Текст книги "Поверь. Я люблю тебя"

15. Поэма

Позвольте мне завершить эту главу поэмой, которую написала для своей мамы одна из моих пациенток.

Мама

 
Тишина. Весь дом уснул.
Спят кроватка, стенки, стул.
Эй, пушистый кот, ты спишь?
Спит. А где-то спит и мышь.
 
 
В очаге огонь погас.
Книжки все уснули враз,
Так темно —
Лишь одно
В спальне светится окно.
 
 
И кричу я: «Мама, где ты?!»
Никакого нет ответа.
Тих наш опустевший дом.
Словно все мертво́ кругом.
 
 
Кажется, нет ни души
В этой сумрачной тиши.
И везде, во всех углах
Притаился липкий страх.
В темноте я спать не буду,
Как здесь пусто, как темно!
И как страшно мне одной!
Не хочу здесь оставаться,
Вот я спрыгнула с кроватки
И на цыпочках иду,
В темноте я пропаду,
Надо вырваться отсюда,
Чтобы не привлечь беду!
 
 
Страшный грохот в темноте —
Что случилось? Где я, где?
Стул упал в тиши ночной,
Страшно, страшно мне одной.
 
 
Встать на стул, на стол взобраться
И в окошко постараться
Вылезти отсюда прочь —
Здесь ужасно. Тьма и ночь.
 
 
А на улице Луна.
Как она бела, страшна!
Вылезла я из окошка,
ловко спрыгнула на ножки:
Ухмыляется она.
 
 
Улица совсем пуста,
Темнота кругом густа,
И бегу я прямо в ночь —
Только бы отсюда прочь.
 
 
Ни души вокруг меня.
Я бегу, бегу одна.
Где найти хоть силуэт?
Мама, где ты? Мамы нет.
 
 
Зачем меня оставила одну?
Какую нужно искупить вину?
Я у беды своей давно в плену,
Сквозь слез моих густую пелену
Смотрю вокруг – и вижу лишь Луну.
Кем стать должна я, чтоб вернулась ты?
Какие тебе вырастить цветы?
Бежит фигурка белая в ночи,
Бежит по улицам.
Так больно – хоть кричи!
А впереди светло: направо поворот, —
Там смех и радость: улица живет!
Огни, толпа… И расступилась ночь.
«Эй, стой, дикарка! Крошка! Кто ты?»
«Моя дочь!»
 
 
Мама! Наконец-то я тебя нашла.
Мама! Наконец ты меня на руки взяла.
Мама, крепче прижимай меня к себе,
Мама, как хотела я к тебе.
Мама, вот она, твоя рука,
Как она тепла, родна, близка,
Ни за что не отпущу.
Мама, как же я грущу!
Сколько я сказать хочу,
Но стою вот и молчу.
В жизни, словно в западне,
Все ловушки строят мне.
Мама, как тебя найти
На таком крутом пути?
В жизни я была обузой
для тебя, тяжелым грузом,
Вот чего боятся дети.
Что больней всего на свете —
Если мамы рядом нет —
Будто в сердце гаснет свет.
 
 
Не ждала меня ты, мама,
Не была ребенку рада —
Говорила это прямо.
Не скрывая злой досады.
Может быть, когда-нибудь,
Ты меня полюбишь,
Приласкаешь, приголубишь,
Хоть немножко…
Хоть чуть-чуть.
 

Николь Тупе

III. Взгляд родителей

Я – и мать, и дочь… Или, может быть, мне следовало сказать то же самое в обратном порядке. Истинное примирение требует выслушивания и понимания обеих точек зрения, – и родительской, и ребенка. Тут ведь нет «преступления». Есть обиды, недостаток понимания, ошибки, игнорирование, страдание. Все матери и отцы, которых мне только приходилось встречать, сознательно желали сделать своего ребенка счастливым. Даже если им это не удавалось. Были такие, кто сознавал, что обходится с детьми плохо, и они хотели поговорить с психотерапевтом, чтобы суметь обуздать порывы к насилию и разрушительные импульсы, овладевавшие ими. Ни отцы, ни матери отнюдь не хотели по доброй воле быть ни скверными, ни злобными. И вот они, конечно, приходили ко мне на прием… Я не верю в какую-то изначальную доброту людей. Как не верю и в их природную озлобленность, изначальные склонности к насилию и жестокости, которые так необходимо победить посредством воспитания. Я вижу мощные психические механизмы, управляющие человеческим поведением, тогда как сознание их не распознает.

