Текст книги "Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище"

Глава девятая

Почуять неладное мне следовало бы еще за ужином, когда жена просто сказала матери, что предсказание малиновки сбылось и в доме действительно побывала гостья. При этом она не стала описывать необычную посетительницу и ее наряд, и даже ни словом не обмолвилась о предложении оплачиваемой работы, что, без сомнения, обрадовало бы Мадди несказанно. Но нет, ничего этого я вовремя не заметил – столь велико было облегчение, вызванное тем, что мисс Лоддиджс не опровергла моих сказок о пребывании в Лондоне, придуманных для домашних.

По своему обыкновению, Мадди отправилась спать рано, а мы с женой устроились коротать вечер в гостиной. Сисси занялась вышиванием, я же взял в руки книгу, но так и не раскрыл ее – просто сидел и глядел в огонь. Пламя в камине шипело, потрескивало, искры, кружась, будто светлячки над травой в разгар лета, улетали вверх, в дымоход. Молчание становилось все неуютнее – казалось, оно сгущается, как грозовые тучи.

– Мисс Лоддиджс – леди весьма загадочная, – наконец заговорила Сисси.

– Да, учитывая манеру одеваться и род занятий, ее можно назвать эксцентричной. Одна из главных причин – воспитание. Отец неизменно поощрял ее увлечение таксидермией: полезное занятие для его хобби, собирания коллекции птиц.

Сисси кивнула, терпеливо продолжая работать иглой, стежок за стежком украшая растянутый на пяльцах муслин изображением букета цветов.

– В письме из Лондона ты описал ее более чем точно. Только украшений из «мумифицированных птиц», как ты выразился, мы с Мадди даже вообразить себе не могли. Увидеть их собственными глазами… знаешь, выглядит изумительно, но в то же время слегка жутковато.

– Надеюсь, наша гостья не слишком тебя испугала. Она – скорее человек науки, чем экзотическая ведьма, которой может показаться на первый взгляд.

– Мисс Лоддиджс очаровательна и ничуть не страшна, – с улыбкой сказала жена. – Вот только я совершенно не понимаю, как столь неземному созданию удалось добраться из Лондона до самой Филадельфии без посторонней помощи. В своем письме ты упоминал, что она словно бы живет в воображаемом царстве, населенном одними лишь птицами, и редко выходит из дому. Если так, отчего же она не написала тебе о своем новом замысле, но вместо этого отправилась в такое дальнее, рискованное путешествие одна и прибыла в Филадельфию без предупреждения?

Оторвавшись от шитья, Сисси спокойно подняла взгляд на меня в ожидании правдивого ответа.

Я вполне понимал, что не сумел скрыть удивления, увидев в нашей гостиной мисс Лоддиджс, а посему и выдумывать некое позабытое письмо, в коем она предупреждала меня о намерении посетить Филадельфию, не стоило. Мало этого, жена твердо запечатлела в памяти содержание моих писем, тогда как я даже не припоминал, о чем писал ей во время жутких лондонских приключений. Да и беречь Сисси, скрывая от нее странную просьбу мисс Лоддиджс, не было никакого смысла. Оставалось только надеяться, что моя благодетельница продолжит делать вид, будто в Лондоне я работал над ее орнитологическим трудом: уж очень мне не хотелось безвозвратно испортить все самое дорогое в жизни, рассказав жене правду о преступлениях родителей матери и об угрозе для меня и моей семьи со стороны заклятого врага.

– Путешествие из Лондона, разумеется, оказалось для мисс Лоддиджс суровым испытанием, – откликнулся я, – и я, говоря откровенно, даже не знаю, что помешало ей написать мне о прибытии в Филадельфию.

– Остается лишь предположить, что родные не желали ее отпускать.

С мистером Джорджем Лоддиджсом я был знаком крайне поверхностно, однако предположение Сисси выглядело вполне достоверным.

– Возможно, мисс Лоддиджс убедила отца позволить ей исполнить какие-либо хозяйственные дела, – заговорил я, размышляя вслух. – Она прекрасно разбирается не только в орнитологии, но и в ботанике, а у Бартрамов с Лоддиджсами имеются деловые связи в сфере торговли растениями, семенами и тому подобным.

Но Сисси покачала головой.

