Текст книги "Кружево неприкаянных"

Трасса

В плотном потоке автомобилей машина скорой помощи…

Совершенно напрасно крутятся на её крыше проблесковые маячки по одному на каждом углу, абсолютно безрезультатно звучит сирена, которую то включит, то выключит водитель скорой. Он делает это без криков и ругани, так же спокойны сидящие рядом с ним медработники. С высоты своих мест они разглядывают «обитателей» автомобилей окружающих скорую помощь. Практически ни одна машина даже не подвинется…

Позади к ним пробивается патрульная машина, издавая громкие крякающие звуки, сопровождаемые грозным криком из чёрного матюгальника, расположенного между двумя сверкающими красно-синими маяками. Где-то впереди двое сотрудников ДПС «разгоняют» автотранспорт, освобождая левую полосу движения.

Скорая добирается до патрульной машины с пострадавшими.

Медработники быстро выскакивают, бегут, осматривают… – Жить будешь, даже в свисток дунуть сможешь, но вот попросить документы предъявить … это вряд ли, хотя современная медицина чудеса творит, может и сошьют… не двигайся, только не двигайся…

Отвёртка прошла старшине в горло и порвала связки, но крупные кровеносные сосуды, вроде не задеты, иначе… и крови было бы, и лицо посинело бы…

Второй медработник осматривает лейтенанта.

Череп лейтенанта милиции

Из акта о «результатах вскрытия тела»…

А – вид спереди;

Б– вид сбоку;

В – внутреннее основание черепа;

Г– наружное основание черепа;

1 – лобная кость,

2 – теменная кость,

3 – клиновидная кость,

4 – слёзная кость,

5 – скуловая кость,

6 – верхняя челюсть,

7 – нижняя челюсть,

8 – подбородочное отверстие,

9– сошник,

10– нижняя носовая раковина,

11 – подглазничное отверстие,

12– решётчатая кость,

13. носовая кость,

14. височная кость,

15– надглазничное отверстие,

16– затылочная кость,

17– нёбная кость

Когда скорая приехала, лейтенант сидел в той самой позе, уткнувшись лицом в переднюю панель, как его оставил Агей. Врач осторожно откинул голову лейтенанта, из ушей и носа на воротник натекла кровь, пульс и дыхание отсутствовали. Его вытащили, положили на носилки и накрыли лицо милицейской курткой.

Из материалов уголовного дела

«Смерть наступила от удара повлёкшего перелом затылочной и височной костей основания черепа, сопровождаемое массивным субарахноидальным кровоизлиянием, а также ушиб головного мозга по механизму противоудара с последующей деструкцией (размозжением) вещества мозга».

А похоронят лейтенанта милиции в его родном городке в соседней Псковской области, что в 200 км к югу по дороге на Киев.

Парковка

– Не вижу! – гремит Алексей Петрович своим бархатисто-хрипловатым голосом.

– Что Вы не видите? – тихо спрашивает охранник Виктор.

– А где маски-шоу?

Охранник Виктор осторожно берет хозяина за рукав и ещё тише говорит:

– Алексей Петрович, и вы, и я, и ваша жена, и многие вокруг, нам не известные люди, пока что ещё живы, и могут таковыми остаться, если вы будете вести себя благоразумно. Мы не можем сейчас сообщить о закладке, поскольку при обнаружении обнаружения закладки возможен снайпер или другой способ. Нам необходимо вывести вас и всех нас из под огня.

– У вас есть план?

– Мы спокойно сейчас выходим и идём вслед за мной…

– Куда?

– На парковку.

– Интересный план.

– Затем садимся в машину дубль.

– Дубль… Жаль у моего тела дубля нет… А дальше?

– Уезжаем, сообщаем в соответствующие органы… и они уже сами принимают решения, что делать…

В это время три сотрудника в штатском аккуратно блокируют охранника Виктора.

Алексей Петрович с женой некоторое время двигаются вперёд, но останавливаются… Алексей Петрович напряжён… Он медленно оборачивается, наверное, ждёт, что сейчас в него стрелять будут, осторожно смещается так, что бы своим массивным телом прикрыть в случае чего жену…

– Любушка, двигайся, сейчас тебя догоню…, – говорит он жене, наблюдая за охранником Виктором и теми, кто его окружил.

