Текст книги "Пленить сердце горца"

Глава 6

Это приводило ее в бешенство. Каждый раз, когда она смотрела на линию неровных стежков на рубашке Гримма, она чувствовала, что превращается в разъяренную кошку. Это было так же унизительно, как если бы он вышил на ней слова: «Джиллиан потеряла контроль над собой, и я никогда не позволю ей забыть об этом». Ей самой не верилось, что это она порвала его рубашку, но ей казалось, что годы страданий, вызванных его издевками, оправдывают ее вспышку.

Он снова был в Кейтнессе, он был убийственно привлекательным, и он вел себя с ней так же, как в детстве. Что может заставить его заметить, что она уже не ребенок? «Для начала прекрати вести себя, как ребенок», – упрекнула она себя. С того момента, как она любовно починила его рубашку, она жаждала подгадать момент, сорвать с него это напоминание о ее выходке и с наслаждением сжечь его. Сделав так, она бы, несомненно, укрепила его уверенность в своей склонности к безумным поступкам, но ведь она взамен раздобыла три рубашки, безупречно сшитых из прекрасного полотна, и подговорила служанок подбросить их в его комнату. Носил ли он их?

И не притронулся.

Каждый день он надевал все ту же рубашку с нелепым швом на спине. Она хотела спросить его, почему он не носит новые, но это выдало бы ее с головой и заставило бы чувствовать себя виноватой и глупой. Она лучше умрет, чем обнажит перед этим бесчувственным человеком, который игнорировал все ее безобидные попытки помириться, хоть краешек своих чувств.

Джиллиан напряженно всматривалась в темноту, а предмет ее страсти в своей плохо зашитой рубашке прогуливался по двору замка, заставляя ее вздыхать. «Джиллиан Алана Родерик, – стиснув зубы, произнесла она тихим шепотом. Каждый слог ласкал ее слух. – Я бы так хотела…».

– Так что же, в монастырь, девушка?

Джиллиан оцепенела. Грубое рычание Рэмси Логана было совсем не тем, что она хотела услышать в этот момент.

– Угу, – пробормотала она, глядя в окно.

– Ты не протянешь там и двух недель, – уверенно сказал он.

– Как ты смеешь? – резко повернулась к нему Джиллиан. – Ты ничего не знаешь обо мне!

Рэмси самодовольно улыбнулся.

Джиллиан побелела, вспомнив, что в день, когда он приехал, он видел ее обнаженной у окна.

– Скоро ты узнаешь о моем предназначении!

– Не сомневаюсь, девушка, – промурлыкал Рэмси. – Я думаю, что у тебя просто заложило уши, и ты все неправильно слышишь. Такая женщина, как ты, предназначена для мужчины из плоти и крови, а не для Бога, который никогда не подарит тебе радости почувствовать себя женщиной.

– Есть лучшая участь, чем быть самкой для мужчины, Логан.

– Нет, моя женщина никогда не будет для меня самкой. Ты неправильно поняла меня: я не умаляю значимости решения быть выбранной церковью и Христом, я просто не представляю, что это может привлекать тебя. Ты такая страстная!

– Я холодная и сдержанная, – упрямо ответила Джиллиан.

– Только не рядом с Гриммом, – многозначительно произнес Рэмси.

– Это потому, что он раздражает меня! – выпалила Джиллиан.

Рэмси поднял одну бровь и усмехнулся.

– Что это тебе кажется таким смешным, Логан?

– «Раздражает» – интересное слово. Я бы выбрал совсем другое. Скорее, давай подумаем… «Возбуждает»? «Восхищает». Твои глаза переливаются, как янтарь на солнце, когда он входит в комнату.

– Отлично, – Джиллиан снова отвернулась к окну. – Теперь, когда мы закончили обсуждение подходящих глаголов и ты выбрал неправильные, что говорит о том, что ты не имеешь ни малейшего представления о женщинах, можешь спокойно идти, куда шел. Брысь, – она махнула на него рукой.

Губы Рэмси расплылись в улыбке.

– Я же не слишком сильно напугал тебя, девушка, правда?