– По-моему, это не так. Если бы мисс Лоддиджс приехала сюда ради семейного бизнеса, о ее прибытии объявили бы в газетах – особенно если она остановилась у Карров, в поместье Бартрамов, и я бы заметила знакомое имя: в конце концов, книгу ее я читала. Несомненно, мисс Лоддиджс приехала сюда без отцовского позволения, по какому-то делу, до которого отец не пожелал ее допускать. Возможно, она воспользовалась связью с Бартрамами для собственной выгоды, но ее истинная цель – встреча с тобой, причем никакого отношения к редактированию нового орнитологического труда это не имеет.

Сисси умолкла, ожидая ответа: игла в тонких пальцах порхает вверх-вниз, мягкий и терпеливый взгляд – куда действеннее любых допросов с пристрастием.

– Мисс Лоддиджс просит меня о помощи в разгадке одной тайны, – сознался я. – Отчего – понятия не имею. Птицелов ее отца, некто Эндрю Мэтьюз, погиб в тысяча восемьсот сорок первом, во время экспедиции, куда отправился по поручению мистера Лоддиджса. Им сообщили, что он упал со скалы и разбился, однако мисс Лоддиджс уверена, будто на самом деле его убили. Затем, в октябре прошлого года здесь, в Филадельфии, погиб – якобы утонул – его сын, Иеремия. Она полагает, что и это было убийством. И вдобавок убеждена, будто видела его призрак, – добавил я, скептически приподняв брови и сокрушенно покачав головой.

Сисси ненадолго задумалась.

– А ты был знаком с мистером Мэтьюзом и его сыном?

– Да, я встречался с обоими в доме мисс Лоддиджс.

– Расскажи о том дне, когда ты с ними встретился. Помнится, в письмах ты о них не упоминал.

– Встретились мы совсем ненадолго. Дело было во время моего первого приезда в Парадайз-филдс, и впечатление, произведенное на меня мисс Лоддиджс, совершенно затмило все впечатления о знакомстве с этими джентльменами.

Это было чистой правдой. Харизматичного, обаятельного Эндрю Мэтьюза я еще помнил, но его тихий, спокойный до неприметности сын как-то стерся из памяти. Кто-то упоминал о том, что его мать – перуанка; вероятно, ей юноша и был обязан миловидностью смуглого лица и невысоким ростом. Я задумался, припоминая самое начало поездки в надежде на то, что по мере рассказа в памяти начнут всплывать новые и новые подробности.

– Утро выдалось погожим. В девять часов я вышел из гостиницы и сел в наемную пролетку. В дороге нам сопутствовали и покровительствовали множество святых – Дунстан, Бригитта, Мартин, Павел, Мария, Леонард – казалось, мой путь в восточную часть Лондона, от Пикадилли к Парадайз-филдс, пролег мимо самых почтенных и древних соборов Лондона, однако, учитывая место назначения, это отнюдь не казалось удивительным[11]11
  Парадайз-филдс (англ. Paradise Fields) – Райские поля.


[Закрыть]. После городской тесноты и копоти простор окрестных полей радовал глаз, а всем известные оранжереи Лоддиджсов – уверен, я рассказывал о них в письмах – вполне оправдывали свою громкую славу. К моменту моего прибытия у ворот собралось множество экскурсантов, съехавшихся сюда ради тура по огромным стеклянным строениям, под крышами коих нашли новый дом мириады экзотических растений.

Описывая начало визита, я погрузился в воспоминания о необычном доме Хелен Лоддиджс. Мало-помалу подробности того утра в памяти обрели яркость и четкость. Казалось, я снова вернулся в прошлое либо сплю и описываю Сисси все, что вижу во сне.

– Юная горничная пригласила меня в дом, провела длинным темным коридором в гостиную и с дружелюбной улыбкой ушла, сказав, что мисс Лоддиджс вскоре спустится, а пока мне лучше присесть. Приняв ее предложение, я начал оглядывать комнату. Весьма просторная, гостиная Лоддиджсов казалась вчетверо меньше своей истинной величины – столько вещей было в ней собрано. Листья папоротников льнули к стеклу огромных террариев, словно стремясь выползти наружу. Стены были увешаны гравюрами, изображавшими тропических птиц и растения, так тесно, что из-под них едва проглядывала темно-зеленая краска. Полки шкафов ломились от книг, посвященных ботанике и орнитологии, а на шкафах, да и в любых других подходящих местах, собралось несметное множество самых разнообразных птиц. Увидев сидящего прямо над головой ворона, я сразу же вспомнил ухватки дьявольской птицы мистера Диккенса и вздрогнул, но в следующий миг понял, что это черное как смоль создание, склонившее голову набок и уставившееся на меня блестящими глазками-бусинами, останется в сей комичной позе навеки. Все прочие птицы также были мертвы, но руки мастера придали им столь убедительный вид! Казалось, я преступил границу какого-то древнего птичьего царства.

