Текст книги "Камни вместо сердец"

Глава 6

Оказавшись снаружи, я заморгал от неожиданно яркого света. Мостовую покрывали градины, блестевшие под снова обретшим голубизну небом. Воздух посвежел, сделался прохладнее… Я осторожно направился прочь, хрустя хрупкими льдинками на ставшей скользкой мостовой. Во дворцовом дворе появились люди, укрывавшиеся от грозы в дверях.

Я решил дойти до дома Барака, который был мне как раз по дороге, и узнать, вернулся ли он. К тому времени, когда я оказался у большого Чарингского креста, град полностью растаял, и земля под ногами была уже лишь слегка влажной. Проходя мимо отличных новых домов богатеев, выстроившихся вдоль Стрэнда, я размышлял об Эллен. Как могло случиться, чтобы ее поместили в Бедлам, не выписав перед этим заключение о безумии? Кому-то заплатили и до сих пор платят за то, чтобы она оставалась там. Насколько я понимал, она вполне свободно могла оставить заведение хоть завтра, но вот парадокс – именно этого она сделать никак не могла.

Я свернул на Батчер-лейн, короткую улочку, по обеим сторонам которой выстроились двухэтажные дома. Барак и Тамасин снимали первый этаж аккуратного домика, покрашенного в приятные глазу желтый и зеленый цвета. Я постучал в дверь, и мне открыла мамаша Маррис, крепкая женщина на пятом десятке лет. Обычно Джейн Маррис пребывала в духе приветливом и уверенном. Но в тот день она казалась озабоченной.

– В порядке ли мистрис Тамасин? – спросил я с тревогой.

– Она-то в порядке! – ответила Джейн несколько резковато. – А вот про мастера так не скажешь.

Она провела меня в опрятную крохотную гостиную, за окошком которой светился яркими цветами сад. Тамасин сидела посреди груды подушек, придерживая руками живот. По лицу ее текли слезы, но выражение на нем было гневным. Посрамленный Джек Барак сидел в жестком кресле возле стены. Я посмотрел по очереди на них обоих:

– Что случилось?

Тамасин бросила яростный взгляд на супруга:

– Вернулся к нам этот офицер. И дураку Джеку хватило ума записаться в армию!

– Что? Но ведь они берут неженатых!

– Это потому, что Джек вел себя вызывающе, – объяснила молодая женщина. – И позволил себе сцепиться с ним. Джек считает, что может поступать, как ему заблагорассудится. Ему все кажется, что он по-прежнему любимый слуга Томаса Кромвеля, а не клерк-юрист.

Барак дернулся:

– Тамми…

– Я тебе не Тамми! Сэр, не поможете ли вы нам? Ему велено через три дня явиться к Чипсайдскому кресту и принять присягу.

– Так прямо и присягу? Без смотра боевой подготовки?

Мой помощник повернулся ко мне:

– Он сказал, что видит меня насквозь… что, мол, я крепок и способен выносить превратности непогоды. И он не захотел выслушивать никакие аргументы, сразу начал орать. Сказал, что я признан годным и все такое. – Он вздохнул. – Тамми права, это потому, что я повел себя нагло.

– Вербовщики должны выбирать лучших людей вне зависимости от собственной приязни или неприязни, – вздохнул я. – Как его звали?

– Гудрик.

– Хорошо, завтра схожу к олдермену Карверу. – Я строго посмотрел на Барака. – Офицер, возможно, потребует возмещения ущерба, нанесенного его чести, ты же понимаешь.

– Мы тут скопили немного денег, – проговорил Джек негромко.

– Да, скопили! – взвилась Тамасин. – Для ребенка!

Глаза ее наполнились слезами.

Барак пожал плечами:

– Тем не менее их с тем же успехом можно потратить прямо сейчас. Деньги обесцениваются с каждым днем. Ох, смерть господня, Тамми, не стоит снова заливаться соплями!

Я думал, что жена прикрикнет на него, однако она только вздохнула и негромко проговорила:

– Джек, мне бы хотелось, чтобы ты смирился со своим положением в жизни и жил спокойно. Ну почему ты всегда должен ссориться с людьми? Почему ты не можешь жить в мире?

