Текст книги "Я в порядке, и ты тоже"

Глава 3

Санджей позвонил около пяти, через несколько секунд после того, как я наконец принялась за составление проекта, который должна была представить наутро. Времени отредактировать его не было, тем лучше, я взяла за основу одну из своих шаблонных версий, где имена собственные были специально заменены на вымышленные. В мире Иоланды от сотрудника ожидали, чтобы он разумно подошел к проблеме, а потом скинул результат ей на почту.

– Привет, – ответила я. – Что случилось?

– Просто напоминаю тебе о том, что сегодня ты забираешь детей из лагеря.

– Дерьмо.

– Ты забыла?

В этот момент я едва могла вспомнить свое второе имя, не говоря уже о событиях, которые он не потрудился отметить в нашем семейном календаре.

– Забыла, – призналась я. – А ты не можешь это сделать?

– У меня джем-сейшн.

В подростковом возрасте Санджей мечтал стать индийским Стиви Рэем Воном[2]2
  Стиви Рэй Вон (1954–1990) – американский гитарист-виртуоз и певец. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] – поэтому так зовут нашу дочь, – и недавно он присоединился к местной любительской группе, что, как я полагала, было безнадежной попыткой вернуть молодость.

Меня искушало желание сострить насчет того, что я слишком устала поддерживать нашу семью на плаву, закрывая глаза на его безделье. Но потом я бросила взгляд на три строчки, напечатанные в пустом документе, над которым я работала. Если бы я ушла с работы в пять, передохнула бы за ужином и уложила детей спать, у меня осталось бы время до одиннадцати часов, чтобы закончить проект. Я могла бы попросить Расса помочь мне, но он, вероятно, уже ушел играть в гольф. Если память мне не изменяла, он загонял мячи в лунки вместе с Иоландой. Как получается, что всем, кроме меня, удается находить свободное время?

Я была почти готова выругаться от расстройства, когда вспомнила о том, что на этой неделе в лагере вместе с Майлзом и Стиви была Сесили. Дженни будет рада забрать детей вместо меня.

– Я займусь этим. Желаю приятно провести время, – сказала я Санджею, и, хотя в моем тоне уже прозвучала обида, я повесила трубку, не высказав ее.

Я позвонила Дженни по рабочему телефону. Когда она не сняла трубку, я отправила вдогонку текст и вернулась к проекту. К 17:15 она мне так и не ответила, а это означало, что мне нужно было уйти еще семь минут назад, чтобы добраться до детского летнего лагеря, прежде чем мне начнут начислять по доллару за каждую минуту опоздания на каждого ребенка.

Я отправила себе электронной почтой документ, над которым работала, схватила сумочку и на всей скорости выскочила из кабинета, молясь о том, чтобы меня никто не увидел. Официально рабочий день у нас заканчивался в пять часов, и департамент любил афишировать эту так называемую привилегию, нанимая новых сотрудников. Но с тех пор, как меня повысили, мои коллеги посматривали на меня косо, если замечали, что я ухожу раньше, чем приходит ночной сторож. Это часто наталкивало меня на мысль о том, как сильно я нуждаюсь в своей фантастической должности и дополнительных восьми тысячах долларов в год. (По последним подсчетам, к несчастью, очень нуждаюсь.)

Расс, видимо, не был предметом такого пристального внимания. Может быть, потому что он – мужчина. Или, может быть, потому что он вальсировал по жизни, полагая, что все устроится само собой – и чаще всего так и бывало. Иногда мне самой хотелось выходить из нашего здания и, подражая ему, заявлять во всеуслышание, что я иду на ОЧЕНЬ ВАЖНУЮ ВСТРЕЧУ.

Я добралась до парковки так, что ни единая душа меня не заметила, и только задумалась о том, какой дорогой быстрее доехать до детского лагеря, как поняла, что моей машины уже нет там, где я оставила ее сегодня утром.

Может быть, есть еще одна зона, предназначенная для электромобилей? Может, от стресса в моем внутреннем компасе произошло короткое замыкание? Но когда я заглянула за бетонную стену, мои глаза ослепила блестящая упаковка от куриных крылышек из бара, в котором мои коллеги любили отмечать дни рождения и коммерческие сделки – точно так же, как это было сегодня утром.