– Тут дребезжанье фарфора заставило меня оглянуться на двери. Вошедшая в гостиную служанка с деревянным подносом захлопотала, выставляя на стол чайные приборы, пирожные и вазу каких-то экзотических фруктов. Увидев в ближайшем кресле странное создание, похожее одновременно на женщину и на птицу, я едва не выпрыгнул из собственной кожи! Конечно же, это и была она, наша экстравагантная мисс Хелен Лоддиджс.

– Я так живо себе все это представляю, – сказала Сисси, от удовольствия смяв в кулаке вышивку. – Какое любопытное место. Наверное, для мисс Лоддиджс лучше не найти!

– Несомненно, для нее все это было естественной средой обитания. Хотя служанке такое окружение, очевидно, пришлось не слишком-то по нутру. Но, несмотря на явные трудности с перемещением в сторону великолепного красного ара и целой коллекции разноцветных птиц помельче, занимавшей стол между нашими креслами, все мои попытки помочь ей подать чай были отвергнуты.

– Должно быть, сметать с птичьего поголовья мисс Лоддиджс пыль служанке было страсть как нелегко, – сказала Сисси, с притворной серьезностью покачав головой. – Мать, будь она вынуждена возиться с ними, непременно изобрела бы способ приготовить их на обед.

Вообразив себе сей весьма правдоподобный сценарий, я улыбнулся.

– Возможно, именно это девица и имела в виду, когда, едва не уронив ара, буркнула: «Вот ужо сварю я твоего гуся, окаянная».

Сисси захихикала.

– А удалось ли тебе скрыть изумление при виде мисс Лоддиджс? – спросила она. – Подозреваю, нет, и очень надеюсь, что ты не слишком обидел эту милую леди. Мисс Лоддиджс куда проницательнее, чем может казаться на первый взгляд из-за ее эксцентричного наряда.

«Как и моя жена весьма прозорлива, несмотря на всю свою очаровательную непосредственность», – подумал я.

– Думаю, поначалу удалось, но вот при виде ее весьма устрашающих, на мой взгляд, украшений я, боюсь, совершенно не по-джентльменски разинул рот. Кстати, вот чем заинтересовали меня Эндрю Мэтьюз с сыном: ни того ни другого ничуть не смущал ни наряд, ни манеры, ни необычная гостиная мисс Лоддиджс. Возможно, оба просто привыкли и к этой леди, и к ее окружению, а может, тем, кто ловит птиц и снимает с них шкурки, подобные украшения даже нравятся.

– Жуткая мысль, – сказала жена, зябко передернув плечами. – А мистер Мэтьюз с сыном тоже помогали мисс Лоддиджс работать над книгой?

– В своем роде – да. Очевидно, Мэтьюз-père[12]12
  Отец (фр.).


[Закрыть] поставлял в коллекцию мистера Лоддиджса птиц, а наша дорогая гостья изучала их и делала из них чучела. Разумеется, описывал он мисс Лоддиджс и экзотические страны, где ему довелось побывать. Кстати, мистер Мэтьюз оказался человеком очень общительным и жизнерадостным – совсем не таким, какими я воображал себе исследователей самых отдаленных уголков Южной Америки.

– То есть не грозного вида пиратом и не седым бородачом с нечесаной шевелюрой, с ног до головы одетым в звериные шкуры?

– Боюсь, что да. Однако первая моя встреча с мистером Мэтьюзом была весьма примечательна. После чая мисс Лоддиджс повела меня осмотреть огромные оранжереи с экзотическими орхидеями, папоротниками и тому подобным. Там, от жары, меня порядком разморило, и, увидев перед собою крохотного эльфа, порхавшего взад-вперед внутри полупрозрачного пузыря, я решил, что вижу сон.

