Текст книги "Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище"

Глава шестая

Дурные предчувствия никак не давали заснуть, и посему я тихонько, как вор, прокрался к письменному столу. Катарина теплым пушистым воротником улеглась мне на плечи и довольно заурчала, а я написал Дюпену предостерегающее письмо, но тут же принялся его переписывать, стараясь держаться более спокойного тона. Я знал: сочтя мое предостережение плодом разыгравшейся фантазии, друг вряд ли воспримет его всерьез, а посему подробно описал и все присланные мне странные предметы, и чертеж, указывавший, как собрать из них макабрическую диораму, и умозаключения, приведшие меня к мысли о том, что опасность угрожает ему.

«Боюсь, вы в беде, – писал я. – Похоже, мой враг желает вам зла лишь оттого, что вы – мой друг. Прошу вас, примите все возможные меры предосторожности и немедля дайте мне знать, что вы в безопасности».

Запечатав письмо воском, я понял, что более сделать не могу ничего – ну, разве что молиться за Дюпена либо попросить об этом отца Кина, однако мрачная тревога не позволяла вернуться в постель. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, я присел на корточки, поддел ножом и приподнял край половицы подле стола, засим руки, словно по собственному разумению, полезли под пол и вскоре нащупали шкатулку красного дерева, укрытую в сем импровизированном тайнике. С тех пор, как мы переехали в дом на Седьмой Северной, я в нее не заглядывал, но, зная, сколь скверно сказывается на мне ее пагубная власть, спрятал ее под полом в кабинете. Но вот теперь она стоит передо мной, а ключ, хранившийся в ящике стола, уже в руке… Не сумев совладать с собой, я отпер замок и поднял крышку. Склонившись над шкатулкой и заглянув внутрь, я едва ли не ожидал узреть внутри лишь пустоту – результат некоей темной магии, но, к моему облегчению, а может, напротив, к ужасу, стопка писем покоилась внутри, словно труп, а с верхнего листа бумаги зловеще взирал на меня все тот же фиалковый глаз.

«Неужто ты вправду поверил, будто сможешь спастись, схоронив меня в этой могиле? Будто взгляд мой не отыщет тебя из глубин сего склепа? Мне видимо все и все ведомо. Я есть свидетель истины и страж справедливости».

Меня вновь объял ужас. Впрочем, возможно, он и не покидал меня – просто в этот момент пробудился, точно некое существо, полумертвое, но так и не сдавшееся на милость всепобеждающих могильных червей.

Глава седьмая

Воскресенье, 10 марта 1844 г.

Этот странный ритмичный перестук я бы отнес на счет ветра, не предполагая иного, однако Сисси воскликнула:

– Как интересно!

Оставив завтрак, она поднялась из-за стола и прокралась к окну кухни. Там, за окном, трепетала тень. Выглянув наружу из-за плеча жены, я увидел малиновку, устроившуюся на подоконнике и стучащую клювом в стекло.

– Уж не хочет ли она войти? – спросила Сисси.

Стоило ей произнести это, малиновка развернулась, взмахнула крыльями и была такова.

– Сегодня у нас будет гость, – объявила Мадди.

– Вот как? И кого же мы ждем? – спросил я.

– Это уж у малиновки спрашивай, – пожав плечами, ответила теща. – Есть такое старое сельское присловье: увидишь поутру красногрудую малиновку, жди гостей в тот же день.

– Как же умно с ее стороны предупредить нас заранее! – рассмеялась Сисси. – Теперь у нас есть шанс подготовиться к приему таинственного гостя.

– Ну, особенно готовиться незачем, – заметил я, – ведь во всем доме нет ни пылинки.

Мадди слегка улыбнулась, однако слова мои ее явно порадовали.

– Можно приготовить чего-нибудь к чаю, – предложила жена. – У нас есть ежевичный джем, грецкие орехи и сушеные яблоки.

Мадди кивнула, точно создать из сих ингредиентов некий деликатес было проще всего на свете.

– Гостям я была бы рада всей душой, – проговорила Сисси. – Воистину, февраль – длиннейший месяц года, а март хоть и сулит весну, все его посулы лживы. Вот уж треть месяца позади, а холода все еще держат меня взаперти.

