Текст книги "Где скрывается правда"

Мэдди часто моргает, как будто смотрит на меня впервые. У меня на мгновение появляется надежда, но она тянется к телефону.

– Не-а.

Я ненавижу себя за то, что расстроилась, даже чуточку.

– А когда уехала Аннетт?

– Пару месяцев назад, – отвечает Мэдди. – Сказала, что переезжает в фамильную лачугу. Это все, что мне известно, – добавляет она. Взгляд ее снова возвращается к телефону. Карапуз с одуванчиком заползает под шезлонг, а затем появляется с другой стороны. Он ползет к бассейну, на звуки музыки.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но останавливаюсь.

– Посматривай за ребенком. Ворота в бассейн открыты.

Не дожидаясь реакции, собираюсь уходить. В этот момент меня кто-то осторожно тянет за руку.

– У Нетти все хорошо? – Фиби, та самая девочка, глядит на меня широкими голубыми глазами.

– Не знаю, – отвечаю я. – Но я постараюсь ее найти.

Фиби прищуривается, а потом одергивает руку. Я сказала что-то такое, отчего она решила, что мне нельзя доверять.

– Ты не сможешь ее найти, – глухо шепчет Фиби, – потому что она прячется от «монстра».

Глава десятая

Вернувшись к велику Кэлли, я пинаю подножку чуть сильнее, чем следовало бы; из-за этого ударяю палец и еле слышно бранюсь. Джос не приезжала сюда в поисках мамы, а я так и не стала ближе к разгадке их местонахождения.

К тому времени, когда я возвращаюсь на основную дорогу, у меня получается убедить себя, что я неправильно расслышала Фиби. Она никак не могла сказать, что мама прячется от «монстра». Наверное, она сказала «от монстров» или что-нибудь такое. Жара в сочетании с паранойей – и вот мне уже мерещится «монстр» там, где его, скорее всего, и не было.

Вот только какого монстра она имела в виду? Может, мама связалась в Оленьем Беге с каким-нибудь жестоким негодяем или уголовником? А потом уехала от него и сообщила об этом Фиби, чтобы девочка не расстраивалась? А возможно, Фиби все выдумывает, потому что она еще маленькая? Дети частенько врут.

Но что если мама правда сказала Фиби, что прячется от того самого «монстра»?

Вдруг моей родной матери известно, кто на самом деле убил тех девушек?

И они вместе с Джос знают, кто это был? Может, поэтому мама позволила бабушке меня забрать: чтобы заодно оградить меня от убийцы?

Шестеренки в моей голове крутятся синхронно с колесами велосипеда Кэлли. Отец знал много сомнительных людей, некоторым даже задолжал денег. Мужчинам с землистыми щеками и потрескавшимися кожаными куртками. Мужчинам с винтовками и красноглазыми собаками на пикапах. Любой из них мог кого-то убить.

Может, «монстр» и правда убил Лори, а Джос никак не смогла этому помешать. Она держала рот на замке, потому что знала его, – возможно, мы все его знали. Она уехала не потому, что что-то скрывала, а потому что боялась стать следующей его жертвой.

Доказательств никаких, но это все равно может быть правдой. Я вспоминаю о пустом конверте с моим именем, допуская возможность, что в письме было написано имя «монстра». У всех в моей семье есть тайны. Почему бы и отцу их не иметь?

Когда я возвращаюсь домой, оказывается, что Кэлли до сих пор не вернулась. Я поднимаюсь наверх, перешагивая через две ступеньки, и захожу в гостевую комнату, вытирая пот с лица воротником футболки. Воняет от меня так, будто я спала в сарае.

Мешок с вещами отца лежит на кровати, где я его оставила еще до поездки в Олений Бег. Я сажусь, вываливаю его содержимое на одеяло и вынимаю порванный конверт.

Отец хотел о чем-то сказать мне: на конверте именно мое имя. Не Джос, не Аннетт. Может, он понял, что я не приеду попрощаться, и поэтому написал мне письмо. Я вспоминаю, как мама стояла у дровяной печи в нашей старой гостиной, как пламя жадно тянулось к письму в ее руке, к моему письму.

Сердце в груди сжимается.

