Текст книги "Я в порядке, и ты тоже"
Автор книги: Камилла Пэган
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Камилла Пэган
Я в порядке, и ты тоже
Посвящается женщинам, встреченным мною в жизни, в частности, Пэм К. Салливан и Джанетт Сьюнадар
Глава 1
Ошибки были совершены. Собственно говоря, первой я даже не совершала, это было лишь зачатком мимолетной, но заразительной идеи. Просто, сев на унитаз, я перебирала в уме разные повседневные заботы и спрашивала себя, почему я не сделала то или другое, как вдруг, перечеркнув все остальное, меня осенила одна мысль:
Я хочу уехать.
Возможно, все дело было в фотографии, которую минутой раньше я увидела в своем телефоне. Одна из моих подруг и коллег по работе опять уехала в отпуск и запостила снимок, на котором за ее ухоженными пальцами с прилипшим к накрашенным ногтям песком открывался бескрайний горизонт Карибского моря. У нее на коленях лежал какой-то роман, книга была закрыта, чтобы лучше была видна обложка (и, предположительно, стройные бедра моей подруги). По снимку можно было догадаться, что мальчик на побегушках принес ей коктейль, который она держала в свободной руке.
Я посмотрела вниз, на свои ноги, не такие загорелые, как ее. Недавно я прочитала, что, для того чтобы остаться в живых, помогая другим, нужно надеть на себя респиратор. Увы, мне не удалось уловить связи между выживанием и солнцезащитным кремом.
Но мое внезапное желание оказаться где-нибудь в другом месте, вероятно, в меньшей степени было вызвано завистью, чем воплем моего младшего ребенка, доносившегося через сантиметровую щель между дверью туалета и косяком.
– Мамочка! Мам! Маааамммооочка!
– Майлз, ты не можешь хотя бы на минутку оставить меня в покое? – Ответа на это бесполезное сотрясание воздуха я не дождалась бы и в следующие двенадцать лет и два месяца. – Пойди, попробуй разбудить отца.
Ручка повернулась. Потом дверь распахнулась, в проеме, сжав кулаки на узких бедрах, стоял мой сын. На его искаженном лице все еще были заметны следы ярости, в то же время на нем читалось явное удовольствие от того, что он пришел заложить свою старшую сестру.
– Стиви обозвала меня сморчком! – сказал он.
Все еще сидя на толчке, как на насесте, я отвернулась, уткнувшись подбородком в плечо, чтобы скрыть улыбку. Взяв себя в руки, я посмотрела на сына.
– Что же, это довольно глупо. Как я учила отвечать тому, кто достает тебя?
На его губах заиграла ангельская улыбка.
– Дать ему по яйцам?
– Милый, если ты сделаешь это и будешь говорить всем, что этому тебя научила я, то в конце концов будешь жить с Пирожком.
У него мгновенно сморщилось лицо, и он начал плакать. И правда, моя свекровь Рия, предпочитавшая, чтобы ее называли продуктом выпечки, а не бабушкой, в зародыше душила всякую инициативу своих внуков, когда ей приходилось присматривать за ними. Поэтому слезы Майлза служили напоминанием о том, какая микроскопическая черта отделяет шестилетнего ребенка от человека на грани расстройства личности.
– О, милый, перестань. Просто не обращай внимания на Стиви, – сказала я, как будто этот совет, произнесенный в четырехсотый раз, мог уладить дело. – Пойди и насыпь себе чашку хлопьев.
– Я хочу вафли, – шмыгая носом, проговорил он. Его щеки, исчерченные блестящими дорожками, оставшимися от слез, пылали от возмущения. Я бы прижала его к себе и обняла, но я еще не подтерлась.
Между тем Майлз гордо удалился, оставив дверь открытой нараспашку. Я сидела достаточно далеко и не могла закрыть ее сама, поэтому быстро протянула руку назад. Мои пальцы наткнулись на картонную бобину, на которой должна была быть бумага. Бобина за унитазом была пуста.
Поскольку дети жили у нас в цокольном этаже, внизу, мне нужно было, чтобы кто-нибудь поднялся наверх и отыскал туалетную бумагу.
– Майлз! – позвала я. – Вернись!
Тишина на линии.
Тогда я решила позвать дочь.
– Стиви!.. Стиви?
Снова никакого ответа. Я была готова завопить, изрыгая в коридор пустые угрозы, когда появился Санджей.
– Кто-то умер?