– Ничего, дорогая, весна не за горами. А всякий гость, что являет собою лишь вымысел из бабкиных сказок, вполне обойдется чаем.

Сисси понурилась, и это немедля заставило меня пожалеть о своих словах.

– Однако я выйду наружу и поищу для обещанного малиновкой визитера чего-нибудь вкусненького, – пообещал я, целуя ее в щеку.

* * *

В воздухе веяло холодом, дорожка покрылась скользкими островками льда, однако утро выдалось ясным, и это, судя по дружеским приветствиям встречных, обращенным ко мне по пути вдоль Седьмой Северной, исполнило души сограждан оптимизма. Вскоре впереди показался купол и циферблат часов крытого рынка – туда-то я и направлялся в надежде найти для Сисси какое-нибудь лакомство. Здание рынка было окружено целой флотилией фургонов, с которых важные фермеры и рыбаки торговали различной провизией. Внимание мое привлекла дебелая сельская женщина за прилавком, с неожиданным вкусом уставленным разнообразными фруктовыми консервами. Горлышки стеклянных банок были довольно мило повязаны лоскутами ткани, перетянутой ленточками. Что ж, если не удастся найти обожаемого женой песочного печенья, вернусь и куплю у сей леди банку-другую персикового конфитюра.

Обычно над рыночной сутолокой гудела дружеская болтовня, но сегодня внутри царило мрачное беспокойство. Мне пришлось грубо проталкиваться сквозь поток покупателей, как мужчин, так и женщин, с непривычной поспешностью стремившихся к выходу. Неподалеку от центра зала, у столика, с коего женщина примерно одних с Мадди лет торговала носовыми платками тонкого льна, собралась небольшая толпа. Перед торговым заведением швеи, нос к носу, точно бойцовые псы на заднем дворе таверны, стояла пара громил самого звероподобного облика.

– Ступай к своим, на Кенсингтонский рынок! – рычал, сжав кулаки, тот, что повыше ростом.

– Она в полном праве здесь торговать, как и мы все! – огрызался второй. В его голосе явственно слышались нотки ирландского говора, и я ни на минуту не усомнился, что седовласая торговка носовыми платками также недавно покинула ту же родную землю.

– Это наш рынок! Мы сколько лет уже здесь торгуем, – не уступал краснолицый здоровяк, тыча пальцем ирландцу в грудь. – А пришлые вроде тебя хлеб у нас отнимают!

Дабы придать своим словам весу, краснолицый толкнул противника в плечо. Испуганная женщина принялась поспешно собирать товар: если ее столик опрокинут, белоснежный лен безвозвратно погибнет под каблуками драчунов. Эх, будь у меня деньги, купил бы все ее платки до одного! Собравшиеся вокруг зашевелились, разделившись на два враждебных лагеря, и я почел за лучшее примкнуть к спешившим выйти, оставив разгневанную толпу позади.

Удаляясь от рынка, я с грустью видел вокруг новые и новые конфликты, затевавшиеся так называемыми «нативистами» – то есть урожденными филадельфийцами протестантской веры – против приезжих. Невольно вспомнилась моя собственная бабушка, актриса, покинувшая Лондон, чтоб поступить в один из бостонских театров и вместе с моей матерью, тогда еще маленькой девочкой, начать новую жизнь среди бродячих актеров. Когда же я сам был ребенком, приемный отец перевез нас с приемной матерью в Лондон, где мы и прожили пять беспокойных лет, пока он, пытая удачи в столице Англии, едва не разорил семью. Кто-кто, а уж я-то знал, какова она – жизнь новоприбывшего в чужих, незнакомых краях! Я понимал, какие ничем не заслуженные страдания приносит один лишь тот факт, что ты «не местный», не из тех, кто рожден в этом городе или этой семье!

Очнувшись от тягостных грез, я обнаружил себя перед знакомым зданием из красного кирпича. Должно быть, сюда, к почтовой конторе, привел меня дух противоречия: ведь ожидать ответной корреспонденции от Дюпена, определенно, было еще рано. Если внутри меня и дожидалось некое послание, то лишь из тех, что не принесут ничего, кроме новых тревог и огорчений.

– Да, мистер По, для вас кое-что есть, – оживленно воскликнул почтмейстер, извлекая из-под прилавка небольшой сверток. – Вот. Получено нынче утром.