– Этого не могло произойти, – произнесла я вслух. Я знаю, что, разговаривая сама с собой, я выглядела, как идиотка, однако мне часто казалось, что я не в силах остановиться, и мне было наплевать на то, как мое бормотание выглядит со стороны.

– Чего не могло произойти? – Расс неторопливо вышел из лифта, крутя на пальце ключи. Внезапно он остановился и склонил голову набок. – Ой-ой! Что случилось, Пенни?

«Я не расплачусь, – сказала я про себя. – Я не расплачусь. Я не…» Почувствовав, как одна-единственная слеза вытекла из уголка моего глаза, я быстро смахнула ее.

– Разве ты сегодня не играешь в гольф?

– Меня задержали на совещании, – сказал Расс. – Итак, что у тебя случилось?

– Моя машина исчезла, – сказала я.

– Ну, и ты не можешь вызвать Uber? – усмехнулся Расс, глядя на меня. – Ты наверняка знаешь, что существует Uber, разве нет?

– Не самое удачное время для шуток, Рассел. Я опаздываю в лагерь, откуда должна забрать детей, моя машина была… – Сейчас, когда моего старенького хетчбэка уже не было на парковке, я видела плакат на стене, где ясно было написано, что не электрические автомобили будут отбуксированы за счет владельца. – Конфискована и… – Мне пришлось умолкнуть, потому что я была готова выболтать разного рода опасные вещи человеку, который, возможно, ел на завтрак крольчат.

Потом мне в голову пришла одна мысль. Допускаю, что это была ужасная мысль, но у меня было совсем мало времени и небольшой выбор.

– Рассел, не мог бы ты подвезти меня кое-куда?

По выражению его лица можно было подумать, что я попросила его сгонять со мной до Вайоминга.

– Я уже опаздываю.

– Я понимаю, но это правда важно. Мне нужно забрать детей из лагеря, и у меня нет времени ждать Uber. Если я не заберу их до шести часов, мне придется иметь дело с кучей бумаг и штрафов и я отложу проект для Блатнера на еще более позднее время. Не исключено даже, что я не закончу его до завтра.

Теперь Расс смотрел на меня так, словно я перегнулась через подоконник, угрожая распластаться на тротуаре перед кучей народа, ужинавшего жареными куриными крылышками ценой в один доллар. Возможно, ему показалось, что я слегка тронулась умом.

– Хорошо, – сказал Расс, не прилагая никаких усилий к тому, чтобы скрыть свое нежелание. – Скажи мне, куда тебя отвезти.

Моя просьба поразила меня саму, как совершенный образчик глупости. Впрочем, это было лучшее, что произошло со мной за весь день.

– Это примерно в двадцати минутах езды, – сказала я. Вытащив телефон из сумки, я отправила последнюю отчаянную просьбу Дженни о том, чтобы она перезвонила мне.

Она не перезвонила.

– Мы будем там через десять минут, – сказал Расс, направляя автомобильный брелок на свой свежеотполированный седан. Машина просигналила. – Какой адрес?

Я сказала ему адрес и с одинаковым отвращением и облегчением села в блестящее кожаное пассажирское кресло. Бросив взгляд назад, я уверилась в том, что заднее сиденье было очень маленьким, оно не предназначалось для того, чтобы разместить на нем что-нибудь живое, не говоря уже о двух маленьких детях. Плевать. При необходимости, приехав в лагерь, я позвоню Санджею или Дженни. Сейчас мне нужно всего лишь доехать до своих детей.

– У тебя нет GPS? – спросила я Расса, когда он со свистом пронесся по улице с односторонним движением только для того, чтобы свернуть на другую. Я хотела сказать, чтобы он был осторожнее – ребенок, выскакивающий перед моей машиной, был одним из самых глубоких и стойких из множества моих страхов, – но я прикусила язык и уперлась стопой в воображаемый тормоз на коврике.

– Я – местный житель, – сказал Расс. Он вырос в этом городе и, уверена, никогда не покидал его. – Ты – практически тоже. Пора бы знать, как срезать путь.