Воспоминания об этом невероятном создании вновь вернули меня в Парадайз-филдс, словно воля магнетизера…

– Позвольте представить вам мистера Эдгара По, писателя и редактора, – сказала хозяйка невысокому темноволосому человеку в темно-зеленом платье, чем-то похожему на сатира из тропических лесов, и юноше никак не старше восемнадцати. – Это – мистер Эндрю Мэтьюз, ботаник и птицелов. Все самые лучшие птицы в отцовской коллекции – его заслуга. А это – его сын Иеремия, он изучает орнитологию.

– Рад познакомиться, мистер По, – сказал птицелов, с энтузиазмом пожав мою руку.

– Взаимно, мистер Мэтьюз, – пробормотал я, не отрывая глаз от крохотного эльфа, порхавшего в воздухе перед ним.

Заметив, куда направлен мой взгляд, Эндрю Мэтьюз расхохотался.

– Это Энфис, – пояснил он. – Вымпелохвостая колибри. Мне наконец-то удалось привезти представительницу этого вида в Англию живьем. Надеюсь, со временем мы сможем завести в одной из оранжерей небольшую колонию. Как это будет прекрасно!

Склонившись над пузырем из газовой ткани с порхающей внутри пленницей, я разглядел, что это действительно крохотная изумрудная птичка-колибри с красным пятном на горлышке.

– Чехол держится на каркасе из китового уса, и там, внутри, ей вполне уютно.

Вынув из кармана небольшой пузырек, мистер Мэтьюз поднес его горлышко к тонкой газовой ткани.

– Вода с сахарином, – пояснил он. – Колибри ее страсть как любят.

Не веря своим глазам, смотрел я, как крохотное создание пронзает клювом тонкую ткань и пьет сладкий нектар. Насытившись, птичка уютно устроилась на дне своеобразной клетки, привязанной к пуговице сюртука мистера Мэтьюза. Если бы я не видел его необычайной питомицы сам, непременно счел бы все это сущими выдумками! От удивления я даже не сразу заметил, что и хозяйка не отводит от колибри глаз, а на лице ее отражена странная тревога.

– Все ли с вами в порядке, мисс Лоддиджс? – спросил я.

Ответом мне был неубедительный кивок.

– Хелен, вы снова видели какое-то знамение? – негромко спросил Иеремия Мэтьюз.

Мисс Лоддиджс смежила веки и покачала головой, однако даже мне было очевидно: сей отрицательный ответ – лишь учтивая ложь.

– Хелен верит в орнитомантию. Полезное искусство, скажем, в дебрях Южной Америки, где поведение птиц может предупредить путника об опасности, но для орнитоманта, опасающегося выходить из дому, в нем не так уж много проку, – пояснил Эндрю Мэтьюз.

Его слова могли бы прозвучать оскорбительно, если бы не были сказаны с нежностью старшего брата к любимой сестре, без всякого намерения причинить ей обиду.

Действительно, мисс Лоддиджс ничуть не оскорбилась.

– Пожалуй, мне необходимо выпить еще чаю, – сказала она. – Вы присоединитесь?

Не дожидаясь ответа, она повела нас за собой, все в ту же гостиную. Но прежде, чем мы успели усесться за стол, Эндрю Мэтьюз сказал:

– Вы непременно должны взглянуть на самую впечатляющую из работ Хелен.

С этими словами он подвел всех нас к большому, прикрытому тканью шкафу, занимавшему целый угол комнаты, и сдернул с него покров, открыв моему взору витрину, полную колибри, да такую огромную, каких я в жизни не видывал! Казалось, в ее стеклянных стенах заключен целый сонм крохотных ангелов – столь совершенны были эти крылатые создания, сверкавшие мириадами фантастических красок. Одни восседали на ветках дерева, другие уютно устроились в миниатюрных гнездышках, третьи, подвешенные на тоненьких нитях, словно парили в воздухе. Пожалуй, там, за стеклом витрины, красовалось более сотни колибри разных видов. Да, в этом зрелище было куда больше небесного, чем земного!

– Какая красота! – прошептала Сисси, пробуждая меня от грез.

– Да, так оно и было, – подтвердил я. – А в центре витрины помещалась пара самых редких птиц во всей коллекции – чудесных лоддигезий, Loddigesia mirabilis, названных в честь отца мисс Лоддиджс. Эндрю Мэтьюз поймал их, а мисс Лоддиджс сохранила навеки, будто застывшими во время брачных игр.