Радости и тревоги, чувство вины и гордость, восхищение тем, что произвели на свет живое существо, и страх оказаться не на высоте, – чувства родителей сложны и зачастую амбивалентны. Отношения еще усложняются усталостью, психической неустойчивостью и непониманием психологических процессов.

1. Груз прошлого

И для родителей все так же непросто, как и для нас. С момента зачатия они тоже вытеснили немало эмоций, что не могло не отразиться на нынешнем характере отношений. Проекции, невысказанные приступы гнева – отношения всегда подсвечены прошлым.

Есть родители, которых возбуждают разрушительные импульсы в отношении собственных детей. Они требуют власти над ними и способны бросаться ужасными фразами типа: «Я тебя изничтожу», «Ты всего лишь слизняк», «Ты уже не мой ребенок!», «По мне, так лучше бы тебе умереть, чем меня не слушаться!», «Ты шлюха», «Ты никогда не выйдешь замуж», «Ты кончишь под забором», «Надо было мне сделать аборт». Я не выдумала эти фразы. Родители действительно говорили такое своим отпрыскам. Эта ненависть ограничивается определенным возрастом в жизни ребенка, вызывается к жизни конфронтацией в отдельных ситуациях. И нередко уравновешивается, а подчас даже и компенсируется минутами нежности, неподдельной заботы, даже любви. В иных случаях она заполняет собой все отношения. Ребенку не приходится ждать от родителя никакой поддержки. Но эта ненависть не имеет к нему отношения. Тот взрослый, от которого ребенок зависит, заперт в клетке эмоций, тянущихся с его собственного детства; он попросту бессилен перед механизмами проекции приступов собственной ярости.

Другие родители абсолютно нечувствительны и совершенно не осознают, каково при этом их ребенку. Когда они сами были малышами, их чувство боли притупилось. Игнорирование чувств дочери или сына позволяет им поддерживать завесу над их собственным прошлым. И вот они более или менее сознательно повторяют то же, что заставило в детстве страдать их самих. Они способны наказывать, оскорблять, унижать, бить, прибегать к насилию, не осознавая наносимой ими раны. Потому что сами они были наказаны, унижены, оскорблены, побиты, изнасилованы, не имея права ни осознать собственную обиду, ни пожаловаться или загладить ее.

«Он прекрасно видел, что делает мне больно, и совершенно сознательно заставлял меня страдать; он делал это нарочно», – подчеркивает Грегуар. И да, и нет. Грегуар прав – отец причинял ему боль с целью ранить его, подчинить себе. НО и Грегуар НЕПРАВ. Думаю, что его отец не рассчитал, КАКУЮ боль ему приносит. Даже личности, имеющие явную склонность к насилию, – пусть и кажется, будто они чувствуют потребность причинять боль, испытывают наслаждение от мучений другого, – не ощущают того же страдания, какое переживают их жертвы, им абсолютно чужда любая эмпатия. Они впечатывают боль в плоть другого, чтобы не чувствовать ее собственной плотью. Их наслаждение связано с ощущением власти. Власти, уравновешивающей их бессилие в детстве.

Родители в клетке своей склонности к насилию могут плохо обращаться со всеми своими детьми, или предпочесть плохое обращение с тем или с той, которая(ый) принадлежат к тому же полу или занимают такое же место во фратрии. Жанна была вторым ребенком, и она проявляла явное и жестокое насилие к своей второй дочери. Остальных троих детей она никогда и пальцем не тронула. И сама она – в той семье, где родилась, – была единственной, кого подвергали побоям.

Случается и так: родитель плохо обращается, если он не сам пережил плохое обращение, а был лишь свидетелем такового. Мишель понимает, что со старшим сыном он жестче, чем с остальными детьми. Сам он в семье был вторым ребенком. Бессильно он слушал вопли своего старшего брата, и ненавидел сложившееся положение. По какой-то неясной причине его самого отец никогда не бил. Это ничуть не утешало, но он не осмеливался обратить свой гнев против отца. Он злился на своего братишку за то, что тот «создает» проблемы, всячески ругая самого себя за столь скверные мысли. Как только ему удалось идентифицировать проекцию призрака своего старшего брата на собственного сына, высказать ярость против отца, испытать сочувствие к брату, и эмпатию к тому малышу Мишелю, которым был он сам, – он избавил своего сына от чрезмерной суровости, объектом которой сам же и являлся. Другие родители отказываются задавать вопросы самим себе. Они позволяют собственному бессознательному управлять их жизнью. И перекладывают на свое же потомство груз проблем и обид, оставшихся еще от предыдущих поколений.