– Прости меня, – ответил ее супруг смиренным тоном. – Мне следовало заранее подумать о последствиях. Но все будет в порядке, мастер Шардлейк сумеет спасти нас.

Закрыв глаза, женщина произнесла:

– Как же я устала, оставьте меня в покое!

– Джек, – торопливо произнес я, – давай-ка выйдем и поговорим о деле. У меня есть кое-какие интересные новости. И я знаю, где нас могут накормить пирогом…

Барак застыл в нерешительности, однако я видел, что Тамасин лучше какое-то время побыть одной.

Оказавшись за дверью, помощник покачал головой:

– Ну и буря была!

– Ну да. Градины в Вестминстере лежали на земле сплошным слоем.

Джек кивнул в сторону своего дома:

– Я не про то.

Я усмехнулся:

– Она права. Ты неисправим.

Мы отправились в находящуюся возле Ньюгейтской тюрьмы таверну, любимую студентами-юристами и ищущими работу солиситорами. В ней было уже полно народа. Компания из нескольких студентов и полудюжины учеников сидела вокруг большого стола. Классовые различия, отметил я, каким-то образом размывались среди молодых людей призывного возраста. Все они были уже основательно навеселе и распевали песню, сделавшуюся популярной после того, как мы разбили скоттов при Солуэй-мосс три года назад:

– Король Джейми, Джимми, Джоки мой Джо! Ты вызвал на бой нашего короля, напрасно, хей-хо…

Ну, а теперь скотты явным образом готовились навалиться на нас, подумал я, подкрепленные тысячной французской ратью. Впрочем, этому едва ли стоило удивляться после того, как наш король целых три года рыцарственно воевал с их королевой Марией, едва вышедшей из колыбели. Приглядевшись к компании, я заметил среди нее человека постарше и узнал покрытое шрамами лицо и повязку на глазу моего собственного домоправителя. Побагровевший Колдайрон распевал во всю глотку. Я вспомнил, что сегодня у него как раз свободный вечер.

– Сходи к решетке и принеси мне пиво и пирог, – сказал я Бараку, кивнув в сторону стойки, отделенной от таверны перегородкой.

Мой спутник возвратился с двумя кружками пива и двумя пирогами с бараниной. Тяжело опустившись на скамью, он посмотрел на меня виноватыми глазами:

– Прости меня.

– Тамасин очень взволнована.

– Она права, я это знаю. Мне не стоило раздражать эту задницу в мундире. Солдаты у нас такие обидчивые. Ты уже слышал? Отряд немецких наемников сегодня утром устроил бунт в Излингтоне. Хотели получить побольше денег перед выступлением в Шотландию.

– Английские войска не устраивают никаких волнений.

– Ты сумеешь выпутать меня из этой истории? – спросил мой помощник серьезным тоном.

– Надеюсь на это. Ты знаешь, что я сделаю все, что смогу. – Я покачал головой. – Сегодня видел, как сотня людей из городского ополчения уходила от Вестминстерской лестницы. A в Линкольнс-инн говорили, что во флоте уже двенадцать тысяч людей. Шестьдесят тысяч ополчения находятся на берегу Канала, тридцать тысяч – в Эссексе. Двадцать тысяч на шотландской границе. Милостивый боже!..

За перегородкой один из разгулявшихся юнцов вдруг выкрикнул:

– Мы разыщем в Лондоне всех французских лазутчиков до последнего! Эти грязные свиньи – не ровня простому англичанину!

– Этот петушок запел бы иначе, будь у него жена и ребенок. – Барак откусил большой кусок пирога и отхлебнул пива.

– Но если бы ты сам теперь снова был бы в их возрасте и одиноким, разве не пел бы сейчас вместе с ними?

– Нет. Я никогда не стремлюсь бежать вместе со всеми, особенно когда вся толпа несется к обрыву. – Утерев губы, Джек снова приложился к кружке.

Я посмотрел на почти опустошенную им посудину:

– Эй, полегче там!

– Ты знаешь, что теперь я много не пью. Именно это поссорило меня с Тамасин. И воздержание не всегда дается мне легко. Это тебе хорошо читать нотации по этому поводу… ты пьешь так мало, что в твоей кружке и мыша не утопишь!