Мама не могла открыть конверт. Если верить охране, она много лет не приходила навещать папу. У того, кто его открыл, явно была на то причина. Может, какой-нибудь непорядочный охранник подумал, что внутри деньги.

Или кто-то сделал это, чтобы я не узнала, что было написано в письме.

Мать не навещала отца на смертном одре. Зато Джослин навещала.

Я отбрасываю конверт в сторону, чтобы не смотреть на него.

Я всегда любила сестру больше всех. Мама с ума сходила, когда видела, как Джос усаживает меня к себе на колени, кружит со мной по комнате, играет в самолетик. Когда мама рявкала: «Поставь ее на землю!» – в ее голосе слышался яд. Ее заботило не то, что я могу упасть, а то, что только у Джос получалось развеселить меня до истерического хохота.

Я боялась мать, опасалась, что однажды она заберет у меня сестру – человека, которого я любила больше всех, – точно так же, как она пыталась забрать у меня Гринвудов.

Был всего один раз, когда я испугалась Джос. Они с мамой спорили – после того как Джос исполнилось шестнадцать, они ругались постоянно. От их отвратительных ссор мне приходилось прятаться в шкафу.

Чаще всего они ругались потому, что мать не позволяла Джос получить водительские права. За несколько месяцев до этого недалеко от старшей школы произошла ужасная авария. Двух старшеклассников, у одного из которых даже была полная стипендия от штата Пенсильвания, размазало как крыс по мостовой, по дороге домой с футбольной тренировки. Их грузовик чуть не разорвало пополам телефонным столбом. Водитель превысил скорость. На обочине до сих пор стоит деревянный крест с их именами.

Мама всегда говорила об этих парнях – Робе Мак-Куине и Тайроне Уильямсе – как будто Джослин не ходила по тем же коридорам, что и они, не болела за них на домашних матчах. Они стали привидениями, нравоучительными историями, причиной, из-за которой Джос не разрешали садиться за руль, пока ей не исполнится восемнадцать.

Той ночью я бегом спустилась по лестнице, когда услышала, как что-то разбилось.

Я нашла Джос на кухне. В руке она держала осколок стакана, глаза у нее бешено вращались, как у маньячки. Как любил поговаривать папа, если он был дома и пытался их утихомирить: «Тут не помешал бы экзорцист». Джос держала осколок перед собой как оружие и визжала: «Отойди от меня!».

Когда она заметила, как я рыдаю в проходе, в ней как будто что-то переклинило. Джос бросила осколок на пол и подбежала меня утешить. «Я тебя никогда-никогда не обижу, Тесса».

Стараясь убедить себя в том, что Джослин никогда не причинила бы вред Лори, я постоянно возвращаюсь к этому моменту – и ненавижу себя за это: за то, что гадаю, что Джослин сделала бы с тем осколком стекла, если бы в дверном проеме не появилась я и она не остановилась.

Живот урчит, и я достаю из рюкзака последний злаковый батончик, который мне упаковала бабушка. Я рву упаковку зубами, разбирая папины рисунки.

Надо признать, в этом деле он довольно хорош. Был довольно хорош. Интересно, он отточил этот навык в тюрьме или же дар к рисованию был у него от рождения, а он просто о нем не подозревал? Здесь есть изображение водопада, зарисованного так детально, что можно рассмотреть каждую каплю в струях.

В нижнем углу что-то накарябано. Рокочущий ручей, 1986.

Я просматриваю остальные рисунки: в основном это пейзажи, изображения природы. Вот только кажется, будто их что-то странным образом связывает. Окно, выглядывающее на задний двор, две девочки в пластиковом садовом кресле.

День рождения Джос, лето 2001.

Это не просто изображения. Это воспоминания.

Ненавижу себя за то, что так быстро перебираю рисунки, пытаясь найти нужный. Мне надо знать, запомнил ли он и его – наше путешествие в Лавровые пещеры, нашу единственную семейную поездку.

Где-то на половине стопки мое внимание привлекает набросок лачуги.

Я поднимаю его к потолку, чтобы лучше разглядеть. Рука невольно начинает дрожать. Домику больше подходит слово «хижина». Она стоит на поднятом деревянном фундаменте, к которому пристроено крыльцо. Папа даже нарисовал брешь на одном окне-сетке.