– Несмотря на твой покровительственный тон, огромный рост и размеры, которые могут заставить почувствовать любую женщину загнанной в угол, я думаю, ты, скорее, упрямый телок, чем разъяренный бык, – пробормотала Джиллиан.

– Большинство женщин любят этого телка во мне, – он придвинулся ближе.

Джиллиан через плечо метнула на него уничтожающий взгляд.

– Я не большинство женщин! И встань с моей ноги, Логан, в комнате достаточно места. Ты можешь катиться назад, на земли могучего Логана, где мужчины чувствуют себя мужчинами, а женщины – их собственностью. Я не принадлежу к тому типу женщин, с которыми ты привык иметь дело.

Рэмси захохотал.

Джиллиан медленно повернулась, ее губы сжались.

– Тебе помочь с Родериком? – он выглянул в окно через ее плечо.

– Мы только что выяснили, что ты не хладнокровный убийца, значит, ты ничем не сможешь помочь.

– Я думаю, тебе нужна помощь. Этот мужчина может быть твердым, как камень.

Когда через мгновение дверь в Главный зал открылась, Рэмси сделал такое быстрое движение, что Джиллиан не успела опомниться. Его поцелуй был мягким и томительно долгим. Он заставил ее подняться на цыпочки, и, когда Рэмси отпустил ее, у нее странным образом захватило дух.

Джиллиан растерянно смотрела на него. По правде говоря, она так мало целовалась, что была совершенно не готова к искусному поцелую зрелого мужчины и опытного любовника. Она моргнула.

Громкий стук двери сотряс стены замка, и Джиллиан все поняла.

– Это был Гримм? – выдохнула она.

Рэмси кивнул и усмехнулся. Когда он снова склонил к ней голову, Джиллиан поспешно заслонила руками губы.

– Давай, девушка, – настаивал он, забирая ее руки в свои. – Подари мне поцелуй, я ведь показал Гримму, что если он так глуп и не претендует на тебя, то найдется кто-то другой.

– С чего ты взял, будто меня волнует, что он думает? – вскипела Джиллиан. – К тому же ему абсолютно нет дела до того, что ты меня поцеловал.

– Жаль, что ты слишком быстро оправилась от моего поцелуя, детка. А что касается Гримма, я видел, как ты наблюдала за ним через окно. Если ты не облегчишь свое сердце…

– У него нет сердца.

– Если судить по тому, что я видел при дворе, я уверен, что это правда. Но ты никогда не узнаешь точно, пока не попытаешься, – продолжал Рэмси. – Надеюсь, ты скоро попытаешься, потерпишь неудачу, оправишься от нее и будешь смотреть на меня с таким же ожиданием, как на него.

– Спасибо тебе за такой прекрасный совет, Логан. Я могу судить по твоей счастливой семейной жизни, что ты знаешь, о чем говоришь, когда дело касается отношений.

– Единственная причина того, что у меня нет счастливой семейной жизни, – это мои поиски добросердечной женщины. Они стали большой редкостью.

– Это зависит от того, насколько добросердечен мужчина и способен ли он привлечь такую же женщину. И ты, вероятно, не там искал. Ты не найдешь женское сердце у нее между… – Джиллиан резко прервалась, пораженная тем, что чуть не произнесла.

Рэмси разразился хохотом.

– Разреши мне помочь тебе забыть Гримма Родерика, и я покажу тебе добросердечного мужчину. Я буду относиться к тебе, как к королеве. Родерик не заслуживает тебя.

Джиллиан мрачно вздохнула.

– Я ему не нужна. А если ты сболтнешь ему хоть слово о твоих догадках касательно моих чувств, которых на самом деле нет, я найду способ, чтобы ты пожалел об этом.

– Только не рви моих рубашек, – Рэмси покорно поднял руки. – Я еду в деревню, девушка, – с этими словами он быстро выскользнул в дверь.

Джиллиан, нахмурившись, долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Боже мой, эти мужчины заставляли ее почувствовать себя тринадцатилетней, а это был далеко не лучший возраст в ее жизни. Ужасный год, не хочется даже вспоминать его. Год, когда она увидела Гримма в конюшне со служанкой и убежала в свою комнату, чтобы печально разглядывать свое тело. Тринадцатый год был несчастным годом невыносимых противоречий, женских чувств в детском теле. Сейчас же она обнаружила детские чувства в женском теле. Сможет ли она когда-нибудь владеть собой рядом с этим мужчиной?