Была ли я практически местной жительницей? Стиви осенью будет восемь, что означает, что мы живем здесь… семь лет. В окне машины один частный одноэтажный дом сливался со вторым и с третьим. Неужели и правда прошло так много времени? Теоретически я не видела никакой проблемы в том, что наше пребывание на Среднем западе почти сравнялось по времени с нашей жизнью в Нью-Йорке. И дело было не только в том, что каждый прожитый здесь год воспринимался мной как эррозия личности, которой я была до рождения детей, хотя это было безусловно так. Дело было в том, что я не могла с уверенностью сказать, как прошли эти годы. Может быть, дело в этом? Были ли они целью, причиной, итогом двух десятилетий принятия взрослых решений?

– Мы на месте, – сказал Расс, тормозя перед кирпичным зданием культурного центра, куда дети ходили в летний лагерь, оплаченный матерью Санджея для того, чтобы она могла тратить меньше времени на то, что считала женской уловкой, заключавшейся в заботе о собственных детях. – Девять с половиной минут. Прошу.

– Спасибо. Я – твоя должница, – сказала я, поднимаясь с глубокого сиденья.

– Я на тебя рассчитываю, – окликнул меня Расс, но я уже вбегала в двойную дверь. Висящие в холле часы сообщили мне о том, что я прибыла с запасом в одну минуту, что почти лишало меня возможности отказаться от проекта Блатнера.

Победа оказалась скоротечной.

– Ты опоздала! – сказал Майлз, подлетая ко мне на полной скорости. Я глотнула ртом воздух, когда он врезался лбом мне в живот.

– Где ты была? – сказала Стиви тихим детским голоском, выглядывая из-под стола, где она… пряталась? Подбирала крошки от ленча? Можно было только гадать.

– Я не опоздала, – сказала я своим неблагодарным отпрыскам, когда снова смогла дышать после нокаута. – Я приехала вовремя. Я была на работе. – «Точно так же, как каждый день, и сегодня я даже ушла раньше, чтобы заехать за вами, потому что ваш отец занят тем, что наслаждается жизнью».

Я собиралась направить их к беспорядочной куче одежды и контейнеров для еды под шкафчиками, когда поняла, что в углу, сидя на большом круглом пуфе, хлюпает носом маленькая девочка, причем этой девочкой была Сесили.

– Сесс? – окликнула я ее. – Где твоя мамочка, дорогая?

Ее большие голубые глаза были затуманены слезами. Она просопела:

– Я не знаю.

– Ах, милая, все нормально, – сказала я, опускаясь на колени возле нее и кладя руку ей на спину.

– Пожалуйста, не прикасайтесь! – крикнула мне вожатая, чье имя начиналось с буквы Б – Бриттани или, может быть, Бекка.

– Она – дочь моей лучшей подруги, – сказала я.

– Простите, но это не соответствует правилам Арены знаний. Только родителям и вожатым разрешен непосредственный контакт с посещающими лагерь детьми.

Я была почти уверена, что Дженни внесла меня первой в список на случай чрезвычайной ситуации, но пререкания с вожатой ни к чему бы не привели. В любом случае Дженни влетит сюда в любую секунду и спасет Сесили точно так же, как я спасла своих детей, которых все еще нужно было отвезти домой.

– Я не прикасаюсь, – сказала я, поднимая ладони вверх, как подозреваемая в преступлении. И подмигнула Сесили, которая выдавила из себя улыбку. – Как насчет того, чтобы Стиви, Майлз и я остались здесь с тобой до тех пор, пока не появится твоя мама? – спросила я, и Сесили кивнула.

Сев на ковер, мы прочитали одну книжку, а потом вторую, но даже после третьей Дженни так и не подала признаков жизни. Я снова позвонила ей, но она не ответила. Затем я отправила эсэмэску Санджею, сообщив, что нам нужна машина, и попросив его немедленно перезвонить мне.

Двадцать долларов штрафа, в лагере не осталось ни одного человека, и я не смогла связаться с Дженни или Мэттом. На этой неделе он был дома, значит, возможно, сидел на совещании или принимал участие в вебинаре.

Но где была она? Забыла, что ли? Такое случилось однажды, несколько месяцев тому назад, но в отличие от меня ей, как правило, не требовалось напоминать о том, что нужно забрать детей. Неужели она заразилась кишечной палочкой, или попала в аварию, или же остановилась, чтобы спасти случайного прохожего от чего-то ужасного? Только последний сценарий был наиболее вероятен, я уже представляла себе ее самоуничижительный пост, в котором она рассказывает, как, гуляя неподалеку от своего дома, неожиданно увидела старушку, которая упала и не могла подняться.