Да, есть родители, не любящие своих детей. Они и не могут их любить – мешает история их собственной жизни. Есть и родители, сознательно пытающиеся заставить себя любить своих детей – но у них не получается удержаться от обид. Они говорят и делают противоположное тому, что думают. Например, Жозе чувствует свое бессилие перед дочерью – Аньес. Самое глубокое ее желание – любить дочь и быть в силах ей об этом сказать. Она приходит к ней полная желания произнести нежные слова, полная любви. Но стоит ей переступить порог, как она начинает орать на свою девочку за то, что та не убрала туфли в гардероб. Жозе осознает, что ее гневливость несправедлива и совершенно избыточна. И при этом она не в силах сдержаться. Нежность для нее под запретом. В ее семье, где царствовала гневливость, она даже не знала, что такое нежность. Это чувство было для слабаков. Можно ли утверждать, что Жозе не любит своих детей? Ее поведение не говорит о любви, так значит, в ней не хватает любви к ним. И однако же она испытывает искреннее желание любить их и приходит в настоящее отчаяние от того, что ей не удается им это продемонстрировать.

Осознать пережитое родителями не означает простить их неправильное поведение или погасить гнев в их адрес, – нет, как раз наоборот: дать выражение подлинному чувству гнева, что приводит к искуплению вины и к примирению. Понимание пережитого родителями помогает избавиться от чувства вины. Ребенку свойственно брать на себя всю ответственность за происходящее, тем более что немало родителей усиливают такую динамику, чтобы оправдать свое неправильное поведение. Он с легкостью поверит, что если уж папа его ударил, то потому, что он сам повел себя скверно или совершил чудовищную глупость, если мама его чрезмерно опекает, то лишь потому, что сам, один, он не способен проявить смекалку, а если папа ее насилует – то потому лишь, что она слишком мила, слишком желанна и возбуждает его, а если мама в депрессии – то лишь оттого, что у него плохие оценки в школе, он шумит и носится по дому или толкает маленького братишку; а если папа его не замечает, то потому, что он вообще ноль без палки… А ведь это совсем не так. На самом деле – вот как: мама меня не любит, потому что из-за пережитого в ее жизни она любить не способна. Папа насилует меня потому, что он неспособен встретить свободную женщину своего возраста и совершенно бесчувствен к изнасилованию, которое сам пережил, будучи маленьким. Мама отвешивает мне пощечину потому, что сама не хочет вспоминать, каково ей было, когда ей отвесила пощечину ее мама. Папа обзывает меня нулем потому, что сам он завалил экзамены в школе… Увидеть эту реальность – означает перестать брать на себя ответственность за поведение наших родителей по отношению к нам. Нам же это помогает избавиться от негативных представлений о нас самих.

Боле того, это позволяет осознать тяжесть груза предшествующих поколений. Из-за голов наших отцов и матерей выглядывают лица бабушек и дедушек со всем пережитым еще и ими. Все неосознанные, неисцеленные душевные раны и обиды предыдущих поколений переходят в память наших жизней или жизней наших детей. Чтобы избавиться от этого, лучше посмотреть проблеме прямо в лицо. Понять значение пережитого нашими родителями в этом смысле – еще и способ понять самих себя.

2. Быть матерью

«Для меня быть матерью столь же естественно, как и быть астронавтом», – подчеркивает Гарриет Лернер в своей книге «Мать единожды – мать навсегда». С некоторых пор миф о чуде материнства стал рассыпаться. Материнский инстинкт подвергают сомнению. Английский педиатр-психоаналитик Винникотт[10]10
  Дональд Винникотт (Donald Winnicott, 1896–1971) – британский педиатр и детский психоаналитик. Один из важнейших представителей теории объектных отношений.


[Закрыть] переименовал требование быть «доброй матерью» в «быть в достаточной мере доброй матерью». Франсуаза Дольто[11]11
  Франсуаза Дольто́ (Françoise Dolto, 1908–1988) – французский психоаналитик, педиатр, одна из ключевых фигур французского психоанализа и детского психоанализа в частности.