– Какое невероятное зрелище… но как же грустно губить столь прекрасные создания, – сказала жена.

– В точности так же подумал и я, дорогая. Но такова уж страсть ее отца и многих других коллекционеров. Любовь мистера Мэтьюза к птицам была просто-таки парадоксальна: птицелов наслаждался, наблюдая за ними в естественных условиях, но без колебаний убивал их, как он сам выражался, во имя науки. А еще он располагал целой сокровищницей рассказов о множестве трудных и опасных экспедиций в Южную Америку, да и вообще оказался малым весьма обаятельным. Сын же его, напротив, обладал очевидным умом, но значительно уступал отцу в искусстве ведения беседы. Знакомство с ними явило собою чудесную интерлюдию посреди рабочего дня, а когда оба ушли, мисс Лоддиджс словно бы увяла, подобно срезанному цветку.

– Тут-то ты и догадался, что мисс Хелен Лоддиджс любит сына птицелова.

На самом деле я ни о чем подобном не догадывался, но в этот момент понял: да, Сисси права. Хелен Лоддиджс любила ныне усопшего Иеремию Мэтьюза, который, по ее мнению, пал жертвой чьих-то злых намерений накануне отплытия в Англию.

– Тогда ты, разумеется, должен помочь мисс Лоддиджс: ведь ее сердце разрывается от горя. Что, как не чувства к мистеру Мэтьюзу, подвигли ее отыскать путь в Филадельфию, несмотря на все препоны? Не можем же мы отослать ее домой разочарованной и по-прежнему горюющей об утраченной любви. Ты должен выяснить, вправду ли Иеремия Мэтьюз утонул, как ей сообщили, или действительно был убит здесь, в Филадельфии, как полагает она, – объявила Сисси. – И если она не ошиблась, подробности этого ужасного преступления могут подсказать, не был ли злодейски убит и его отец.

– Но, дорогая, как мне хоть подступиться к столь невыполнимой задаче? Говоря откровенно, я не понимаю, чем могу ей помочь, как бы мне того ни хотелось.

– Завтра ты встретишься с мисс Лоддиджс в имении Бартрамов и выслушаешь все, что она сможет рассказать. Не сомневаюсь, хоть что-то в подробном рассказе да натолкнет тебя на мысль, с чего начать разгадывать ее тайну. А если обнаружишь, что действительно ничем не можешь ей помочь, или что ее предчувствия касательно гибели мистера Мэтьюза ошибочны, то по крайней мере утешишь ее в горе, а это – дело благородное само по себе.

– Что ж, так и быть. Поступлю, как ты предлагаешь.

– И пригласи ее провести с нами вторник. Мисс Лоддиджс здесь совсем одна, горюет, а мне она очень понравилась. – Поднявшись с кресла, жена склонилась ко мне с поцелуем. – Ну, а теперь мне пора спать и видеть сны о перуанских лесах, полных колибри. Пожалуйста, любовь моя, не засиживайся допоздна за чтением.

С этими словами она еще раз поцеловала меня и ушла.

Так на меня, во второй раз за этот день, возложили обязанность отыскать виновного в убийстве, коего, вполне возможно, никто и не совершал: ведь под рукой не имелось ни тела, ни подозреваемых, ни орудия преступления – ни единой веской улики, свидетельствовавшей, что Эндрю Мэтьюз безвременно сведен в могилу злоумышлением человека, а не досадным капризом природы, и та же трагическая судьба постигла его сына.

Глава десятая

Понедельник, 11 марта 1844 г.

Поездка в имение Бартрамов могла бы оказаться приятно бодрящей, если б не злая фея, прячущаяся в кармане. С каждым толчком, с каждым наклоном экипажа, я чувствовал, как она ерзает, сгибает руки-ноги, будто живая, а не простая кукла, сделанная из воска и ткани. Отправляясь в путь, я решил, что удобнее всего будет нанести визит вежливости мисс Лоддиджс, выяснить, чего именно она от меня хочет, а затем доехать до Святого Августина и показать отцу Кину эту новую куклу.

