Текст книги "Как избежать соблазна"

Глава 4

Обед был принесен на подносе в гостиную Арабеллы, так как она заявила, что очень устала. Джиллиану поездка не утомила, но ей было крайне тяжело находиться рядом с Арабеллой. Той Арабеллой, которая подчеркнуто игнорировала ее.

– Ты не должна держать чашку подобным образом, – мягко заметила Джиллиана. – Держи ее за ручку, вот так. – Она показала, надеясь, что Арабелла перестанет ставить локти на стол и бросать на нее свирепые взгляды.

Неужели Арабелла всегда была такой строптивой? Или ее поведение объяснялось незнакомой обстановкой? Как бы там ни было, но Джиллиана уже начинала терять терпение.

– Не отчитывай меня, Джиллиана. В данный момент мне глубоко наплевать на манеры знати.

– Это не только манеры знати, Арабелла, – возразила Джиллиана. – Не принято держать чашку обеими руками. И ты бы знала это, если бы взяла на себя труд оглядеться вокруг.

– Мне все равно.

– А не должно бы. – В голосе Джиллианы проскользнуло раздражение. Ну и пусть доктор Фентон отчитает ее за отсутствие терпения. – Меньше чем через месяц ты будешь графиней Стрейтерн.

– Не потому, что я этого хочу. – Арабелла встала и подошла к окну.

– Да, конечно, я знаю, – сказала Джиллиана. – Ты хочешь сохранить себя для своих занятий. Твоя жизнь – это медицина. Твое призвание – стать врачом. Упаси тебя Бог стать женой или матерью.

Джиллиана встала и обошла стол, намереваясь уйти в свою комнату. Арабелла немного помолчала, потом спросила:

– Почему ты так раздражена, Джиллиана?

– Потому что ты раздражена. Возможно, ты не хочешь выходить замуж, но так устроен мир. Ты должна благодарить Бога, что выходишь за графа, мужчину, который может дать тебе все, что ты пожелаешь.

– Деньги не имеют для меня значения.

– Потому что ты никогда не оставалась без них. Или без защиты, – с горечью произнесла Джиллиана. – Ты никогда не знала, что значит выбирать между достоинством и выживанием, Арабелла.

Арабелла устремила взгляд в темноту за окном.

– Достоинство и выживание. Ты говоришь о том, что произошло с тобой в Эдинбурге, не так ли?

– Я не хочу ни с кем обсуждать свое прошлое, Арабелла, даже с тобой.

Арабелла улыбнулась, но улыбка не смогла скрыть выражение странной печали на ее лице.

– Я тоже. Но иногда оно все же напоминает о себе, хотим мы того или нет. – Она положила ладони на подоконник и приблизила лицо к окну, едва не коснувшись носом с текла. – Ты не можешь себе представить, как я ненавижу это место, Джиллиана. Я ненавижу Роузмур всеми фибрами души. Я никогда не хотела жить здесь.

Удивленная и испуганная, Джиллиана воззрилась па нее.

– Почему ты решила, что ненавидишь его? Ты пробыла здесь всего каких-то несколько часов.

Арабелла повернулась и в упор посмотрела на нее.

– Ты отдаешь себе отчет, Джиллиана, что я здесь только для того, чтобы исполнить роль племенной кобылы для графа Стрейтерна?

Племенной кобылы? Неужели она может смотреть на мужчину и так думать?

– А ты бы предпочла всю жизнь оставаться одной, Арабелла?

– Я бы предпочла быть властителем своей собственной судьбы.

Джиллиана вздохнула. Жалость победила раздражение. Арабелла еще не подвергалась жизненным испытаниям. Она хочет того, чего просто не может быть, даже в совершенном мире.

– Никто не властен над собственной судьбой. Всем нам приходится следовать законам общества, в котором мы живем. Ты должна делать то, чего от тебя ожидают, Арабелла. Но ты можешь найти в этом удовольствие, если захочешь. Граф, на мой взгляд, вполне хороший человек, интересный мужчина. – Бесподобный мужчина. Но это замечание она оставила при себе.

– Ты твердо убеждена, что я должна выйти замуж и быть счастливой, не так ли? Даже если я уверена, что буду несчастна? – Арабелла вопросительно посмотрела на нее.

