Текст книги "Сестры лжи"

Глава 6

Понятия не имею, над чем Дейзи с Линной так заливаются. Сегодня наш первый вечер в Непале, бар набит под завязку, а Линна к тому же меня опередила, шмыгнув на последнее свободное место, так что я теперь еле сижу на самом краешке, подпирая плечом низенькую перегородку, что отделяет клиентуру от рок-группы на сцене. Впрочем, это я так просто сказала «рок-группа»; на самом деле четыре непальца-музыканта играют нечто несусветное. Барабанщик с бас-гитаристом не попадают в ритм, а тот, кто на соло-гитаре, вообще изображает что-то сугубо свое. Дейзи кивает мне через весь стол, вываливает язык и, приложив пальцы к вискам, строит себе рожки, напоминая Джина Симмонса[4]4
  Джин Симмонс (наст. Хаим Виц, р. 1949) – американский рок-музыкант, актер и предприниматель; один из основателей и бас-гитарист рок-группы Kiss.


[Закрыть] с безупречным макияжем, только блондинистого.

– Давай! Еще! – вопит она и с таким азартом принимается махать гривой в такт гитарному соло, что сам Джимми Пейдж[5]5
  Джимми Пейдж (полн. Джеймс Патрик Пейдж, р. 1944) – британский рок-музыкант, аранжировщик, композитор, музыкальный продюсер и гитарист-виртуоз; один из основателей рок-группы Led Zeppelin.


[Закрыть] прослезился бы. Я хватаюсь за свое пиво, заметив, до чего опасно раскачивается столик.

– Вот это да! – восторженно восклицает Дейзи, растирая шею и поглядывая на рок-группу в ожидании их реакции. Гитарист показывает ей два больших пальца и выкрикивает что-то нечленораздельное.

Линна уже икает от смеха, словно в жизни не видела ничего забавнее, в то время как Ал, сидящая слева от меня, залпом приканчивает свою бутылку и тянется к мобильнику. Вайфая в этом баре сроду не было, но это не мешает ей каждые пару минут проверять, нет ли сообщений.

– Теперь по маленькой! – заявляет Дейзи, прыгая на стуле. – Устроим игры на выпивку!

– Чур, я первая, – говорит Линна, собираясь встать и уже отодвинув стул.

Дейзи протестующе машет рукой.

– Сиди-сиди, я сгоняю. Ты еще успеешь.

На наш столик спускается тишина, потому что музыканты ушли на перекур, а Дейзи уже на полпути к стойке; джинсовые шорты приспущены до отказа, лямка красного лифчика дразнится на голом плече из-под черного топика, так что всякий мужик, мимо которого она дефилирует, невольно провожает ее взглядом. Дейзи – единственная из всех знакомых мне женщин, которая при ходьбе действительно крутит бедрами.

Линна локтем подталкивает Ал.

– Смотри, смотри! Видишь вон ту парочку возле окна? Бьюсь об заклад, она ему руку в штаны запустила… У-у, бесстыжая!

– Умгум, – мычит Ал, не отрывая взгляда от мобильника.

Не могу отделаться от впечатления, будто она нутром чует, что вся наша нынешняя бесшабашность – рискованные шуточки, разбитное подыгрывание музыкантам, море выпивки – все это чисто показное, лишь бы отвлечь ее от мыслей про Симону. Значит, не сработало. В своем нормальном состоянии Ал с ходу подхватывает веселье и, под стать Дейзи, так и норовит подколоть, но вот уже два месяца – то есть с того дня, когда мы объявили ей, что едем в Непал – она словно в раковину забилась. Никак наружу не выманить, хоть ты тресни.

– Ладно, я в сортир, – встает она, сует телефон в карман своих милитаристских штанов и отчаливает.

Мы провожаем ее взглядом.

– Ну, как настроеньице? – спрашивает Линна. – Завтра в Покхару едем, не забыла?

– Жду не дождусь отмассироваться, не то мне каюк. Сколько там часов на автобусе, ты говоришь?

– Пять с половиной.

– Жесть.

– Я тут видела магазинчик на углу. Думаю, после завтрака надо будет запастись там водой и кое-чего перекусить. Ну и всяко по мелочи.

– Умно.

Я обвожу бар взглядом. Мы сидим на втором этаже забегаловки, что стоит на главной улице Тамеля, главного туристического гетто Катманду, и автомобильные гудки назойливо вливаются сквозь распахнутые окна. Стены тонированы чем-то темно-красным и украшены китайскими фонариками, между которыми развешаны картины с храмами и горными пейзажиками.