Кейтнесс. Когда-то для него это название означало «рай». Когда в шестнадцать лет он впервые прибыл в Кейтнесс, златовласой девчушке, которая «взяла над ним опеку», не хватало только прозрачных крылышек для полной иллюзии, что она может отпустить Гримму все его грехи. Кейтнесс был местом покоя и радости, но радость искушала Гримма бездонным колодцем желаний, не предназначенных для его сердца. Хотя Джибролтар и Элизабет открыли ему двери своего дома и своих душ, между ними всегда существовал невидимый барьер, который он был не в силах преодолеть. Обедая в Главном зале, он слышал, как Сент-Клэры, их пятеро сыновей и единственная дочь шутили и смеялись. Они так наслаждались каждым шагом по длинной дороге жизни, радовались, наблюдая, как растут их дети! Гримм ясно осознавал, что на самом деле Кейтнесс был не его домом, а домом другой семьи, которая великодушно приютила его, а не приняла по праву рождения.

Гримм растерянно вздохнул. Почему? Ему хотелось закричать, угрожая кулаками небесам. Почему именно Рэмси? Рэмси Логан – неисправимый бабник, в душе которого не было той нежности и искренности, в которых нуждалась Джиллиан. Он встретил Рэмси при дворе много лет назад и неоднократно был свидетелем того, как разбиваются сердца, очарованные диким шотландским горцем. Почему Рэмси? За этой мыслью последовал немой стон: почему не я? Но он знал, что этому никогда не бывать. «Мы не можем сопротивляться этому, сынок… мы такими рождены». Хладнокровные убийцы – хуже того, он был берсерком. Помимо берсеркства, его отец убил свою собственную жену. К чему приведет наследственная болезнь ума, помноженная на то, что он берсерк?

Единственное, в чем он был уверен на все сто, так это в том, что он никогда не хотел узнать ответа на этот вопрос.

Гримм запустил пальцы обеих рук в свои волосы и остановился, скользнул ладонями по всей длине прядей, ослабил ремешок, стягивающий их, и удостоверился, что волосы чистые, не спутанные от грязи из-за жизни в лесу. Боевых косиц уже не было, он уже не был таким загорелым, не выглядел таким варваром, как в тот год, когда Джиллиан нашла его в лесу, – сказались месяцы, проведенные на солнце, и редкая возможность искупаться.

Но все-таки он чувствовал, что никогда не сможет смыть с себя следы лет, прожитых в высокогорных лесах, когда он, чтобы выжить, остерегаясь свирепых хищников, отбирал остатки их пищи. Он вспомнил, как дрожал во время холодных зим, как был благодарен слою грязи на своей коже, так как это был еще один слой, защищавший его тело от ледяного воздуха. Вспомнил пятна крови на своих руках и твердую уверенность в том, что если он когда-нибудь будет настолько глуп, чтобы позволить себе сочувствие кому бы то ни было, то, возможно, придет его черед не замечать ножа в руке и собственного сына, наблюдающего за всем этим.

Никогда! Он никогда не обидит Джиллиан!

Она оказалась даже более красивой, чем запомнилась ему. Джиллиан превратилась в настоящую женщину, и он мог противостоять ей только своей волей. И именно эта непоколебимая воля удерживала его.

Он воспитывал себя, держал себя в руках, научился сдерживать берсерка в себе… почти.

Когда он несколько дней назад въехал во внутренний двор замка и увидел златовласую смеющуюся женщину, окруженную сияющими от удовольствия детьми, сожаление о потерянном детстве нахлынуло на него. Он страстно желал вписаться в этот пейзаж, на этот пологий склон лужайки, он одновременно желал быть и ребенком и мужчиной. Он бы с радостью свернулся клубком у ее ног и слушал, с радостью взял бы ее на руки и окружил ее детьми.