– Все зависит от тебя, Арабелла. Если ты настроена быть несчастной, то и будешь несчастной.

Арабелла снова отвернулась, уставившись в темноту.

Джиллиана удержалась от дальнейших замечаний, ибо в комнату вошла служанка и начала распаковывать сундуки Арабеллы. Гардероб и туалетный столик быстро заполнились приданым, которое доктор Фентон заказал у трех портних.

– Этот не открывай, – приказала Арабелла, указав на ближайший к двери сундук. Служанка отступила назад, сделала книксен и вышла из комнаты, а Джиллиана почувствовала облегчение, оттого что ей не пришлось давать объяснения по поводу драгоценного скелета. Она могла себе представить, какие пересуды это вызвало бы среди челяди.

Когда Арабелла, по своему обыкновению, уткнулась в книгу, Джиллиана ушла в свою спальню – смежную комнату, столь же красивую, как и комната Арабеллы.

Бежевые с цветами обои смягчали интерьер и, казалось, делали комнату теплее. Хоть по календарю весна и пришла на север Шотландии, но зима еще не сдала своих позиций. Нрав ее ощущался в прохладе ветра и ясной, бодрящей ночи.

В спальне Джиллианы имелись гардероб, такой же большой, как у Арабеллы, бюро и кровать с балдахином на возвышении. Самым большим сюрпризом для нее, однако, оказалась дверь, ведущая в личную туалетную комнату. Роузмур представлял собой поразительное сочетание истории и новых веяний.

Джиллиана справилась с распаковыванием своего сундука за каких-то несколько минут. Она взглянула на часы, стоявшие на каминной полке. Самое время ложиться спать, учитывая, что сегодня она поднялась с рассветом. Однако она была в очень странном, каком-то беспокойном настроении. У нее вдруг возникло желание побродить по этому величественному дому, рассматривая портреты в холле и пейзажи на лестнице. Когда они проходили по коридору, в алькове Джиллиана заметила бронзовую урну, которую ей хотелось изучить повнимательнее, но Арабелле не терпелось поскорее оказаться в своем комнате, поэтому сделать это не удалось.

Но ведь она здесь не совсем гостья. Она в Роузмуре только из-за Арабеллы. Ее единственная обязанность – позаботиться, чтобы Арабелла… Ход мыслей Джиллианы приостановился. Она здесь не для того, чтобы позаботиться о счастье Арабеллы. Джиллиана сомневалась, что Арабелла на самом деле может быть счастлива. Нет, она должна позаботиться, чтобы Арабелла вписалась в новый для себя мир и новую жизнь, предложенную ей волею обстоятельств.

Зависть – нехорошее, глупое чувство.

– Ваше сиятельство, – проговорил доктор Фентон – Со времен Медичи, а может, и раньше люди используют яд, чтобы убивать своих врагов. Однако человек, задумавшей убийство, может избавиться от своего противника достаточно быстро. Для этого ему не нужен яд.

– Вы специально притворяетесь непонятливым, доктор Фентон? – спросил Грант. – Или просто не знаете ответа на мой вопрос? В результате отравления ядом возможно появление таких симптомов, как были у Эндрю или Джеймса? Короткого ответа будет достаточно. Да или нет?

Доктор Фентон слишком долго не отвечал, что не на шутку встревожило Гранта. И когда он уже был готов приказать доктору покинуть его кабинет, тот наконец снова заговорил:

– Полагаю, да. Но я не знаток ядов, ваше сиятельство. Хотя у меня есть несколько книг на эту тему, я никогда не занимался их изучением.

– Вы знаете кого-нибудь с таким опытом?

– Думаю, можно было бы поспрашивать среди моих бывших студентов. Возможно, кто-то из них интересуется ядами. Хотя я не вижу пользы в таком занятии. Нас, врачей, учат исцелять, а не убивать.

– Займитесь расспросами, доктор, но только при условии, что не станете упоминать Роузмур. Я не желаю ни малейшего намека на какие-то слухи.

Доктор Фентон слегка поклонился:

– Разумеется, ваше сиятельство. Я пошлю письма только тем, кто умеет держать язык за зубами. Но я думал, вы смирились с болезнью ваших братьев. Или что-то изменилось в ваших планах?