– Девчонки! – В поле зрения вновь объявляется Дейзи с подносом в руках: восемь водочных стопок. Одновременно с ней к столику возвращается Ал. – Там возле стойки есть такая стена, куча народу уже расписалась… И нам бы надо, а? Пошли?

* * *

– Так чего писать-то? Я что-то не соображу… – Дейзи в задумчивости прикусывает мелок, что держит в руке, – и аж подпрыгивает, когда в воздухе разносится омерзительный скрип.

– Зато я знаю.

Сосредоточенно подперев щеку языком, Ал водит мелом по стене, которая скорее напоминает классную доску, полную дурацких рисунков, сообщений, дат, а теперь и трехэтажной матерщины в адрес Симоны.

Прочитав пожелание, Линна закатывает глаза.

– Ал! Ты что, серьезно? Этого нельзя тут оставлять!

– Отчего же? – Сложив руки на груди, та одобрительно рассматривает результат собственного труда.

– Потому что нельзя ничего негативного. Вся наша поездка как бы символизирует новое начало.

– Ну хорошо, – кивает Ал, натягивает обшлаг рукава на кулак и стирает им надпись, но не до конца.

– «Твою мать»? – недоуменно зачитывает Линна под дружный смех. – И это все?!

– Большего вы от меня не добьетесь. Эмма, твоя очередь. – Она вручает мне мелок.

– О господи… – Я оглядываюсь на Дейзи, которая до сих пор мучительно размышляет, успев вымазать мелом всю нижнюю губу. – Я тоже не знаю…

– Тогда дай мне.

Линна выхватывает мелок у меня из руки, и не успела я хоть что-то возразить, как она делает решительный шаг к стене и принимается быстро-быстро писать. Закончив, отходит назад, лучась самодовольной улыбкой.

– Чего? – Ал щурится, вглядываясь в надпись. Та намного длиннее прежних посланий, и, чтобы все поместилось, Линне пришлось выписывать слова как бы змейкой, пропуская их между чужих каракулей.

– Это цитата из Майи Энджелоу, – заявляет Линна. – «Нас всех до боли тянет к дому: туда, где чувствуешь себя в безопасности и где тебя, ни о чем не спрашивая, принимают такой, какая ты есть».

Я отчаянно борюсь с желанием закатить глаза под потолок. Это называется «дайте Линне волю». Там, где все рисуют члены да задницы, изредка вставляя фразы типа «Люблю пиво!», она взялась строить из себя доморощенного философа.

– Так. Ясно. А ну-ка… – Я выкручиваю мелок у нее из пальцев и, выписывая слова, зачитываю их вслух: – «Эмма, Дейзи, Ал, Линна: путешествие мечты».

Дейзи плечом отталкивает меня в сторону, стирает концовку про путешествие и заменяет его на «друзья до гроба».

– Вот! – отступает она на шаг и стягивает всех нас в одно неуклюжее, неловкое объятие. – Учитесь, пока я жива!

* * *

Пошарив в рюкзаке, Ал достает пару банок светлого и одну швыряет мне. Мы покинули бар минут тридцать назад и даже успели вернуться в гостиницу, потому что, по идее, пора баиньки, но у Ал, похоже, другие планы.

Я ловлю свою банку с пивом.

– И за что мне такая честь?

Ал присаживается на кровать, сбрасывая кроссовки.

– За то, что цирк из себя не корчила.

– В смысле?

– Я про сегодня. Дейзи с Линной… это ж они специально напритворялись, так? Клоунессы недоделанные.

– Они просто хотели тебя растормошить.

Я пшикаю язычком банки и делаю долгий глоток. Чтобы решить, кто с кем окажется соседками по номеру, мы бросили жребий. Линна хотела с Ал, заявив, что мне будет лучше вместе с Дейзи, но та заявила, что «для смеха» надо бы перетасоваться по-иному, тем более что и в пансионате, и в заповеднике для сафари у нас будут также двухместные номера.

– Я знаю. Да я бы даже посмеялась, если бы все это не выглядело до блевоты жалким.

– Ал!

Она угрюмо усмехается, пряча лицо за пивной банкой:

– Давай-давай, Эмма, признавай очевидное. Я же видела, как тебя саму корежит.

– Ладно… – Я пожимаю плечами. – Ну, допустим. Наверное, надо было просто неоновую вывеску присобачить над нашим столиком: «Мы веселимся!»