Когда мы наконец-то прибыли на место, я двинулся к крыльцу по дорожке, что вела сквозь дремлющий сад весьма впечатляющей величины. Еще пара месяцев, и здесь расцветет, распустится множество роз, нарциссов и прочих цветов… Серый дом, выстроенный из местного виссахиконского сланца, на первый взгляд выглядел простовато, однако в лучах солнца так и сверкал от вкраплений слюды. Три величавые ионические колонны сообщали зданию спокойное величие, а резные украшения, обрамлявшие окна фасада, добавляли ему красоты. Дом был трехэтажным, а над крышей его выступали слуховые окна – общим числом три. Взойдя на крытое крыльцо, я несколько раз стукнул в дверь молотком. Не прошло и минуты, как дверь отворилась, и на пороге появилась симпатичная женщина лет тридцати пяти или несколько старше, одетая с квакерской строгостью и простотой.

– Прошу, мистер По, входите, – сказала она, вводя меня в прихожую. – Я, как вы, должно быть, догадались, миссис Энн Карр.

– Весьма рад знакомству, миссис Карр.

Хозяйка проводила меня к растопленному камину.

– Хелен вас ждет и шлет извинения за задержку. Садясь за рабочий стол, она утрачивает всякое чувство времени. Прошу вас, снимите пальто и обогрейтесь.

Миссис Карр указала мне на кресло, и я, с радостью передав ей пальто, подсел поближе к огню. Дом был обставлен без затей, но вполне удобно. Над камином висел портрет почтенного пожилого человека – несомненно, самого Джона Бартрама[13]13
  Джон Бартрам (1699–1777) – американский натуралист и естествоиспытатель, «отец американской ботаники», основатель первого в США ботанического сада. Вместе с Бенджаменом Франклином в 1742 г. стал одним из учредителей Американского философского общества. Эдгара По встречает его внучка, Энн Бартрам Карр.


[Закрыть], и я невольно задумался: уж не вышло ли сие полотно из-под кисти того же эксцентричного художника, что и мой портрет на стене нашей гостиной, неизменно внушавший мне неприязнь. Напротив окна украшал стену куда более приятный глазу натюрморт – букет цветов в бирюзовой чаше. Белые лепестки, ярко-желтые тычинки, продолговатые овальные листья оттенка бордо – цветы эти выглядели просто поразительно.

– Franklinia alatamaha[14]14
  Франклиния алатамахская – дерево, открытое Джоном и Уильямом Бартрамами в дельте реки Олтамаха и посаженное ими в собственном ботаническом саду. Уильям Бартрам, отнесший растение к новому роду, назвал его в честь большого друга своего отца – Бенджамина Франклина. В начале XIX века франклиния исчезла из дикой природы и с тех пор выращивается только в ботанических садах и парках.


[Закрыть], – пояснила миссис Карр, усаживаясь в другое кресло. – Мы их разводим. Осенью листья из зеленых становятся темно-красными, а порой деревья в это время цветут.

– Великолепное зрелище, – сказал я.

– Приходилось ли вам бывать в наших садах, мистер По?

– Да, мы приезжали в июне прошлого года. Мою жену особенно восхитили пионы.

Миссис Карр улыбнулась.

– Вы непременно должны привезти ее еще раз. На протяжении года сады меняются, да и в оранжереях у нас имеется немало экзотики, не говоря уж об обширном собрании местной флоры.

В гостиную вошла служанка с чайным подносом. От разливаемого чая повеяло прекрасным ароматом, и, когда девушка подала мне чашку, я с жадностью припал губами к согревающей жидкости.

– Добрый день, мистер По.

Подняв взгляд, я увидел в дверях Хелен Лоддиджс, облаченную в длинный передник.

– Мисс Лоддиджс! – Поспешно вскочив, я со звоном поставил чашку на поднос. – Прошу прощения, я и не слышал, как вы вошли.

– Она и говорит, и ходит тихо, как мышка, – сказала миссис Карр. – Из нее самой вышел бы прекрасный птицелов: хоть к человеку, хоть к зверю подкрадется так, что тот и не заметит.

– Вот только убивать птиц я нахожу невозможным, – слегка нахмурившись, заметила мисс Лоддиджс.

Я счел сие заявление более чем странным, учитывая ее увлечение таксидермией и страсть к украшениям, сделанным из созданий, некогда паривших в небе.

– Лишить животное жизни – совсем не то, что оживить мертвое существо посредством моего искусства, – сказала она, словно прочла мои мысли.