Двое придерживают охранника Виктора за руки, третий стоит прямо перед ним и что-то спрашивает… Охранник Виктор отвечает… Спрашивающий лезет в карман охранника Виктора… достаёт удостоверение, рассматривает, что-то сообщает по телефону… Всё это делается очень спокойно и почти незаметно для посторонних глаз…

Алексей Петрович неторопливо подходит к ним, останавливается, достаёт свою плоскую бутылочку, неторопливо прикладывается… В начале его как бы и не заметили, но жест с бутылочкой привлёк внимание. Тогда Алексей Петрович весело подмигнул всем и как бы шуткой спросил:

– Чем смог заинтересовать почтенную публику этот, этот… в общем-то хороший человек?

– Не вмешивайтесь! Он Ваш знакомый? А Вы кто?

Алексей Петрович вальяжно раскинул руки, и как бы приобнял всех…

– Дорогие мои, ещё со школьной скамьи я ищу ответ на этот простой вопрос, но до сих пор ответа нет.

И вдруг быстрым движением схватил двоих за шеи и резко сжал, перекрыв им кислород, одновременно рванулся головой вперёд, нанося удар лбом третьему прямо в переносицу. Глаза у этого тут же закрываются, и он медленно оседает на асфальт, а двое других оказываются в жёстких объятиях – только головы торчат.

– Попридержи товарища, у меня же всего две руки… две руки – две головы, – хмыкает он и крепче сжимает шеи несчастных большим пальцем ровно на сонную артерию и широким кривым захватом среднего пальца за выступающую мышцу шеи… Они может и имели бы шанс, но пальцы как клещи мгновенно сжались не дав ни секунды для реакции…

Охранник Виктор подхватывает обмякшее тело…

– Ну, и куда эвакуируемся? – спрашивает Алексей Петрович.

– По плану.

– Надо этих куда-нибудь прислонить.

– Может их в наш джип посадить, который номер один?

– А где он?

Алексей Петрович оборачивается.

Прямо перед ним стоит жена.

Смотрит на мужа, который всё ещё держит мужиков…

– А эти кто такие?

– И мне интересно.

– Так спроси!

Лица обоих пленных перекосились, у одного лицо стало багроветь, а у другого – бледнеть…

Жена смотрит на эти перекошенные лица с обезумившими глазами…

– А они смогут ответить? – спрашивает она.

– Вряд ли.

– Чего ж так?

– А не дам я им говорить. Молчание золото. Ещё чего узнаем нам не нужное.

Оба мужика теряют сознание и оседают на асфальт, где уже сидит первый.

Со стороны – три мужика внезапно сели на асфальт.

– Не понял? Чего это они уселись посреди дороги? – вслух размышляет командир спецназа в синем автобусе.

Берёт бинокль…

– Наши… вроде бы…, оперативники, – берет рацию, – на втором выходе трое наших уселись прямо на дорожке, примерно 30–40 метров от выхода, – откладывает рацию. Обращается к бойцам.

– Ребята, напряглись!

– Опасно, при нашем-то воздержании безтуалетном…

– Егоров, заткнулся быстро!

– Да и рад бы, но чем заткнуть…

– Ты достанешь…

– У него логорея.

– Что?

– «Недержание речи».

Оживает рация: «Нападение на патруль ДПС, два трёхсотых, один, еле дышит. Нападавшие скрылись на вишнёвой девятке…».

Дорога

Трое мужиков стоят на старом кладбище перед могилой… Могила старая, но ухоженная… «Копайте, пока не упрётесь, – сказал высокий однорукий мужчина, показав на могилу, – поверх положим». Отдав команду, он ушёл, пообещав скоро вернуться. Мужики некоторое время постояли, обсудили предстоящую работу, потом убрали с могилы раковину и вонзили в тёмно-коричневую землю лопаты. Одна лязгнула в ответ, а другая отозвалась глухим ударом в руку землекопа.

В плотной глинистой земле много камней, битых кирпичей и корней… На кладбище деревья хорошо растут.