– Вы говорите о своей дочери, доктор Фентон?

Его собеседник кивнул.

– Я принял решение вступить в брак не из-за заболевания крови. Я решил жениться, будучи обеспокоен тем, что кто-то может достигнуть своей цели и убить меня. Надеюсь, прежде чем это произойдет, я обеспечу Роузмур наследником.

Доктор Фентон казался потрясенным.

– Если такие люди на самом деле существуют и им удастся убить вас, ваше сиятельство, то что помешает им убить также и вашего наследника?

– Ровным счетом ничего, – ответил Грант. – Потому-то мне и необходимо обнаружить, чьих рук это дело.

Доктор Фентон кивнул:

– Тогда я спишусь кое с кем из своих коллег в Эдинбурге, ваше сиятельство. Заодно поинтересуюсь у них, не знают ли они каких-либо новых методов лечения болезни крови.

– Новых методов?

– Ну да, например, очищение. Возможно, вам следует пить больше вина.

– Конечно, ищите любые новые методы, – одобрил Грант. – А я со своей стороны принял кое-какие меры предосторожности. – Он лишь улыбнулся, не имея ни малейшего намерения рассказывать доктору, что именно он сделал.

Ему наплевать, что Фентон врач. Он никому не должен доверять.

После ухода доктора Грант некоторое время не отрывал взгляда от списка родственников, который составил месяц назад. Его поверенный недавно прислал известие еще об одной смерти в семье, на этот раз в почтенном возрасте и не от болезни крови. Грант вычеркнул имя Деррика Роберсона и сделал пометку, что тот умер в возрасте восьмидесяти четырех лет. Из оставшихся родственников трое живут в Шотландии, один в Англии, и двое эмигрировали то ли в Австралию, то ли в Америку.

Завещание его отца оказалось удивительно щедрым. Раналд Роберсон пожаловал одному дальнему родственнику пожизненную ренту. Были и другие распоряжения, каждое из которых Грант велел своему поверенному тщательно проверить. Он хотел знать местонахождение каждого родственника. Здравый смысл, однако, подсказывал ему, что надо искать где-то в другом месте. Он не понимал, каким образом оставшиеся в списке мужчины могли представлять угрозу. Один из них был восьмидесятилетним стариком, троюродному племяннику было всего семь, а еще один родственник был прикован к постели после апоплексического удара. Тем не менее Грант хотел знать их теперешние обстоятельства. Не могла ли нужда толкнуть их на отчаянный шаг?

– Ты совершил ошибку. Грант.

Он поднял глаза и в дверях кабинета увидел мать.

– В отношении чего?

– Тебе бы следовало выбрать ту, другую. Если тебе так уж необходим мезальянс, выбери компаньонку.

– Ты подглядывала в замочную скважину, да? – спросил он. – Рассмеяться ему или рассердиться? С его матерью это часто бывало трудно решить. – Тебе следовало присоединиться к нам, мама.

– Я успею это сделать и завтра, Грант. – Она повернулась, собираясь уходить.

– Почему ты считаешь, что я должен был выбрать мисс Камерон? – спросил Грант.

– Потому что она задала бы тебе перцу, а эго как раз го, что тебе нужно. Немного страсти – вот что делает жизнь стоящей. – Она помолчала. – Правильной страсти, Грант. Той, что бывает между мужчиной и женщиной. Ты в ней нуждаешься, и думаю, мисс Камерон дала бы ее тебе.

Это замечание было таким неожиданным, что Грант смотрел на мать во все глаза.

– Мне не нравится мисс Фентон, – продолжила она, еще больше удивляя ею. – И я не могу избавиться от мысли, что должна бы ее знать.

– Ты уверена в своей беспристрастности?

– Не совсем, – пожав плечами, ответила графиня и, не сказав больше ни слова, ушла, а сын изумленно смотрел ей вслед и задавался вопросом, права ли она.

Не совершил ли он ошибку – худшую из возможных?

Улыбка мисс Камерон привлекла его внимание, эго правда, и он был очарован тем, как она смотрела на него, словно посмеивалась над ним.