Раздраженный своей неспособностью сделать для нее что-либо, он рассердил ее. Но затем она подняла голову, и Гримм почувствовал, как тяжесть ушла из его сердца. Ему было легко воскресить в памяти ее молодое и невинное лицо, но сейчас дерзко вздернутый нос и искрящиеся глаза являли собой черты страстной и чувственной женщины. И ее глаза, хотя и все еще невинные, хранили в себе зрелость и налет грусти. Ему так хотелось узнать, кто же был причиной грусти в ее глазах – он хотел бы поймать и убить ублюдка, заставившего ее страдать.

Поклонники? Похоже, Джиллиан имела их множество. Любила ли она кого-нибудь?

Он покачал головой. Ему не понравилась эта мысль.

Так зачем же Джибролтар призвал его сюда? Гримм ни на минуту не поверил в то, что является претендентом на руку Джиллиан. Скорее, Джибролтар припомнил, как Гримм поклялся защитить Джиллиан, если ей это понадобится. И, вероятно, Джибролтару необходим был воин, достаточно сильный, чтобы предотвратить любую неприятность, которую могут причинить Джиллиан два ее «настоящих» поклонника: Рэмси и Куин. Можно подумать, это что-то для него значило! Хотя ему следует не дать им скомпрометировать Джиллиан и предотвратить возможные ссоры между ее поклонниками.

Джиллиан: запах жимолости и копна шелковистых золотых волос, темно-коричневые глаза с золотистыми искорками, тот самый цвет янтаря, который так высоко ценился викингами. Эти глаза были золотистыми при солнечном свете, но становились темно-коричневыми с желтыми искрами, когда она злилась, что в его присутствии случалось с ней довольно-таки часто. Она была его сном наяву, его ночной фантазией. А он был чудовищем.

– Милорд, что-то случилось?

Гримм убрал руки от лица. Его тянул за рукав, удивленно глядя на него, мальчик, который сидел на коленях у Джиллиан, когда он приехал в замок.

– С вами все в порядке? – обеспокоенно спросил мальчик.

Гримм кивнул головой.

– Я в порядке, малыш. Но я не лэрд, так что ты можешь звать меня просто Гриммом.

– Вы мне кажетесь лэрдом.

– Нет, это не так.

– Почему Джиллиан вас не любит? – спросил Зеки. Гримм покачал головой и недовольно повел бровью.

– Я думаю, Зеки… – ты же Зеки, правда?

– Вам известно мое имя? – воскликнул мальчик.

– Я услышал его, когда ты говорил с Джиллиан.

– Вы запомнили его!

– Почему бы и нет?

Зеки сделал шаг назад и взглянул на Гримма с явным восхищением:

– Но ведь вы могучий воин, а я, ну… Я просто Зеки, и никто не обращает на меня внимания. Кроме Джиллиан.

Гримм посмотрел на мальчика, стоявшего в позе, выражавшей недоверие и растерянность, и положил руку ему на плечо.

– Пока я здесь, в Кейтнессе, не хотел бы ты послужить мне оруженосцем, а, парень?

– Оруженосцем? – изумился Зеки. – Я не могу быть оруженосцем! У меня плохое зрение.

– Давай я буду сам судить об этом! Мне нужно совсем немногое – мне нужен кто-то, чтобы присматривать за моим конем. Он не любит стоять в конюшне, поэтому еду и питье ему нужно приносить туда, где он гуляет. Его необходимо расчесывать и холить, и на нем нужно постоянно ездить.

С последними словами Гримма оптимистическое выражение исчезло с лица Зеки.

– Ну, вообще-то, теперь некоторое время на нем не нужно будет ездить, он мчался во весь опор всю дорогу сюда, – поспешно поправился Гримм. – И я могу дать тебе несколько уроков верховой езды.

– Но я плохо вижу. Я, наверное, не смогу ездить верхом.

– Лошади очень умные, парень, их можно обучить очень многим вещам. Ну, начнем потихоньку. Сначала скажи, будешь ли ты заботиться о моем жеребце?

– Да, – выдохнул Зеки. – Буду, клянусь!

– Тогда пойдем, познакомишься с ним. Он может сторониться незнакомцев, если не я приведу их к нему, – Гримм взял руку мальчика в свою, с удивлением ощущая, как крошечная ручка утонула в его ладони. Такая хрупкая, такая знакомая! Горькие воспоминания нахлынули на него – ребенок, не старше Зеки, висящий на меча Маккейна. Он свирепо отогнал от себя горькие думы и осторожно сжал ладошку Зеки.