[Закрыть] доверительно сообщает нам, что, как бы мы ни поступали, будут моменты, когда наши дети сочтут нас скверными матерями. Она же добавила, что это является необходимой ступенью их развития, структурирующей оппозиционностью их идентификции, неизбежным шагом к настоящей самостоятельности. И все-таки внутренне многие матери продолжают оценивать себя в соответствии с фантазией, которая звучит как «быть доброй матерью». Такое устоявшееся мнение заключает в себе сильное чувство вины. И оно-то, что уже слишком, мешает им внимательно отнестись к пережитому их детьми. Сконцентрированная на самой себе, чрезмерно занятая защитой собственного имиджа, мать уже не способна расслышать эмоции собственных детей.

Она поступает в зависимости от критерия «как ведет себя добрая мать?», а не «в чем нуждается мой ребенок?». Достаточно лишь взглянуть, как отчаянно матери борются с плачущим на улице или в супермаркете ребенком, чтобы констатировать: взгляд окружающих – вот что до ужаса важно. Увы, взгляд ребенка не имеет такой же весомости. Взрослому стыдно перед другими взрослыми (на которых он проецирует образ собственных родителей), но он ничуть не стыдится ребенка, с которым дурно обращается.

Материнство – сложный опыт. Всеобъемлющее и непрерывное блаженство – иллюзия. Опыт материнства включает и все виды сомнений, страхов, фрустраций… Можно обожать своих херувимчиков, но вдруг их возненавидеть. Они, конечно же, чудесненькие, но при этом – факторы стресса, усталости, напряжения. Они вносят беспорядок не только в дом, но еще и в жизнь пары, в вашу профессиональную жизнь и дружбу. Появляется ребенок – и все вверх дном. Такое превращение может приносить и счастье, однако в нем заключено множество чувств.

К тому же с малышом по душам-то не поговоришь. Когда люди выпадают из профессиональной активности, полной волнующих моментов, и оказываются наедине с малышом, день может показаться заурядным и пустым. А если у родителя еще и трудности с задушевным общением, такой тет-а-тет и вовсе может стать мучительным. Но только подумайте об этом – и следствием будет такое чувство вины, что женщины (и мужчины) не в силах признаться. Часто они просто не осмеливаются об этом заговаривать.

Мне приходилсь слышать, как одна мать признавалась: «Никогда у меня не было трудностей с моими детьми». Такое утверждение для меня – завеса, прикрывающая нежелание понять, вытеснение неизбежных сложных и амбивалентных эмоций этого периода. Сталкиваться с трудностями – естественная вещь, по самой простой причине: ребенок – это личность и, более того, личность в процессе созидания самой себя. Трения неизбежны. Не сталкиваться ни с какими трудностями, не идти навстречу конфликтам, не преодолевать никаких трудностей означает, что кое-кто просто не участвует в происходящем.

Как быть со страхами, которые возникают? С яростью перед фрустрациями? Если нет уха, готового выслушать вас, родитель подавляет, – папа бежит на работу, а мама в послеродовой депрессии. Рождение ребенка переворачивает бытие физически, психологически, физиологически, эмоционально, материально, финансово, профессионально, духовно, но призывает к трансформации, к которой мало кто готов. После родов или усыновления мы уже не такие, как были. Эти изменения всегда сопровождаются стычками, часто создают эмоции, которые могут быть и не поняты, и не проявлены. Если в наше время «рожениц» всегда утешают и поддерживают, то большинство наших родителей отнюдь не могли рассчитывать на такое отношение.

Некоторые новоиспеченные родители отказываются меняться, отстаивают мнение, что появление ребенка ничего не меняет ни в их социальной жизни, ни в паре, ни в профессиональном бытии. Уезжают отдыхать в горы через несколько дней после родов, оставляя ребенка на попечение бабушки, или хвастаются, что «как и раньше», каждый вечер выходят с ребенком или же без него. И получается, что потребности ребенка отвергнуты.

Другие соглашаются, да, жизнь-де претерпевает трансформацию, но на деле не принимают ее. Они испытывают чувство, будто приносят в жертву своему потомству часть своей молодости, карьеры или свободы. Злопамятство, вытекающее из этого, не преминет отразиться на отношениях с детьми.

Дети не всегда бывают желанными. Хотя к услугам сегодняшних родителей многие средства контрацепции, позволяющие им повлиять на дату зачатия, плоть не всегда послушна сознательным пожеланиям. И даже если родители определяют момент появления на свет – ребенок может родиться мальчиком или девочкой, брюнетом или блондином, человеком с особенностями развития, инвалидом или здоровяком с идеальными физическими параметрами. Родители не выбирают параметров того, кого примут. Планируя завести ребенка, родители уже заранее соглашаются принять существо, которого они не знают. И это пожизненная ответственность!