Она разглядывала его руки.

Мисс Камерон не гак красива, как мисс Фентон. Глаза у нее мягкого голубого оттенка, совершенно обычные. Волосы рыжевато-каштановые, не белокурые. Просто каштановые. Совсем непримечательный цвет. У нее особенная улыбка, та, что почти не затрагивает глаз.

Она намеренно отделилась от остальных, явно подчеркивая пропасть, лежащую между ними. Но обособленность мисс Камерон имела налет печали. Или тайны. Возможно, именно поэтому его и притягивало к ней – она прост разожгла его любопытство.

Нет, мама ошибается. Его собственные инстинкты на мгновение отклонились в сторону. Но женится он на мисс Фентон. А пока ему следует тщательно избрать соблазна, который представляет собой Джиллиана Камерон.

Глава 5

На следующее утро Джиллиана проснулась с ощущением блаженства. На несколько коротких минут она позволила себе представить, что всегда будет просыпаться в такой комнате, видеть суетящуюся молодую горничную с улыбкой палице и вдыхать аромат свежего крепкого чая, поданного ей в постель.

– Я принесла вам горячую воду для умывания, мисс, – сказала служанка, почтительно приседая, – и чай с тостами. – Если пожелаете что-нибудь еще, только позвоните.

– Как чудесно, – сказала Джиллиана, приподнимаясь на локте и оглядывая поднос.

– Мне поручили передать вам, – горничная сделала еще один книксен, – что вы и мисс Фентон должны встретиться с графиней в Итальянской комнате, мисс. – Она отвернулась, потом снова повернулась и еще раз присела. – В девять часов утра, мисс. Графиня придает большое значение тому, чтобы все приходили вовремя.

Ощущение купания в роскоши моментально испарилось, остался только страх. Скорее это было даже предчувствием. Дурным предчувствием.

Арабелла опоздала. Правда, Арабелла часто опаздывала. Она забывала о времени, когда погружалась в одну из своих книг. Даже после напоминания ей о времени она зачастую нимало не беспокоилась, что придет не вовремя и что ее опоздание нарушит планы других людей.

Сегодня, как нарочно, она копалась даже больше обычного, двигаясь настолько медленно, что Джиллиана готова была прикрикнуть на нее, убеждая поторопиться. Но дав волю своему раздражению на Арабеллу было бы пустой тратой времени и сил – это не заставило бы девушку быстрее одеваться. Скорее наоборот, из упрямства она могла бы шевелиться еще медленнее.

И конечно, они опоздали на аудиенцию в Итальянскую комнату на целых пятнадцать минут – Джиллиана буквально втащила Арабеллу в двери, с испугом обнаружив, что они не единственные присутствующие, но явно прибывшие последними. Когда девушки вошли в комнату, граф и доктор Фентон поднялись. Лица обоих выражали недовольство.

В Итальянской комнате бросалась в глаза позолоченная и обитая шелком мебель, которая заполняла пространство и в то же время казалась слишком утонченной, чтобы ею пользоваться. Темно-синие шторы на высоких окнах, судя по всему, были шелковыми, сочетаясь по цвету с обивкой диванов и канапе; стены были обиты темным деревом. Пейзажи, расположенные в центре каждой панели, изображали залитые солнцем холмы и тенистые зеленые рощи.

Графиня Стрейтерн стояла у камина, положив правую руку на каминную полку, – поза, несомненно, призванная внушать благоговейный трепет.

Несмотря на невысокий рост, выглядела графиня внушительно. Лицо ее было полным и круглым, с двойным подбородком. Возможно, фигура у нее тоже была тучной, но это трудно было определить из-за платья. Оно было из черного шелка с длинными широкими рукавами и верхней юбкой, украшенной кружевной вставкой. Закрепленная на плечах ткань ниспадала по спине графини и растекалась по полу наподобие шлейфа.

Глаза ее, удивительно голубые, внимательно вглядывались в Арабеллу. Рот не улыбался, уголки его прятались в мясистых щеках.

Когда доктор Фентон вывел дочь вперед, графиня лишь едва заметно склонила голову, словно королева, которой представляли одного из ее подданных.