– А это… слышь, «друзья до гроба», а? – фыркает Ал, и я чувствую, как былое напряжение начинает потихоньку отпускать.

В дверь стучат, и мы тут же настороженно замираем.

– Открыто! – рявкает Ал.

Створка распахивается, и за косяк осторожно заглядывает белокурая мордочка. Дейзи.

– Ах вы шельмы! Без меня вздумали веселиться? – Тут она замечает наши банки и в притворном ужасе всплескивает руками. – Да еще пьете беспошлинное пиво?!

Ал тянется к рюкзаку и кидает ей третью банку.

– Ну тогда вливайся, раз зашла на огонек. Будем друзьями до гроба.

И ее скрипучий смех заполняет всю комнату.

Глава 7

Наши дни

– Джейн? Ты не выкроишь минуточку?

Я вожусь с сухим собачьим кормом, уйдя по локти в мешок, когда раздается голос Шейлы. Та стоит в дверном проеме кладовки, но не одна, а с незнакомой мне девушкой. В отличие от Шейлы, у которой рост чуть ли не метр восемьдесят и во-от такой бюст, не говоря уже про филейные части, незнакомка напоминает Дюймовочку. Едва ли выше полутора метров; темно-синяя форменная тенниска с логотипом нашего «Гринфилдс» болтается на тощих плечах, прикрывая несуществующую грудь. Серые брюки своими кантами вот-вот накроют мыски ее черных кроссовок.

– Да, конечно.

Я распрямляюсь, кладу совок в одну из двадцати мисок, что рядами выстроены на столе, обтираю ладони о штаны и иду к двери.

– Джейн, познакомься. Это Ангарад, одна из добровольных помощниц. Ангарад, это Джейн. Она у нас начальница над псарней.

– Привет! – улыбаюсь я новенькой. На расстоянии девушка показалась мне где-то девятнадцатилетней, но вблизи становится ясно, что мы с ней примерно ровесницы. Она улыбается в ответ, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

– Привет, – протягивает она руку, и я ее пожимаю.

– Ангарад сейчас подыскивает себе новую работу, – говорит Шейла, – вот и решила немножко потрудиться волонтером, пока суть да дело. Кстати, она хотела бы заниматься именно собаками, так что вашего полку прибыло.

– Отлично, – вновь улыбаюсь я.

– Ну, значит, препоручаю все в твои надежные руки, – кивает Шейла и оставляет нас вдвоем.

* * *

– Ты говорила, что ездишь на работу на велике? Живешь, значит, рядом? – спрашивает Ангарад, пока мы торопливо идем мимо Фрэнки, а оттуда – в сторону загона для диких кабанов, что расположен на самом отшибе.

– Да, в одном из коттеджей вдоль дороги. У меня из огородика вот эту крышу видно.

– Ого, и вправду близко… А давно ты здесь работаешь?

– Года три, плюс-минус мелочь.

Сейчас я занимаюсь тем, что устраиваю для Ангарад неформальную экскурсию по нашему приюту. Ее уже знакомили со всем здешним хозяйством, когда она пришла на вечер волонтеров, но я решила провести ее заново и поболтать; не стоять же, как дурам, в кладовке?

– А где ты училась?

– В Биктоне. Это возле Эксетера. Получила диплом зоотехника. Мне тогда было двадцать пять.

– Студентка со стажем, значит?

Я по выражению ее лица вижу, что ей хочется разузнать поподробнее, чем я занималась до техникума и отчего ждала, пока мне не стукнет четверть века, прежде чем заняться животными. Ничего страшного, обойдется и без моих ответов. Вместо этого я показываю ей кабанов. Те приветствуют нас нарастающим хрюканьем и визгом.

– Вот это Билл, а это Боб. Вряд ли тебе придется с ними много возиться, раз уж ты в основном будешь работать с собаками, но если вдруг кто-то попросит помочь здесь, имей кое-что в виду. Они у нас наполовину вепри, понимаешь? То есть дикие кабаны. Мы даже не знаем, с кем их скрестили. Так вот, они куда опасней, чем кажется со стороны. И намного сообразительнее.

Ангарад кивает на загородку, где красуется куча засовов, щеколд и цепей:

– Ого, сколько замков!

– Они уже несколько раз вырывались, хотя мы их все-таки перехитрили. Вообще твари те еще. Отвернись на секунду – тут же тяпнут. Вот и приходится всегда загонять их внутрь, когда надо чистить хлев. И наоборот. Как-то раз они сами меня туда загнали.

