Текст книги "Полнолуние"

7

Порк Чоп разразился громким лаем, когда автомобиль, шурша по гравию, дал задний ход. Молли сидела, уставившись на знакомые очертания своего ветхого домика и темные силуэты родных, вырисовывающиеся в дверном проеме, пока водитель не вырулил на дорогу. Мгновенное переключение передачи – и вот уже автомобиль мчится вперед. Дом и семья остались позади.

Она наконец осмелилась перевести взгляд на сидевшего рядом мужчину. У него был точеный профиль: высокий лоб, прямой и не слишком большой нос, твердый и без тени улыбки рот, мужественный подбородок. Молли предположила, что искушенная женщина лет тридцати, в жемчугах и норке, сочла бы его красавцем.

Ей же, двадцатичетырехлетней девице, в джинсах и кроссовках, он внушал страх.

Внимание агента было целиком сосредоточено на дороге, узкой и извилистой. Хотя было всего начало восьмого, на землю пала ночь. Луна еще не взошла. Единственным источником света в кромешной тьме были зажженные фары автомобиля. Их яркие лучи прорезали темноту, высвечивая черное блестящее асфальтовое полотно и вековой давности каменный забор, ограждавший тысячеакровую территорию Уайландской фермы. Большой Дом, в котором проживало семейство владельцев, находился в миле от дороги, за широким полем сочной травы. Построенный из белого кирпича, с фасадом в стиле эпохи Ренессанса, огромный двадцатидвухкомнатный особняк вполне мог служить прототипом поместья Тары. Десятикомнатный дом для гостей был миниатюрой Большого Дома, и даже пять конюшен повторяли тот же элегантный архитектурный стиль. Но лучшие времена Уайландской фермы остались в прошлом: расцвет ее пришелся на семидесятые годы – начало восьмидесятых, когда нефтедоллары арабских шейхов подстегнули рост цен на годовалых скакунов, и на ежегодном июльском аукционе в Кинленде они достигали заоблачной восьмизначной отметки. Вскоре арабы вместе с нефтедолларами подались на юг, и ферма, как и весь конный бизнес, начала приходить в упадок. Когда семь лет тому назад Балларды поселились в этой местности, дела на Уайландской ферме уже уверенно шли под гору. Если в середине семидесятых хозяйство насчитывало сорок обученных скакунов, сорок семь кобылиц, пятьдесят восемь жеребят и четверых элитных производителей, теперь стадо было более чем скромным: пятнадцать скакунов, только девять кобылиц, одиннадцать жеребят и один породистый производитель, который, к сожалению, уже порядком состарился. Ветеринарный госпиталь более не функционировал; закрылась и столовая для обслуживающего персонала фермы. В бассейне, некогда оборудованном механизмами для реабилитационного подводного массажа лошадей, теперь не было ни воды, ни оборудования, его дно густо устилали листва и прочий мусор. Конюшня для жеребцов-производителей служила пристанищем для единственного постояльца и одновременно выполняла дополнительную функцию офиса. Остальные конюшни нуждались в ремонте и покраске. Стильные купола, украшавшие их, больше не сияли ярким изумрудом – фирменным цветом Уайландской фермы. Время и запустение окрасили их в тускло-зеленый. Домик Молли и все другие строения, разбросанные в округе, когда-то тоже выделялись ярким сочетанием белого и изумрудно-зеленого. Теперь же белая краска облупилась и свисала длинными лохмотьями, так что домики уже не казались белоснежными.

Но, несмотря на происки фортуны, имя Уайландской фермы еще звучало и, более того, хранило некий магический оттенок. «Пырейный штат» Кентукки, нахально оккупировавший самый центр патриархального Юга, оставался краем лошадей, оазисом феодальных поместий и не менее консервативных нравов. Население штата нельзя было назвать многочисленным, и составляли его в основном коренные жители. Они жили в этой унылой саванне, потому что до них здесь жили их деды и прадеды. Крупные коннозаводчики, владельцы огромных поместий, были, разумеется, богаты, как им и положено, и богатство их прирастало из поколения в поколение. Однако большинство существовало лишь для того, чтобы служить интересам и нуждам землевладельцев, которые фактически были хозяевами штата и его правителями.