Я грустно улыбнулся. Действительно, пью я мало. Никак не могу выбросить из памяти отца, который после смерти матери проводил все свои вечера в таверне. Уже лежа в постели, я слышал, как слуги ведут его наверх, нетвердо держащегося на ногах и бормочущего какую-то чушь. Я дал себе клятву, что никогда не стану таким. Покачав головой, я промолвил:

– Так что же тебе удалось выяснить сегодня?

– Мне кажется, что в смерти Майкла Кафхилла кроется нечто странное, – негромко проговорил Джек. – Я поговорил с его соседями, повстречался с местным констеблем. Старикана временами даже понять трудно, посему пришлось ублажить его пивом. Он сказал, что у Майкла были раздоры с некоторыми из местных подмастерий. С уличными мальчишками, пыжащимися, чтобы изобразить из себя невесть что, и во всех видящими французских лазутчиков.

– Какого рода раздоры?

– Констебль слышал, как некоторые из них выкрикивали ругательства в спину Кафхилла. Очевидно, здешним парням не нравилось, как он смотрел на них.

– И как же?

– Так, как если бы хотел забраться к ним в гульфики.

Глаза мои округлились:

– На слушании об этом не должно прозвучать ни слова. А что сказали соседи?

– Под комнатой Майкла живет молодая пара. Они не часто встречались, разве что слышали, как он поднимается по лестнице или расхаживает у себя в комнате. В ночь его смерти их разбудил какой-то грохот. Муж поднялся наверх, но ему никто не ответил, поэтому он вызвал констебля. Тот взломал дверь и обнаружил, что Кафхилл повесился на потолочной балке. Вырезав полосу из простыни, он связал из нее удавку, а потом встал на стул и ногою отбросил его. Стул-то и произвел шум. – Оживившийся Барак подвинулся вперед. – Я спросил у тех молодых соседей, не слышали ли они на лестнице других шагов, направлявшихся вверх или вниз. Они не слышали, но над комнатой Майкла других этажей нет. И констебль сказал, что окно в комнату было открыто.

– Лето, чему ж тут удивляться!

– Я просто хочу сказать, что некто мог забраться в комнату через окно, удушить спящего Майкла, а затем повесить его. – Барак улыбнулся лукавой, как в прежние времена, улыбкой. – Если хочешь, можем завтра сходить туда, поглядишь сам. Комнату с тех пор не сдавали. Констебль оставил ключ у молодой пары снизу. Я предупредил их, что могу вернуться и притом не в одиночестве.

– Я подумаю об этом. А как насчет викария?

– Он по-прежнему служит в той же самой церкви, Святой Эвелины на Фолл-лейн. Зовут его мастер Бротон. Его не оказалось на месте, и служка велел зайти завтра к одиннадцати.

Я улыбнулся:

– Отлично. Возможно, у нас появится свидетель. И мы нуждаемся в нем.

Я рассказал Барку о своем визите в Суд по делам опеки:

– Ты легко отделался, если тебе просто пришлось заплатить за пиво. Мне вот пришлось расстаться с тремя шиллингами чистым серебром, чтобы заручиться помощью Миллинга. Завтра переговорим с викарием. Кроме того, мне придется посмотреть на жилище Майкла. Впрочем, мать говорила, что записка точно была зажата в его руке. – Я нахмурился. – Интересно, что такого он мог увидеть в Хэмпшире, чтобы лишиться рассудка?..

Голоса компании за перегородкой становились все громче, и я вновь услышал скрежещущий голос своего эконома:

– Мужчины теперь слишком обабились! Спят себе, как ни в чем не бывало! Иной подбросит веток в очаг, натянет одеяло на уши и дрыхнет, что та свинья!

– А я лучше повозился бы со своей милой киской! – отозвался кто-то из его собутыльников.

Колдайрон гаркнул, перекрывая хохот:

– Твоих кисок в армии навалом! Сами за лагерем ходят! Грязные девки, конечно, однако они знают, что делают! А ну, ребята, кто меня пивком еще раз угостит?

– Ты с ним ошибся, – проговорил Барак.

– Уже понял. И намерен отделаться от него сразу, как только найду замену.

Джек опустошил свою кружку:

– Не хочешь еще одну? Не беспокойся. Это будет последняя.

– Хорошо. Только не попадись Колдайрону на глаза.