Ангарад хохочет, а я поражаюсь переменам, вызванным смехом. И куда только подевалась ученическая сосредоточенность, которая, словно въевшись в кожу, не сходила с ее лица с первой минуты нашего знакомства? Она прямо-таки кудахчет, причем до того уморительно, что я сама не выдерживаю и вторю ей вслед.

– Да ты что? Тебя свиньи в хлеву заперли?! – переспрашивает она, когда умолкает наше веселье.

– Серьезно говорю. Я в тот день занималась чисткой в одиночку. Дверь была прикрыта, так один из них своим хрюльником взял и поддел щеколду-вертушку. Бац! – и я под замком. Насилу управилась, повернула ее изнутри черенком лопаты.

– Но они ведь не нарочно?

– А кто их знает? Я, к примеру, в свинтусах мало чего смыслю. Не то что в собаках. Там вполне можно предугадать, как они себя поведут… Ну, по большей части.

– М-да… Эх, если б так же просто и с людьми…

– Вот именно. – Я жестом приглашаю ее вернуться назад, к зданию. – Это племя похитрей будет, чем даже свиньи.

* * *

– Итак? – интересуется Шейла, пока я лезу в холодильник за своей коробочкой с бутербродами. – Что скажешь?

– Ты про Ангарад? – Я присаживаюсь на один из жестких пластиковых стульев, которыми уставлены стены служебной комнаты, и поднимаю крышку. Нос щекочет – скажем прямо – не самый привлекательный запах лежалого сыра с помидорами. Да-а, надо было уступить Уиллу, он предлагал взять с собой кусок вчерашнего чизкейка. С малиной. – Все с ней нормально. Поначалу-то слегка дичилась, но сейчас, когда пообвыклась и присмотрелась, ей рот не заткнешь. Так и сыплет вопросами. Хотя от работы не отлынивает. Я велела ей подтереть рвоту за Джаспером, а потом она целый час стирала подстилки – так ни слова жалобы.

– Думаешь, мы ее еще увидим? Придет она завтра?

– Наверное. Вроде полна энтузиазма.

Я вгрызаюсь в бутерброд, а потом, пока Шейла увлечена компьютером в дальнем углу комнаты, тихонечко выплевываю весь кусок в салфетку. Хлеб насквозь промок из-за злосчастных помидоров. У меня, если честно, никакого аппетита. Со вчерашнего утра только и съела что пару чайных ложек чизкейка.

– Между прочим, она так рвалась с тобой работать…

– А?..

– Да я все про Ангарад, – поясняет Шейла. – Когда она пришла на вечер волонтеров, то конкретно назвала именно тебя – мол, хочу к ней в пару.

– Серьезно?

– Угу. Спросила, кто именно занимается псарней, а когда я начала перечислять, то и говорит: «Если можно, я хотела бы к Джейн».

Я настороженно вскидываю глаза.

– С чего бы это?

Шейла прекращает печатать и поворачивается ко мне.

– А я знаю? Может, она в местной газете о тебе прочла… Помнишь, мы спонсоров искали? Или ты помогла кому-то из ее знакомых обзавестись собачкой… Поди разбери.

Пищит компьютер, и Шейла возвращает взгляд на экран, после чего негромко чертыхается.

– Нет, совсем уже совесть потеряли…

– Чего там такое? – Я заворачиваю остаток бутерброда обратно в пленку и, вздохнув, убираю его в коробочку.

– Какие-то уродцы шлют спам через контактную фирму нашего веб-сайта. Чего ради, спрашивается? Я что, буду кликать на рекламу пилюль от импотенции?.. А нынче вообще – ты только глянь! – чушь какую-то написали. «Дейзи не мертва». Ну не бред ли? Какая Дейзи? Собака? Кошка?.. Или погоди… Слушай, а вроде была белка Дейзи, нет?

Бутербродная коробочка валится с моих колен. Я вскакиваю, будто во сне шагаю к монитору и заглядываю в него через плечо Шейлы. Почтовик развернут во весь экран.

– Вот, видишь? – Она показывает пальцем. – Пожалуйста: «Дейзи не мертва». И точка. Ну не дурачье ли?.. Джейн?.. Ты куда? Что случилось? – Ее голос преследует меня до самого туалета, куда я несусь, прижав одну ладонь к горлу, а другую – к животу, который вот-вот вывернет наизнанку. – Джейн, ты чего?