Арабелла, казалось, не замечала пристального взгляда своей будущей свекрови. Джиллиана знала, что девушка предпочла бы сейчас находиться в какой-нибудь маленькой, уединенной комнатке, среди своих книг. Вот бы ей дали полечить какого-нибудь старичка слугу, обследовать слезящиеся глаза или гнойный нарыв, она сразу почувствовала бы себя на своем месте.

Графиня же, несмотря на суровую внешность и преклонный возраст, судя по ее виду, не страдала никаким телесным недугом. Тем не менее, Арабелла воспользовалась случаем, чтобы обследовать ее визуально. Ее взгляд охватил женщину от макушки до носков туфель, выглядывающих из-под юбок.

Затем Арабелла сосредоточила взгляд на груди графини, словно считала, сколько раз поднимается и опускается этот внушительный бюст. Некоторое время она разглядывала уши графини, и Джиллиана знала, что Арабеллу интересуют отнюдь не сверкающие бриллиантовые серьги. Без сомнения, она задавалась вопросом, нельзя ли каким-то образом проверить слух женщины.

Тем временем выражение лица графини продолжало оставаться суровым. Она все так же испытующе смотрела на Арабеллу, которая, похоже, оставалась в счастливом неведении относительно напряженной атмосферы в комнате, а также того, что графиня раздражается все больше и больше.

Доктор Фентон взглянул на Джиллиану, и она поняла, что вскоре станет объектом пространной и углубленной лекции о шокирующем отсутствии манер у Арабеллы.

В конце концов, ее главной обязанностью было сделать Арабеллу презентабельной.

Джиллиана уже приготовила слова в свою защиту, хотя они звучали неубедительно даже для нее самой: «Она же, в сущности, не делала ничего плохого. Просто смотрела на графиню».

Однако Джиллиане нетрудно было представить реакцию доктора Фентона: «Целых пять минут?»

У Арабеллы и впрямь был такой вид, словно ей хотелось взять свой дневник и начать делать записи о цвете лица графини. Или, упаси Боже, попросить графиню открыть рот, чтобы осмотреть ее зубы.

Джиллиана переводила взгляд с Арабеллы на доктора Фентона и каким-то образом случайно посмотрела на графа. Он ни в малейшей степени не находил ситуацию забавной. Пожалуй, у него был такой вид, словно он вообще никогда не улыбается, и даже мысль о веселье ни разу в жизни не приходила ему в голову.

Отвечая на его взгляд, Джиллиана пришла в некоторое замешательство, опасаясь, как бы он не прочитал ее мысли. Однако ей удалось слегка склонить голову, чтобы выглядеть так же надменно, как и он.

Получалось, что в то время как Арабелла вела себя невежливо, глядя на графиню без единого слова, то же самое граф делал с ней. А кто призовет его к ответу за такое поведение?

Доктор Фентон прокашлялся.

Джиллиана, сделав шаг, встала прямо за Арабеллой и легонько ткнула ее в спину пальцем. Обычно такого физического проявления ее нетерпения оказывалось достаточно, чтобы привлечь внимание Арабеллы. Но только не сегодня. Джиллиана взглянула на доктора Фентона, чье лицо краснело все больше и больше по мере того, как шли секунда за секундой.

Неужели Господь не дал Арабелле разума, которым наделил даже козу?

Графиня дважды постучала тростью по узорчатому ковру, и этот звук прозвучал неожиданно громко и отчетливо в неестественной тишине.

Джиллиана наклонилась ближе к Арабелле и прошептала, надеясь, что будет услышана:

– Арабелла, ты устраиваешь сцену. Скажи что-нибудь вежливое.

Арабелла лишь слегка повернула голову. Ее взгляд встретился со взглядом Джиллианы, и раздраженное выражение пробежало по ее лицу.

– Почему я не могу воспользоваться ситуацией, чтобы совершенствовать свою способность наблюдать, Джиллиана? Эта женщина может стать жертвой апоплексии. Об этом говорит цвет ее лица. Подозреваю, что она употребляет чересчур много сыра и мяса. Ей пошли бы на пользу несколько стаканов эля по вечерам. И, может быть, вина в качестве утреннего тонизирующего. Недельный курс слабительного тоже был бы нелишним.