Пока мой товарищ ходил за выпивкой, я погрузился в раздумья, и когда он вернулся, сказал:

– Мне удалось выяснить в Сиротском суде кое-что об Эллен. Сумасшествие ее не было официально установлено.

– Тогда каким образом она угодила в Бедлам?

– Именно это я и хочу выяснить. Кто-то за нее платит. Смотритель Метвис, конечно, знает, кто именно, иначе быть не может. Как и все смотрители Бедлама, управлявшие им последние девятнадцать лет. Должность смотрителя считается доходной, ее продают придворным.

– Дело кончится тем, что ты еще теснее привяжешься к ней, – заметил Барак.

Я покачал головой:

– Этого не будет. Я не могу пойти на это.

– Смотри, в данный момент у Эллен есть крыша над головой, нечто вроде работы. Если ты закопаешься в ее фамильные секреты, тот, кто сейчас платит за ее пребывание в Бедламе, может прекратить это делать. И тогда смотритель может выставить ее на улицу. Куда ей идти тогда… в твой дом?

Я вздохнул, ибо Джек говорил правду:

– Я буду действовать тихо и осторожно. Но если я поеду в Портсмут, то никак не смогу удержаться от попытки выяснить, что именно случилось в Рольфсвуде.

– Ты действительно туда поедешь?

– Во всяком случае, если дело не закроют в понедельник. Слушай, завтра с утра я отправлюсь к олдермену Карверу, чтобы вызволить тебя из неприятностей, в которые ты залез. За ним числится должок. После мы можем сходить к этому викарию, разведать, что ему известно о семействе Кертисов. Кстати, в понедельник Бесс придется посетить слушание по делу Кертисов. Я встречусь с ней в субботу. Не хочу, чтобы она узнала о том, как Майкл смотрел на тех мальчишек. Если это вообще было на самом деле.

– Быть может, это они решили убить его?

– За сальные взгляды? Не говори глупостей?

– Но что, если викарий не сообщит нам ничего такого, что можно обратить против Хоббея?

– Тогда дело становится более сложным. Мне придется уповать на крайнюю жесткость обвинений Майкла и упомянуть, что право опеки было предоставлено слишком быстро. Если потребуется, я скажу, что семейство Хоббеев следует допросить. Если суд согласится, мне, возможно, придется самому съездить в Хэмпшир и снять показания. Кроме того, я повидаюсь с Дириком – после того, как мы установим наличие серьезных показаний.

– Если ты поедешь, тебе придется взять кого-то с собой. Дело может оказаться грязным. Как и дело Эллен.

– Ты никуда не поедешь, пока Тамасин не родит. Джентльмен может взять в такое путешествие слугу, но я, скорее, сам вступлю в армию, чем возьму с собой Колдайрона. Как-нибудь договорюсь с Уорнером. – Я покачал головой. – Опека… А знаешь девиз Сиротского суда? Он у них вырезан над дверью. «Pupillis Orphanis et Viduis Adiutor».

– Ты знаешь, что я не владею латынью.

– Это означает: «Помощник опекаемым, сиротам и вдовам». Косвенная цитата из книги Маккавейской о последствиях войны: «…когда они выделили часть трофеев искалеченным, вдовам и сиротам».

– Ну, ты просто рисуешься!

– Мне просто показалось, что человек, придумавший этот девиз, обладал извращенным чувством юмора.

Притихнув на мгновение, Барак проговорил:

– Могу назвать возможного кандидата.

– Кого же?

– Помню, лорд Кромвель как-то сказал мне, что ему предложили идею, способную принести огромный доход королю. Посредством раздачи монастырских земель при условии рыцарской службы, что поставит всех покупателей в подверженность опеке. – Он пристально посмотрел на меня. – Идею эту предложил глава Суда казначейства, ведавшего монастырской собственностью.

– Ричард Рич.

– Он ведал кормлениями и в старой Палате опеки. Просто совместил две идеи.

– Я и забыл, что Рич уже имел дело с опеками.

– О, эта крыса совала свое рыло во всякий грязный пирог! Он предал моего господина, давшего ему службу. Восстал на него и добился осуждения, когда тот потерял милость короля. – Джек стиснул кулак.

– Ты по-прежнему вспоминаешь Кромвеля с приязнью.