Глава 8

Пятью годами ранее

– Нет, девчонки, это надо было видеть! – Дейзи вскакивает с шезлонга и копирует бег человека, чей плащ прищемило дверцей такси. – Ножки такие толстенькие, коротенькие как, у поросенка, шлеп-шлеп-шлеп по асфальту, рыльце потненькое, весь красный, а Эмма, главное, по пояс вылезла из окна и вопит: «Ах, водитель! Ах, остановите машину!»

Она с триумфальным видом замирает, и на секунду воцаряется полная тишина, пока Ал с Линной глядят в мою сторону, после чего всё кругом взрывается от оглушительного хохота.

Дейзи продолжает орать во весь голос – «стоп! стоп!», – сама при этом подпрыгивая на месте. На босых ногах шлёпки, в одной руке полбутылки красного, в другой – недопитый стакан, откуда нещадно расплескивается вино.

Я не свожу глаз с открытого очага, где потрескивают дрова, над которыми пляшут искры. Вторые сутки в Покхаре; мы сидим во дворике в одних только купальниках. У ног спящими собаками улеглись влажные полотенца, небо занавесилось черным одеялом с прорехами, а ночь, будто живая, бормочет себе под нос мотоциклетным треском и стрекотом цикад. По идее, у нас сегодня последний вечер роскоши в гостинице, так как завтра ждет пеший турпоход по подножию Аннапурны, к заветному пансионату. То ли дело в духоте, то ли в оскорбительном мейле, который прислал Джефф (его, видите ли, возмущает мое отношение к работе), то ли успела достать Дейзи, которая последние четыре дня выставляет меня на посмешище, – не знаю. Главное, что я не в состоянии присоединиться к общему веселью. Дома, в Лондоне, всегда можно отдышаться в собственной квартирке, когда жизнь чересчур дает по голове, но здесь мы ни секунды не провели порознь. Торчим вместе, как склеенные.

– Ой, да ладно тебе, Эмма! – кривится Дейзи. – Чего ты такая кукса?

– Я не кукса.

– А твое лицо об этом знает?

Она хихикает и бросает взгляд на Ал, ища одобрения, но та не реагирует. Такой пьяной мы Дейзи еще не видели.

– Ты за мое лицо не волнуйся. Просто эту историю я сама знаю в деталях.

– Ой-ой, простите-извините, мисс Эмма Вулф. – Дейзи вздергивает брови и делает большие глаза. – Ах, мы такие темные, уж излагаем, как умеем. Христа ради, не гневайтесь.

– А вот мне понравилось, – заявляет Линна. Она сидит на стуле, устроившись на нем с ногами. Острые коленки торчат вразлет, руки вцепились в сиденье, серый кардиган свисает с плеч балахоном.

– Благодарствуйте, сударыня, – кланяется Дейзи, затем на цыпочках хромает в мою сторону. – Ну что с тобой такое, а? Животик пучит?

– Ничего у меня не пучит. И вообще… – Я беру бокал и встаю на ноги. – Пойду проветрюсь. Пока-пока.

Без лишних слов я их оставляю. Вслед за мной в темноту сада тянется голосок Дейзи; она передразнивает мой «северный говор», эдакую помесь йоркширского и тайнсайдского диалектов. Если честно, то я вовсе не с севера, а на самом деле из Лестера. Дейзи на пару с Ал выставляет себя коренной уроженкой Лондона, хотя Ал всю жизнь провела в пригороде (она из Ист-Кройдона), в то время как родной дом Дейзи находится в Алмбридже, что в графстве Суррей. Так сказать, британский Беверли-Хиллс, хотя там она редко бывает. Из челтнемского женского интерната прямиком угодила в ньюкаслский универ. Судя по всему, Дейзи прочили Оксфорд или Кембридж, но, как выяснилось, ей больше нравилось тискаться в кустах, чем корпеть над учебниками, вот и схлопотала три тройки в аттестате. Так что мы втроем из «понаехавших».

– Ой, ну ты прелесть! – смеется Линна. Можно подумать, она в жизни не видела ничего смешнее Дейзиных ужимок, да еще за мой счет. Семь лет прошло с той истории, дело было еще в универе, а Дейзи до сих пор не угомонится.