Я как раз хотела выглянуть на улицу, когда дверь открылась.

– Видите? – победоносно сказала я детям, рывшимся в моей сумке в поисках еды. Даже Сесили не отрывала от нее жадного взгляда женщины, дважды в неделю устраивавшей себе разгрузочные дни и питавшейся исключительно соком.

Но это был всего лишь Расс. Он был без галстука, с расстегнутым воротом рубашки, и на секунду мне показалось, что он вернулся с поля для гольфа.

– Все в порядке? – спросил он. – Я ждал тебя.

Я пристально смотрела на него, не веря своим глазам и в то же время испытывая благодарность.

– Ты ждал? Меня?

– И детей, – сказал он. У него была замедленная реакция. – Так их трое?

– Нет, Рассел. Это дочь моей лучшей подруги. – Я оглянулась на вожатую, которая тяжело вздыхала, постоянно поглядывая на часы. – Я внесена в список контактов Сесили на экстренный случай. Могу я расписаться за нее?

– Позвольте мне удостовериться, – сказала она.

Вернувшись, она разрешила мне забрать Сесили, и я воздержалась от того, чтобы спросить, разрешается ли мне контактировать с Сесили, когда я повезу ее домой. Затем я написала эсэмэску Дженни, чтобы поставить ее в известность, и поспешила вывести детей из здания.

– Что теперь? – сказал Расс, пребывая в замешательстве, пока Стиви, Майлз и Сесили носились по всей парковке.

– Теперь я в семнадцатый раз позвоню мужу, – сказала я.

Санджей, у которого, вероятно, лопнули барабанные перепонки рядом с усилителем в гараже своей приятельницы Кристины, не ответил. Дженни тоже не ответила на мое сообщение. Меня начинало трясти, и, хотя мне хотелось верить, что это результат трех чашек кофе, выпитых за ленчем, и того, что последний час был полной катастрофой, правда заключалась в том, что меня охватила дрожь совсем иного рода.

Взявший верх материнский инстинкт подсказывал маловероятные, неблагоприятные сценарии, и я пыталась успокоить себя тем, что мой внутренний аварийный датчик, как обычно, зашкаливает. Но это чувство было не похоже на то, которое ты испытываешь, понимая, что тишина в твоем доме затянулась на тридцать секунд только потому, что твой любимый сын упражняется в каллиграфии, рисуя несмываемым маркером на подушках нового бежевого дивана.

Это было что-то совсем другое, что-то мрачное и невыразимое.

Расс пристально посмотрел на меня, я была слишком взволнована и не успела отвернуться.

– Ладно, Пенни, – сказал он, по-прежнему не спуская с меня своих бледно-зеленых глаз. – Я знаю, что ты откажешься, потому что у нас нет пяти ремней безопасности или чего-то еще, чем, по идее, ты должна зафиксировать маленьких детей, но что, если мы запихнем их на заднее сиденье моей машины и я отвезу вас туда, куда вам нужно?

Я не заставила просить себя дважды.

– Да. Спасибо тебе.

Мы посадили детей в машину Расса и объяснили им, что, конечно, они должны сидеть в детских креслах, но иногда, если на то есть веская причина, правила можно нарушать. Майлз начал плакать, как он обычно делал, когда его вовремя не кормили.

– Я не хочу умирать, – завывал он. – Я не хочу…

– Никто не собирается умирать, – вмешался Расс. – Я принимаю участие в автогонках. Я – лучший водитель во всем этом чертовом городе.

– Правда? – спросил Майлз, мгновенно успокоившись.

– Мамочка, этот дядя сказал чертовом, – пожаловалась Стиви, которая однажды громко выругалась во время религиозной постановки в школе. (Мальчик, стоявший позади нее, наступил ей на ногу, а ее мамочка и папочка использовали это слово, когда им было больно, объяснила она, когда нас с Санджеем вызвали на встречу с директором школы.) Теперь всякий раз в присутствии взрослых она претендовала на роль полиции нравов.

– Этого дядю зовут Расс, – проговорила я через плечо, – и он так добр, что довезет нас до тети Дженни, поэтому помолчи.

– Рассел, – поправил меня Расс, который стал называть себя полным именем в тот момент, когда было принято решение о том, что мы будем занимать одинаковые должности.

– Извини, – сказала я, снова проверяя телефон. – Рассел.