– Подождите минутку, – Зеки заставил его остановиться. – Вы так и не ответили мне, почему вас не любит Джиллиан.

Гримм подумал над ответом, который устроил бы Зеки.

– Я думаю, это из-за того, что я дразнил и мучил ее, когда она была маленькой девочкой.

– Вы издевались над ней?

– Безжалостно, – признал Гримм.

– Джиллиан говорит, что мальчишки дразнят только тех девчонок, которые им нравятся. Вы таскали ее за волосы?

Гримм нахмурился, задумавшись над этими словами.

– Думаю, да, раз или два, – заметил он после некоторого замешательства.

– О, хорошо! – воскликнул Зеки с видимым облегчением. – Так вы теперь ухаживаете за ней? Ей нужен муж, – сказал он как бы между прочим.

Гримм покачал головой, по его губам скользнула едва заметная тень улыбки. Он ожидал чего-то подобного.

Глава 7

Гримм зажал уши руками, но это не помогло. Потом он натянул подушку на голову, но снова безуспешно. Он решил встать и захлопнуть ставни, но увидел, что будет лишен даже этого маленького удовольствия, – ставни уже были закрыты. Один из многих «даров», которые присущи берсерку, заключался в потрясающе остром слухе: он давал возможность выжить в ситуациях, в которых нормальный человек не услышал бы движений затаившегося врага. Теперь это оказалось ужасным недостатком.

Он слышал ее. Джиллиан.

Все, чего он желал, были несколько часов сна – ради Христа, еще даже не светает! Неужели девушки никогда не отдыхают? Трель одинокой флейты поднималась вверх, взбиралась по каменным стенам замка и просачивалась сквозь ставни в холодный утренний воздух. Он ощущал меланхоличные нотки, назойливо стучащие в неподатливые двери его сердца. Джиллиан была в Кейтнессе повсюду: цвела в букетах на столах, сверкала в улыбках детей, была зашита в великолепных гобеленах. От нее нельзя было скрыться! Теперь она осмелилась вторгнуться в его сон навязчивой мелодией древней кельтской любовной песни, которая поднималась до звона и опускалась до стенаний, – так, что он готов был зарыдать. Как будто ей известна боль неразделенной любви! Она была красива, совершенна, благословлена родителями, домом, семьей и местностью, где она жила. Она никогда не искала любви и не могла даже представить себе мужчину, отказывающего ей в чем бы то ни было. Где она научилась с таким печальным чувством играть эту разбивающую сердце песню любви?

Гримм выскользнул из кровати, подошел к окну и распахнул ставни с таким остервенением, что они ударились о стены.

– Все еще играешь свою глупую песню, да? – позвал он. Боже, как она красива! И Бог простит его за то, что он все еще хочет ее так же сильно, как много лет назад. Тогда он сказал себе, что она слишком молода. Теперь, когда она стала настоящей женщиной, он не мог простить себе этого.

Джиллиан стояла к нему спиной, лицом к озеру, на краю скалистой расщелины. Край солнца напоминал золотой полумесяц, разрывающий серебряную гладь озера. Она замерла, и так же замерла горькая сладость песни.

– Я думала, что ты спишь в восточном крыле, – сказала Джиллиан, не оборачиваясь. Ее голос доносился до него так же ясно, как за минуту до того – мелодия, несмотря на то, что девушка находилась на двадцать футов ниже Гримма.

– Я сам выбрал себе место, птичка. Как обычно, – Гримм прислонился плечом к оконной раме, пожирая взглядом ее белокурые волосы, развивающиеся на ветру, ее гордую осанку, ее надменно поднятую голову – она смотрела на озеро, как будто едва могла выносить присутствие Гримма.

– Уезжай домой, Гримм, – холодно сказала Джиллиан.

– Я здесь вовсе не из-за тебя, а по просьбе твоего отца, – солгал он.

– Ты так предан моему отцу, это даже странно. Ты, который не может быть преданным никому, – насмешливо сказала она.

Гримм вздрогнул.

– Преданность вовсе не чужда мне. Просто очень немногие ее заслуживают.