Бэр-Крик, 1986.

Я пытаюсь вспомнить, знаю ли какое-нибудь место под названием Бэр-Крик, но безуспешно. Мне известно только, что это не в Пенсильвании. Может, папа жил там в детстве? Почему же он тогда не говорил, что у его семьи был дом? Погодите… Мэдди сказала, что Аннетт переехала в семейную хижину.

Я засовываю все обратно в мешок и кидаю его под кровать. Выглянув в окно, чтобы проверить дверь гаража, понимаю, что Кэлли еще не вернулась. Тогда высовываю голову в коридор: дверь ее комнаты чуть приоткрыта.

Заглядываю в комнату Мэгги, чтобы убедиться, что ее там нет, а затем прокрадываюсь в спальню Кэлли. Ламинированная синяя карточка так и лежит на столике, где я ее до этого приметила. «БИБЛИОТЕКА ФЕЙЕТТА».

Внизу, на кухне, Мэгги начинает готовить ужин. Она говорит по телефону, но на этот раз не голосом для Рика. Я крадусь мимо, через боковую дверь – в гараж, где до этого оставила велик Кэлли.

Мэгги, мне нужен компьютер, на минутку, проверить рейсы. Это ведь так просто. Конечно, она согласится. Но нельзя допустить, чтобы она увидела, что́ я вбиваю в строку поиска. Нельзя отвечать на вопросы, которые она обязательно задаст.

_***

Библиотека находится за углом дома Декера, вниз по дороге от начальной школы. Добравшись до места, я оставляю велик на стоянке для велосипедов, хотя у меня даже нет замка. Вокруг нет никого, кто мог бы его украсть, а я не собираюсь тащить его с собой внутрь.

Раздвижные двери со свистом открываются, и мне в лицо бьет холодный воздух. Когда я была совсем маленькой, мама приводила нас сюда в особо жаркие дни, чтобы бесплатно посидеть под кондиционером.

Многие приходят сюда только ради этого. Пока я гуляю между полками, мне приходится перешагнуть через ребенка, который таскает голую Барби за волосы по ковру. На одной полке с хвастливой надписью «НОВИНКИ» выставлена книга Джеймса Паттерсона, вышедшая еще в прошлом году. Я это знаю, потому что помогала бабушке загрузить ее в электронную книгу.

Заворачиваю за угол в учебную комнату, где стоят компьютеры, и подключаюсь к Интернету через штрихкод на оборотной стороне карточки Кэлли.

Первым делом вбиваю в строку поиска «Бэр-Крик». Автозаполнение предлагает мне «Медвежью гору» – место, которое, согласно карте, отсюда в двух с половиной часах езды. По-видимому, там в свое время был лыжный курорт, пока его не закрыли в восьмидесятые. В городе Бэр-Крик было несколько ресторанов для лыжников, но теперь они все тоже закрыты.

Статистика по населению города отсутствует. Нет вообще ничего такого, что дало бы мне возможность убедиться в том, что Бэр-Крик – это реальный город, где на самом деле живут люди. Скорее всего, рисунок отца означает, что когда-то он ездил туда кататься на лыжах и оставался в домике на выходные.

У моей семьи никогда ничего не было. Я смиряюсь с этим, отринув свое разочарование. Тот, у кого хоть что-нибудь есть, не станет красть у другого.

Я откидываюсь на спинку кресла, приятно обескураженная неограниченным доступом к Интернету. Потом делаю то же, что и всегда, когда сажусь за компьютер: гуглю имя Уайатта Стоукса.

Есть новая статья, появившаяся этим утром, в которой описывается то же самое, что я видела по телевизору в тюрьме. Судья назначил предварительное слушание на октябрь, и на нем решится, достаточно ли сильно новое доказательство для того, чтобы продвинуть апелляцию Стоукса дальше. Что это за доказательство, нигде не сказано. Я потираю глаза и гляжу на последний параграф.

