Текст книги "Пленник"

Глава 3

– Перестань стучать! – заорал Оливер. – Я не могу идти быстрее!

Человек, стучавший в дверь, наверное, услышал его крик, потому что настойчивый стук прекратился.

– Неужели тебя никогда не учили терпению? – ворчал Оливер, дергая задвижку заскорузлыми пальцами. – Мать тебе не говорила, что неприлично ломиться в дверь к старику? – Распахнув дверь, он заорал: – Черт бы побрал тебя, бородатого… прошу прощения, комендант Томсон.

– Будь любезен, сообщи мисс Макфейл, что мы с констеблем Драммондом должны немедленно с ней поговорить по неотложному делу, – сказал Томсон.

Оливер прислонился к дверному косяку и поскреб в затылке:

– А в чем дело? Кто-то наконец принес факел в ваше скопище несчастий, которое вы называете тюрьмой?

Комендант от возмущения побагровел.

– Придется тебе напомнить, что я возглавляю одну из лучших тюрем – инспектор всегда так говорит. Что же касается мисс Макфейл, то не твое дело, о чем я буду с ней говорить. Похоже, после выхода из моей тюрьмы ты ничему не научился, кроме ремесла мясника. Но если все-таки научился, то мигом проведешь нас в комнату, где мы будем ждать мисс Макфейл.

Оливер язвительно усмехнулся:

– Бьюсь об заклад, ваш драгоценный инспектор изменит свое мнение, если недельку проведет у вас тюрьме. И я не привык пускать человека в дом, пока он не скажет, зачем пришел. Моя хозяйка – мисс Макфейл, и ей решать, будете ли вы сидеть у нее в доме или стоять у двери, дожидаясь, когда вас пригласят. – С этими словами Оливер захлопнул дверь. Затем, обернувшись, хохотнул. – Пусть немного померзнут. Мисс Женевьева, вы готовы?

– Почти, – ответила она, сбегая по лестнице. – Оливер, проводите их в гостиную. Скажете, чтобы подождали немного.

Снова открыв дверь, Оливер подвел констебля и Томсона к двери гостиной.

– Мисс Макфейл сказала, что встретится с вами обоими вот здесь, – проговорил он, взглянув на коменданта.

Томсон молча снял плащ и шляпу и протянул их Оливеру.

Тот усмехнулся и проворчал:

– С вашей стороны очень любезно, что вы мне это предлагаете, но я не слишком люблю черное. В черном становишься похожим на труп, если вы не возражаете, что я так говорю. К тому же вы все равно это отберете, когда будете уходить.

Комендант Томсон поморщился и прошел в гостиную, держа в руках шляпу и плащ. Констебль Драммонд снял шляпу и тоже вошел в комнату, всем своим видом показывая, что от Оливера ничего, кроме грубости, и не ждал.

И почти тотчас перед ним появилась Женевьева.

– Доброе утро, комендант Томсон, – сказала она. – Здравствуйте, констебль Драммонд. Садитесь, пожалуйста. Может, хотите чего-нибудь выпить?

– Спасибо не надо, – поспешно ответил констебль, так как понял, что комендант готов согласиться.

– Простите, что нарушаем ваш утренний распорядок, – пробормотал Томсон, усаживаясь в кресло. – Но к сожалению, произошло нечто ужасное. Лорд Редмонд сбежал.

Женевьева искренне удивилась:

– Кто?..

– Убийца, сидевший в одной камере с мальчиком, которого вы вчера забрали из тюрьмы, мисс Макфейл, – объяснил констебль Драммонд. – Это лорд Хейдон Кент, маркиз Редмонд. Насколько я знаю, перед уходом из тюрьмы вы о чем-то говорили с ним.

Констебль Драммонд, высокий и всегда хмурый мужчина лет сорока, был сегодня даже мрачнее обычного. Его не по моде длинные волосы нависали над воротником и прядями спускались по впалым щекам, от чего лицо казалось еще мрачнее. Женевьева увидела его впервые год назад, когда пришла в тюрьму вызволять Шарлотту, и сразу же невзлюбила. Именно он арестовал бедную девочку – тогда ей было десять лет – за страшное преступление: малышка пыталась украсть два яблока из сада, и именно констебль Драммонд непреклонно настаивал на обвинении; он утверждал, что человек, который не соблюдает закон, заслуживает самого сурового наказания независимо от того, взрослый он или ребенок. И констебль препятствовал тому, чтобы Женевьева взяла девочку под свою опеку.