«Хмельное» джентри – иронично прозванное так не слишком большими почитателями кислой винной браги, производство которой наряду с коннозаводством было визитной карточкой края, – не уступало в своем аристократизме титулованным лордам и леди Англии. В самом деле, британская королева Елизавета Вторая частенько навещала эти места и, как говорили, чувствовала себя как дома в обществе местной знати. В период расцвета «Пырейного штата» кинозвезды, магнаты, миллиардеры иностранного происхождения устремились в эти края в надежде приобрести аристократический лоск, налет родовитости, с тем чтобы со временем перейти из разряда нуворишей в категорию «голубой крови». Однако ласковое южное гостеприимство и томное произношение, которыми встретили пришельцев, оказались обманчивыми. «Пырейный штат» оценивал своих жителей по тому же признаку, что и лошадей: по родословной. Внешнее радушие старожилов скрывало жесткий холодный расчет и презрение, которыми местный истеблишмент удостаивал тех, кто не дотягивал до планки.

Молли не повезло: ей не довелось родиться в роскоши. Ее родители были не более чем крохотными шестеренками, крутившимися в сложнейшем механизме, обслуживавшем сильных мира сего. Насколько ей было известно, никто из ее родных не владел собственностью, не отличался и образованностью: дальше средней школы ни один так и не шагнул. Безликие и безвестные, они скромно жили и тихо умирали в краю, где родословная была возведена в ранг культа.

Вот почему Молли всю жизнь приходилось биться за то, чтобы вырваться из ловушки, в которую загнали ее серость и нищета.. Сейчас, сидя рядом с облеченным властью мужчиной, увозившим ее в ночь и неизвестность, ей опять пришлось вспомнить об этом. – Вы всегда добиваетесь свиданий шантажом? – Молли не могла более выносить молчание. Бравада заставила ее гордо вздернуть подбородок, придала голосу колючей иронии. Чтобы справиться с ознобом, пробиравшим, казалось, до самых костей, она крепче обвила себя руками.

– Нет, если учесть, что большинство моих свиданий проходят не с воровками. – Холодный ответ сопровождал мимолетный взгляд в сторону собеседницы.

Слово «воровка» пронзило острым жалом. Молли сменила браваду на откровенную враждебность.

– Что вам от меня нужно?

– Поговорим об этом за ужином.

– Я уже поела.

– А я нет.

Его реплика как будто лишала Молли права на дальнейшие разглагольствования. В словах агента был очевидный намек на то, что она должна будет подчиниться его воле. Что ж, в сложившейся ситуации он был прав. Молли, сидевшая нарочито прямо, слегка откинулась на спинку сиденья, сломленная собственным открытием.

– Если вы имеете в виду те двадцать долларов…

– Двадцать долларов? – Он бросил на нее прищуренный взгляд.

– Я их потратила на булочки и молоко для детей, понятно? Я верну.

Последовала пауза. Он вновь посмотрел на нее.

– Вы взяли двадцать долларов из тех пяти тысяч, что были в мешке, и купили на них булочки и молоко для братьев и сестер?

– Выходит, вы даже не заметили недостачи, – печально произнесла она. Его тон подсказал ей эту мысль.

– Нет.

– Тогда что же вам от меня нужно?

– Все в свое время.

Машина остановилась у стоп-сигнала, потом свернула на старое шоссе Франкфорт-пайк. Молли догадалась, что они направляются в сторону Лексингтона. Сельский Вудфорд, в котором находилась Уайландская ферма, не изобиловал ресторанами. Сердцем «Пырейного штата» по праву считался Лексингтон – маленький, но деловой городок, расположенный в нескольких минутах езды от Вудфорда.

– Как вы намерены зарабатывать на жизнь теперь, когда потеряли работу? – спросил он, нарушая затянувшееся молчание.

– Вам это так важно знать?

– Да, – сказал он. – Думаю, да.

Подтекст его ответа был недвусмысленным: он имел право спрашивать о чем угодно, а она, если хотела избежать неприятностей, должна была отвечать на любой заданный вопрос.

– Я должна получить двухнедельное жалованье от Дона Симпсона. Потом, наверное, буду искать работу.

Она не собиралась признаваться, в каком отчаянии пребывает на самом деле. Оставив работу в одной из конюшен, Молли понимала, что в другую ее уже вряд ли возьмут. Местные коннозаводчики держались сплоченно.

– Вам отключили телефон, – сказал он. Молли оцепенела от ужаса. Это произошло лишь сегодня утром, после недельной давности уведомления о предстоящем отключении за неуплату. Итак, телефонная компания «Белл» всерьез рассердилась на нерадивых Баллардов.