Мужики некоторое время интенсивно шуровали лопатами, но довольно быстро движения их замедлились, и они приступили к перекуру. Один облокотился на соседнюю оградку, а второй просто присел на корточки прямо там, где стоял. Мужики не разговаривают. Только тяжёлое хрипловатое дыхание… неторопливо закуривают… «Приму»… едкий дым противный…

Кладбищу больше ста лет. У входа церковка и дом священника. Деревья высокие. Растут прямо из могил, вскрывая надгробия и выворачивая железные оградки. Если не считать периодически возникающего вороньего крика, здесь всегда тихо, даже на Троицу, хотя подчас людей приходит в тот день больше, чем лежит. Приходят на могилы родных, пьют, закусывают, разговаривают, фотографируются, снимаются на видео, потом идут на другие могилы, пьют, закусывают, разговаривают, фотографируются, снимаются на видео… Некоторые так обходят всё кладбище, городок маленький, все здесь лежат … и родственники, и друзья, а когда-то, до войны, было ещё еврейское… сейчас там несколько гранитных надгробий с едва заметными буквами, а рядом, некоторые говорят, что и не рядом, а «на могилах», построено несколько домов. На то кладбище никто уже давно никогда не ходит, да и евреи как-то вдруг исчезли, хотя когда-то их было… Куда делись? Никуда не делись, просто вдруг перестали быть евреями.

А ещё было немецкое военное, но на его месте стадион после войны сделали, затоптали врагов, и до сих пор там спортивные баталии укрепляют физическую форму и дух победителей.

Мужики побросали окурки и вновь взялись за лопаты. Трудная земля на кладбище, а яму надо вырыть не меньше полутора метров глубиной. На сельских кладбищах принято глубоко копать, но профессионалов нет и после смерти всегда встаёт вопрос: «А кто будет могилу копать»? Родственникам, особенно близким, по местным понятиям нельзя, потому надо кого-то просить копать… это значит, что кто-то должен идти на кладбище и рыть долго и тяжело надо перекидать почти три кубических метра земли. Если бы мужики были профессионалы в этом деле, то, отправляясь на старое кладбище, они прихватили бы лом и топор – ломом рыхлить землю, а топором рубить корни… толстые, крепкие, маленькие, большие… вся земля переплетена ими…

Возвращается однорукий, несёт топор, лом и сумку. Мужики оживились в надежде, что в сумке выпивка.

И правильно, литровая пластиковая бутылка с разведённым спиртом. Вот она появилась на свет… потом стакан, потом хлеб, лук, сало, несколько конфеток… Всё это поставили на столик возле соседней могилы.

Однорукий налил спирта, протянул ближайшему: «Пей».

Тот примерился тут же опрокинуть, но вдруг огляделся, попытался что-то сказать, но не смог… постоял некоторое время, издал какой-то звук вместо слов, потом вдруг перекрестился и выпил… осторожно протянул руку к закуске, взял конфетку… развернул… откусил маленький кусочек. Тем временем стакан вновь наполнили. Второй мужик, прежде чем выпить, тоже хотел перекреститься, но, увидев строгий взгляд однорукого, сообразил, что пытается сделать это, не выпуская стакан. Он переложил стакан со спиртом в левую руку, посмотрел на свои пальцы и стал ими шевелить… соображая, как надо их сложить, не то три в щепотку и два к ладони, не то два вместе и два прижаты большим пальцем… потом попытался всей пятерней это сделать… Все молча наблюдают за его манипуляциями. Мужик опустил руку, так и не перекрестившись, хмыкнул… «Ну, будем, то есть это… ну… царствие небесное». Не спеша выпил, точно так же как предыдущий, осторожно взял конфетку, развернул, откусил маленький кусочек, застыл… Оба выпившие смотрят на однорукого. «Ну, вы давайте закусывайте, а то силёнок не хватит», – сказал он. Мужики тут же нарезали хлеб, сало, лук, ловко сделали два бутерброда и опять застыли, глядя на однорукого. Он налил себе, выпил, поставил стакан, вытер рот, потом прикрыл глаза рукой, как бы застыв на секунду, потом резко отвернулся, молча махнул мужикам, и зашагал по узенькой дорожке среди оградок и крестов, шаги широкие и всё дальше и дальше к выходу, где церковка и дом священника, мелькает его голова, то поднимаясь, то опускаясь над кладбищенским силуэтом кустов, крестов, оград и памятников.

Мужики тем временем успели налить, выпить, закусить и снова налить.

Потом копали, рубили корни, вытаскивали камни. Пока могли, делали это одновременно вдвоём, потом, когда яма стала поглубже, пришлось работать по очереди, поскольку обоим уже не уместиться. Один отдыхал, другой копал, тот, что отдыхал, наливал себе немного, потом наливал тот, кто вылезал, и так несколько раз по очереди, пока вместе с землёй из могилы не вылетела кость…

«О! Упёрлись!» – радостно вскрикнул тот, который сидел наверху. «Ну да, – отозвался тот, который был внизу, – и глубина вроде подходящая». Верхний медленно втянул в рот содержимое стакана и вслед за этим запихал в рот бутерброд с салом и луком, лук сочно захрустел… «А кто там закопан»? – спросил он, не переставая жевать. Нижний выбрался наверх, присел на скамеечку у соседней могилки, перевёл дух… «это дед его, не видишь». Верхний поднял кость, повертел в руках… бросил в могилу… «Тут не написано».