Несмотря на то что адвокаты Стоукса хранят в секрете, какое доказательство будет подано в Верховный суд штата, многие считают, что здесь могут быть задействованы показания судебной медицинской экспертизы, не упомянутые при первоначальном рассмотрении дела. Следователи обнаружили неполный профиль ДНК под ногтями двух жертв, но не смогли окончательно определить, имеет ли данный профиль потенциальное совпадение с ДНК Стоукса. Рейчел Стейнофф, профессор уголовного права Северо-Восточного университета, заявляет, что, когда ДНК внесут в CODIS, Объединенную систему данных ДНК преступников в ФБР, не исключено, что у следователей может появиться новый подозреваемый.

Я закрываю статью. О профиле ДНК я читала еще много лет назад и знала, что у Кристал Девис и Лори Коули под ногтями не обнаружили ДНК убийцы. Очередное мелкое противоречие, от которого отмахнулось обвинение: просто они обе не сопротивлялись, поэтому ДНК и не было.

Я закрываю глаза и вижу ее: Джослин с осколком стекла в руке.

Порой мне кажется, что за все эти годы я слишком преувеличила важность того телефонного звонка. Подруги поругались. Джос и Лори казались неразлучными, но они тогда были подростками. Ссоры, вероятно, из-за полной чуши, были неизбежны. В таком случае им просто не выпало шанса помириться.

Я пыталась вспомнить хоть один момент до той ночи, когда моя сестра угрожала бы Лори: какой-нибудь шепот, странный взгляд – но эти попытки походили на поиски в темноте.

Сегодняшний день не принес мне ни одной зацепки по поводу Джослин или матери, так что я отказываюсь уходить из библиотеки, не найдя хоть что-нибудь, пусть даже имя. Должен же быть хоть кто-то в этом городе, с кем можно поговорить, кто сможет пролить свет на дружбу Джос и Лори, рассказать, были ли у них проблемы.

Мне нужен кто-нибудь, кто станет говорить с девушкой, появившейся на пороге как незваный репортер.

Конечно. Газеты. Местные газетчики наверняка опрашивали жителей Фейетта, которые были знакомы с Лори и, вероятно, с Джос – тоже.

Я заканчиваю интернет-сессию и направляюсь к столу абонемента. Библиотекарша – хрупкая женщина с крашеными рыжими волосами до талии, одетая в пончо. Когда наступает мой черед, она с недоумением глядит на мои пустые руки.

– Что тебе нужно, милая?

– Старые газеты.

– Мы храним только номера «Ведомостей», – говорит она таким тоном, будто дальше нам разговаривать уже не о чем.

– Пойдет.

Женщина осматривает меня с головы до ног и хмурится. Потом подзывает мужчину, который в нескольких метрах от нас расставляет книги.

– Дариус, где мы храним старые выпуски «Ведомостей»?

Дариус еле слышно что-то бурчит. Библиотекарша отгоняет меня в сторону рукой.

– Дариус тебе поможет.

– Спасибо, – говорю я Дариусу. Он стоит возле меня с таким видом, будто ему вовсе не хочется отходить от тележки. Он ведет меня в подвал, бормоча себе под нос:

– И зачем тебе газеты?

Я пожимаю плечами.

– Ищу кое-что.

– Как и все мы. – Дариус щелкает выключателем и, развернувшись, начинает подниматься обратно по лестнице. Флуоресцентные лампы над головой жужжат, как будто в них роится тысяча пчел. Я хочу крикнуть Дариусу, что он так и не показал мне, где лежат газеты, но тут замечаю длинные ряды картонных коробок с датами, написанными снаружи маркером. Местечко чуть получше гаража Декера.

Я замечаю надпись «2004» на коробке, погребенной под еще двумя, и думаю, что мне чертовски не везет. Мне их ни за что не сдвинуть. Я все равно пробую – и облегченно вздыхаю, понимая, что они не слишком тяжелые. Расставляю коробки вокруг себя как крепость и сажусь на пол между ними скрестив ноги.

«Ведомости» Фейетта выходят каждую пятницу по утрам. Лори убили поздно вечером в четверг, тело нашли в пятницу ночью, поэтому ее фото нет на передовой странице. Вместо этого там история о взорвавшемся доме в Арнольде, городке к югу от Фейетта. Кто-то варил в лесу мет и облажался.

Я откладываю газету и придерживаю пальцем нужное место, извлекая следующий выпуск, датированный двумя неделями после смерти Лори.