«Любовь», – подумала я. Но вместо того чтобы произнести это вслух, я протянула руку назад и нажала на смыв, отчего брызги воды из бачка полетели во все стороны. Кому нужно биде, если вашей канализации не один десяток лет?
– Тебе тоже доброе утро. Не мог бы ты принести мне туалетную бумагу?
Санджей покачал головой, на которой еще не было ни одного седого волоска. В тридцать девять лет у него был такой же плоский живот, как шестнадцать лет тому назад. Морщин на его смуглой коже тоже было не больше, чем тогда. На череду разочарований среднего возраста намекали только темные полукружья под глазами.
– Она вчера закончилась.
Я уставилась на мужа.
– И ты решил сказать мне об этом только сегодня утром? – Я могла бы выйти в магазин до того, как проснутся дети.
– Пенелопа, я сказал тебе об этом на прошлой неделе, – ответил он, и, поскольку он назвал меня полным именем, я поняла, что он оскорблен. – Помнишь?
Я не помнила.
– У меня не было возможности напомнить тебе еще раз вчера вечером, потому что к девяти часам ты вырубилась, – добавил он.
Да, да, я вырубилась, потому что предыдущей ночью вставала в два часа, чтобы поменять Майлзу мокрые простыни. А за ночь до этого мне пришлось почти час пялиться в потолок, размышляя о том, что сделать с потолком, чтобы не казалось, что мы спим в нескольких футах от луны. Когда мы покупали этот дом, наш риелтор назвал это крупнопористым потолком. Санджей купил респиратор, раствор в виде спрея и специальный инструмент и восемь минут простоял на складной лестнице, закинув голову назад, прежде чем отказался от этой затеи. Мне пришлось найти кучу всяких мастеров – мастера по стенам, мастера по крыше и мастера для стрижки лужайки, а еще, для ровного счета, галлон краски. Четыре года спустя Санджей все еще клялся, что собирается взяться за потолок, я же принципиально отказалась делать это сама. Между тем всякий раз, просыпаясь, я находила на краю кровати крошки пластика.
Санджей исчез. Я была готова выругаться (себе под нос, чтобы дети не услышали), когда он появился вновь и бросил мне пачку детских влажных салфеток.
– Вот, – сказал он, когда салфетки со свистом пролетели мимо меня и ударились о шторку душа.
Я наклонилась, чтобы взять их, мимоходом сверкнув глазами на Санджея. Я признавала, что такое поведение рано или поздно приведет к разладу в наших супружеских отношениях. Но он присутствовал при родах, и тем не менее нам удалось зачать второго ребенка. Да.
– Их нельзя смывать в туалет, – отметила я.
– Но это гигиеничнее, чем туалетная бумага, – сказал Санджей. – Это доказано исследованиями.
Санджей Лагари Кар, святой покровитель бесполезных мелочей.
– Спасибо, – сказала я.
Он пожал плечами. Потом бросил в кучу свое белье и шагнул под душ.
Минуту я сердито смотрела на шторку, а потом взглянула на лежавший у моих ног телефон. У меня оставалось семнадцать минут для того, чтобы приготовить детям ленч, чтобы они смогли взять его с собой в лагерь, одеться, прихорошиться и выскочить за дверь… «Навсегда», – на секунду, постыдную секунду, подумала я, прежде чем прогнать эту мысль из своей головы.
Я собиралась быстренько ополоснуться, но теперь мне пришлось бы либо согласиться с тем, что Санджей не выйдет отсюда до тех пор, пока я не уйду, либо столкнуться с его реакцией на мою просьбу оставить немного воды в озере Мичиган.
Я побежала обратно в спальню и натянула платье. Я как раз разминала мышцы на плечах, пытаясь застегнуть молнию, когда в спальню вошел оживленный Санджей, обернутый полотенцем.
– Как я выгляжу? – спросила я. В девять у меня было назначено совещание с начальницей, Иоландой, и я выбирала между платьем и брючным костюмом банковского кассира.
Сев на кровать, Санджей окинул меня взглядом.
– Ты замечательно выглядишь, – сказал он, но я была почти уверена, что его глаза не поднялись выше моих колен.
Я вздохнула. Моя ближайшая подруга Дженни называла Санджея «Вещь № 3». Если бы это был кто-то другой, а не Дженни, я бы обиделась. Конечно, кто бы знал, что иногда я на самом деле воспринимала мужа как своего третьего и, возможно, как самого нелюбимого ребенка. Теперь я тоже называла его «Вещь № 3», впрочем, только в разговоре с Дженни.