– Спасибо, – без капли искренней благодарности пробормотал я и, с опаской, будто нечто заразное, держа сверток на отлете, направился к первой же таверне, попавшейся на глаза.

Изрядно глотнув бренди, дабы укрепить нервы, я развязал бечевку и развернул оберточную бумагу, под коей скрывался небольшой, грубо сработанный деревянный ящичек. Внутри, на ложе из множества тонких полосок мягкой бумаги, лежала вторая фигурка, на сей раз изображавшая женщину, одетую в простое черное платье, черные башмачки, перчатки и вуаль, точно невеста Смерти. Восковое лицо ее было невероятно бледным, крохотные пальцы сжимали черное перо. «Вороны. Вестники гибели», – тут же подумалось мне. Сомнений быть не могло: передо мною – миниатюрный образ жены, Вирджинии, в погребальных одеждах. Смять, раздавить этот ненавистный манекен!.. Но в следующую же минуту мне сделалось страшно: что, если тогда инфернальная магия, придавшая ему форму, лишит Сисси жизни?

Глава восьмая

Начисто позабыв об обещанных Сисси сластях к чаю, я поспешил домой. Как уберечь семью и себя самого от злоумышленника, не зная, где он и каким образом сумел разыскать мой дом? Уж не следит ли он за мною втайне, не крадется ли по пятам, как тогда, в Лондоне?

Когда я наконец-то вернулся домой, в кухонном очаге весело пылал огонь, однако ни жены, ни ее матери рядом не оказалось. Тревога, внушенная злою куклой за пазухой, усилилась, и я устремился наверх, надеясь обнаружить Сисси прилегшей вздремнуть, но и в спальне не было ни души. Цепенея от страха, я вбежал в кабинет, швырнул куклу в ящик стола, дабы избавиться от ее пагубного влияния, нетвердым шагом спустился вниз, остановился, не в силах вдохнуть, но наконец сумел отдышаться и издать хоть звук:

– Сисси!

Словно ворон каркнул…

– Сисси! – еще раз позвал я.

– Да, дорогой? – донесся из гостиной спокойный голос жены.

Объявший меня ужас разом пошел на убыль. С улыбкой облегчения на губах распахнул я дверь, но замер на пороге, изумленный открывшимся зрелищем. Там, в моем кресле, уютно устроилось создание из какой-то мрачной волшебной сказки! Миниатюрный рост, хрупкое сложение, немигающие зеленые глаза на бледном, точно мел, лице… Возраст ее определить было нелегко: во множестве отношений она напоминала ребенка, одетого на взрослый манер, однако держалась точно утомленная жизнью пожилая дама, а причудливый наряд придавал ей флер истинной древности. Ее платье на первый взгляд казалось черным, но в солнечных лучах играло, переливалось темно-зеленым и пурпуром, словно оперение английского скворца. Пышные юбки были собраны в затейливые складки, просторные рукава странно сужались к предплечьям, складчатая пелерина из черного кружева весьма напоминала крылья, сложенные за спиной. Ее украшения поблескивали изумрудами и сапфирами, рубинами и топазами, однако все это были вовсе не самоцветные камни, а… головки колибри! Оправленные в золото, они свисали с мочек ее ушей, ожерельем окружали шею, а троица крохотных птичек, оставленных целыми, словно бы свили гнезда в гуще темно-рыжих волос, заколотых булавками. Пожалуй, наряд сей леди пришелся бы мне по нраву, не знай я, что эти чудесные птицы, некогда питавшиеся цветочным нектаром, умерщвлены ножом таксидермиста – мало этого, ее собственным ножом!

– Рада вновь видеть вас, мистер По, – едва слышно прошелестела гостья.

Тут этикет, наконец, возобладал, и я кое-как ухитрился скрыть изумление за учтивым поклоном.

– Позвольте заметить, мисс Лоддиджс, я так же. Какая радость, какой нежданный сюрприз! Что привело вас в Филадельфию?