Слабительного? О Боже!

– Юная леди, вы умеете разливать чай? – спросила графиня.

Арабелла заморгала.

– Что?

Графиня подняла трость и ткнула ею в сторону Арабеллы.

– Вы способны только говорить о личных делах на людях или можете вести себя, как подобает женщине с хорошими манерами?

Арабелла промолчала.

– Итак?

– Арабелла обучена хорошим манерам, ваше сиятельство, – объяснила Джиллиана, становясь рядом с Арабеллой. – Просто порой она забывает о них, настолько ее занимает медицина.

Графиня указала своей тростью на ближайшую софу:

– Сядьте.

Джиллиана послушалась без колебаний, Арабелла же замешкалась. Джиллиана вздохнула, сдержала замечание и потянула девушку за рукав.

Графиня села на диван напротив, а граф с доктором Фентоном расположились по соседству в креслах.

Как только все уселись, дверь открылась, словно графиня послала какой-то тайный сигнал. Вошел лакей, едва ли не сгибающийся под тяжестью массивного серебряного сервиза.

Арабелла бросила на Джиллиану взгляд – не отчаянный, а раздраженный.

– Воспользуйся своим здравомыслием, – шепнула ей Джиллиана. – Если ты можешь зашить рану, го наверняка сможешь налить чашку чаю.

Если бы ее слова были хоть отдаленно пророческими! Но Арабелла в очередной раз доказала свое полное неумение и нежелание расположить к себе окружающих. Она не вела светской беседы. Лишь спросила графиню, графа и своего отца, какой они желают чай, и больше вообще не разговаривала.

Джиллиану она даже не потрудилась спросить. Не говоря ни слова, просто вручила ей блюдце и полную чашку с переливающимся через край чаем.

Джиллиана поблагодарила ее и поудобнее расположилась в уголке дивана, впервые порадовавшись, что она не на месте Арабеллы, а значит, не является объектом испытующего взгляда графини.

Было слишком очевидно, что Арабелла не проходит свою первую проверку. В комнате царила атмосфера неловкости, молчание было настолько тягостным, что Джиллиана готова была на что угодно, лишь бы сбежать отсюда.

– Вы научитесь всему, что вам необходимо знать, – неожиданно сказал граф. – Все, что вам нужно, – это немного практики.

– Не имею ни малейшего желания практиковаться в чем бы то ни было, – отрезала Арабелла. – Я бы предпочла проводить время, служа человечеству.

– Что ж, – вмешалась Джиллиана, – думай об этом как о служении человечеству. Его небольшой части.

Она вовсе не хотела, чтобы это замечание прозвучало насмешливо. Просто она знала, как воззвать к смещенному чувству логики Арабеллы. Неожиданная улыбка графа удивила ее, как и стремительный уход графини. Женщина встала, взглянула на Арабеллу, словно хотела сказать что-то особенно язвительное, но передумала и направилась к двери, не сказав больше никому ни слова – ни своему сыну, ни доктору, ни тем более Арабелле, которая, казалось, испытала некоторое облегчение с уходом графини.

Арабелла повернулась к Джиллиане:

– Могу я теперь вернуться в свою комнату?

Граф встал.

– А что вы скажете насчет небольшой экскурсии по Роузмуру, Арабелла? Думаю, особенно вас заинтересует библиотека.

Джиллиана послала ему благодарный взгляд. Арабелла же даже не посмотрела в его сторону.

– Я бы предпочла вернуться в свою комнату, ваше сиятельство, – сказала она.

– В таком случае могу я проводить вас?

– Нет необходимости, – ответила Арабелла – Едва ли я заблужусь.

К чести графа, он лишь слегка поклонился в ответ. Если слова Арабеллы и вызвали его раздражение, он этого не показал.

Джиллиана поднялась и направилась к двери, чтобы сопровождать Арабеллу, но та не стала ее ждать, а просто вышла из комнаты с надменностью графини.

Должна ли она пойти за ней? Или ей следует остаться?

Граф протянул руку, останавливая ее жестом. Джиллиана была уверена, что он не собирался дотрагиваться до нее, потому что убрал руку в тоже мгновение, как его пальцы коснулись ее кожи под кружевом на запястье. Она была уверена, что этот жест предполагался не успокаивающим или даже интимным, а скорее высокомерным.