В любом случае Мэтт, ее муж, тоже не был идеалом. Поскольку бо́льшую часть своего детства я провела без матери и была воспитана отцом, проводившим больше времени на работе, чем дома, я бы никогда не смогла смириться с тем, что Мэтт все время находится в разъездах. Но Дженни говорила, что очень любит его, что охотно мирится с этим, даже если время от времени чувствует себя заброшенной. Вот почему хорошо иметь подругу, с которой можно всем поделиться, – это дает тебе возможность обозреть чужую жизнь с высоты птичьего полета. Что, в свою очередь, напоминает о том, что все твои несчастья – это твой выбор.
По правде сказать, иногда я размышляла о лучшей доле. В браке Дженни была куча всего, чему можно было позавидовать, в том числе и то, что ей не нужно было каждое утро бежать на работу, потому что Мэтт зарабатывал уйму денег. Дженни тоже немало зарабатывала, ее «маленький веб-сайт» превратился в многотонный грузовик, но в ее заработке не было необходимости. И хотя она никогда не говорила об этом, я была почти уверена, что на нее давят стены ее большого и со вкусом отделанного дома или что Сесили, ее единственный и до смешного благовоспитанный ребенок, пытается лишить ее жизнь всякой фантазии. Сидя за столом, Дженни не смотрела на сидящего напротив Мэтта (который никогда тщательно не разжевывал куриные наггетсы и листал свой телефон с открытым ртом), раздумывая, что же случилось после свадьбы с умным, воспитанным мужчиной.
Потому что она не подавала на ужин куриные наггетсы.
(Дженни и Мэтт все время занимались сексом.)
На самом деле мне не хочется уезжать, успокоила я себя, бросаясь на кухню, чтобы покончить с ленчем для детей. У меня было такое детство, что я считала большим везением то, что у меня появились полная семья и собственный дом со школой под боком, даже если порой я тосковала по пасторальному бездетному существованию, которым мы с Санджеем когда-то наслаждались в Бруклине. Я воздавала должное неожиданной удаче от того, что у нас два здоровых и, по большому счету, управляемых отпрыска. Наша соседка Лорри, которая без спроса проникала в наш дом чаще, чем мне хотелось бы («Просто поздороваться!» – сообщала она, когда я, вспотев от потрясения, обнаруживала, что дома я не одна и что кто-то, кого я однажды ошибочно приняла за подругу, валяется на моем диване), была матерью-одиночкой. Я знала, как это тяжело, ведь мой отец тоже остался один после того, как моя мать решила, что не создана для семейной жизни.
Но отец знал, что мне можно доверять, что я буду дома, пока он работает, и накормлю и перебинтую моего младшего брата Ника, по крайней мере, постараюсь. Тогда как у Лорри была маленькая Оливи, казавшаяся вполне обычным ребенком до тех пор, пока вы не понимали, что ее крепчайшие объятия были первым шагом срежиссированного плана вонзить в вас свои зубы. Ввиду этого, я осознанно старалась не жаловаться Лорри на бои без правил, которые Майлз и Стиви вели на сетчатом батуте у нас на заднем дворе, и не рассказывать ей по секрету о пылкой вере Санджея в то, что выдернуть мятую одежду из сушилки и надеть ее – это все равно что «постирать».
Однако я прекрасно сознавала, что жизнь в полугипнотическом состоянии, которую я веду, была лишь на четверть удачной, учитывая все приложенные мной усилия. Я уехала из Бруклина и поменяла любимую, но малооплачиваемую работу на более доходную должность в отделе развития в главном университете Среднего запада – том самом, где Санджей проучился полтора семестра в медицинской школе, прежде чем признаться себе в том, что в действительности он не хочет быть врачом (неважно, что я указывала ему на это за несколько лет до того, когда он только начал готовиться к поступлению туда, потратив на это кучу денег).
Когда стало очевидно, что мы не сможем переехать с детьми обратно в Нью-Йорк, не продав на черном рынке какой-нибудь орган, я отыскала самых лучших соседей в нашем университетском городке. Я выбрала единственный дом, который мы могли позволить себе в желаемом нами округе, и теперь отдавала 29 процентов своей зарплаты (не считая налогов) на оплату ипотеки. (Санджею наконец начали платить за его редкие музыкальные обзоры и статьи, которые он писал, тем не менее я подталкивала его к тому, чтобы он пополнял этими деньгами наш анемичный сберегательный счет, вместо того чтобы вкладывать их в дом.)