– Я не хочу, чтобы ты оставался здесь, – бросила Джиллиан через плечо.

Гримма раздражало то, что во время их словесной перепалки она даже не повернулась и не посмотрела в его сторону; это было худшее, что она могла сделать.

– Мне наплевать на то, что ты хочешь, – сказал он через силу. – Твой отец позвал меня сюда, и я останусь здесь до тех пор, пока он не откажется от моих услуг.

– Но я отказываюсь от твоих услуг!

Гримм ухмыльнулся. Пусть она хоть сто раз отказывается от его услуг, но то, что удерживает его рядом с Джиллиан, нерушимо. Пора бы уже это осознать: на протяжении многих лет он старался разорвать эти узы, старался не думать о том, где она, как поживает, счастлива ли – и все это напрасно.

– Желания женщин – ничто, если сравнить их с мужскими, – сказал он, ожидая, что оскорбление, нанесенное им всему женскому полу, заставит ее повернуться к нему лицом. Таким образом он отчаянно надеялся разжечь в ней чувство, хоть немного напоминающее страсть, хотя и понимал, что только разозлит ее. «Берсерк, – с досадой сказал он себе, – оставь ее в покое, у тебя нет на это ни малейшего права!».

– Какой же ты ублюдок! – Джиллиан невольно приняла его игру, мгновенно разозлившись. Его взору открылась захватывающая дух округлость ее грудей. Они плавно переходили в ложбинку, исчезающую за корсажем платья. Ее кожа была настолько прозрачной, что он смог разглядеть вены. Гримм прижался к подоконнику, чтобы скрыть внезапное предательское движение под килтом.

– Иногда я готова поклясться, что твоей целью является разозлить меня как можно сильнее. – Джиллиан бросила на него сердитый взгляд, оттолкнулась от земли рукой и встала, скрывая от его взгляда ложбинку на груди.

– Зачем мне это, глупышка? – спросил он холодно – достаточно холодно, чтобы подчеркнуть слишком уж повышенный тон ее речи.

– Не боишься ли ты влюбиться в меня, перестав издеваться надо мной? – отрывисто прозвучал ее голос.

– Никогда я не страдал такими заблуждениями, Джиллиан. – Он дотронулся до своих волос и вздрогнул. Он всегда невольно прибегал к этому жесту, когда говорил неправду, – к счастью, она этого не знала.

– Откуда у тебя такое всепоглощающее восхищение своими волосами, Гримм Родерик? Я никогда раньше не замечала в тебе такого тщеславия. Вероятно, потому, что не могла ничего разглядеть из-за всей той грязи, покрывающей тебя.

Это произошло за одно мгновение – из-за ее слов он снова почувствовал себя покрытым грязью и пропитанным кровью, как до возвращения в нормальный мир. Никакая ванна, никакое мытье никогда не смогут смыть всего этого. Только слова Джиллиан смогли бы сделать его снова чистым, но он знал, что ему не будет ниспослано очищение.

– Некоторые люди становятся взрослыми и зрелыми, глупышка. Однажды я проснулся, побрился и осознал, что я чертовски красивый мужчина, – когда она широко открыла глаза, он не смог удержаться и уколол ее еще сильнее. – Некоторые женщины считают, что я слишком уж красив. Возможно, они боятся, что не смогут удержать меня, – я ведь так известен!

– Не досаждай мне своим чрезмерным самомнением!

Гримм мысленно улыбнулся. Она замечательная – такая несдержанная, такая надменная, и ее так легко разозлить! Он столько раз задавал себе вопрос, насколько страстной она была бы с мужчиной – с таким мужчиной, как он. Его мысли перешли дозволенную грань.

– Я слышал, как мужчины говорят, что к тебе очень приятно прикасаться. Это правда? К тебе прикасались мужчины? – он прикусил язык, как только эти слова сорвались с его губ.

Губы Джиллиан вздрогнули в изумлении.

– Ты спрашиваешь меня об этом?

Гримм сглотнул. Было время, когда он точно знал по собственному опыту, насколько невинной она была, и это были именно те воспоминания, которые он старался забыть.

– Когда девушка позволяет незнакомцу поцеловать ее, это заставляет его задуматься о том, что еще она может позволить, – после этих слов его губы сжались от горечи.