Когда мы подъехали к дому семейства Суит, я увидела на подъездной дорожке белый внедорожник Дженни. «Должно быть, она только что вернулась домой», – сказала я себе, поскольку довольно долго пребывала в отчаянии и теперь принимала за спасательный плот любой предмет, увиденный мной издалека.

– Ты уверена, что мне не нужно ждать тебя? – спросил Расс, пока я помогала детям выбраться из машины.

– Нет, ты уже достаточно ждал, – сказала я, несмотря на то что испытывала легкое искушение представить Дженни своего коллегу, на которого я ей жаловалась. – Спасибо тебе.

– Шикарное место, – сказал он, оглядывая ранчо Дженни, построенное в середине прошлого века. Дом с французскими окнами и покатая, ухоженная лужайка выглядели как в «Архитектурном дайджесте». Дженни и Мэтт купили дом за бесценок, когда рынок был в упадке, и, как я поняла, потратили сотни тысяч долларов на то, чтобы сделать из него «дом на всю жизнь» («В отличие от временного вагончика, которым им казалось наше бунгало», – думала я, когда они так говорили).

– Да, действительно.

– Даже у Иоланды не такой красивый дом. – Расс продолжал смотреть прямо перед собой. – Ты когда-нибудь задумываешься?

– О том, что работаю в отделе развития?

Он пожал плечами, и я поняла, что он имеет в виду не только это, а вообще все.

– Да, – призналась я. – Все время.

На звонок в дверь никто не ответил, и взбежавшие по лестнице дети стучали в окна по обе стороны двери.

– Это стимулирует меня, – сказала я ему. – Спасибо еще раз за то, что потратил на меня время.

– Не стоит об этом.

– Перестаньте колотить по стеклам, ребята, – сказала я детям. Я еще раз нажала на дверной звонок, а потом еще раз. Мне было по-прежнему тревожно, но мысли уже умчались вперед. Я надеялась, что Мэтт и Дженни смогут отвезти нас домой, если Санджей не перезвонит мне в скором времени, в противном случае, все кончится тем, что мне придется целую милю тащить детей пешком. Разумеется, мне все еще нужно было узнать, куда отбуксировали мою машину, и, конечно, заплатить непомерную сумму, чтобы вернуть ее. Но это могло бы подождать до завтрашнего дня, потому что остаток вечера мне нужно было потратить на подготовку проекта для Блатнера, а затем проснуться на рассвете, зашпаклевать свое истощенное лицо маскирующим карандашом и влить в себя кофе, чтобы выглядеть… ну если не харизматичной, то компетентной, и…

Мои размышления прервал шум подъезжающей машины. Повернувшись, я увидела Мэтта, заезжавшего на подъездную дорожку.

– Пенни? – сказал он, направляясь прямо ко мне. Супруг Дженни был красив, как кинозвезда, у него была густая шевелюра с проседью, светло-карие глаза и открытая улыбка, похожая скорее на вспышку великодушия, чем на выражение лица.

– Рада тебя видеть, как никогда, – сказала я. – Ты разговаривал с Дженни? Я несколько часов пыталась дозвониться ей.

– Нет… – Он с любопытством посмотрел на меня, потом взглянул на свою дочь, пытавшуюся стянуть локоны Майлза в крохотный конский хвостик. – То есть ты не должна была забирать Сесс?

Услышав свое имя, Сесили подняла голову.

– Привет, папа!

– Привет, Тыковка, – сказал он.

Я покачала головой.

– Дженни не выходит на связь. Тебе звонили из школы, и я тоже звонила. Я думала, может быть, ты решил удивить ее поездкой в Париж?

Вместо успокаивающего смеха, на который я рассчитывала, я увидела вспыхнувшую в его глазах тревогу. Потом Мэтт открыл входную дверь и махнул рукой, приглашая нас войти.

Дети, как утята, потянулись за мной, а потом ворвались в кухню. Когда я увидела, как Сесили вытаскивает из шкафа пакеты с едой, на меня моментально нахлынули яркие воспоминания детства – я соскребаю остатки с пачки маргарина на черствые, раскрошенные крекеры и вкладываю их в руки своего брата Ника, потому что нет чистых тарелок или салфеток, которые можно было бы использовать. Сесили, вероятно, никогда не пробовала маргарин. Она, несомненно, ничего не знает о неутолимом голоде брошенных матерью детей. И однако же она так заботлива – открывает каждый пакет и протягивает его моим детям, прежде чем сделать то же самое для себя, – что у меня возникло необъяснимое ощущение, как будто перемотали пленку, и я вижу втайне отснятый материал из своего прошлого.