– Да. – В голосе моего помощника звучал вызов. – Он был мне как отец. Когда я был парнишкой, забрал меня с улицы. Как я могу плохо отзываться о нем?

– Он был человеком жестким, жесточайшим. И приставил к месту многих из тех жестоких людей, что правят нами сейчас. Таких, как сэр Вильям Паулит.

Барак изменил позу и негромко возразил:

– Мне не нравилось многое из того, что он заставлял меня делать. Организовывать ему шпионов и информаторов, время от времени запугивать тех, кто, по его мнению, нуждался в этом. Однако противники Кромвеля при дворе были ничуть не лучше, и они ненавидели его за низкое происхождение и религиозный радикализм. Эти дни прежняя работа иногда вспоминаются мне. Каким-то образом она позволяла мне чувствовать живую жизнь.

– А Тамасин не позволяет? И ожидание ребенка?

Джек посмотрел на меня с необычайной серьезностью:

– Позволяет. Больше, чем что-то другое. Но это другая разновидность жизни. И я знаю, что жить обеими разновидностями сразу попросту невозможно.

Недолго помолчав, он поднялся:

– Пойдем, мне пора домой, чтобы не нарваться на новые неприятности.

Веселье за перегородкой не прекращалось. Проходя мимо, я отвернулся, чтобы не встретиться взглядом со своим домоправителем. Один из студентов, уже мертвецки пьяный, повалился головой на стол. Вновь прозвучал голос Вильяма Колдайрона, уже несколько невнятный:

– Двадцать лет я был солдатом. Я служил в Карлайле, Булони и даже в Тауэре. Двадцать лет я служил королю. – Голос его возвысился. – Это я убил шотландского короля! В великой и страшной битве при Флоддене. Шотландские копейщики бросились на нас с вершины холма, пушки их палили вовсю, но мы не дрогнули.

– Англичане никогда не дрогнут! – завопил один из студентов, и вся компания в знак одобрения принялась хлопать ладонями по столу.

– А вы никогда не хотели остепениться, мастер Колдайрон? – спросил один из подмастерий.

– С такой-то харей? Никогда. И потом, кто захочет, чтобы им правила женщина? Слышал, как говорят: «Среди этих ангелочков на всем свете есть одна только мегера, только женаты на ней все мужчины!»

Хохот, поднявшийся вокруг стола, проводил нас с Бараком к выходу. A я подумал: «Если ты никогда не женился, кем же тебе приходится Джозефина?»

Глава 7

На следующее утро я отправился в ратушу к десяти часам. Накануне вечером я послал Тимоти с запиской в дом олдермена Карвера, и он возвратился с сообщением, что раньше Карвер принять меня не сможет. Это было досадно, ибо мне предстояло много дел. Тогда я послал записку в дом Барака, назначив тому свидание в одиннадцать утра перед церковью Святой Эвелины.

После завтрака я облачился в свой лучший наряд, чтобы произвести на олдермена самое выгодное впечатление. Спустившись в гостиную, я обнаружил там Гая за ранним, как всегда у него бывало, завтраком. Сидя за столом, он читал свой драгоценный экземпляр трактата Везалия «De Humani Corporis Fabrica»[22]22
  «О строении человеческого тела, в семи книгах» – учебник по анатомии человека, написанный Андреасом Везалием (1514–1564) в 1543 году.


[Закрыть]. Первый экземпляр у него стащил бывший ученик два года назад, и только в результате больших трудов и затрат ему удалось обзавестись новым. Мальтон как раз вел пальцем по одной из прекрасных, но неаппетитных иллюстраций, изображавших отрубленную руку.

– Снова за занятиями, как я вижу, Гай, – улыбнулся я ему.

– Глубина этой книги не перестает удивлять меня, – грустно улыбнулся мой друг. – Колдайрон застал меня однажды за ее чтением и очень заинтересовался. Почтил меня россказнями о том, как просто было узнать устройство человека в битве при Флоддене.

– Неудивительно. Гай, а что ты думаешь о Джозефине?

Откинувшись на спинку кресла, медик задумался:

– Она застенчива. И, на мой взгляд, несчастна. Чему нельзя удивляться, имея Колдайрона в качестве отца. Она также однажды застала меня за чтением Везалия. Бедняжку едва не вырвало.