Джиллиан отступила назад, как будто хотела увернуться от чего-то более существенного, чем оскорбление, брошенное в ее сторону.

Она прищурилась и с подозрением взглянула на него.

– Любопытно, звучит так, как будто тебе не все равно.

– Ничего подобного. Я просто не хочу заставлять тебя выходить замуж за Рэмси до возвращения твоего отца. Я подозреваю, что Джибролтар хотел бы присутствовать на свадьбе своей девочки.

Джиллиан внимательно наблюдала за ним – слишком внимательно, как ему казалось. .Гримм отчаянно пытался понять, что же происходит в ее голове. Джиллиан всегда была умной девушкой, а он уже был близок к тому, чтобы повести себя, как ревнивый поклонник. Когда-то давно, когда она была моложе, он напрягал всю свою волю, чтобы не выдать своих чувств к ней. Теперь же, когда она стала настоящей женщиной, ему необходимо прилагать для этого еще больше усилий. Он надменно передернул плечами.

– Послушай, птичка, все, чего я хочу, это чтобы ты убралась со своей чертовой флейтой куда-нибудь подальше и дала мне немного поспать. Я не любил тебя, когда ты была крошечной девчонкой, и я вовсе не люблю тебя теперь, но дело в том, что я дал слово твоему отцу и сдержу его во что бы то ни стало. Единственные воспоминания, оставшиеся у меня о Кейтнессе, касаются хорошей еды и доброты твоего отца, – он прикусил язык, сказав такую ужасную ложь.

– У тебя не осталось никаких воспоминаний обо мне? – осторожно спросила она.

– Совсем немного, ничего существенного, – и снова его пальцы погрузились в волосы, высвобождая их из-под ремешка.

Джиллиан пристально взглянула на него.

– Даже о дне, когда ты уезжал?

– Ты имеешь в виду день, когда на нас напали Маккейны? – насмешливо спросил Гримм.

– Нет, – она снова нахмурилась. – Я имею в виду день, когда я нашла тебя в конюшне.

– О чем ты, девушка? Я не помню, чтобы ты находила меня в конюшне перед тем, как я уехал. – Он хотел снова поправить волосы, но, чтобы скрыть этот предательский жест, принялся теребить пояс килта.

– Неужели у тебя не осталось воспоминаний обо мне? – напряженно повторила Джиллиан.

– Я помню только одно: как ты все время ходила за мной, сводя меня с ума своей непрекращающейся болтовней, – ответил Гримм, пытаясь напустить на себя страдающий и скучающий вид.

Джиллиан отвернулась, не промолвив больше ни слова.

Гримм еще несколько мгновений смотрел на нее замутненным воспоминаниями взглядом, затем закрыл ставни. Некоторое время спустя до него снова донесся серебряный плач ее флейты, и он до боли сжал уши руками. Как мог он надеяться, что сможет оставаться здесь, продолжая сопротивляться ей, когда он всей своей сущностью желал сделать ее своей женщиной?

«Я не помню, чтобы ты находила меня в конюшне перед тем, как я уехал».

В жизни он не произносил большей лжи. Он прекрасно помнил ночь в конюшне, – эти воспоминания постоянно терзали его, они были как клеймо на его памяти. Это была та самая ночь, когда двадцатидвухлетний Гримм Родерик пережил незабываемое блаженство.

После того как Маккейны были разбиты и битва окончена, он с остервенением смыл кровь со своего тела, затем собрал и отшвырнул прочь свою одежду и все вещи. Он чуть было не нанес вред дому, так гостеприимно приютившему его, – ну что ж, никогда больше он не подвергнет их такой опасности. Брат Джиллиан, Эдмунд, был ранен, но хотя то, что он выздоровеет, было очевидно, юный Эдмунд будет всю жизнь носить шрамы, полученные в бою. Единственное, что Гримм мог тогда сделать, – это уйти.

Он обнаружил записку Джиллиан, когда взял книгу с баснями Эзопа, которую она подарила ему на первое Рождество, проведенное им в Кейтнессе. Она вложила между страниц листок, надписанный ее крупным, витиеватым, неразборчивым почерком, – он выглядывал из книги. «Я буду на крыше, как только стемнеет. Мне надо сегодня поговорить с тобой, Гримм!».