Центральное место на передовой странице занимает фото Лори под заголовком «СТУДЕНТКУ ДРЕКСЕЛЬСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ПРОВОДИЛИ В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ», автор – Шейна Розенберг.

В Честертауне прошла похоронная служба по 19-летней Лори Мишель Коули. Мисс Коули навещала тетю и дядю в Фейетте, они и сообщили о пропаже племянницы в четверг, поздно вечером.

Отец жертвы, Джеймс Дэниел Коули, погиб в аварии во время моторалли в прошлом году. Последним его подарком дочери стало серебряное ожерелье с ее именем. Ее похоронили с этим ожерельем на шее и в мотоциклетной куртке покойного мистера Коули.

Уполномоченные органы считают, что мисс Коули – новая жертва «огайского речного монстра», серийного убийцы, преследующего женщин в районе Фейетта и Уэстморленда. Принимая во внимание то, что «монстр» избегает поимки вот уже четыре года, полиция на этой неделе заявила о прорыве в деле. В связи с убийствами на реке Огайо арестован 24-летний житель Фейетта по имени Уайатт Пол Стоукс. Остальные предполагаемые жертвы убийцы – 17-летняя Мариса Перез, 20-летняя Рей Фелис и 19-летняя Кристал Девис.

Интересно, как Шейна Розенберг выведала подробности об именном ожерелье Лори. Перед похоронами Мэгги волновалась, что появится пресса, несмотря на то что она находилась за сто миль от Фейетта, в родном городе Лори. Местная полиция пообещала не пускать репортеров. Видимо, Шейна Розенберг соврала, чтобы попасть внутрь. А возможно, она поджидала снаружи, у церкви, и убедила кого-то из присутствовавших на похоронах поговорить с ней.

Столько стараний ради одной незначительной детали.

То есть незначительной для Шейны Розенберг.

В памяти всплывает размытый образ: Лори выныривает из-под воды и тянет руку к шее, чтобы проверить, что именное ожерелье еще на месте. Она редко разговаривала о погибшем отце, но ожерелье не снимала никогда.

Если Лори похоронили с ожерельем, значит, убийца его не крал.

Черт.

Я сворачиваю газету и засовываю ее в штанину, чтобы никто не увидел, что я ее забрала.

_***

Это очень плохо.

В суде не говорили об украденных драгоценностях. Во-первых, полиция не обнаружила в трейлере Уайатта никаких вещей, принадлежавших жертвам. Тот факт, что «монстр» снимал с жертв украшения, всплыл намного позже: его стали часто упоминать в детективных документалках и книжках нон-фикшн для людей, получающих удовольствие от историй о серийных убийцах.

Люди, знакомые с Марисой Перез и Кристал Девис, утверждали, что на их телах не хватало украшений. Впрочем, было известно, что Кристал закладывала вещи, чтобы платить за наркотики. Никто не мог доказать, что «монстру» вообще было что у нее красть.

Подробности о пропаже украшений были раскрыты широкой публике только спустя несколько лет после заключения Стоукса в тюрьму, когда мать Рей Фелис сказала, что на теле ее дочери не было золотого кулона, который принадлежал еще ее прапрабабушке. Она пересмотрела всю коробку с вещами Рей в ее квартире и не нашла кулона. Но к тому времени это было уже неважно.

Просто строчка в захолустной местной газете, вырванная из контекста: «Ее похоронили с этим ожерельем на шее». Шейна Розенберг вряд ли понимала, что всего одна строчка ее заметки может стать доказательством того, что Лори Коули убил не «огайский речной монстр», а кто-то другой.

Кто-то не взял ожерелье, потому что не знал, что это надо сделать, чтобы подделать почерк «монстра».

Адвокатам Стоукса необходимо об этом узнать. Уж тогда они докопаются до донышка этого дела, прошерстят каждую его деталь, лишь бы придумать, как бросить тень на прокурорскую версию событий.

Малейший шанс того, что Лори Коули убил не «речной монстр», перевернул бы все дело вверх дном. Если в то время орудовало двое убийц, то как можно иметь уверенность, что Уайатт Стоукс вообще был одним из них?