Я неспешно обхожу открытый бассейн, осматривая мокрую плитку на предмет змей, ящериц и лягушек, затем по спиральной лестнице спускаюсь в сад. Здесь, в стороне от огней гостиницы и сияния костра, царил бы кромешный мрак, если б не полная луна; я иду к деревянной скамье у крутого обрыва и устраиваюсь на краешке. Мы провели в Непале не больше недели, и мне до сих пор кажется, что я угодила на другую планету. Всего двадцать четыре часа назад мы были в Катманду, с его рычащим, трещащим, бибикающим трафиком и морем народа на вихляющихся великах. Поверх голов с крыши на крышу скачут обезьяны, обвешанные молодняком. А здесь, в Покхаре, на дальнем горизонте громоздится Аннапурна, похожая на темного уснувшего дракона, а озеро – черная клякса на фоне дрожащих городских огней – отливает лунными бликами. Лондон еще никогда не казался мне таким далеким.

Я отхлебываю вина и опускаю бокал на землю. Похоже, я все-таки перебрала. Ночной ветерок доносит до меня чей-то вопль, положенный на мелодию мадонновского сингла «Холидей». После краткой паузы слышен громкий плеск в стороне, где должен находиться бассейн, затем пение возобновляется. Это Ал. Ее смех и веселье должны показать, что она в порядке – как это было при церемониальном сожжении фотокарточки Симоны парой часов ранее и торжественной клятве «уже никогда и ни за что не связываться с бейби-дайками». Вот вам, пожалуйста: две тысячи миль плюс бутылка красного – и любовь всей ее жизни успешно позади. О, если бы только это было так легко…

Песню подхватывает Линна, ее блеющий фальцет старательно выводит «отпуск» и «праздник», затем умолкает, потому что она не знает слов. Ал хохочет, и Линна хохочет; Ал пляшет, и Линна тоже; Ал тянет ноту, Линна ей вторит. Та же петрушка, когда она рядом с Дейзи; это вообще ее модус операнди. На ум приходит сравнение с теми птичками, которые с одного носорога перескакивают на спину другого: и проехаться можно забесплатно, и паразитов наклевать, да еще и сунуться никто не посмеет.

Уголком глаза я замечаю какое-то шевеление в кустах справа и резко оборачиваюсь. Под легкий листвяной шорох мимо меня крадется геккон. Мягкие кожистые лапки цепляются за рыхлый грунт, выкаченные глаза простреливают местность. Я замираю, не в силах оторвать от него взгляд. Впервые вижу геккона, вот так, запросто, не в террариуме зоопарка. Его черные немигающие глаза до странности красивы, делая своего владельца чуть ли не инопланетянином.

– Так вот ты где! – Дейзи шумно сбегает по лестнице; на локте висит махровое полотенце, в одной руке бокал, в другой свежепочатая бутылка красного. – Эмс, ну прости! – Она плюхается на скамейку, правой рукой обвивает меня за шею и тянет к себе. Вино плещется, заодно попадая мне на купальник. – Я же так просто, смеха ради.

– Знаю. – Я выкручиваю бутылку у нее из пальцев и ставлю на землю, после чего силюсь высвободиться, но она назойливо лезет со своим полотенцем мне в лицо, затирая брызги. – Хотелось бы только, чтобы не за мой счет.

– Да что ты такая недотрога, ей-богу? Подумаешь, посмеялись чуточку.

– Ага. Я с детства обожаю, когда надо мной насмехаются. Родственнички привили.

Сама слышу, до чего хныкающий у меня тон, но остановиться не могу: жалость к себе одерживает верх. Дейзи пьяница агрессивная, я – плаксивая.

– Ну, начинается! – Она преувеличенно тяжко вздыхает. – Мне порой кажется, что Линна права.

– Насчет чего?

– Насчет тебя.

Я отодвигаюсь на пару сантиметров.

– Ну-ка, ну-ка?

– Нет уж, – с прищуром глядит она на меня. Линзы-то сняла: те успели запылиться за шесть часов тряски в рейсовом автобусе, а надеть очки не позволяет тщеславие. – Ты вообще тогда взбеленишься.

– Выкладывай давай.

– Ага. Щас.

Дейзи многозначительно кивает. Похоже, она так надралась, что весь этот разговор ей представляется игрой.

– Дейзи! Рассказывай!

– Ну хорошо, хорошо. Ладно. Короче, она считает, что ты психопатка-пессимистка, да еще на пустом месте. У тебя родители – врачи, неразведенные, братья-сестры живы и здоровы, у самой приличная работа… В сравнении с тем, через что она прошла… да и мы все, кроме тебя… в общем, не вправе ты ныть, ясно?

– И ты с этим соглашаешься?

– Бывает.