Гневно смяв записку, он направился в конюшню.

Он решил не встречаться с ней перед отъездом. Он был переполнен отвращением к себе за то, что привел Маккейнов в это священное место, и он не совершит еще одного гнусного поступка! Даже когда Джиллиан начала взрослеть, он не мог выбросить ее из головы. Он знал, что так вести себя нельзя. Ему было двадцать два года, а ей едва исполнилось шестнадцать. Хотя она и была достаточно взрослой, чтобы выйти замуж – черт возьми, многие девушки выходят замуж в тринадцать лет, – он бы никогда не посмел предложить ей этого. У него не было ни дома, ни клана, и, в придачу, он был опасным и непредсказуемым чудовищем. Все очень просто: как бы сильно он ни хотел Джиллиан Сент-Клэр, она никогда не будет принадлежать ему.

В шестнадцать он отдал свое сердце крошечной златовласой девочке, а в двадцать два – начал терять свою голову из-за женщины. Еще месяц назад Гримм решил, что скоро уедет, это было еще до того, как он наделал столько глупостей: поцеловал ее, стал искать причины, чтобы увезти ее с собой, сделать ее своей женщиной. Джиллиан заслуживает лучшей доли: богатого мужа, семьи, владений. Ничего из этого он не может ей предложить.

Привязав свои пожитки к лошади, он вздохнул и провел рукой по волосам. И как только он стал выводить лошадь из конюшни, Джиллиан ворвалась в двери.

Она метнула воинственный взгляд на него и на лошадь, – девушка явно стремилась не упустить из виду ни малейшей детали.

– Что ты собираешься делать, Гримм?

– А на что это похоже, черт побери? – он старался справиться с раздражением, охватившим его из-за неудавшейся попытки избежать встречи с ней. Сколько еще искушений выпадет на его долю?

Ему на глаза навернулись слезы, он мысленно проклинал себя. Джиллиан пришлось пережить так много ужаса за сегодняшний день, и он чувствовал себя настоящим подонком, причиняя ей еще больше боли. Она искала в нем утешения, но он был не в состоянии этого сделать. Последствия берсеркства не давали ему сделать правильный выбор и принять разумное решение. Жизнь научила его тому, что он становился более уязвимым после яростных приступов берсеркства, и его разум и тело становились более чувствительными. Он отчаянно нуждался в безопасном, темном месте, где можно было бы проспать несколько дней подряд. Он должен был незамедлительно заставить ее уйти – пока не совершил нечто непростительно глупое.

– Иди к своему отцу, Джиллиан. Оставь меня одного.

– Зачем ты делаешь это? Зачем ты уезжаешь, Гримм? – жалобно спросила она.

– Потому, что я должен уехать. Мне вообще не следовало приезжать сюда!

– Это глупо, Гримм! – закричала Джиллиан. – Ты славно воевал сегодня! Отец закрыл меня в моей комнате, но я все видела! Если бы не ты, у нас не было бы ни единого шанса победить Маккейнов… – она запнулась на полуслове, и он смог ясно увидеть в ее глазах весь ужас, который произвела на нее кровавая битва.

О Господи, она признала, что наблюдала за ним, когда он был берсерком!

– Если бы меня там не было… – начал он с горечью, но тут же поймал себя на мысли, что он был единственной причиной того, что Маккейны вообще напали на них.

– Если бы тебя не было, то что? – глаза Джиллиан сделались огромными.

– Ничего, – пробормотал Гримм, уставившись в пол.

Джиллиан попыталась еще раз.

– Я наблюдала за тобой из ок…

– Тебе бы следовало спрятаться, детка! – Гримм прервал ее прежде, чем она начала с нежностью шептать о храбрости, проявленной им во время сражения, – дьявольской храбрости. – Ты знаешь, какая ты с виду? Ты можешь себе представить, что бы сделали Маккейны, если бы нашли тебя? – при этих словах его голос задрожал. Именно мысль о том, что Маккейны могли сделать с его любимой девочкой, еще сильнее вводила его в состояние берсеркства, делая его безжалостным зверем, готовым сеять вокруг себя смерть.