– Может, я и говорила с ним, но только я не знала, как его зовут, – с невозмутимым видом ответила Женевьева. Она, конечно, удивилась, узнав, кто ее «гость», однако его титул не произвел на нее ни малейшего впечатления, так как сама она являлась дочерью виконта, а ее бывший жених был графом.

Но уже в следующую минуту Женевьева все же смутилась, вспомнив о том, что, сидя в кресле, заснула в одной лишь ночной рубашке – заснула перед полуголым маркизом.

Стараясь не выдать своих чувств, она проговорила:

– Но мне показалось, что он был очень болен. Как же он сумел убежать? И неужели его так трудно поймать?

– Меня уверяют, что он не мог далеко уйти, – проговорил комендант. – Да, верно, он действительно… в неважном состоянии.

Казалось, комендант пытался успокоить себя. Ведь из тюрьмы прямо перед казнью сбежал опасный преступник, убийца, и этот факт мог иметь для Томсона самые неприятные последствия. Возможно, он мог лишиться должности. Для Женевьевы это тоже было бы неприятностью; она давно уже наладила с Томсоном своего рода сотрудничество: если в стенах тюрьмы оставляли ребенка, ей исправно сообщали об этом, и она очень сомневалась, что новый комендант будет столь же «сговорчив», как нынешний.

– Я его найду, – заявил констебль. – Не беспокойтесь, к вечеру он снова будет в камере, а утром его непременно повесят.

Стараясь скрыть волнение, Женевьева изобразила улыбку:

– Ах, я очень рада это слышать, констебль. Представляете, как тревожится женщина, у которой шестеро детей, когда по городу расхаживает убийца. Пока вы его не изловите, я буду очень волноваться. Спасибо, что пришли предупредить меня, это очень любезно с вашей стороны. – Она встала, показывая, что разговор окончен.

– Вообще-то это не единственная цель нашего визита. – Комендант заерзал в кресле. – Видите ли, мы хотели поговорить с мальчиком.

– Вы имеете в виду Джека? Но зачем?

– Возможно, ваш новый… – Констебль Драммонд криво усмехнулся. – Возможно, ваш подопечный может подсказать, куда направился лорд Редмонд. – Слово «подопечный» констебль произнес с издевкой.

– Почему вы думаете, что он это знает?

Драммонд подался вперед и, сложив пальцы домиком, пристально посмотрел на Женевьеву.

– Ведь они должны были о чем-то разговаривать, мисс Макфейл. – Он говорил с ней так, будто втолковывал тупице самые простые вещи. – Видите ли, лорд Редмонд не из Инверари. Его арестовали вскоре после приезда. Он здесь почти никого не знает, поэтому не смог бы надежно спрятаться. Учитывая состояние… В общем, мы уверены, что он не мог далеко уйти. Нам известно, что он не вернулся в гостиницу, где жил до ареста. Не вернулся и в таверну, где напился в ночь убийства. Мы хотим спросить у парня, не упоминал ли лорд Редмонд каких-то знакомых, живущих в Инверари, или какое-нибудь место, куда он мог бы отправиться после побега.

– Я не так давно знаю Джека, но могу с уверенностью вам сказать, что он не из разговорчивых, – заявила Женевьева. Но если вы уверены, что он может помочь… Что ж, я не возражаю. Конечно, вы должны с ним поговорить. Оливер, будьте добры, найдите Джека и пригласите сюда! – прокричала она.

И тотчас же дверь приоткрылась, и в гостиную заглянул Оливер:

– Да, сейчас.

Минуту спустя он вернулся вместе с Джеком. Юноша, вошедший в комнату, совершенно не походил на того грязного бродяжку, которого вчера забрали из тюрьмы. Его дочиста отмыли мылом и щеткой, голову тщательно вымыли, а затем подстригли и причесали. Теперь он был в чистой курточке, белой рубашке и темных брюках. Ботинки же, хоть и немного поношенные, были начищены до блеска. То есть он выглядел как настоящий юный джентльмен, возможно, несколько неловкий.

Только враждебность в серых глазах и белевший шрам на щеке позволяли узнать в нем вчерашнего маленького арестанта.

– Джек, ты помнишь коменданта Томсона? – спросила Женевьева.

Мальчик пожал плечам и молча уставился на коменданта.

– А это констебль Драммонд, – продолжала Женевьева с невозмутимым видом, хотя ужасно тревожилась – ведь мальчик, не подумав, мог наговорить лишнего и вызвать подозрения у визитеров.