– Я не стал бы винить ее в этом. И возлюбленного у нее нет, не так ли?

– Нет. Кстати, жаль, ибо при своей природной доброте она могла бы казаться еще и достаточно хорошенькой, если бы заботилась о своей внешности.

– Колдайрон вечно распекает ее. Что ничуть не повышает уверенность Джозефины в себе.

– Несколько дней назад я оказался в прихожей, когда он раскричался на нее на кухне. Назвал ее глупой пустоголовой девкой за то, что она что-то там уронила. Девчонка залилась слезами. И тут я с удивлением услышал, что папаша принялся ее утешать. Сказал: «Со мной тебе ничего не грозит», после чего назвал своей Жожо.

– А что ей может грозить? – Я покачал головой. – Я намеревался уволить его, но хотелось бы знать, возможно ли как-то сохранить здесь эту девушку.

– Боюсь, что она полностью зависит от отца.

Я вздохнул:

– Ну, мне пора идти. Чтобы попытаться избавить Барака от той самой солдатской жизни, которой бахвалится мой эконом.

После грозы было прохладно. День начинался синими небесами. Шагая по улице, я размышлял о том, что мне удалось выяснить в отношении Эллен. Как и подобает доброму адвокату, я обдумывал вопросы, связанные с организацией и властью. Некое соглашение было заключено со смотрителем, управлявшим Бедламом в 1526 году, и оно до сих пор выполнялось. Но кем? Не знаю почему, но я понимал, что должен спасти ее.

Я вновь шел по Чипсайду. Утро выдалось деловое и оживленное, повсюду слышны были гневные споры по поводу новой монеты. Парочка торговцев говорила, что град побил поля вокруг Лондона… словом, в этом году хлеб опять будет дорог.

Я повернул в сторону Ратуши и поднялся по лестнице в широкий вестибюль, по которому гуляло эхо шагов. Мастер Карвер ожидал меня во всем великолепии своего алого одеяния. Возле него, к моему удивлению, находился бородатый офицер с Линкольнс-инн-филдз в своем белом с красным мундире и мечом на поясе. Он бросил на меня мрачный взгляд.

– Доброе утро, сержант Шардлейк, – сердечно приветствовал меня Карвер. – С сожалением услышал, что у вашего клерка возникла проблема.

Затем он повернулся к солдату:

– Мастер Гудрик пожелал присутствовать при нашем разговоре, так как дело затрагивает лично его.

Густые брови офицера, выражая неудовольствие, сошлись на переносице.

– Ваш человек повел себя нагло, сэр, – сказал он. – Своим поведением он отрицал власть короля. У него нет лука, и он даже не заикнулся о том, что тренировался в стрельбе.

– Но это можно сказать об очень многих, – ответил я кротким тоном.

– Это не извинение. Констебль сообщил мне, что этот Барак родом из евреев. Потому-то он и не обнаруживает верности Англии, когда в нее вот-вот вторгнутся враги.

Вот оно как, пошла старая история! Я заставил себя улыбнуться:

– Барак иногда бывает малость непочтительным. Но он верный англичанин и много лет работал у лорда Кромвеля.

– Казненного за измену, – резко отпарировал Гудрик. – Работа на изменника не может быть причиной для того, чтобы этого человека освободили от военной службы.

Он задиристо посмотрел на меня.

Я попробовал еще раз:

– У него сейчас много забот. Его жена должна вот-вот родить, а первый ребенок у них появился на свет мертвым.

Олдермен Карвер с сочувствием кивнул:

– Как это прискорбно! Разве нет, мастер Гудрик?

Но тот не был растроган:

– Он щелкнул мне в лицо пальцами и велел валить из его дома, словно бы я обыкновенный чурбан и он может указывать мне, что и как. Из тех солдат, что я видел, многие не годны к службе, однако этот человек кажется мне здоровым и сильным. Из него получится копейщик.

– Ну, что ж, – промолвил я задумчиво, – однако не могли бы мы прийти к какому-нибудь соглашению?

– Да-да! – бодро подхватил Карвер. – Мастер Шардлейк много раз выступал в интересах Ратуши, и я могу поручиться за него. Кроме того, я видел этого Барака, ему уже за тридцать. Стар для службы. Если вы проявите снисхождение, я не сомневаюсь в том, что сержант Шардлейк охотно выразит свою благодарность. Сделает какой-нибудь вклад в вашу компанию, быть может…

Гудрик побагровел еще больше.