– Откуда вы знаете?

– Я пытался дозвониться, перед тем как прийти. Я подумал, будет лучше, если я предупрежу вас о своем визите.

– Вы правы, так было бы лучше. – Внезапный приступ антипатии к нему придал резкости ее голосу.

Молли даже обрадовалась собственной агрессивности. Она помогала ей снять болезненное смущение, которое завладело ею настолько, что она не знала, куда деться. Новостью об отключении будь то телефона, газа или электричества ее было не удивить, но невыносима была сама мысль о том, что кто-то об этом узнает. Особенно он.

– Забыли оплатить счет?

– У меня не было денег, вас это устраивает? – Жгучая гордость уберегла Молли от лжи. Да и что еще она могла сказать в свое оправдание, чтобы он поверил? Что они с детьми уезжали на каникулы и забыли отправить чек до отъезда? Однажды, еще в шестом классе, она смолола такую чушь и была жестоко осмеяна одноклассниками.

– Я так полагаю, часть из этих пяти тысяч предназначалась для оплаты счетов за телефон?

– Да, вы угадали.

Он помолчал какое-то мгновение. Потом продолжил:

– Сколько вы зарабатывали на Уайландской ферме? «Не ваше дело», – такой ответ готов был сорваться с ее губ, но она не осмелилась произнести это. В любом случае он бы выудил из нее признание. Скрепя сердце она назвала цифру, от которой у него полезли вверх брови.

– Негусто, – прокомментировал он.

– Жить можно.

– Это ваш единственный доход? Или есть еще какой-нибудь источник?

– Вы имеете в виду что-нибудь вроде трастового фонда в миллион долларов? Нет, мои предки не удосужились учредить нечто подобное.

– Может, вы получаете какие-то государственные субсидии на братьев и сестер, – продолжил он, игнорируя ее сарказм.

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что нет, довольны?

– Мне кажется, вы имеете право…

– Нет, не имеем, – обрезала она.

– В вашей семье больше никто не работает?

– Сэму и Сьюзан по одиннадцать лет. Нет, они не работают. Майку четырнадцать; иногда он помогает кому-то из соседей работать в поле, но для мальчишки его возраста не так уж много подходящей работы. А Эшли вся в учебе.

– А после школьных занятий она не могла бы подрабатывать? Выглядит она довольно взрослой.

– Ей семнадцать. В этом году она заканчивает школу. Ей светит диплом с отличием, а потом и стипендия колледжа. Это для нее – единственный шанс вырваться отсюда, избежать унылой перспективы стать разносчицей гамбургеров и прочей снеди. Так что нет, Эшли не работает. Она знает, что я шкуру с нее спущу, если она забросит учебу.

Он не стал продолжать обсуждение этой темы, и Молли испытала облегчение. По мере того как молчание затягивалось, она все больше расслаблялась. Ветер проносился за окном убаюкивающим шепотом. Темные верхушки деревьев плавно раскачивались в ночном небе. На горизонте сверкнула одинокая звезда, тут же показалась другая, потом еще одна вынырнула из-под завесы облака, которое поплыло на запад, обронив на землю каплю дождя. Машина неожиданно подпрыгнула – ее правое колесо угодило в рытвину, оставленную прошлогодней суровой зимой. Зажженные фары встречного автомобиля на мгновение осветили салон «тауруса». Взглянув на своего спутника, Молли обнаружила, что он пребывает в глубокой задумчивости.

Машина преодолела пригорок, и впереди засверкал огнями маленький и нарядный, словно сошедший с рождественской открытки Лексингтон. Университетский центр Кентукки, Лексингтон, просыпался для ночной жизни в семь тридцать вечера. И все-таки поток транспорта, движущийся в деловую часть города, был еще напряженным. «Таурус» замедлил ход, оказавшись в водовороте машин.

Они свернули вправо, на Лаймстоун, и, когда проезжали мимо Культурного центра, Молли догадалась о причине такого скопления транспорта. Рекламные щиты пестрели афишами: «"Индиго Герлз", сегодня вечером, начало в 8-00».

Ну конечно. Еще неделю назад она читала о предстоящем шоу, только забыла, что оно должно было состояться именно сегодня. Впрочем, не было необходимости помнить об этом. Хотя они с Эшли были горячими поклонницами «Индиго Герлз», у них не было ни малейшего шанса попасть на концерт. Нельзя сказать, чтобы Молли особенно переживала. В ее жизни не было места для подобной роскоши, и она даже не рассчитывала, что когда-нибудь сможет себе это позволить.