– В самом деле, – согласилась миссис Карр, поднимаясь на ноги. – Что ж, рада знакомству, мистер По. Оставлю вас заниматься своими делами, а сама вернусь к собственным.

Кивнув на прощание, она вышла. Мисс Лоддиджс опустилась на краешек кресла, взяла с подноса чашку налитого для нее чаю, сделала глоток и взглянула на меня, словно ожидая, что я заговорю первым.

– Вы были заняты работой? – спросил я, кивнув на ее передник.

Мисс Лоддиджс опустила взгляд и оглядела свое одеяние с очевидным удивлением.

– Да. Мне следовало оставить передник на рабочем столе, – уныло сказала она. – Но, кажется, он вполне чист.

– Да-да, вполне, не стоит опасаться, – подтвердил я. Лично я был уверен, что передник, заляпанный птичьими потрохами, неприемлем ни для одной из филадельфийских гостиных, даже принадлежащих ученым, однако миссис Карр вид гостьи вроде бы ничуть не оскорбил. – Вы выполняете для Карров какой-то заказ?

– Да, заказ полковника Карра. Он спас от гибели раненого вымпелохвостого колибри и около полугода держал его в отапливаемой оранжерее, но как-то ночью температура упала, и птица погибла. Перед самым моим приездом.

– Вот так совпадение!

Мисс Лоддиджс негодующе сверкнула глазами.

– Вовсе не совпадение. Дело в другом.

Мне тут же вспомнилось добродушное замечание Эндрю Мэтьюза о ее увлечении орнитомантией.

– Вы полагаете, это знамение?

Мисс Лоддиджс взглянула на меня, точно на невероятного тугодума.

– Вымпелохвостый колибри был атакован воробьиной пустельгой, что весьма необычно, но спасен полковником Карром. Полковник около полугода содержал птицу живьем в подобии тропического рая, и вот она гибнет накануне моего приезда в Филадельфию? – сказала она, точно читая мне мораль.

– Значит, вы думаете, что сие необычное нападение на колибри – некое знамение, как-то касающееся смерти Иеремии Мэтьюза?

– Убийства, – поправила мисс Лоддиджс.

– Убийства, – послушно подхватил я. – А в перуанскую экспедицию Иеремия отправился по поручению вашего отца, верно?

– Да, – скорбно отвечала она. – Он должен был привезти птичьи шкурки, из которых мне предстояло изготовить чучела для пополнения отцовской коллекции.

Не зная, какими словами можно ее утешить, я промолчал. Мисс Лоддиджс осушила чашку и резко поднялась с кресла.

– Возможно, знакомство с процессом поможет вашему расследованию?

Поначалу я был озадачен, затем с ужасом понял, к чему она клонит, однако вежливо отказать даме не смог.

– Да, взглянуть на вашу работу было бы… весьма познавательно.

Мисс Лоддиджс повела меня по коридору в заднюю часть дома, затем мы вышли в сад, усеянный грудами не желающего таять снега, и вошли в одну из огромных оранжерей, натопленную куда жарче, чем комнаты в доме Карров. Вокруг было полным-полно экзотических растений, стекло потолка сверкало в лучах зимнего солнца синеватым алмазным блеском. Здесь мисс Лоддиджс направилась к установленному под сенью пальмы столу, и я последовал за ней.

На столе стоял открытый деревянный футляр с иглой и нитью, толикой ваты, горшочком какой-то микстуры, банкой белого порошка и целым арсеналом разнообразных тонких ножниц, ножичков и щипчиков, аккуратно – кончики выровнены, как по струнке – уложенных остриями вверх. Отчего-то все это казалось очень знакомым, хотя рабочего места мисс Лоддиджс в Парадайз-филдс мне повидать не пришлось.

Справа от всех этих блестящих орудий лежал небольшой бумажный сверток в форме конуса. Тонкие, обезображенные небрежно обкусанными ногтями и заусеницами пальцы мисс Лоддиджс развернули бумагу. Да, я понимал, что там, внутри, но, несмотря на это, сердце сжалось от жалости. Это яркое тельце с изумрудной спинкой и крыльями, с жемчужно-белой грудкой и горлом, украшенным алым пятном, казалось таким одиноким, таким безнадежно мертвым…

– Тот самый вымпелохвостый колибри. Полковник Карр звал его Руби, хотя это, конечно, самец, – негромко сказала мисс Лоддиджс.