Я гляжу на нее, не веря собственным ушам. Пять лет мы были лучшими подругами, и вот пожалуйста, она впервые за все время заявляет, будто я истеричка. Линна не первый год, еще с университета, пытается вбить между нами клин. «Три амиго»: вот какое название она придумала себе, Ал и Дейзи на первом курсе, когда они решили остаться в Ньюкасле на новогодние каникулы, потому что никто из них не хотел видеть родные семьи. Я бы тоже осталась за компанию, но мама применила свой коронный прием, вызвав у меня приступ вины: дескать, разве ты не знаешь, как слаба бабушка? И что потом скажет твоя совесть, если ты променяешь последнее Рождество с ней на пьяное куролесенье с однокурсниками (бабуля, кстати, до сих пор жива и не кашляет)? Линна из кожи вон вылезла, чтобы не подпустить меня вновь, когда я вернулась к началу следующего семестра. Она звала Дейзи с Ал в киношку, устраивала вечеринки у себя в комнате, говоря при этом, что и Эмму, мол, приглашала, да только та отказалась под предлогом зубрежки. Я знала, что в Лондоне Линна с Дейзи встречаются очень часто, так как у обеих свободный график – Дейзи работает в пабе, а Линна – в салоне красоты, – в связи с чем они «нянчились» с Ал вплоть до самого отъезда; но я и помыслить не могла, что у них нет иного дела, кроме как промывать мне косточки.

– Спасибо тебе, – встаю я на ноги. – Подняла настроение, нечего сказать. Не в лоб, так по лбу, да?

– Да сколько можно? Недотрога! – Дейзи тоже встает. – Между прочим, я ту историю рассказывала вовсе не про тебя. А про того козла, которого ты защемила. Потому что смешно.

– Ничего смешного я там не вижу. Эллиот чуть под колеса не угодил.

– Ах, он уже «Эллиот»? А я-то считала, какой-то левый раздолбай прицепился… Да хам он, понимаешь? И заслужил, чтобы его из такси вышвырнули. Я вообще, считай, тебе большое одолжение сделала.

– Вот уж фигушки. Ты его вытолкала просто потому, что он назвал тебя «пьяной дурой»… Дейзи, ты забыла, что пригрозила выяснить, где он работает, и устроить на него охоту, если он затащит меня в койку, а потом даже не перезвонит?

– И что?

У нее блестят глаза. В таком состоянии с ней бесполезно иметь дело. Теперь вечер может закончиться либо ссорой, либо – если я придержу себе язычок – Дейзи попросту вырубится.

Увы-увы. Она закусила удила, и ее уже не остановить.

– Эмма, а ты в курсе, что он пытался и меня склеить? Да-да, я про твоего милого Эллиота, которого ты так рьяно сейчас защищаешь. Весь аж навалился, когда ты в сортир отошла! Вот тебе настоящая причина, почему я выперла его из такси. Не потому, что обозвал меня «пьяной дурой», а потому что он сам по себе кусок дерьма и тебя не заслуживает!

Только я собралась на это ответить, как под вопль «не ждали?!» с верхних ступенек сваливается Ал и заключает Дейзи в медвежьи – и еще мокрые после купания – объятия, заодно зажимая ей рот ладонью. Дейзи пару-тройку секунд отбивается, а Ал тем временем с улыбкой смотрит на меня.

– А ну-ка хватит ссориться! Мы же в отпуске, забыли?.. Ой, вы только гляньте на этого геккона!

– Какой еще геккон? – По лестнице, аккуратно переступая со ступеньки на ступеньку, нисходит Линна. Она то и дело поправляет свой серый кардиган, наброшенный на острые плечи, но никак не может избавиться от зябкой дрожи. – Что вы тут устроили? Такой крик развели, у бассейна слышно…

– Вот тебе геккон. – Ал присаживается на корточки и вытягивает ладонь в сторону ящерицы. Та мгновенно кидается наутек, прячась под нашу скамейку.

– Да оставь ты зверушку в покое! – Дейзи дергает за лямку черного купальника, оттягивая Ал на себя. – Пошли лучше вина раздобудем, и обратно в бассейн.

– В жизни гекконов не видела… – Ал напряженно вглядывается под скамейку.

– Ну Ал! – Дейзи вновь дергает за купальник и на этот раз получает по рукам.

– Дейз, отвали.

С мордашки Дейзи слетает игривое выражение; она вскакивает со скамьи и, обняв себя за плечи, разворачивается к нам спиной, уставившись на озеро.