– Дело не в деньгах, – проговорил он строгим тоном, заставившим проходивших мимо торговцев остановиться и посмотреть на нас. – Этот человек вполне годен к службе, и его надлежит научить дисциплине и верности.

Олдермен прикусил губу и посмотрел на меня:

– Сержант Шардлейк, не могли бы мы переброситься парой слов, если мастер Гудрик позволит нам?

Офицер пожал плечами, и Карвер взял меня под руку и отвел в угол.

– Я допустил ошибку, – признался он. – Мне показалось, что его можно купить. Однако Гудрик – человек норовистый и в данном случае закусил удила. Слишком много лет занимался муштрой…

– То есть?

– Он был младшим офицером, занимавшимся строевой подготовкой и дисциплиной. Ушел из армии, но подался в ополчение. Прежде был всего лишь караульным и ревностно относится к власти, возвращенной ему войной. Искренне считает, что Барак опозорил нашу армию.

– Олдермен, благополучие Барака и его жены очень важны для меня. Если вы сможете разрешить эту ситуацию, я с радостью пожертвую круглую сумму компании Гудрика, хотя, по чести говоря, у меня имеется не много наличных с учетом следующей выплаты по Добровольному сбору.

– Оставьте это дело мне.

– Благодарю вас.

– Я не забыл, как вопреки всем шансам вы сохранили мне земли, которые намеревался отсудить у меня мой кузен. – Мой собеседник приподнял брови. – И я вполне понимаю, как чувствует себя в данный момент Барак. Армия нуждается в джентльменах, командующих полками и батальонами в чине капитана, и меня попросили возглавить батальон лондонцев. Мне удалось доказать, что я пользы в этом деле не принесу. Я переговорю с начальниками Гудрика. Мне известно, что вы ведете дела королевы: можно ли мне упомянуть этот факт?

Я помедлил, ибо не люблю слишком часто пользоваться ее именем. Но все же кивнул.

– Что касается Барака, постарайтесь, чтобы он не вляпался в новые неприятности. Когда будут новости, я немедленно извещу вас, – заверил меня олдермен.

– Спасибо.

Карвер понизил голос:

– Во вторник я видел вас на смотре. Откровенно говоря, я чувствовал себя таким дураком на этом коне. Эта война… И все только потому, что королю зачем-то понадобилась ничего не стоящая Булонь!

Я кивнул в знак согласия:

– В самом деле. Но сделайте все возможное, сэр. Прошу вас.

Попрощавшись с ним, я кивнул Гудрику. Тот словно бы не заметил меня.

Я прошел до расположенной неподалеку Фолл-лейн, отходящей от Бейзингхолл-стрит. Невдалеке маячила городская стена и высокие башни над Болотными воротами. Облик здешних домов, сзади уходивших в просторные сады Дрейперс-холла, свидетельствовал о благосостоянии своими наборными окнами из чистого стекла и прекрасными резными косяками дверей. Мимо прошествовала жена торговца в компании двоих вооруженных слуг. Ее лицо прикрывала матерчатая личина.

Небольшая старая церквушка возвышалась над улочкой. На остром шпиле красовался новый блестящий флюгер – богатый приход. Барак с покаянным видом сидел возле двери покойницкой. Увидев меня, он встал.

– Служка говорит, что викарий Бротон вот-вот подойдет, – сказал он и добавил: – Новости есть?

Я сообщил ему о своем разговоре с Гудриком. Лицо моего помощника вытянулось, когда он осознал, что дело пока остается нерешенным.

– Тамми выпотрошит меня, – вздохнул он.

– Олдермен Карвер сделает все, что в его силах. Он на нашей стороне. Муниципальному совету надоели бесконечные требования короля предоставлять ему новых и новых людей. Но там, тем не менее, не забыли о том, что произошло с олдерменом Ридом.

Барак с горечью усмехнулся.

– Едва ли такое можно забыть!