Граф не хотел, чтобы этот момент оказался сколько-нибудь значимым, но он оказался именно таким. Джиллиана замерла на месте or его прикосновения. Он не проронил ни слова, и на его лице она ничего не могла прочесть, кроме едва заметного удивления.

Ей захотелось, чтобы он коснулся ее снова, прижался пальцами к тому месту на руке, где кожа была особенно чувствительной. Или, быть может, обхватил пальцами ее запястье, сделав своей пленницей. Как будто сейчас она могла уйти.

Неужели ее жизнь рухнула окончательно?

– Могу я поговорить с тобой, Джиллиана?

Она повернулась к доктору Фентону:

– Конечно, сэр.

Джиллиана оставила графа у двери, умудрившись пересечь комнату, ни разу не взглянув на него. Но он тем не менее оставался там. Она чувствовала, что он смотрит на нее, ощущала его взгляд между лопатками и на обнаженной шее, на затылке, где волосы были подняты вверх и заколоты черепаховым гребнем.

Сев на диван лицом к доктору Фентону, Джиллиана молила Бога послать ей хладнокровие и самообладание. Если иначе нельзя, то пусть нахлынут воспоминания. Пусть она вспомнит те два дня страха в Эдинбурге, когда она, беременная, была покинута и напугана.

Граф замешкался, и в какой-то момент Джиллиане показалось, что он останется в комнате и будет слушать слова доктора Фентона. Но вот он вошел и закрыл за собой дверь, подарив ей чувство облегчения.

Как только они остались одни, Джиллиана переключила внимание на своего работодателя.

Она стиснула руки и приказала себе не выдавать никаких эмоций. Ни досада, ни раздражение, ни гнев не должны отразиться у нее на лице.

– Арабелла, похоже, не склонна принять на себя роль графини.

Поскольку именно это она и говорила ему последние две недели, сейчас Джиллиана промолчала.

– Она должна осознать, что это для нее огромное благо, выпадающее на долю далеко не каждой женщины.

Джиллиана начинала раздражаться, и раздражение было определенно предпочтительнее страха.

– Всякий раз, когда я говорю с Арабеллой о ее манерах, доктор Фентон, она меня попросту не слушает. Что я могу сделать?

– Я не прошу тебя относиться к ней как к сестре, Джиллиана. Я знаю, что это невозможно. Но я бы не хотел, чтобы ей было стыдно за свое поведение.

Джиллиана сомневалась, что такое возможно. Арабелла была настолько далека от окружающего мира, что вряд ли замечала, когда идет дождь, когда снег, а когда, напротив, стоит прекрасный день. Ни на что, не входящее в узкий круг интересов Арабеллы, она просто не обращала внимания.

– Боюсь, графиня осталась недовольна Арабеллой, – продолжал доктор Фентон. – Крайне важно как можно скорее устранить все недостатки моей дочери, Джиллиана.

Что она могла на это сказать? Было слишком очевидно, что Арабелла не готова к той роли, которую должна принять на себя, и вообще ей нет до этого никакого дела.

– Хорошо, – ответила она. – Я буду прилагать больше усилий.

– Да уж постарайся. – Доктор внимательно посмотрел на нее. – Граф Стрейтерн весьма чуток к своему положению в обществе.

Джиллиана промолчала.

– Сообщи я ему о твоем прошлом, не сомневаюсь, что он попросит меня отказаться от твоих услуг.

Она в испуге уставилась на него:

– Зачем вам это делать, сэр?

– Надеюсь, в этом не будет необходимости.

Никогда прежде Джиллиана не видела его таким; сейчас в его взгляде сквозила неприкрытая неприязнь.

– Я же пообещала сделать все от меня зависящее, сэр. – Она надеялась, что ее голос прозвучал ровно и примирительно. Прошлое преподало Джиллиане один ценный урок – умение защищать себя. До тех пор, пока не найдет новое место, она не может позволить себе лишиться расположения доктора.

– Ты – компаньонка Арабеллы, принимающая ее интересы близко к сердцу. И я хочу, чтобы именно такой тебя и считали в Роузмуре.

