших колыбель…»
 

Флаг

 
Был флаг нашей Родины красный,
Как символ державы труда,
Как символ великого братства;
Казалось, он был навсегда.
 
 
Флаг этот в сраженьях испытан
На танковой грозной броне,
Он жертвенной кровью пропитан
И стал нам победой в войне.
 
 
Цвет красный был выше измены,
С ним в души не кралась лузга,
Достоинства красные гены
Скисать не давали мозгам…
 
 
Но кто-то в ином жил настрое
И тайно ждал смутной поры,
Ворота открыть, чтоб, как в Трое,
Принять от данайцев дары.
 
 
И вот культ заморских привычек
Ввели под уздцы, как коня;
Конь взбрыкнул копытом и высек
Смертельные брызги огня.
 
 
С тех пор мысль чиновников против
Небесных законов пошла,
Ведь их одержимые плоти
Вошли в наваждение зла.
 
 
Они Русь украсили флагом,
Победному флагу взамен,
Сломали отечества шпагу
И радостно приняли плен.
 

Форос

 
О, долог, долог из Фороса
Бег даже мыслей до Москвы.
С учётом западного сноса
Их упредите вправо вы,
Чтобы, реальность не теряя,
Вглядеться в жизнь родного края.
В пути им встретятся луга,
Где дышат сонные стога
Настоем утренней долины,
И неоглядная река,
Играя отблеском в зрачках,
Вдруг выйдет, словно из былины.
То вод своих степенных гон
На юг направил тихий Дон.
 
 
На берегах его – станицы
Казачьи, где живут донцы.
От них ли взгляду отстраниться,
В ком честь и вольность – близнецы?
Кто изначально блюл державу,
Поляку, шведу, турку, галлу…
Чей преграждал дорогу щит?
В ком пепел войн сильней стучит?
А раннерусское начало
В дни лихоимства и беды,
В дни осквернения судьбы,
В ком от испуга не смельчало?
Кубань, Дон, Терек, Днестр, Урал… –
России дорогой коралл.
 
 
Чем мысль быстрей летит на север,
Тем внятней ощутите вы,
Как болью чувств душевный веер
Встречает вести из Москвы.
Сошли б за истину те вести
В каком-нибудь приблудном месте,
Где оскверняют, скажем, труд,
И вольность эта сходит с рук.
А над местами древних былей,
Над памятью минувших лет,
Гражданства, мужества, побед…
Они, как бред сивокобылий.
Коль весть – не памяти итог,
То значит – это плевел склок.
 
 
Что ж память?.. Якорь в волнах пенных,
Чтоб стойкость корабля держать,
Двойные крепостные стены,
Как страж души от дьяволят.
Она – властитель и основа
О прошлом сказанного слова,
Крест, осеняющий века,
Народной мудрости река…
Иссяк исток и нет разлива
По руслу знойному реки:
Начало мысли отсеки
И жизнь, как ни была б криклива,
Вся – без достоинства примет.
По той причине, что их нет.
 
 
Случись же так: на наши земли,
На память, веру, вольность, слад,
На города наши, деревни…
Упал, как порча чей-то взгляд.
Взгляд этот, хоть не Василиска[7]7
  Сказочное чудовище.


[Закрыть],
Но с ним сродни и очень близко,
Ведь каждый новый обелиск
Поставил неовасилиск.
Лукава… Ох, лукава смута –
Зла и корысти повитель.
 
 
Когда ж ещё, как не теперь,
Сопережить в себе минуты
Душевной силы прошлых лет,
Взглянуть из сумрака в рассвет?
 
 
А в том рассвете васильковом
Над полем сабли и мечи
Взметнулись… Поле Куликово –
Надежд Москвы тяжёлый щит,
Вошло, как явь в воображенье
Благочестивым продолженьем
Священных битв, как божьих кар,
Поползновению хазар,
Амбициозности тевтонов,
Да, впрочем, вожделенью всех,
Кто попирал, идя на грех,
Границы, веру и законы…
И вот Непрядвы светлый лик
По ходу справа вдруг возник.
 
 
Ни в чём она не изменилась,
Всё та же через шесть веков,
Ну, может чуточку сместила
Расположенье берегов.
Как юность в первом поцелуе,
Дрожат всё так же её струи
И трепета их тот же тон,
А рядом тот же милый Дон.
Лишь место воинского стана
Покрыто буйством ивняка.
Здесь, видно, властвует рука
Родства непомнящих иванов,
В ком вольных предков чести ген,
Увы, залёг в духовный крен.
 
 
Но вот уже и различимы
Сквозь смог столичные дома,
И кто-то бродит между ними,
Как бы сошедшие с ума
Блуждают в поисках обмана.
«Белдом» встревожен как-то странно
 
 
А рядом с ним в свой «звёздный час»
Поднялся в гвалте на каркас
Бронемашины, как держатель
Крапленых акций новостей
Для разжигания страстей,
Судьбы российской толкователь,
Определив, как бенефис,
Свой политический стриптиз.
 
 
Страсть безоглядная клубилась,
Переходя порой в галдёж,
И, как мистическая сила,
Толпу ввергала в нетерпёж.
Природу этого явленья
В миру зовут столпотвореньем.
О сотворённые столпы,
Есть ли вам дело до толпы,
Когда сермяжными речами,
В духовно-одичавшей тьме,
Сумели выманить у ней
Гнев с обнажёнными мечами,
Чтоб сотворить им тут же грех
В угоду собственных утех?
 