Затем они неторопливо закуривают… долго сидят, разглядывая результаты своего труда…

Солнышко, ветерок, вороны, старая листва на дорожке, по дорожке ковыляет мужичек…

– О, Витёк!

– Точно.

– Опоздал, Витёк, мы уже всё…

– Выпили!

– Вот, остаточки.

Витёк быстро хватает бутылку и, приложив горлышко к губам, запрокидывает голову, алкоголь с бульканьем проваливается в рот… затем, в такт бульканью, глотательными движениями прямо в желудок…

Мужики с интересом наблюдают…

– Ловко!

– Мастер!

Витёк резким движением отбрасывает бутылку куда-то в сторону и некоторое время стоит, слегка покачиваясь на краю могилы…

– Прижилось? – мужик берёт бутерброд. – Нако, толкни вдогонку…

Витёк делает рукой отрицательный жест, некоторое время стоит, тяжело моргая, затем его глаза закатываются куда-то в голову под брови,… и Витёк падает прямо в могилу…

– Ну ни хуя себе!

– Перебор…

– И чего теперь с ним делать?

– Пусть отдохнёт. Он хоть и щупленький, да из ямы тащить…

– Так это… замёрзнет же, а может покалечился.

– Ну хрен ему там будет, полежит, потом растолкаем и сам подымится.

– Ну, как скажешь, а ведь он всё допил, надо бы добавить, пойди к Палычу, скажи, что мы всё сделали, может он ещё нальёт, а я этого постерегу…

– А чё, думаешь сбежит?

– Из могилы?!

– Блин, во жизнь… кино… Ну, давай подождём…

– А чё ждать?

– Тогда давай тащить.

– Ну тебе надо – ты и тащи…

– Во, блин, мне-то он на хуя?

– А мне?

Мужики молча уставились на могилу и на Витька в ней… и выпить хочется, и вроде человека оставить в яме нельзя, и сидеть здесь без дела…

В прикладбищенской церквушке ударили в колокол… снялись с деревьев птицы … и помчались огромным стремительным черным облаком над кладбищем, полем и окраинными пятиэтажками. С каждым ударом облако разрастается и постепенно закрывает всё небо, а птицы резко меняют направления полёта, все вдруг и каждая из них…

Отзвонив положенное, колокол смолк… И рассыпалось птичье облако на тысячи черных точек, закрывших собою всё пространство, и перестали кричать, и только свист крыльев, тёмные облака, красный луч заходящего солнца… и легковой автомобиль на пустом шоссе. Старая «Волга 2402».

Если сложить заднее сиденье, то образуется довольно большое пространство, в которое можно затолкать гроб. В гробу лейтенант милиции Анатолий Думалов возвращается на родину после семи лет отсутствия.

«Я завоюю этот город»! – гордо говорил Толик прощаясь с друзьями на грунтовом перроне желдорвокзала родного городка. «Я вернусь победителем»! – кричал он, высовываясь из окна уходящего поезда. «Я люблю тебя! Я буду вечно любить тебя! Я всегда буду помнить»! – шептал он самой красивой из всех красивых девушек города. И улыбался радостно, широко, открыто… и девушка улыбалась, доверчиво склоняя голову на его плечо.

После школы он не стал поступать в институт, потому как «его ждала Армия». Уж очень красиво и задушевно пел песню отец: «Путь мой завтрашний далёк, прости-прощай мой городок, по мостовым твоим скитался я не мало, шинель из серого сукна без поцелуев и вина уйду я завтра со знакомого вокзала». Он так и ушёл: ни вина, ни отвальной, ни проводов. Строго, спокойно сказал: «Ты меня жди». И она ждала

и дождалась – целого и невредимого. Очень хотели свадьбу, но… на что? И подался он на заработки. И была отвальная, и были проводы. «…Возвращайся, мы без тебя столько дней…», пели они возле общего вагона поезда, – стоянка пять минут – на гармошке Витёк, на гитаре Митёк, а Гришаня просто тряс пивной банкой, куда насыпал немного песка прямо из под ног. Витёк, это старый друган ещё с первого класса, тот самый бомжик, что нынче «занял» могилу, которую выкопал Митёк на пару с Гришей – Попёнком, отец у него Попов, отличный слесарь лекальщик… был. Гришаня тоже осваивал ту профессию, но родной «Релейный завод» стал ЗАО, постепенно перешёл на выпуск кастрюль, сковородок и кнопок аварийной остановки для отечественных автомобилей, а реле и другие приборы ракетной техники, прекратил производить. Но и кнопки не очень долго выпускались на этом предприятии города, где когда-то работало три четверти ныне безработного населения.