Проявленное Ридом неповиновение явилось предметом разговоров в Лондоне еще в январе. Король наложил добровольный, в кавычках, естественно, побор на всех налогоплательщиков – в дополнение ко всем прочим, которые он учредил ради войны. Отказался заплатить один только Рид, и за свое упрямство оказался в армии, в войске лорда Хартфорда на границе с Шотландией. Вскоре после прибытия туда он попал в плен и с тех пор пребывал узником скоттов.

– Разве у муниципалитета больше не осталось власти? – вопросил Джек, пнув камушек. – Лондонцы привыкли поглядывать по сторонам в страхе перед олдерменами.

Сев рядом с ним, я прищурился, посмотрев на солнце:

– Теперь они поглядывают по сторонам в страхе перед королем. И этот Гудрик действует от его имени. Однако Карвер обратится к высшим инстанциям.

Недолго помолчав, Барак взорвался:

– Иисусе, как же мы дошли до такой жизни?! До начала этой заварушки мы не воевали с Францией двадцать лет!

– Быть может, король видит в Булони свой последний шанс прославиться. И в прошлом году он заключил союз с императором Карлом.

– Оказавшийся совершенно бесполезным. Император заключил с французами сепаратный мир, и мы остались один на один с ними.

Я посмотрел на своего собеседника:

– Если французам удастся вторгнуться к нам, снисхождения они не проявят. Как и их союзники скотты. A, судя по словам королевы, вторжение вот-вот начнется.

– Я не оставлю Тамасин. – Джек стиснул кулаки. – Им придется забирать меня силой.

Заметив приближавшегося человека в белой сутане – пожилого и сутулого с длинной седой бородой – я торопливо поднялся, толкнув Барака в плечо:

– Быстро, вставай.

Мы поклонились священнику. На лице его застыло серьезное выражение, но карие глаза были полны доброты.

– Мастер Шардлейк? – спросил он меня.

– Да, сэр. Мастер Бротон? Это мой помощник, Барак.

– Вы по поводу семейства Кертис?

– Да.

– Итак, – промолвил наш новый знакомый, – им, наконец, хоть кто-то заинтересовался.

Священник провел нас в церковь. Внутри ее царила пустота, в которой откровенно зияли ниши, раньше вмещавшие статуи святых. Для прихожан были расставлены табуреты с лежащими на них обязательными новыми молитвенниками короля. Пригласив нас обоих сесть, Бротон опустился на табурет перед нами:

– Насколько я понимаю, вы – адвокат, сэр. Вы представляете интересы Хью Кертиса? Лишь он один остался в живых из этой несчастной семьи.

– Нет. Хью по-прежнему живет с мастером Хоббеем в Хэмпшире, – ответил я. – Я не встречался с ним. Жалобу на исполнение мастером Хоббеем обязанностей опекуна подал его прежний учитель, Майкл Кафхилл.

Священник улыбнулся:

– Помню этого молодого человека… настоящий джентльмен.

– Он был у вас недавно? – спросил я.

Бротон покачал головой:

– Нет, я не видел Майкла уже шесть лет. – Это был удар. Я надеялся на то, что Майкл бывал здесь в более недавние времена. – Как идут у него дела? – спросил викарий.

Я глубоко вздохнул:

– Майкл Кафхилл умер три недели назад. К моему сожалению.

Священник на мгновение прикрыл глаза:

– Да упокоит его душу на небесах Господь Иисус по милости своей…

– Перед самой своей смертью Кафхилл подал жалобу в Сиротский суд, в которой указывал, что над Хью Кертисом творится чудовищная несправедливость. По словам его матери, Майкл недавно посещал Хэмпшир и встречался с Хью.

– Господи, помоги нам! – проговорил Бротон. – И что же он обнаружил?

– В поданном им иске это не сказано. Но слушание состоится уже в понедельник. Я намереваюсь представлять на нем интересы его матери. И мне нужны свидетели, знающие обстоятельства этой опеки, сэр. Нужны срочно.

Собравшись с мыслями, викарий посмотрел мне прямо в глаза:

– Я знал, что опека эта весьма сомнительна. Джон и Рут Кертис много лет были моими прихожанами. Когда началась церковная реформа, они поддержали меня в стремлении порвать с прежними обычаями. Они были моими надежными последователями. Я видел, как рождались их дети, крестил их, видел, как процветала эта семья. A затем похоронил Джона и Рут.