– Весточка от Хвата[8]8
  Говорящий ручной ворон Грип – примечательный персонаж исторического романа Чарльза Диккенса «Барнеби Радж» (1841). Прототипом его послужил ворон, принадлежавший писателю. В разное время у Диккенса жили три ручных ворона, и всем им хозяин давал имя «Грип», что можно примерно перевести как «Хват» или «Хватайка». По мнению некоторых литературоведов, именно Грип послужил толчком к созданию знаменитого стихотворения Эдгара По «Ворон».


[Закрыть].

Смысла этих слов я не уловил, что явственно отразилось на моем лице.

– От Хвата, от ворона мистера Диккенса, – пояснила мисс Лоддиджс.

И вновь гостье удалось застать меня врасплох. Боюсь, в этот момент я замер на месте с отвисшей челюстью, не в силах вымолвить ни слова. Весточка от Хвата, ручного ворона Диккенса? Безусловно, она шутит! Однажды нам с Дюпеном довелось столкнуться с этим созданием в доме Диккенсов. Ворон и впрямь болтал без устали, однако не говорил ничего, кроме какого-то вздора.

– Я только что рассказала мисс Лоддиджс о нашей утренней гостье, – вмешалась Сисси, видя мое замешательство. – Малиновка и впрямь оказалась особой весьма прозорливой. В будущем нам следует больше доверять ее предсказаниям.

– Уж это точно, – согласился я. – Поскольку… боюсь, никаких сладостей к чаю я не принес.

Нимало не удивившись моей оплошности, Сисси любезно улыбнулась.

– Неважно: мисс Лоддиджс все равно не желает ничего, кроме чаю. Чайник я только что поставила. Пожалуйста, присядь и развлеки нашу гостью.

Жена удалилась в кухню, оставив меня наедине с мисс Хелен Лоддиджс – с той, кого я полагал своей благодетельницей: не кто иная, как она, однажды заплатила мне весьма щедрый гонорар за редактирование ее орнитологической монографии. Этот-то гонорар и позволил мне летом тысяча восемьсот сорокового предпринять путешествие в Лондон, дабы расследовать тайну, касавшуюся моей семьи. Прежде я с мисс Лоддиджс не встречался, а посему во время пребывания в Англии счел необходимым нанести юной затворнице непродолжительный визит вежливости и навестил ее в ее доме, в Парадайз-филдс. Сколь неожиданно ныне было увидеть сию необычную леди вне пределов поместья Лоддиджсов, а уж тем более – на другом берегу Атлантики и, что самое невероятное, в моей гостиной!

Провожаемый взглядом ее круглых зеленых глаз, я уселся в любимое кресло Мадди.

– Так, стало быть, речь идет о Хвате, о вороне мистера Диккенса. Действительно, мне довелось встретиться с этим докучливым малым, однако я искренне не понимаю, что бы он мог вам поведать, кроме сущего вздора. Кстати, я и не знал, что вы знакомы с мистером Диккенсом, – сказал я.

– Мы с ним свели знакомство благодаря моей работе. Три года назад Хват отошел в мир иной, и мистер Диккенс попросил меня обессмертить своего друга. Он видел коллекцию колибри, принадлежащую отцу, и счел, что я смогу сохранить его ворона для будущего со всем уважением к его духу.

– Какая жалость! Ведь мистер Диккенс был так привязан к этому созданию… Но я уверен: вашей работой он остался очень и очень доволен.

– Я сделала все, что смогла.

– Однако, скажите на милость: если этот ворон мертв, как вы могли получить от него весточку?

Мисс Лоддиджс склонила голову набок и пристально взглянула на меня – возможно, малиновка именно так и взирает на грядку, прежде чем вытащить из земли дождевого червя.

– Грань между жизнью и смертью – лишь тень. Кто может наверняка знать, где кончается одно и начинается другое? Во всяком случае, птицы – хоть живые, хоть ушедшие за грань – каким-то образом могут общаться со мной, – пояснила она, пожав плечами так, точно сие заявление было самой естественной вещью на свете.

– Понимаю. Тогда, осмелюсь спросить, что же за весточку передал вам Хват?

Мисс Лоддиджс ненадолго задумалась, будто решая, с чего лучше начать.

– Все это касается ваших способностей к аналитическому мышлению. Видите ли, мистер По, мне нужна ваша помощь, чтобы раскрыть ужасную тайну – убийство. Помните ли вы Эндрю Мэтьюза, птицелова моего отца, и его сына Иеремию?