Пели не очень громко, но «с душой». Он обнимал Настю, а Настя плакала от безысходной горечи расставания и улыбалась от счастья, что эта горечь есть. Слёзы любимой, улыбка ‒ вызывали чувство невероятной гордости, которая все годы заставляла его жить в том огромном городе, где должны были сбыться все мечты, и куда он уезжал под музыку маленького оркестра самых близких людей.

Пьяненький, счастливый, со слезами на глазах смотрел он на огни родного города, проезжая по железнодорожному мосту на его окраине. Он сожмётся в кулак, он преодолеет все трудности и препятствия, он отвоюет своё место для счастья на этой Земле для себя и своей Настеньки.

Храм

И показал он мне чистую реку воды жизни,

светлую, как кристал и сказал:

«Я есмь Альфа и Омега, начало и конец,

Первый и Последний»

Напротив мужичка, откинувшись на стенку купе, – Стайк. Он в тельняшке, на голове бескозырка, лицо счастливое. Что говорит его попутчик, он и не слышит… Дембель! Пиво, водка, коньяк… Первое и второе выставил Стайк, сам и пил, а коньяк мужичковский. Он сразу вытащил бутылку, извинился, сославшись на здоровую привычку и необходимую осторожность, и пил только коньяк из своей ёмкости. А Стайк всё подряд: водки и пивом догонит, а ещё коньяк сверху. Стайк поначалу хлопнул полстакана, потом ещё полстакана, но на следующие полстакана мужичок очень деликатно наложил арест – аккуратненько накрыл пустой стакан бутербродом с красной икрой. «Сделаем паузу! – сказал он, ласково улыбаясь своему юному спутнику, – Покушайте, чем Бог послал!» Стайк поднял голову и посмотрел на мужика: «Кто послал? Куда?»

– Икру на хлеб намазала моя жена, икру привёз я, а достал её из рыбы, которую поймал на речке далёкого полуострова Камчатки, а живут эти рыбы там с незапамятных времён, а и ты, и я, и речка на Камчатке, и рыбы, и весь наш белый свет сотворил Господь Бог, следовательно, он нам всё и посылает, хотя стакан накрыл этим хлебом я, твой попутчик, ешь.

– Блин, поп что ли?

– Почему?

– Да уж как-то всё очень гладко получилось, как у замполита: ни хера не ясно, а жизнь за Родину отдай.

– Я не священник.

Стайк пытается разглядеть попутчика… но трудно, глаза то закроются, то откроются. В поезд его грузили два сравнительно трезвых сослуживца, которые имели приказ непосредственного командования в лице мичмана Приходько доставить старшину первой статьи до вагона, разместить в купе и проследить за отправкой, что доблестные морские пехотинцы исполнили, стоя на перроне, распевая в качестве прощальной песни слова: «Раскинулись ляжки у Машки, не раз не бывал я на ней, какая большая досада – служить мне осталось сто дней…». Им и вправду осталось сто дней до дембеля, а слова на популярную мелодию «положил» Стайк, когда они все вместе отмечали его первый дембельский день у этой самой Машки, которую Стайк в торжественной обстановке пьяного угара «передавал» ближайшим дембелям. Почти год он пользовался услугами её мягкого, тёплого, отзывчивого тела, полученного в своё время по наследству от мичмана Приходько вместе с должностью заведующего банно-прачечным комплексом. Но он, в отличие от мичмана Приходько, не был жмотом, поскольку Машка – это единственная альтернатива однорукому онанизму и однополому сексу в тесном сплочённом мужском коллективе в суровых условиях Крайнего Севера Европы; и потому, если в его непосредственное отсутствие кто-то из особо доверенных лиц, предварительно согласовав определённым образом свои действия, как бы скрытно от самого Стайка… пристроится к Машке,… пожалуйста, на здоровье, особенно если «согласованность» будет убедительной и достаточной. В состав вверенного комплекса входили: сама баня, примыкающая к ней прачечная, а также котельная. Баня функционировала и для гражданских и для флотских, а потому в составе тружеников были не только доблестные матросы, но и несколько гражданских вечно пьяных лиц. Грязные от угля, а пьяные от спирта, которого было в этом северном далёком военном посёлке «хоть пей, хоть лей».