Я села на табурет у кухонного острова с мраморной столешницей, отделявшего кухню от остальной части первого этажа, а дети переместились в гостиную.

Майлз и Сесили сидели на ковре, мой сын притворялся каким-то животным, а она – служителем зоопарка с садистскими замашками. Стиви вытянула книгу из книжного шкафа и разлеглась на одном из диванов семейства Суит, готовых почти к чему угодно, кроме того, что случилось в этот день. Я читала дочке с первых месяцев жизни, с нетерпением ожидая признаков того, что она поймет, какое волшебство происходит, когда сможет интерпретировать непонятные закорючки на странице. Но это произошло только тогда, когда она стала заниматься со специалистом по чтению, через год занятий она стала брать книги, не дожидаясь, пока я подтолкну ее к этому.

– Джен? – раздался издалека голос Мэтта как раз в тот момент, когда на моем телефоне высветилось имя Санджея.

– О, ты вспомнил о своей старушке? – сказала я мужу, отвечая на звонок.

– Не хочешь ли ты сказать, что я пропустил тридцать два звонка от тебя?

Сесили оседлала Майлза и с акцентом, смутно напоминавшим русский, приказывала ему брыкаться, как мустанг.

– Не хочешь ли ты сказать, почему ты не проверил свою голосовую почту? – спросила я Санджея.

– Никто не проверяет голосовую почту, Пен. – «Тоже мне, новость», – услышала я то, что он добавил про себя. – И что?

– То, что мою машину эвакуировали.

Он выругался.

– Это обойдется нам в целое состояние, ты понимаешь это?

Мне потребовались все мои силы для того, чтобы не указать ему на то, что платить за это буду я и что я уже целый час расплачиваюсь за это.

– Не мог бы ты забрать нас? Мы в доме Суит.

Он вздохнул достаточно громко для того, чтобы я услышала.

– Хорошо.

За моей спиной радостно заржал Майлз.

– Мы с нетерпением ждем тебя, – сказала я.

– Пожалуйста, не дави на меня, я делаю все, что ты пожелаешь, и не жалуюсь.

Фактически это было правдой, и именно об этом я его всегда просила. Чего я не сказала – но почувствовала, и что он, вероятно, понял – так это то, что я как раз не ждала от него жалоб, я ждала от него хотя бы намека на готовность. Впрочем, в этот момент надо было радоваться даже его вздоху. У меня так и чесался язык сказать это, когда краем глаза я заметила Мэтта.

– Мне нужно идти, – сказала я Санджею.

– На дорогах сейчас, возможно, пробки. Мне потребуется не меньше десяти минут, чтобы доехать туда.

– Нет проблем. Спасибо.

Широкие ступени лестницы в доме Суит были сделаны из блестящих досок твердой древесины, закрепленных на раме из нержавеющей стали. Зазор между ступенями был довольно широким, так что маленький ребенок мог легко проскользнуть сквозь него, лестница была «прелестной и смертоносной», извиняясь, сказала Дженни в одно из моих первых посещений ее дома. Они с Мэттом собирались переделать ее, когда обзаведутся вторым ребенком, но с тех пор прошло много лет.

Мэтт стоял на верху лестницы. Выражение его лица мгновенно напомнило мне пустой взгляд Майлза, когда он во сне по ошибке отправлялся в угол моей спальни и писал там.

– Ты в порядке? – спросила я. Глупо, ясно было, что нет.

– Нет. – Он вытянул руку с телефоном в мою сторону. Я услышала, что на другом конце кто-то говорит, хотя не могла разобрать, что именно.

От напряженного внимания волоски у меня на затылке встали дыбом.

– Что это?

– Это… Дженни.

«Молчать, – подумала я. – Не допускай, чтобы из твоего милого ротика вылетело хотя бы слово. Подожди еще минутку, пока жизнь, в которой ты уверена, прекрасна». Однако же я сказала:

– Что с ней?

Мэтт не спускал с меня глаз, но при этом смотрел сквозь меня.

– Я думаю, она мертва.