Эти решения оправдали себя. Стиви уже научилась читать. Они с Майлзом играли на заднем дворе, не покрытом асфальтом. Жизнь, которую мы вели, была не настолько дорога, чтобы из-за почти постоянной безработицы Санджея мы сильно нуждались. И, разумеется, я познакомилась с Дженни, благодаря чему жизнь в пригороде стала казаться мне вполне сносной.
Я любила своего мужа. Я любила своих детей. По большому счету, мне нравилась моя жизнь.
Но я до чертиков устала.
И, может быть, поэтому тем июньским утром, когда Санджей, обернутый полотенцем, сидел, развалившись, и листал телефон, когда я, как заводная, бегала кругом, загибала ресницы, одновременно заталкивая в контейнеры овощную соломку и застегивая молнии на рюкзаках двух бездельников в человеческом обличье, я позволила себе ужасную крохотную поблажку.
Которая заключалась в том, что я призналась себе, что мне действительно хочется уехать.
Глава 2
Мы с Санджеем познакомились шестнадцать лет тому назад в теперь уже почившем в бозе глянцевом журнале Hudson, воображавшем себя любимым детищем Harper Vanity Fair. Я уже около года работала там младшим редактором, когда Санджея наняли помощником музыкального редактора. Притяжение возникло мгновенно, я все еще помню, меня будто током ударило, и мы оба закрыли глаза в тот момент, когда нас представляли друг другу, помню трепет, который долго не проходил у меня внутри после того, как Санджей фланирующей походкой и в полном спокойствии отошел от меня на своих длинных ногах.
Через несколько месяцев мы стали парой. Казалось, мы просто идеально подходили друг другу, и я гадала, почему мы не соединились раньше. Оба мы грезили о литературном творчестве: я хотела писать детские книжки, он – заниматься музыкальной журналистикой – и мечтали когда-нибудь создать семьи, которые были бы счастливее тех, в которых выросли мы сами. Мы часами разговаривали, а потом на какое-то время погружались в самое расслабленное молчание. Все ссоры, которые возникали между нами, быстро решались в постели.
Но через два года я внезапно решила, что готова угомониться, что, в сущности, означало: «Мне всего двадцать пять, и я боюсь, что все это слишком серьезно». Я помню ту минуту, когда я порвала с ним, чего мне не следовало делать, но колесо закрутилось, и я не позволила себе думать о том, что я совершила ошибку. Мы были слишком молоды для того, чтобы выбирать партнера на всю жизнь, и мне казалось, что Санджей со временем все равно порвал бы со мной. Не умнее ли было упредить его и справиться с потерей на своих условиях?
Такова история, которую я несколько лет рассказывала сама себе. Сначала я удостоверилась только в том, что не готова угомониться, встречаясь с вереницей неудачников и ничтожеств. Потом я вступила в полусерьезные отношения с курильщиком марихуаны, который любил меня даже больше, чем травку, и желал знать, почему я отказываюсь сказать ему заветные три слова. В конце концов я объяснила, что не люблю его, и весь следующий год провела в одиночестве. Именно тогда я поняла, что жить без Санджея намного хуже, чем жить в страхе от того, что он может бросить меня. Я совершила ужасную ошибку, возможно, самую большую в своей жизни. Но было слишком поздно.
За год до нашего разрыва он покинул Hudson, и от наших друзей я узнала, что он работает научным ассистентом у одного историка в штате Колумбия и время от времени пишет статьи для журналов. Из Гарлема он переехал в Гринпойнт, что неподалеку от Бруклина, и завел себе постоянную подружку – женщину индийского происхождения, которую, держу пари, он любил, пусть даже наши друзья, проявляя излишнюю предупредительность, не посвящали меня в такие подробности.
Потом одним дождливым сентябрьским вечером мы столкнулись с ним на улице у его любимого книжного магазина в Ист-Виллидж. Я бы назвала это совпадением, но на самом деле это было следствием того, что я не отказала себе в удовольствии пройтись по его любимым местам, как делала изредка, возвращаясь домой с работы, или когда мне нужно было придумать что-то конструктивное. Как раз в тот момент, когда я подходила к магазину, Санджей выходил из него.