– Да, я имел удовольствие познакомиться с ними в Парадайз-филдс.

– Оба они мертвы, – объявила мисс Лоддиджс. – Эндрю отошел в мир иной вскоре после Хвата, в тысяча восемьсот сорок первом, в экспедиции. Как нам сообщили, упал со скалы и разбился насмерть, однако Иеремия не верил, что это падение было случайным. Теперь мне точно известно: он не ошибся и это было убийством, так как Иеремия тоже погиб – был убит здесь, в Филадельфии, в октябре прошлого года, на обратном пути из экспедиции за птицами по поручению моего отца. Нам сообщили, будто он упал с корабля и утонул в ночь накануне отбытия в Лондон со всем, что собрал в экспедиции, но это ложь. Чтобы найти преступника, лишившего его жизни, мне необходим ваш талант.

И снова я замер с отвисшей челюстью, напрочь утратив дар речи. Ведь ни о своей семейной тайне, ни о знакомстве с докучливым ручным вороном мистера Диккенса я не обмолвился ей ни словом! С чего, с чего она могла решить, будто я обладаю даром аналитического мышления – достоинством, несомненно, свойственным моему другу, шевалье Огюсту Дюпену, способному путем простых наблюдений проникнуть в самую душу любого человека и находить решения любых загадок с проницательностью просто-таки сверхъестественной?

– Не могли бы вы рассказать обо всем подробнее? – пролепетал я.

– Поначалу мне несколько раз снился Хват. Я видела, как он оживает под стеклянным колпаком и стучит в стекло клювом, пытаясь мне что-то сказать.

– Какие кошмарные сны!

– Ничуть. Он – друг, это было очевидно, вот только я очень досадовала на то, что никак не могу его понять. А когда птицы в доме пришли в движение, я осознала, сколь важно разгадать его предсказание.

– Какие птицы? Что вы имеете в виду? – спросил я, с каждой минутой все крепче убеждаясь в том, что моя благодетельница отнюдь не просто эксцентрична.

– Речь о птицах, выставленных в моей гостиной. Мать расставила их в той манере, какую сочла приятной для глаз, без малейшей оглядки на любые научные принципы, но однажды утром все птицы из Южной Америки оказались собраны вместе, на шкафу с колибри, словно о чем-то совещаясь. Мать разбранила за порчу своего художества горничную, но и я, и отец понимали: учитывая, как сгруппированы птицы, горничная здесь ни при чем. Позже отец отчитал за эту проделку меня, а от моих слов, что это – послание от Хвата, попросту отмахнулся.

– Значит, он в орнитомантию[9]9
  Орнитомантия – гадание по полету и прочему поведению птиц.


[Закрыть] не верит? – предположил я.

Мисс Лоддиджс покачала головой.

– Разумеется, нет, оттого и отреагировал так странно. А на следующую ночь, когда некто сумел проникнуть в одну из оранжерей, отказался сообщить о преступлении властям.

– Что же оттуда украли?

– Ничего, однако висячий замок с дверей в оранжерею был снят, а Энфис, наша малышка-колибри, выпущенная из вольера, свободно летала по всей оранжерее. Я опасалась, как бы потрясение не погубило ее.

– Возможно, ваш отец счел это случайностью? Решил, что кто-то просто забыл запереть наружную дверь и дверцу вольера – тоже?

– Это невозможно, – заявила мисс Лоддиджс. – Вольер Энфис я перед сном проверяла сама.

Тем не менее ее отца, решившего не тревожить полицию тем, что легко объяснялось человеческой оплошностью, я вполне понимал.

– Ну, а на следующую ночь мне все сделалось ясно, – продолжала гостья. – Проснувшись, я увидела перед собой Иеремию. Занавеси были раздвинуты, комната озарена неярким светом луны, а он стоял на пороге, в дверях моей спальни. «Иеремия! – воскликнула я. – Нам сообщили, будто ты утонул!» Стоило мне заговорить, его словно окутало тенью, и я с болью в сердце поняла: это всего лишь его дух. «Не уходи, – взмолилась я. – Не хочешь ли ты о чем-то рассказать? Что-либо сообщить?» Тут лунный свет словно бы сделался ярче, разогнал сумрак, и вот он, снова передо мной! «Ла Хойя[10]10
  La Joya (исп.) – драгоценность, сокровище.