Она снова с силой стиснула руки.

– А никак не женщиной с необузданными страстями, Джиллиана. Не сумасбродкой, которая забывает, что она леди.

– Я понимаю, сэр.

– Ты слишком часто смотришь на него, Джиллиана. Всем видно, что он интересует тебя.

«А, так вот она, истинная причина этого тет-а-тет».

– Смотри, чтобы твоя история не повторилась, Джиллиана. Чтобы даже малейший намек на скандал не коснулся Роузмура по твоей вине. Если ты забудешься, я буду вынужден все рассказать графу. И ты снова окажешься на улицах Эдинбурга.

Короткий кивок – вот все, на что у нее хватило сил, прежде чем она покинула доктора Фентона.

Грант распечатывал письмо с некоторой тревогой, надеясь, что это не будут плохие новости. Нет, это были прекрасные новости. Он улыбнулся, пробегая глазами по строчкам, исписанным неразборчивым почерком друга, выуживая из лабиринта крючков и завитушек, что именно Лоренцо пытался сказать. Его друга задержали дела в Лондоне, но он приедет в Роузмур так скоро, как только сможет.

А пока он давал Гранту кое-какие советы. За ними следовал список лекарственных средств, большинство из которых, как думалось Гранту, он мог бы уже сейчас попробовать принимать. Заканчивая чтение письма, он поймал себя на том, что согласно кивает.

Довольно редко случается, чтобы такая болезнь никак не проявлялась почти до самой смерти. Детьми твои братья часто болели? А ты, мой друг, был ли ты тоже нездоров до приезда в мою страну? Если нет, то я сильно сомневаюсь, что дело в болезни, о которой ты упоминаешь.

К несчастью, Гранта не было в Шотландии, когда Эндрю заболел и умер. Не заметил он и того, как заболел Джеймс, заболел столь серьезно, что болезнь унесла его жизнь. Его оправдывает лишь то, что он был слишком поглощен своими делами, проводя бесконечные часы в пути до Перта и обратно, дабы позаботиться о благополучной доставке оборудования из Италии.

Джеймс вполне мог быть давно болен, прежде чем близкие узнали об этом. К сожалению, его брат принадлежал к тем людям, которые никогда не жалуются – до тех пор, пока жалобы уже бессмысленны.

Грант отложил письмо в сторону, думая о том, как давно он не видел Лоренцо. Не много было людей, которым он доверял, но хотя он доверял графу Патерно больше, чем кому-либо другому, даже Лоренцо не знал всех его секретов.

Как ни странно, воздух Роузмура был буквально пропитан довольством. Слугам нравилось работать в этом большом, славном доме, и с их лиц не сходила улыбка. Смех слышался и в коридорах, и этот звук казался ей таким необычным для этого места, что она останавливалась и прислушивалась к нему.

Неужели она единственная, кто видит за улыбками истинное зло?

Серые глаза мужчин семейства Роберсонов были цвета дыма, сланца. Цвета дьявола, словно он жил в каждом из них. Бесспорно, все они очаровательны, эти Роберсоны. Каждый из них, начиная от основателя рода, чей портрет висит внизу, обладает привлекательностью Гавриила, но и коварством. Они непринужденно улыбаются, и требуется огромный опыт, чтобы распознать за этим обаянием порочность, прочно угнездившуюся в их душах.

Нет, не голоса говорили ей, насколько они порочны. Правда, иногда она и в самом деле слышала какие-то голоса, которых, она знала, другие не слышали. Порой она думала, что эти голоса – разные ипостаси самого Господа: Святой Дух, Бог Отец и Бог Сын. Но потом они менялись и казались почти детскими, и она уже не знала, кто это. Главное, она понимала, что то, что она слышит, – это ее сознание, призывающее ее к исполнению своего долга.

Практика сделала ее пальцы удивительно проворными. Она вытащила пробку из кобальтовой бутылки, просунула внутрь ложку с длинной ручкой и достала небольшое количество порошка. Каждый день она проглатывала понемножку, положив чуть-чуть на кончик языка. Если она доживет до следующего дня, это будет означать, что ей следует исполнить свою миссию.