Помню, что я не поверила своим глазам. Возможно ли, чтобы высокий мужчина в темных джинсах и вельветовом пиджаке оказался Санджеем? Несомненно, это был красавец, а не ужасающе тощий индийский парень. Стоило ли мне воскрешать его в памяти? Может быть, лучше спрятаться под зонтиком и проскользнуть мимо, чтобы не выглядеть охотницей, на которую я отчасти была похожа.
Потом он окликнул меня:
– Пенни!
Наши взгляды встретились, и я одарила его самоуверенной улыбкой.
– Привет, – одновременно произнесли мы. А затем оба рассмеялись.
Держа в одной руке бумажный пакет с книгой, Санджей жестом поманил меня к себе. Сложив зонт, я присоединилась к нему, стоявшему под тентом книжного магазина, с которого к нашим ногам каскадом стекала вода. Прежде чем заговорить, мы минуту смотрели на нее.
– Как ты жила? – спросил Санджей.
– Я скучала по тебе, – призналась я.
– Я тоже скучал по тебе. – Хотя он говорил робко, мне показалось, что я вижу в его глазах что-то еще. Может быть, три года спустя он больше не любил меня? Однако когда я пристальнее вгляделась в черные озера его зрачков, то решила, что, возможно, он говорит правду.
– Не хочешь уйти отсюда? Пойдем, выпьем по чашке чая или еще чего-нибудь на твой вкус? – сказала я, не подразумевая ничего другого. Что это было, если не любовь со второго взгляда? Увидев его, выходящего из книжного магазина, я поняла, что моя жизнь больше никогда не будет прежней, если только Санджей не захочет забрать меня с собой и увести куда угодно.
Несколько секунд он не отвечал, и мое сердце засбоило, пока я готовилась услышать «нет».
– Да, – сказал он.
Два месяца спустя мы обручились и поженились. Я никогда не была поклонницей пышных свадеб, мое сражение с родителями Санджея, которые хотели пригласить на торжество шестьсот гостей, навсегда отвратило меня от них. Но из этого опыта мы вышли блаженными новобрачными. То, как мы искали и обставляли квартиру, приглашали гостей на вечеринки и устраивали свой первый званый ужин в честь Дня благодарения, ездили по разным незнакомым местам, будь то пуэрториканский ресторан в Бронксе, претендовавший на то, что там пекут самые вкусные empanadillas[1]1
Empanadillas – пирожки (исп.).
[Закрыть] в Нью-Йорке, или в Мумбаи, где семья его отца устраивала торжество, все это для меня было приключением с Санджеем. И хотя наша головокружительная гонка замедлилась, когда подготовительные курсы для поступления в медицинскую школу стали пожирать его ночи и выходные дни, все равно это было безрассудное время, наполненное надеждами и обещаниями.
Тогда мне хотелось, чтобы оно не кончалось никогда.
* * *
Я думала об этом по пути на работу, пока ехавший за мной водитель не начал бибикать, как маньяк. Когда я снова сфокусировала взгляд, то поняла, что чуть-чуть выехала со своего ряда. Но я, сидя за рулем, не писала сообщения. И не представляла себя занимающейся грубым сексом с незнакомцем, как иногда делала во время привычной поездки, или же когда притворялась, что наблюдаю за тем, как моя Стиви, стуча ножками по полу, занимается балетом.
Водитель, который сидел у меня на хвосте, поменял ряд и показал мне палец. Я, всегда жаждущая продемонстрировать свой черный пояс по пассивной агрессии, театрально помахала ему рукой и молниеносно обогнала его.
Дорога от моего дома до отдела развития, расположенного в дальнем конце медицинского кампуса, составляла всего три мили, но занимала от двенадцати до двадцати мучительных минут, в зависимости от того, сколько у меня оставалось времени и сколько разных дорог было перекрыто. Санджей постоянно уговаривал меня пересесть на велосипед, это было бы быстрее и полезнее, объяснял он. Вероятно, он был прав, но я боялась передвигаться на двух колесах в потоке автомобилей, да и не хотелось предоставлять своему мужу возможность спать с другими женщинами после того, как меня расплющит грузовик.
«Как приятно, что у меня есть работа», – напомнила я себе, начиная испытывать клаустрофобию на подъеме по спирали служебного гаража. Даже в 8:32 утра места оставались только для электромобилей. Я заехала на своей прожорливой машине на одно из них и на обрывке бумаги накорябала записку, где объяснила, что, проехав весь гараж, не нашла свободного места, а ровно в девять у меня совещание.