[Закрыть]. Где Сокровище?» – прошептал он. «Какое сокровище? О чем ты?» – спросила я. Но лунный свет померк, и Иеремии стало не видно. Я поднялась с постели и вышла в коридор, надеясь найти его там, но коридор был пуст. Тогда я прошлась по всему дому, окликая его по имени, однако Иеремия исчез, – закончила мисс Лоддиджс, не сводя с меня огромных зеленых глаз.

– Как все это тревожно, – заметил я. – Вы очень испугались?

– Испугалась? Ничуть. Ведь это был Иеремия! Но когда я разбудила родителей и рассказала им об увиденном, отец начал настаивать на том, что все это лишь сон, и отослал меня спать, наказав принять успокоительное.

Судя по выражению лица гостьи, мне надлежало разделить ее недовольство этакой несправедливостью, однако я невольно задался вопросом: уж не приняла ли она перед явлением духа чего-либо покрепче успокоительного? По счастью, выразить эти мысли вслух мне помешала жена, вошедшая в гостиную с чаем и бисквитом, нарезанным тонкими ломтиками. Лучезарно улыбнувшись гостье, она налила ей чаю. Увидев их рядом, я с изумлением вспомнил о том, что мисс Лоддиджс старше Сисси всего четырьмя годами.

– Знаете, мисс Лоддиджс, я и не думала, что мне выпадет шанс познакомиться с вами! Я так восхищена вашей книгой по орнитологии, а работа с вами в Лондоне оказалась для мужа истинным наслаждением.

Я внутренне содрогнулся: ведь Сисси-то полагала, будто причиной моей поездки в Лондон была работа с мисс Лоддиджс! Заставить себя раскрыть ей жуткую тайну, доставшуюся мне в наследство, я был просто не в силах. Как может моя Вирджиния, добрая, честная женщина, любить человека, ведущего род от преступников, и жить далее с мужем, чьи дед и бабка за их деяния заслуживали петли? Я ожидал, что мисс Лоддиджс разоблачит мою выдумку, но сия леди, глазом не моргнув, совершенно спокойно поднесла к губам чашку.

– Ваш муж великолепно поработал над моей книгой, – помолчав, сказала она, – и, я надеюсь, окажет мне честь, продолжив сотрудничество.

– О, как это чудесно! – воскликнула Сисси.

Я ничуть не сомневался, что под продолжением сотрудничества мисс Лоддиджс имеет в виду свою неожиданную просьбу о расследовании убийства – задачу, за которую мне вовсе не хотелось бы браться, особенно сейчас, в то время, когда я с головою запутался в собственных тайнах.

– Разумеется, с радостью вам помогу, – осторожно сказал я, – но, боюсь, для этой работы я не гожусь. Она ведь совсем не такова, как прежняя.

– Я заплачу столько же и возмещу любые расходы, – объявила мисс Лоддиджс, вынув из ридикюля, пришпиленного к одежде, пухлый запечатанный конверт и передав его мне.

Сисси взглянула мне в глаза и улыбнулась лучезарнее прежнего. Я повертел конверт так и этак. Судя по его тяжести, там, внутри, действительно находилась вся сумма целиком. Щедрый гонорар, предлагаемый мисс Лоддиджс, как нельзя лучше поправил бы наши дела, отказ же от ее предложения неизбежно повлечет за собою вопросы, на которые мне вовсе не хотелось бы отвечать.

– Что ж, мисс Лоддиджс, если вы вправду полагаете, что я сумею помочь, я, разумеется, к вашим услугам.

– Благодарю вас, мистер По. Я так рада… Сможете ли вы начать завтра же? Я остановилась в имении Бартрамов, у своей знакомой, миссис Карр. Если вы навестите меня там, мы сможем оговорить все детали работы.

– Да, завтра я совершенно свободен. Быть может, в полдень?

– Это было бы идеально, – прошелестела мисс Лоддиджс.

Слушая нас, Сисси едва сдерживала восторг. Что ж, дело ясное: хочу я того или нет, быть мне отныне пособником мисс Лоддиджс в выслеживании призрачного убийцы!