Текст книги "Книга Гусыни"

Два человека, которые постоянно ищут новых впечатлений, редко останавливают свой выбор друг на друге.

Два человека, которые постоянно находятся в поиске чего-то нового, редко встречаются в жизни.

Вот почему мы с Фабьенной были созданы друг для друга. Мы были идеальной парой: одна стремилась ко всему, что могла испытать другая.

Лето 1953 года было самым счастливым в моей жизни. Не знаю, согласилась бы со мной Фабьенна. Спрашивать ее уже поздно. Хотя, даже если бы ее призрак оказался рядом со мной, чего бы я добилась расспросами?

«Счастливым? – переспросил бы призрак Фабьенны. – Аньес, как ты умудрилась стать еще большей бестолочью? Счастливые дни, несчастливые дни – это всего лишь дни, один не длиннее другого».

«Когда-то мы собирались вырастить счастье, – напомнила бы я ее призраку. – Твое счастье и мое, два урожая, помнишь?»

Призрак мог бы отмахнуться от этого, как от детской игры.

«Что такое счастье?» – могла бы спросить она.

«Счастье, – сказала бы я, – это проводить каждый день, не вытягивая шею в нетерпеливом ожидании завтрашнего дня, следующего месяца, следующего года, и не протягивая руки, чтобы помешать каждому дню превращаться во вчерашний».

«Ты когда-нибудь испытывала такое счастье?» – спросил бы призрак Фабьенны.

«Да», – ответила бы я.

Именно так я чувствовала себя летом 1953 года. Как и в предыдущие годы, мы с Фабьенной проводили летние дни вместе, хотя половину времени просто лежали на кладбище или под деревом, не обмениваясь почти ни словом. Когда мы разговаривали, то обсуждали нашу книгу: деревенского почтальона и двух подруг, которые собирались сделать его жизнь невыносимой. Когда нам хотелось, мы заходили к месье Дево, но он был не более чем веточкой, плавающей на поверхности пруда наших совместных дней.

Единственный раз я забеспокоилась, когда железнодорожники объявили забастовку.

– Вдруг поезда все еще не будут ходить осенью, когда нужно будет ехать в Париж? – спросила я Фабьенну.

– До этого еще несколько недель. Зачем ты вообще думаешь о таком далеком будущем?

– Но разве написание книги не связано с будущим? – спросила я.

– С будущим? – отозвалась Фабьенна. – Не говори ерунды.

Я не стала с ней спорить, хотя тайком слушала по радио новости о всеобщей забастовке. Когда она закончилась, я почувствовала облегчение.

Во время забастовки месье Дево, не ходивший на почту, постоянно донимал нас просьбами показать ему книгу. Когда он наконец прочел первую половину, мы не поняли, не подумал ли он, что мы над ним смеемся. Он почти ничего не сказал, но отметил, что мы обе совершенствуемся и, по его мнению, к сентябрю у нас будет законченная книга.

♦

В сентябре я поехала в Париж одна. Месье Шастен попросил, чтобы месье Дево на этот раз меня не сопровождал. Никто в Париже не знал о Фабьенне, но всем представителям прессы сообщили о месье Дево. Меня расспрашивали о том, как под его руководством я научилась писать, как он сформировал мой способ познания мира, планирую ли я писать еще книги и буду ли и дальше искать его руководства в своих писательских начинаниях. Казалось, все эти люди хорошо знали книгу; может, даже лучше, чем я.

«Вы знали американского негра, казненного так, как вы описали в своей книге?» – спросил кто-то. «Вы знали молодую женщину, которая задушила своего новорожденного и оставила его в свином корыте?» – спросил кто-то другой.

Вы сами пасете свиней? Вы когда-нибудь видели, как сумасшедший занимается сексом с коровой? Или как другой сумасшедший отрубает курице голову, чтобы показать детям, как танцует обезглавленная курица? Вы действительно обещали детям перед их смертью, что напишете о них книгу, чтобы мир узнал их истории? Вы изменили их имена? Как месье Дево открыл ваш талант? Вы обратились к нему за помощью или это он убедил вас показать ему ваши сочинения?

Как позже утверждалось в прессе, я отвечала на вопросы с équilibre et confiance[3]3
  Невозмутимость и уверенность в себе (фр.).


[Закрыть]. Я, Аньес? Разве у меня вообще была уверенность? Но мне повезло придумать, как лучше всего подать себя в качестве маленькой писательницы: я представила себе человека, который был наполовину Фабьенной, наполовину Аньес, и мне не составило труда войти в роль этого человека. Загадочная девочка, которая компенсировала недостаток образования хорошим воображением, – вот кого должна была увидеть пресса.

Я заметила на лице месье Шастена удовлетворение. У меня сложилось впечатление, что я справилась не так уж плохо, хотя журналисты постоянно упоминали о запредельной мрачности, которая, по их словам, была отличительной чертой моих рассказов. «Как такую милую девочку, которую мы увидели в этом зале, смогли очаровать ужасающие картины, способные отвратить большинство взрослых?» – осведомился кто-то.

В сельской местности наверняка есть красивые пейзажи, не так ли? Почему вам не интересно писать о них? Насколько ваши рассказы взяты из жизни, а насколько – плод фантазий? Вам доставляет удовольствие рассказывать жуткие истории? Читали ли ваши родители то, что вы написали? А учителя? Каковы ваши дружеские отношения со школьными товарищами? Они знали, что вы пишете книгу? Показались ли им ваши рассказы знакомыми или совершенно чуждыми?

В этой поездке я научилась говорить медленно, как будто мне приходилось выстраивать и перестраивать фразы, прежде чем дать ответ. Возможно, я и выглядела бестолочью, но в этой поездке я также поняла, что простая деревенская девочка может превратиться в кого-то другого. Девочка в тайном общении с самой собой