«Как приятно, что у меня есть машина», – подумала я, когда от дворника отлетел какой-то фрагмент, едва я приподняла его, чтобы подсунуть под него записку. Вздохнув, я подняла кусок резинового профиля и бросила его на капот, чтобы разобраться с ним… «Завтра! – подумала я, припоминая книгу из серии Квак и Жаб, которую два дня назад читала Майлзу и Стиви. – Я сделаю это завтра!»
В детстве мне нравилось, когда книги переносили меня в другой мир. С возрастом это волшебство не утратило своей силы. Квак и Жаб по-прежнему оставались любимыми героями детских книжек. Дженни тоже обожала их, и неудивительно, она явно была Кваком по отношению ко мне, Жабу. Напоминать себе о том, как я благодарна именно за те обстоятельства, которые докучают мне, было ходом, позаимствованным прямо с ее веб-сайта.
Как раз неделю назад она написала пост о том, как она обеспокоена из-за того, что Мэтт возвращается из командировки. Дженни добавила к сообщению забавные фотографии, на которых она пялится на себя в зеркало, проклиная тот факт, что, будучи подростком, мазалась детским маслом, вместо того чтобы использовать солнцезащитный крем. По ее словам, она была склонна к подобного рода разрушительным мыслям, когда слишком надолго оставалась в одиночестве.
Только после этого она вспомнила, что благодарна за то, что Мэтт занимает должность в небольшой венчурной фирме, благодаря чему проводит в дороге не меньше двух недель в месяц, и мгновенно сообразила, что все самые удачные идеи приходят к ней из, как она когда-то написала, «ментального пространства, возникающего в результате того, что на протяжении продолжительного периода времени она может оставаться самой собой».
Не знаю. Поскольку Санджей работал дома (а в последнее время, вынуждена признать, он и впрямь работал), в одиночестве я пребывала только в машине. Пока дело обстояло так: благодарность, во всяком случае, была умеренно эффективной. И в такой день, как этот, мне следовало напоминать себе о том, что существует весомая причина для того, чтобы женщина в здравом уме ни свет ни заря вытаскивала себя из постели и проводила активное время суток, стремясь удовлетворить потребности других людей, а потом делать это снова, и снова, и снова.
В этом заключался труд любви. Или в чем-то вроде этого.
* * *
– Доброе утро, Пенни!
Я еще не включила компьютер, когда в мой кабинет ввалился Расс. Это роскошь – иметь собственный кабинет без единого окна и размером с коробку для обуви. Особенно после того, как прошел слух о том, что скоро мы будем работать, сидя бок о бок за длинными столами, что обеспечит активное сотрудничество, или какое бы еще там определение ни придумал университет для своей самой свежей инициативы по снижению издержек.
Поскольку у меня была дверь, я ожидала, что Расс постучит, прежде чем открыть ее.
– Я не собирался пугать тебя, – сказал он, садясь на краешек моего стола.
Я взглядом показала ему на стул, стоящий напротив моего.
– Кто сказал, что я испугалась?
– Малыш не давал тебе спать прошлой ночью? – спросил он, глядя на меня сверху вниз. Я никогда не понимала, как мужчина, еженедельно часами накачивающий свои грудные мышцы, может так наплевательски относиться к волоскам в носу. Расс был соуправляющим отдела развития – эта должность была придумана именно для него после того, как он возмутился, когда меня повысили первой. Однако он был остер, как коса, и я многому научилась у него, овладевая искусством отсекать проблематичные «подаяния», как мы называли благотворительные пожертвования, сделанные для университетской больницы или медицинской школы. По этой причине я терпела его выходки чаще, чем, вероятно, следовало бы.
– Ему шесть, Рассел. Поэтому не волнуйся, он дал мне поспать, – сказала я, как будто бы из моего младенца, который был чемпионом по сну, не вырос малолетний мальчишка, страдающий бессонницей и хроническим энурезом. Санджею казалось, что это результат того, что я балую Майлза, он посоветовал, чтобы я придумала систему поощрений, согласно которой наш ребенок будет получать знаки внимания и привязанности в обмен на фазы быстрого сна, что меня вообще-то обрадовало. Я не знала, что еще можно сделать, я не могла закрыть сына в комнате, настаивая на том, чтобы он до утра валялся на мокрых простынях. А Санджей так крепко спал, что к тому моменту, когда он начинал осознавать, что от него требуется помощь, я уже совсем просыпалась и укладывала Майлза обратно в постель.