Может, новая улика – это найденное ожерелье? Или же у них есть бомба покрупнее, которая докажет, что Стоукс не убивал Лори Коули, и это даже посерьезнее ДНК.

По спине стекает капля пота.

Двое убийц. И если Стоукс и правда невиновен, они оба до сих пор на свободе. Вместо того чтобы уйти из библиотеки, я возвращаюсь к компьютеру, которым до этого пользовалась, и снова подключаюсь к Интернету.

Открываю свою почту и начинаю сочинять послание в окружную тюрьму Фейетта.

Глава одиннадцатая

Я возвращаюсь домой к ужину, что несказанно радует Мэгги. Она сует мне под нос тарелку с жареной курицей. Никто не комментирует мое появление, но я замечаю, как Кэлли морщит нос, занимая стул рядом со мной.

– Где тебя носит постоянно? – спрашивает Мэгги, передавая мне тарелку с горошком. – Надеюсь, ты не забываешь пить воду в такую жару?

Кэлли глядит на меня поверх края стеклянного стакана. Ей интересно, как я выкручусь.

Я пожимаю плечами.

– Я и забыла, как мне нравилось ездить на велосипеде. Во Флориде для этого слишком душно.

– Да и у нас тоже становится ужасно, – говорит Мэгги, поворачиваясь к Рику. – Неплохо бы поставить кондиционер в гостевую комнату, чтобы Тесса не мучилась.

Рик бормочет что-то нечленораздельное. И тут Кэлли стукает меня под столом коленкой.

«В мою комнату, – произносит она одними губами, – после ужина».

Я начинаю потеть, но не оттого, что поездила на велосипеде. Не знаю, как долго у меня получится держать все в себе. Кэлли бывает непреклонной. В детстве она всегда заставляла меня в чем-нибудь признаваться. Например, когда нам было по восемь, она впервые влюбилась в мальчика, Эвана Мерилла. Тогда она была уверена, что мне в классе тоже кто-то нравится, и доставала меня, пока я не выпалила первое пришедшее в голову имя.

Если Кэлли почувствует, что я что-то скрываю от нее, то будет меня трясти, пока я не расколюсь.

Где-то между разговорами о кондиционере и рассказом Мэгги о встрече с Эмили Реймс за прилавком в овощном я принимаю решение, что сегодня же все расскажу Кэлли. То есть абсолютно обо всем: о телефонном звонке, об ожерелье, о том, как мне страшно, что теперь мы ищем не одного убийцу, а двоих.

После ужина Кэлли поднимается из-за стола и уходит. Я слишком нервничаю, чтобы переживать еще из-за того, что не помогаю прибрать со стола. Я тоже выхожу из кухни и поднимаюсь за Кэлли в ее комнату.

– Глянь-ка, что мне показал Райан, – говорит она на одном дыхании, как только за нами закрывается дверь. Она жестом подзывает меня к столу.

На экране открыт сайт – «Связь». Написано простыми черными буквами. Неброский на вид.

– Что это? – спрашиваю я.

– Стремный сайт, на котором люди ищут случайные связи в своем районе, – отвечает Кэлли. – Некоторые объявления совсем отвратительные.

Я просматриваю ссылки на домашней странице, борясь с желанием отвернуться. Рисковая парочка ищет себе третьего (район филадельфийского метро).

Кэлли выбирает из выпадающего меню категорию «случайные знакомства» и вводит нужные настройки поиска. Максимальный возраст: 19. Место: округи Фейетт и Сомерсет. Перед загрузкой результатов появляется равнодушное окно с просьбой сообщить о потенциальной эксплуатации несовершеннолетних.

Кэлли быстро прокручивает результаты вниз, как будто уже бывала на этой странице. Она жмет на ссылку «симпатичная девушка ищет мужчину, который не боится немного пошалить, – ФОТО».

– «19-летняя брюнетка доступна для общения со взрослым парнем, – зачитывает Кэлли. – Кое о чем договоримся сразу. Только серьезные намерения».

Девушка на фото одета в такое тесное черное платье, что кажется, будто оно на ней нарисовано. Она стоит перед зеркалом, повернувшись к нему боком, чтобы лучше было видно задницу; лицо на фото обрезано. Темно-каштановые волосы ниспадают до костлявых локтей.