– Так, я за камерой. А ты давай-ка со мной, захватишь себе одеяло, – поднявшись на ноги, Ал показывает на Линну, которая так и продолжает стоять на нижней ступеньке, молча глядя на нас из темноты, – а то на тебя даже смотреть зябко.

– Ладно… – Линна почувствовала между нами разлад и теперь страдает: отправиться с Ал или же остаться, чтобы разнюхать, в чем дело.

– Да пошли, говорю! – Ал хватает ее за локоть и разворачивает лицом к лестнице, на подъем. – Заодно и вина захватим. Буфет, кажется, еще не закрылся.

Дейзи ничем не показывает, что заметила уход Ал с Линной – даже когда те топают по ступенькам и с хрустом ломятся сквозь какие-то кусты. Напротив, она так и продолжает глядеть на озеро. Тогда я тоже поднимаюсь и иду к лестнице. Не сидеть же мне тут, спорить… Во-первых, все равно ни черта не решишь, а во-вторых, мы напились, устали за день, и нам давно пора спать.

– Вот, значит, как оно будет…

– Пардон? – Я поворачиваюсь.

– Да вот это. Теперь всю дорогу так, да? Вы с Ал будете выдумывать предлоги, лишь бы не проводить время со мной?

В такие минуты я сама задаюсь вопросом: господи боже, где взять сил все это вытерпеть?! Дейзи давит, и давит, и давит; она словно специально нагнетает обстановку. Положим, я сейчас с ней останусь, не пойду на ссору; тогда она начнет меня высмеивать, мол, нельзя быть такой тряпкой. А если я уйду, это лишь докажет ее теорию, будто в конечном итоге все от нее отвернутся. Замкнутый круг.

– Эмма, не надо на меня так смотреть. Можно подумать, ты не понимаешь, о чем я говорю. Сначала ты демонстративно уходишь, когда мы веселимся вокруг костерка, потом меня отталкивает Ал, когда я всего лишь прошу ее пойти со мной к бассейну… А если добавить сюда тот вечер в Катманду, когда вы на пару с Ал притворились, будто ног не таскаете от перелета, хотя я предлагала посидеть подольше, нормально выпить…

– Да мы и вправду с ног валились!

– Ага, валились они… Засели в номере за пивом и знай себе хохочут. Чего тогда не согласились тем же самым заняться в баре, только со мной?

– Дейзи, да мы выпили-то по банке на нос, какое тут веселье… Пойдем-ка лучше. – Я делаю к ней шаг и кладу ладонь на плечо. – Тебе проспаться надо…

– Нет! – Она толкается, когда я пробую накинуть на нее покрывало, срывает его и швыряет на землю. – Не хочу я спать! А хочу еще выпить и вернуться в бассейн… И где мое вино, кстати?

Бутылка на том же месте, где я ее оставила. Геккон тем временем успел выбраться из-под скамейки и стоит, завороженно замерев, сантиметрах в пяти от стекла.

– Дейзи, по-моему, тебе уже хватит.

– А ты мне не указ!

Она отталкивает меня в сторону, а сама, покачиваясь, делает шаг в сторону скамьи. Геккон еще ближе подкрадывается к бутылке, и Дейзи переходит на цыпочки, словно не хочет спугнуть ящерицу. Я все жду, что геккон вот-вот сиганет в сторону, однако он и не шевелится: впившись в грунт лапками-присосками, водит глазами: взад-вперед, взад-вперед…

Дейзи останавливается, согнувшись в поясе, тянет руку к бутылке. Дрогнув, ее левая нога идет вверх, еще шаг – и Дейзина «платформа» впечатывает геккона в землю. В ту же секунду рука хватает бутылку за горлышко и вздымает ее в воздух. Дейзи оборачивается на меня с триумфальным видом: «Есть!»

Я смотрю на нее, разинув рот. Она только что раздавила геккона. Причем нарочно. Я же видела: она чуточку замерла, у нее даже нога дрогнула, а потом – раз! И шаг этот был совершенно не нужен. Бутылка вполне была в пределах досягаемости, только руку протяни.

– Ты чего на меня вылупилась? – Она сворачивает пробку и хлещет вино из горлышка.

– Ты только что раздавила геккона…

– Да неужели? – Она принимается скакать на одной ноге, ухватив левую щиколотку правой рукой. Приподняв подошву, с прищуром вглядывается, тут же теряет равновесие и вынуждена ухватиться за скамейку, чтобы не упасть. – Тьфу, гадость!