– Вам нравится «Индиго Герлз»? – спросил он. Молли подумала, что, вероятно, слишком уж жадно вглядывается в толпу счастливчиков, спешащих на концерт, и тут же взяла себя в руки.

– Неплохая группа. – И она безучастно повела плечом.

– Мне нравится, – сказал он, чем несказанно удивил ее.

Молли не ответила.

Через несколько минут они въехали на автостоянку популярного итальянского ресторана «Джо Балоньяз». Молли рассчитывала, что ее поведут в закусочную вроде «Макдоналдса». Ну уж никак не в самый престижный ресторан. Пока он парковал машину, она с нескрываемым отвращением оглядела свой наряд.

– Не думаете же вы, в самом деле, что я пойду туда в таком виде? – спросила она.

– А почему нет? – Выключив двигатель, он вытащил ключи из зажигания и сунул их в карман.

– Потому что это шикарное место, а я не так одета, – процедила сквозь зубы Молли.

Но это не возымело никакого действия. Он вышел из машины, не дожидаясь, пока она закончит фразу.

Открылась дверца с ее стороны, но Молли упрямо застыла на своем сиденье, сложив руки на груди и отвернувшись в сторону. С минуту он молча смотрел на нее.

– Я не могу идти туда в таком виде, – наконец выдавила из себя Молли, раздраженная затянувшимся молчанием. И бросила взгляд в его сторону. – Когда мы выходили из дома, вы сказали, что мне не придется вылезать из машины.

– Послушайте, – сказал он, – я не успел пообедать. И умираю от голода. Я хочу поесть именно здесь, поскольку поблизости больше нет ресторанов с настоящей итальянской кухней, а я ее очень люблю. И вы пойдете со мной, потому что мне нужно с вами поговорить. Мне совершенно все равно, в каком вы виде. К тому же здесь рядом студенческие общежития, так что половина посетителей будет в джинсах, я вас уверяю, и вы окажетесь в струе.

– Дело не только в джинсах. Я не причесана, не накрашена, в рубашке Майка и… в общем, я не пойду.

– Выходите из машины, Молли.

По его тону Молли поняла, что у нее нет иного выхода, кроме как подчиниться. Плотно сжав губы, она какое-то мгновение колебалась, но наконец все-таки вышла из машины. Едва взглянув на своего спутника, она молча прошла мимо него и скорее расслышала, нежели увидела, как он закрывает за ней дверцу. На ходу она резко стянула с хвоста резинку, поморщившись от внезапной боли. Наспех пробежала пальцами по густым темным прядям в надежде придать волнистой массе некое подобие стильной прически. Не имея под рукой зеркала, ей трудно было определить, насколько успешными оказались ее попытки, но в любом случае без расчески она вряд ли могла создать что-либо лучшее.

– Я так понимаю, вы здесь уже бывали. – Он нагнал ее почти у самого входа в ресторан.

– Да.

Если быть точной, один раз, на свидании. Она тогда надела летнее платье Эшли и единственную пару приличных туфель на каблучках, прическа и макияж были безупречны. Не то что сегодня. Остановившись перед полированными дубовыми дверями, в свете матовых фонарей, Молли сделала глубокий вдох, расправила плечи и потянулась к инкрустированной латунной ручке. Если уж она вынуждена войти в это роскошное заведение в столь неприглядном виде, то, по крайней мере, никто не должен догадаться, что она готова провалиться сквозь землю от стыда и смущения.

Он опередил ее и, распахнув дверь, пропустил Молли вперед.

– Какой джентльмен, – кокетливо бросила она через плечо и притворно улыбнулась.

– Стараюсь, – невозмутимо ответил он, следуя за ней.

С гордо поднятой головой Молли вошла в тускло освещенный вестибюль и, преодолев пару ступенек, направилась к обитой дубовыми панелями стойке, где гостей встречала шикарно одетая хозяйка примерно того же возраста, что и Молли. Едва Молли приблизилась, женщина подняла на нее взгляд. Снисходительная улыбка промелькнула на ее губах, когда она оценила внешний вид гостьи. Несмотря на свои блате намерения, Молли почувствовала, как ее окатило горячей волной унижения.

– Могу я помочь вам? – спросила хозяйка.