Кэлли показывает на ее руку, ту, что не лежит на бедре. В ней девушка держит цифровой фотоаппарат. Между большим и указательным пальцами виднеется кусок светлой кожи. Мы еще говорили, что по форме он похож на Аляску.

– Ариэль, – выдыхаю я.

Кэлли закрывает страницу, прежде чем я успеваю дочитать остальное.

– Райан говорит, что такие формулировки типичны для рекламы услуг эскорта, – тихо говорит она. – «Кое о чем договоримся сразу» – так девушки сообщают, что они продаются. Вот только не пойму, зачем.

– Очевидно, чтобы их не поймали на проституции, – отвечаю я.

– Нет, я имею в виду, зачем она этим занималась? – требует Кэлли. – Да, жизнь – дерьмо, хочется уехать, но заниматься сексом со случайными ублюдками за деньги?!

Ее лицо покрывается пятнами и краснеет. Она встает из-за стола и отворачивается, но я успеваю заметить в ее глазах слезы.

Наконец она прочищает горло.

– Я обозвала ее шлюхой.

Голос кажется каким-то детским, как и она сама. Она садится на кровати, прижимается спиной к изголовью и притягивает колени к груди.

– Я обозвала Ари шлюхой, потому что она встречалась с парнем, который мне нравился. Меня это вывело из себя, и я сказала ей эту гадость прямо в лицо. Это было два года назад. Поэтому мы и перестали с ней разговаривать.

Я ничего не отвечаю, потому что чувствую, что Кэлли от меня этого и не ждет.

– Я понятия не имела, – говорит она. – Не надо, не надо мне было этого говорить… Я даже не догадывалась.

Впервые с того момента, как я сюда приехала, я понимаю Кэлли. Знаю, каково ей сейчас: как будто информация о другой жизни Ари разнесла в клочья остатки того мира, в котором она жила, который казался ей знакомым и понятным.

Это не так уж сложно – знать другого человека по-настоящему. Вот только я начинаю понимать, что большинству людей лень даже пытаться узнать кого-то поближе. А потом становится уже слишком поздно, чтобы его спасти.

Кэлли вытирает глаза платком из коробки, стоящей на тумбочке. Мне тоже хочется заплакать. Я решаю сегодня не рассказывать Кэлли о Джос.

В нашем прошлом было столько бед, за которые мы можем себя корить, столько мгновений, когда нам хотелось бы поступить по-иному. Однажды все это может изувечить нас так, что нам уже ничто не поможет.

_***

Без компьютера Ари нам с Кэлли не выяснить, с кем она встречалась через «Связь». Поэтому мы решаем придерживаться моего плана: отследить людей, которые тем летом общались с Джос и Лори, чтобы узнать, не упустила ли кого-нибудь полиция во время допросов.

Был Денни, парень Джос. Ростом она доходила ему по грудь. Он худой как палка, джинсы мешком висели на бедренных костях, зубы в пятнах от никотина. За все время, что я его знала, он сказал мне всего пять слов: «Руки прочь от тачки, малявка».

Возможно, Денни до сих пор живет в Фейетте. У него наверняка не хватило мозгов и мотивации отсюда уехать – по крайней мере, он не помогал сестре материально, пока с ней встречался. Даже если он не знает, где сейчас Джос, ему может быть известно, из-за чего той ночью она ссорилась с Лори.

Все то время, которое Джос проводила не с Лори, она общалась с Денни. «Ты слишком часто встречаешься с этим мальчиком», – ругала ее мама, хотя правильнее было бы назвать Денни парнем: ему было девятнадцать – он был на два года старше Джос.

«Я уезжаю в конце лета. Сможешь хоть весь год торчать у него дома», – бросила Лори Джос, когда однажды утром та пошла домой к Денни, а не с нами в бассейн, как обычно.

Не знаю, что мне сможет рассказать Денни, если я его найду, но знаю, что́ хотела бы от него услышать. Ничего серьезного, просто из-за него Джос перестала общаться с Лори, вот девчонки и поцапались. Он сам слышал, как они ругались, потому что Джос тогда была с ним. Она ничего не сказала полиции о телефонном звонке, потому что эта информация была незначительной. Лори действительно убил «монстр», и моя сестра здесь ни при чем.