 
Дух демонический поспешно,
Чувств шалых вздёрнув удила,
Здесь в миг, быть может, самый грешный,
Входил озлобленно в тела.
Ни клятв не помнящий, ни рода,
Как обнажённый блуд испода,
Он ладит жизнь пустить в разбег
К последней схватке в этот век.
Дух этот, проще – отщепенство,
Ведёт к предательству святых.
Ведь осознав в какой-то миг
В измене личное блаженство,
Он через око сатаны
Глядит на бедствие страны.
 
 
Вероотступникам угодно,
Чтобы обратный ход ума
Разлился здесь, как гнев народный,
Ведь гнев толпы – почти чума;
Чтоб ложь подметно клокотала
О том, что, мол, успехов мало
В стране этой под властью тех,
Кого и вымолвить-то грех.
Одним из первых в стойке дога,
С ошейника себя спустя,
И ловкость тотчас обретя,
Взахлёб грассировал убого
Из рода куньих, в жлобстве спец,
Лицом поблекший, как мертвец.
За ним из группы читаногих
Нетерпеливо у дверей,
Едва охлынув от дороги,
Толкались несколько хмырей:
Лицедейзанов, Истреповис…
Увы, печальна эта повесть,
Что длинен список сих людей:
За лицедеем – лиходей…
Неужто было то случайно,
Что этих милых лиц и тел
Вдруг оказался запредел.
Иль айсберг гласности скрыл тайну?
Дней судных вывод – впереди,
Даст Бог терпенья – погодим.
 
 
Так занимался день «свободы»,
Печальный день, как страшный сон,
Не зря кричали же удоды…
Раскачивался мощный трон
Большой страны, глумились бесы
По дальним и недальним весям,
Истошно поднимая гвалт,
Чтоб память рухнула в провал.
А разум в споре распалился,
Как уже было… Русь браня
В канун тринадцатого дня
Судьбой её распорядился,
 
 
Спор наблюдая через щель,
Холодным взглядом сам Кощей –
 
 
Нечеловеческая сила
Почти бесплотного лица…
Увы, доверчивость России
Кто истязает без конца?
Направлен кем запал всей прессы
Чужие славословить мессы
И всуе вспоминать Христа
Без Православного креста?
Кто не даёт тянуться к вере –
Той, что была в нас испокон,
Ведь на молитве взять в полон
Не в силах никакой химере.
А кто занёс свою печать
Над страстью женщины зачать?
 
 
О, этот «кто» хуле и брани
Воздал изысканный почёт,
Русь обложив духовной данью
На свой вполне реальный счёт.
Безмолвными стоят вопросы:
Уж слишком терпеливы росы –
Не доняли ни массы краж,
Ни прокураторский кураж,
Что с методичностью инстинкта
Страну пускают на распыл,
Не пощадив её могил.
Ужель Россия – земли инков,
Ужель тысячелетья храм
Дельцы растащат по домам?
 
 
«Виват!» – кричали «демократы» –
«Виват свободе и правам!»…
А взгляд свой липкий, как пираты,
Косили с самого утра
На древний Кремль.
А в нем – не странно ль?
Дух огласился Иоанна –
Дух основателя Кремля.
Так обострённая Земля
Задолго до землетрясенья
 
 
Гудит, предчувствуя беду…
Здесь мысль я князя приведу:
«Русь, час сей страшен. Во спасенье
Восстань от срама и невзгод,
Стряхни безумства пришлых орд».
 

Парад греха

 
А всё ли мы поняли, люди,
В почти ритуальной стрельбе
Из танковых, грозных орудий
По нашей исконной судьбе?
 
 
С накатано-мощного хода
Гвардейцы ловили в прицел
Власть нации – волю народа,
Как явно враждебную цель.
 
 
И вот уж огнём смертной силы
Свою же российскую власть
Они, эти стражи России,
Накрыли: бесовская страсть
 
 
Восьми их машин клокотала
В течение целого дня,
А мир, как на празднике шалом,
Пьянел от крови и огня.
 
 
Грехом услаждалась планета…
За что же России сыны
Тут гибли?.. Злу вынесли вето.
Их смерть – смерть святых: без вины.
 
 
А рядом в нерусских причудах
Резвилась пленённая мысль.
Затмился, знать, свой-то рассудок.
Вот беды-то все и сошлись.
 
 
Но каждый прильнувший к прицелу
В зардевший тревогой рассвет,
Не просто отцовскую веру
Пытался разрушить на нет.
 
 
Не просто ж без мук угрызений
Взметнуться огню из стволов…
В какой-нибудь ночи осенней
Вернётся сполна это зло.
 
 
Его же почувствуешь сразу,
Когда оно в дом вдруг войдёт
И будет позором наказан
За боль русской крови твой род.
 
 
Отступников время осудит,
Не примет их Бог в свой предел…
Но где наша бдительность, люди?
Не вялы ли мы мыслью в беде?
 

Прощание

 
В студеном уже ноябре,
В шестнадцатый день от начала
Стояли мы в скорбном каре,
Где всё кругом скорбью дышало.
 
 
В недолгий полуденный час,
Сутулясь расслабленным телом,
Почувствовал каждый из нас
Тревожащий мир запредела.
 
 
Лишённый людской теплоты,
Он жил вечной жизнью – вне плоти,
Вне времени, вне суеты,
В непознанной мыслью заботе…
 
 
О, ты в этот сумрак чужой,
Готовясь сознаньем заранье
Не мог со смиреной душой,
Войти, как неволи избранник.
 
 
О том из глубин твоих глаз,
Почти что молитвенным зовом,
Горел камелёк и не гас,
Хоть никла уже сила слова.
 
 
Но вот и последняя мысль
Сошла с молчаливого взгляда…
Дай Бог тебе светлую высь,
Где души любви земной – рядом…
 
 
О скорби земных тебе нив
Здесь шепчутся с ветром берёзы,
По-женски печально склонив
Плакучие ветви, как слёзы.