Расс посмотрел на меня скептически.
– Просто ты выглядишь утомленной.
Я откинулась в кресле, чтобы он не дышал на меня, обдавая запахом кофе.
– Ты же понимаешь, что, в сущности, имеют в виду, говоря человеку о том, что он ужасно выглядит, верно?
– Я не сказал, что ты выглядишь ужасно. Просто мне кажется, что ты могла бы провести ночь иди две в номере отеля, подальше от своих детей.
Я не собиралась подавать виду, какое впечатление произвело на меня его неуместное замечание.
– Я завалена делами, и у нас с тобой сегодня совещание по поводу книг. Что еще?
Расс хлопнул в ладоши, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не подмигнуть – постоянные бессонные ночи сделали меня игривой.
– Только что позвонил Джордж Блатнер. Он в городе и хочет провернуть дельце до завтрашнего утра, то есть к этому времени нам нужно отточить и подготовить проект. Медицинские программы, возможные последствия, крайне жалостливая история пациента – все, что только можно. Я все уже написал, но сегодня днем у меня завершающая встреча с Розенбаумом. И, понимаешь, Эдриану с этим не справиться, – сказал он, имея в виду нашего штатного писаку, которому требовалось несколько дней для написания одной страницы.
– Я в деле, – сказала я, потому что всегда так говорила, когда нужно было выполнить работу.
Расс ухмыльнулся.
– Детская и подростковая онкология – это золотая жила, я хочу быть уверенным, что Блатнер снизит цену примерно на тысячу. Рад, что ты согласилась.
– Рассел?
Он выжидательно посмотрел на меня.
– Да?
– Прошу тебя, выходя, закрой за собой дверь.
Значит, для того чтобы разгрести повседневные дела, у меня еще меньше времени, чем я предполагала, и всего несколько минут для того, чтобы подготовиться к девятичасовому совещанию с боссом – Иоландой. Тем не менее я все-таки вытащила из сумки телефон и написала сообщение Дженни.
«Прошу тебя, прикончи меня».
Обычно Дженни отвечала сразу же, даже если я писала ей поздней ночью. Но прошло около часа, прежде чем я получила от нее весточку.
«Не могу, любимая».
«Ну пожалуйста! Бесплатный латте или даже три, если ты это сделаешь».
«На небесах не подают кофе».
«Это ты так думаешь».
Потом я добавила:
«Расс неожиданно взвалил на меня еще один проект».
Прошел еще час, прежде чем она ответила мне.
«Ты должна уволиться».
Это было так не похоже на то, что обычно говорила Дженни, что я перепроверила, нужную ли мне цепочку сообщений я читаю. Да, сообщение было от нее.
У всех бывают неудачные дни, напомнила я себе. Потом я написала:
«Хотелось бы».
На что она ответила:
«Дело не в желании. Если ты несчастлива, измени свою жизнь».
Теперь это было больше похоже на Дженни, она сыпала цитатами так же, как некоторые читают наизусть стихи из Библии. Тем не менее я не могла согласиться с ней. Перемены – это привилегия, дарованная тем, чьи родственники не рассчитывают на то, что им будет обеспечена пища, кров и медицинская страховка. Я подумала, что сейчас у Дженни все это есть.
Я внимательно смотрела на экран телефона, на котором светилась фотография Стиви и Майлза, резвящихся на пляже во время нашего последнего семейного отпуска два года назад, раздумывая, как бы ответить подруге. Дженни обидчива, напомнила я себе, поэтому, послав ей смайлик в виде сердечка, я положила телефон рядом с клавиатурой, чтобы продолжить стучать по клавишам, пробиваясь сквозь возложенный на меня объем работы.
Но вместо того чтобы работать, я представила себя на берегу океана. Только на этот раз в своих фантазиях я была не одна. Я была вместе со Стиви, Майлзом и Санджеем. И в этих фантазиях мои дети вместе строили замок из песка, а не соревновались в том, кто первым оцарапает другому руку или ногу, а мой муж, счастливый и реализовавшийся, или, может быть, просто нашедший прибыльную работу, лежа на своем пляжном полотенце, смотрел на меня тем взглядом, который я часто замечала у Мэтта, когда он смотрел на Дженни.
То есть полным любви взглядом, которого я почти не ощущала в последнее время.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?