Но загадочна душа российского человека и её движения в условиях тяжёлой службы по выполнению священного долга перед Родиной!

Подходит к причалу десантный корабль, на берег уходят усталые морские пехотинцы – кто домой, кто в общагу, а кто прямо в баню.

– Эх, вот бы водочки сейчас! – воскликнула одна душа, принадлежащая мичману Приходько, а вторая, принадлежащая старшине Стайкину, отвечает:

– Спирт есть.

– Да хрен ли этот спирт, – отвечает душа, принадлежащая мичману Приходько, – праздника хочется, чего-то особенного! Водка – вот эксклюзив!

– Где ж тебе водки взять? Водка по талонам, талонов нет.

– А в Заполярный?

– Что в Заполярный?

– За водкой!

– Ну и где мы её там возьмём? Ну и на чём мы туда доедем?

– А что у тебя есть?

– У меня ничего.

– Ни одной транспортной единицы?

– Ну, разве что БРДМ у разведчиков.

– Вот на нём и рванём.

– Это же бронетехника.

– Очень убедительный аргумент при отсутствии талонов.

БРДМ – бронированная разведывательно-дозорная машина, может преодолеть окопы, рвы, траншеи, канавы, валуны, песок, болото, пахоту, размокшие лесные дороги, а так же водные препятствия в виде рек и озёр; на ней есть два пулемёта: крупнокалиберный КВПТ, 14,4 мм и ПКТ, калибра 7,62 мм….

БРДМ может ездить даже по косогору, а при движении по грунтовой дороге развивает скорость до 90 км в час.

И несётся эта БРДМ по грунтовой дороге Лиинахамари ‒ Заполярный, выбивая пыль, которая поднимается как дымовая завеса, а затем медленно оседает на придорожную растительность… и, не снижая скорости, промчавшись по окраине заполярного городка, ворвалась на центральную площадь и тормознула возле памятника основателя государства, напротив которого в полуподвальчике разместился вино-водочный магазинчик.

На площади, перед зданием присутствует милицейский наряд в количестве двух постовых. Доблестные моряки для начала огляделись через приборы наблюдения, затем откинули люки и выбрались наружу. Мичман и старшина проследовали прямо к милицейскому патрулю и популярно объяснили ему, что… в общем, надо им как минимум шесть бутылок, то есть по две на каждого, включая водителя, поскольку он хотя и за рулём, но может из-за него спокойно выйти… ну, и две в запас, на всякий случай, дабы не нарушать покой мирных граждан и постовых милиционеров рёвом двух глушителей работы двигателя в сто сорок лошадиных сил, вращающих четыре здоровенных колеса, а если мало вдруг покажется, то выдвинем ещё четыре и тогда уж отутюжим улочки сонного городка всеми восемью по полной программе!

1 – волноотражательный щит, 2 – передний крюк для буксировки на плаву, 3 – фары освещения и прибора ночного видения, 4 – прибор наблюдения командира, 5 – крупнокалиберный пулемёт КПВТ, 6 – антенна, 7 – ниша наблюдения, 8 – башня, 9 – багор, 10-катушка троса, 11 – глушитель, 12 – заслонка водомётного движителя, 13 – откидной лист крыши над силовым отделением

Кроме того, БРДМ оборудована стрелковым оружием и полным боекомплектом. Постовые посовещались, потом попросили сумку, потом ушли, а потом вернулись, в сумке оказалось достаточное количество, за которое и были по-честному отданы деньги с небольшой «благодарностью» в виде бутылки водки. Они нас уважили, а мы их. Было на что уважать. Мичман получал зарплату военного человека со всеми северными и прочими надбавками, эту зарплату он вспоминал многие годы после выхода на гражданку. Приходько открывал свой партийный билет и со слезами на глазах произносил жене цифры, служившие базой для начисления партийных взносов: январь – 337 руб., февраль – 343 руб., март ‒ 348 руб… Пиво стоило 37 копеек, водка 3,62 руб., хлеб 16 копеек, жильё предоставлялось бесплатно, а билет до Москвы в купе «фирменного» скорого поезда «Заполярные зори» всего-то 22 рубля. Мичман Приходько хотел купить для Стайка все места в купе, но было только два.