И вполне естественно, что тяжесть такой ответственности порождает страхи и тревоги. Вести ребенка по жизни – чудесно, но тут нет ни отдыху, ни продыху. Ни физического, ни эмоционального. Сколько раз родитель сталкивался со своим бессилием? Сколько раз реакции ребенка повергали его в растерянность? Не говоря уж о малейшем просчете или «недостатке» ребенка, который мгновенно воскрешает чувство вины, всегда готовое проснуться. Как же тут не испытать амбивалетность чувств?

Жить с одним или несколькими детьми – источник каждодневных радостей. Но это фатальным образом еще и источник стресса, прежде всего – в усилии адаптироваться к всевозможным позывам. Ребенок изо всех сил взывает ко всем вашим возможностям. Когда не знаешь, как выразить свои чувства, – стресс трудно преодолеть, он давит на отношения. Здесь может помочь умение посочувствовать и выразить собственные эмоции, чтобы добиться гармонизации отношений.

Стать родителем – грандиозное изменение в жизни. Вписаться в это новое измерение непросто. Ничто не подготавливает пару к интенсивности родительских переживаний. Мужчины и женщины осваивают это так, как у кого получается. Чаще всего они подавляют свои эмоции. Дабы избежать осознавания силы собственных аффектов, одни начинают ссориться с супругом, другие погружаются в работу, третьи вообще отыгрываются на ребенке. Некоторые родители просто не готовы к испытанию родительством. Несмотря на контрацепцию, они не выбирали этого испытания. А если даже выбрали сознательно, – конфронтация с реальностью не всегда дается легко.

Помимо возрождения историй их собственной жизни, родители без конца сталкиваются с вопросами, на которые у них нет ответов. Младенцы спят не так, как написано в книгах. В первые месяцы[12]12
  Знаменитый педиатр Т. Берри Брэзлтон пишет о том, что дети не управляют собственным сном до двух лет.


[Закрыть] жизни сна не хватает как раз родителям, и если мама не кормит малыша грудью[13]13
  Когда мать кормит грудью, она выделяет гормоны, изменяющие ее сон. У нее иные потребности в «возмещении», нежели у матерей, не кормящих грудью. Тело матери адаптируется к ритмам двуединства «мать – младенец».


[Закрыть], она может быть опустошена. Некоторые младенцы много плачут, это раздражает родителей или вызывает в них чувство бессилия.

А стоит им лишь немного подрасти – и вот они уже отказываются сказать даме «здрасьте», у них режутся зубы, они хулиганят, огрызаются, иногда впадают в бешенство, не желают надевать пальто, хотя на улице меньше пяти градусов. Ни в какую не хотят никому дать свою лопаточку. Дерутся с братиком. Не желают засыпать. А какой беспорядок у них в комнатках… Не любят ходить в школу, не хотят трудиться. На переменах стараются уединяться, проявляют агрессию к одноклассникам или, наоборот, сами становятся жертвой рэкета. Их рост совершается все быстрее. Кто думает о нарциссической обиде родителя тех детей, которые поздно учатся ходить, говорить, а читать учатся так плохо, что другие намного опережают их и в этом? Такие родители охотно чувствуют себя виноватыми, как будто вся ответственность (проступок) за запоздалое развитие их ребенка лежит на них. Так мы привыкли понимать норму и сравнение с ней.

Дети любого возраста задают вопросы, требуют заботы, теребят родителей. А готовых решений, которые можно приложить, чтобы иметь детей опрятных, вежливых, послушных, которые убирали бы у себя в комнате, успевали в школе и вызвали гордость родителей, – все меньше и меньше! Уж на что лучше перестать стараться быть доброй матерью или добрым отцом и просто жить рядом с этими существами в сложном периоде развития.

Все виды чрезмерного родительского поведения, а особенно в области контроля за ребенком, – это защитные механизмы от неизбежных бурных эмоций, – таких как страх или гнев, – неизбежно связанных с званием родителя.

Кроме того, произвести на свет ребенка вовсе не значит, что все остальные проблемы умолкают и не заявляют о себе. Что делать настоящему родителю, заинтересованному и внимательному, если у него других забот полон рот?

«Вот сам и поймешь, когда у тебя будут дети!» – фраза, которую приходится слышать от всех родителей.