Уложив колибри на лист чистой бумаги, она начала указывать на каждый предмет на столе:

– Пакля, консервирующий раствор, ножницы, нож для срезания шкурки, французские торцевые кусачки, еще пара рычажных кусачек различной формы, корнцанги и проволока для каркаса. Без всего этого не обойтись.

Тут-то мне и пришло в голову, где я мог видеть подобный стол раньше – очень похожий, только миниатюрный, должен был послужить деталью той макабрической диорамы. Но что же он мог означать? Неужели угрозы в мой адрес распространяются и на мисс Лоддиджс?

Сосредоточившись на работе, моя благодетельница забыла обо всем и быстро, уверенно взялась за дело. Казалось, миниатюрные размеры птицы нимало ей не препятствуют. Работая, она зашептала, зашелестела, поясняя каждое свое действие.

– Вначале нужно сменить вату в ротовой полости, в ноздрях, в слуховых каналах, в заднем проходе и в раневом отверстии, если таковое имеется, – сказала она, ловко управляясь с сим деликатным делом. – Очень важно не привести в беспорядок оперение и не растянуть шею. А это, – пояснила она, посыпая крохотный трупик грубо смолотой кукурузной мукой из банки, – затем, чтоб уберечь перья от крови и жира.

Скрупулезно сняв с тела колибри все мыслимые мерки, мисс Лоддиджс записала результаты и залепила птичий клюв комочком пчелиного воска. С немалым ужасом я представил себе, как бедное создание давится жуткими криками боли.

– Вот теперь можно начать, как полагается, – продолжала мисс Лоддиджс, указывая на крылышко птицы. – Плечевую кость я оставляю нетронутой: сломать плечевую кость крыла – значит изувечить самую выразительную часть тела птицы. К тому же никакой практической необходимости в этом нет.

Тут она на миг подняла взгляд, дабы убедиться, что я все понимаю. Несмотря на замешательство, я кивнул, и мисс Лоддиджс снова взялась за дело. Осторожно разведя в стороны и выломав из суставов птичьи лапы, она уложила колибри на спину, раздвинула перья на его грудке, приставила острие ножа к самой ее середине и легким движением взрезала тушку вдоль правого края грудины до самого подхвостья. Блестящее металлическое острие отделило от тела края кожи, и мисс Лоддиджс, перевернув птицу, проделала то же самое с левой стороны грудной кости.

– Сейчас необходимо полностью отделить кожу от плоти. Понимаете?

С осторожностью распахнув шкурку на птичьей груди, мисс Лоддиджс при помощи миниатюрных ножниц отрезала от тела лапы и снова взялась за нож. Тонкое лезвие в тонких пальцах так и мелькало, освобождая от кожи основание хвоста, крылья, шею, глаза, слуховые каналы, и вот, наконец, шкурка была снята. Тут мисс Лоддиджс ненадолго прервала работу.

– Теперь мне нужно, – негромко заговорила она, указывая острием скальпеля на птичью голову, – отделить череп от шеи, вынуть язык и извлечь мозг.

Жара вокруг сделалась невыносимой, свет начал меркнуть под натиском тьмы.

– Затем я удалю глаза, но при этом следует соблюдать особую осторожность: если глаз лопнет, внутриглазная жидкость – так называемая водянистая влага – может испачкать перья.

Какой оборот должны были принять ее объяснения далее? Сказать откровенно, не знаю. Одолеваемый тошнотой, я бросился к кадке с пальмой, где и навлек на себя неслыханный позор. Но вот, наконец, дурнота несколько ослабла. Сгорая от стыда, я, как мог, привел себя в порядок при помощи носового платка и вернулся к рабочему столу благодетельницы.

– Прошу прощения. Не понимаю, что это на меня нашло, – заговорил я, пытаясь подыскать убедительное объяснение собственного конфуза.

Однако мисс Лоддиджс только покачала головой.

– Что вы, это я должна извиниться, – сказала она. – Я совсем позабыла, что подробности таксидермического ремесла многим неприятны. Иеремию процесс возвращения птиц к жизни приводил в восторг, но вот отец, несмотря на свою обширную коллекцию пернатых, видеть меня за работой не может. Присядьте-ка сюда и выпейте воды.