Я лежу в кровати, и мне так сильно хочется, чтобы мои надежды оправдались, что тело начинает ныть. И засыпаю без музыки впервые с тех пор, как прилетела в Пенсильванию.

_***

Я проспала. Понимаю это, потому что между занавесок гостевой комнаты просвечивает солнце. Однако разбудило меня не солнце: звонит мой телефон.

Я смотрю на первые цифры номера, и к горлу подкатывет комок. Они совпадают с номером на сайте тюрьмы, который я увидела вчера, перед тем как отправить письмо.

Как часто случается после сна, теперь мысль о разговоре с Уайаттом Стоуксом кажется мне ужасной. Я гляжу на телефон как на гранату. А думала, что звонка придется ждать еще несколько дней, если мне вообще позвонят.

Понятия не имею, что ему сказать.

Отвечаю на звонок в последний момент, когда он едва не уходит на голосовую почту. Меня приветствует голос автомата.

– Вам звонит тюрьма округа Фейетт. Вам звонок от… – наступает пауза. Затем слышится сырой кашель. Раздается голос, от которого все во мне холодеет.

– Уайатта Стоукса.

Нервные окончания, все до единого, немеют. Возвращается автоматический голос.

– Чтобы принять звонок, нажмите один.

– Алло! – Собственный голос эхом отдается в голове, как будто это сон.

– Алло. – Его голос изменился: он не такой резкий, каким я его запомнила, и не такой пугающий. Ему будто бы скучно: кажется, звонит он только потому, что ему больше нечем заняться. Что, вероятно, не так уж далеко от истины, ведь он сидит в тюрьме.

Я набираю в грудь воздух и выпаливаю:

– Меня зовут Тесса Лоуэлл. Не знаю, помните ли вы меня.

– Я тебя помню. – На конце трубки Стоукса слышится приглушенный звук: он чихает. – Не подскажешь, зачем попросила добавить себя в список моих одобренных звонков? Вряд ли это для того, чтобы читать мне проповеди?

Мне пришлось поставить случайную галочку напротив цели общения с заключенным. И это сработало. Поверить не могу. Внезапно у меня так сильно потеет рука, что телефон чуть не выскальзывает.

– Потому что у меня к вам есть вопросы.

– С чего ты решила, что я стану на них отвечать? – Вот теперь он снова похож на себя: человека, который на допросах выводил из себя полицейских, на которого судья и прокурор смотрели с презрением. Нищеброд из трейлера. Дьяволопоклонник. Псих. Социопат. Монстр.

В документальном фильме об убийствах было интервью со Стоуксом. Репортер спросил, почему он считает, что полиция отнеслась к нему предвзято. Стоукс посмотрел прямо в камеру и ответил так четко, будто заранее подготовил фразу: «Потому что им хочется верить, что это сделал я. Думаю, они боятся меня не потому, что я от них отличаюсь, а потому что «монстром» может оказаться кто-нибудь, похожий на них как две капли воды».

Я перекладываю телефон в другую руку и вытираю потную ладонь о покрывало. Прислушиваюсь к звукам за дверью: там тихо.

– Я хорошо знала Лори Коули, – едва слышно говорю я Стоуксу. – Хочу понять, что с ней случилось.

– Я не дурак, – отвечает Стоукс. – Со мной теперь общаются только те, кто думает, что я этого не делал. Или признай, что ты переменила мнение и потому мы сейчас разговариваем, или я вешаю трубку.

– Я думаю, вы не убивали Лори Коули, – говорю я. – Не знаю, кто убил остальных девушек и были ли вы в этом замешаны, но думаю, что убийца Лори просто хотел, чтобы преступление выглядело, будто его совершил «монстр».

– Я не убивал остальных девушек.

Я крепче хватаю телефон.

– Я вам верю.

И это правда. Потому что кто-то задушил Ариэль Каучински и оставил ее голое тело у реки. Не заполнено слишком много пробелов. Почему «монстр» залег на дно на десять лет? Пропало ли украшение у Ари? А самое главное – мне нужны доступные ответы, которые еще не погребены в моих детских воспоминаниях о той ночи, когда умерла Лори.