– Ужин на двоих, пожалуйста, – донесся из-за спины Молли голос агента ФБР.

– Вы заказывали столик? – Мимолетного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы отношение хозяйки внезапным образом изменилось, став уважительным.

– На сегодня – нет. – Он улыбнулся.

– Вам повезло, что концертная толпа уже схлынула, иначе у нас просто не нашлось бы места. Итак, что мы имеем… – Она заглянула в свою карту, потом взяла со столика пару меню. – Думаю, мы разместим вас. Следуйте за мной, пожалуйста.

Адресовав улыбку агенту ФБР и короткий удивленный взгляд – Молли, хозяйка провела их в зал, утопавший в золотом мерцании свечей и пурпурной коже диванов и кресел. Проскользнув в указанную хозяйкой кабинку, Молли испытала такое чувство, будто оказалась в церковной исповедальне.

– Могу я вам предложить что-нибудь на аперитив? Виски-сауер сегодня коктейль дня. – Хозяйка протянула им меню.

– Нет, – произнес агент ФБР, прежде чем Молли успела ответить. Его отказ однозначно распространялся на обоих. Молли не питала слабости к алкоголю и, учитывая обстоятельства, вообще не испытывала желания выпить, но от его властного тона ее покоробило.

– Я бы выпила виски-сауер, – сказала она. В ее взгляде, устремленном на агента ФБР, отчетливо угадывался вызов. Она была почти уверена в том, что он отменит ее заказ. Но он этого не сделал. А лишь раскрыл карту меню.

– Джин примет у вас заказ, как только принесет коктейль, – произнесла хозяйка. Улыбнувшись агенту ФБР, она оставила их одних.

Молли посмотрела вслед ее удаляющейся мини-юбке и почти пожалела о том, что хозяйка ушла. Она нервничала в обществе своего нового знакомого.

– Вы любите итальянскую кухню? – Он оторвался от меню и устремил на нее пронзительный взгляд своих голубых глаз.

– Я никогда не пробовала. – Враждебность добавила голосу Молли ледяных ноток.

Она решительно взяла в руки свою карту меню. Он мог распоряжаться ее присутствием в этом ресторане, но это все, что она готова была ему позволить. Она будет есть, пить и говорить то, что ей нравится. Украдкой оглядев посетителей ресторана, Молли убедилась в том, что все они – даже те, кто был в джинсах, – отличались хорошими манерами. Она же в сравнении с ними выглядела дешевкой. Суровый приговор, который она себе вынесла, заставил ее поджать пальцы ног в старых кроссовках Майка, но при этом голову она вскинула чуть выше.

– Вы сказали, что бывали здесь. Если вы не пробовали итальянских блюд, тогда что же вы ели?

– Стейк.

– Не любите рисковать? – Нет.

– Вы никогда не ели пиццу?

– О, пицца, – с облегчением произнесла Молли.

– Любите пиццу?

– Конечно, люблю. Кто же не любит пиццу.

– Тогда, выходит, вам нравится итальянская кухня. Попробуйте лазанью. Я еще не встречал никого, кому бы не нравилась лазанья.

– Я уже сказала вам, что поужинала.

Он пожал плечами и вновь углубился в меню.

– Как хотите.

– Добрый вечер, меня зовут Джим, я буду вашим официантом. – Два стакана с водой и заказанный Молли аперитив оказались на столе. Джим – судя по всему, студент колледжа – улыбнулся им, выглядывая Из-за круглого подноса, который держал в руках. – Вам еще нужно время, чтобы выбрать заказ?

– Мы готовы, – сказал агент ФБР. Джим выжидательно посмотрел на Молли.

– Мне ничего, спасибо, – произнесла она, втайне жалея, что не выудила хотя бы ужина из этой встречи.

Визиты в ресторан были большой редкостью с ее жизни, а при воспоминании о том стейке, который она съела за счет Джимми Миллера, у нее до сих пор текли слюнки. Но, уже объявив о том, что поужинала, она не намерена была отступать и демонстрировать свою слабость и нерешительность.

Агент ФБР заказал лазанью, суп, на закуску салат, и молоко вместе с основным блюдом.

Когда официант отошел, агент ФБР откинулся на спинку сиденья. Его пальцы отбивали легкую дробь по крышке стола, когда он посмотрел на Молли. Выражение его лица вновь повергло ее в состояние тревоги.

– А теперь, – тихо произнес он, – давайте поговорим о том, что мне от вас нужно.