– Вообще-то мы с Джеком знакомы. – Констебль окинул его презрительным взглядом. – Не так ли, парень?

Мальчик коротко кивнул.

– Так вот, Джек, эти джентльмены хотели бы задать тебе несколько вопросов о лорде Редмонде, – сказала Женевьева. – Редмонд – это тот человек, с которым ты сидел в одной камере, – пояснила она. – Оказывается, лорд Редмонд сбежал из тюрьмы, представляешь?

Джек по-прежнему молчал.

– Скажи, парень, лорд Редмонд не говорил о своих планах побега? – с надеждой спросил комендант Томсон.

– Нет.

Констебль взглянул на мальчика с презрительной усмешкой; он был убежден, что Джек – вор и лжец, то есть человек, которому нельзя доверять.

– Он что-нибудь говорил о своих знакомых в Инверари? – допытывался комендант.

– Нет.

– Может, упоминал какое-нибудь место в Инверари – ну, таверну, например, или гостиницу, куда заходил поесть?

– Нет.

Констебль Драммонд хмурился, постукивая пальцами по ручке кресла.

– Он вообще не говорил о своих родственниках или друзьях?

Джек помотал головой.

– Тогда о чем же вы говорили? – в растерянности пробормотал Томсон.

Джек молча пожал плечами.

– Но вы должны были о чем-то разговаривать. – В голосе Драммонда появились угрожающие нотки. – Вы ведь столько часов провели вместе…

Джек посмотрел на констебля с нескрываемой ненавистью:

– Он был больной и все время лежал на кровати. И я не завожу знакомств с кровавыми убийцами, – добавил мальчик.

Наступила неловкая пауза. Наконец Томсон проговорил:

– Ладно, не будем об этом. – Комендант явно досадовал на то, что ему указали на серьезную ошибку: ведь он посадил мальчишку в одну камеру с кровожадным убийцей. – Я полагаю, на этом можно закончить. – Томсон с надеждой посмотрел на констебля: – У нас все, не так ли?

– Что касается парня, то пока все. – Констебль Драммонд смотрел на Джека с явным недоверием; было очевидно, что он ему не поверил. – Но теперь я хотел бы задать несколько вопросов мисс Макфейл.

– Спасибо, Джек. – Женевьева улыбнулась. – Ты можешь идти.

Однако Джек медлил, возможно, он хотел остаться и послушать, что скажет Женевьева. Судя по всему, он не был убежден в том, что ей можно доверять. «Вероятно, он за свою короткую жизнь узнал слишком много предательств и теперь никому не верит», – со вздохом подумала Женевьева.

– Давай, парень, иди. – Оливер положил руку ему на плечо. – Посмотрим, не угостит ли нас Юнис печеньем, которое только что вытащила из печки.

Джек выразительно взглянул на Женевьеву и направился к двери.

Констебль Драммонд в очередной раз усмехнулся:

– Мальчишка – вор и лжец. И таким будет всегда, сколько бы вы ни старались его исправить. Вы бы лучше вернули его обратно в тюрьму, мисс Макфейл. Пусть с ним разбирается железный кулак закона.

– Джек пробыл под моей крышей всего несколько часов, а его уже допрашивает полиция, хотя он ничего противозаконного не сделал, – ровным голосом проговорила Женевьева. – Вряд ли можно ожидать, что при этом он не разозлится и не станет защищаться.

– Даже если так, держу пари, он знает гораздо больше, чем говорит, – заметил комендант Томсон, желая выглядеть проницательным. – Вы должны все время за ним следить, и если у вас что-то пропадет, то дайте мне знать. Обязательно дайте знать.

– Поверьте, я намерена очень внимательно следить за Джеком. Но я не собираюсь возвращать его в тюрьму. Скажите, что же вы хотите предпринять, чтобы поймать лорда Редмонда? – спросила Женевьева, меняя тему беседы.

– В настоящий момент наши люди заходят во все таверны, гостиницы и магазины и повсюду спрашивают, не видел ли его кто-нибудь, – ответил констебль Драммонд. – Кроме того, мы обыскиваем все сараи и фермы и расспрашиваем хозяев. Возможно, люди заметили что-то необычное, например, таинственную пропажу еды или одежды. Мы также проверяем экипажи, выезжающие из Инверари, особенно те, что едут в Эдинбург и Глазго. Опасные преступники часто бегут в большие города, чтобы затеряться среди тысяч жителей. Мы, конечно, сообщили обо всем властям Инвернеса. Если только он там появится, его сразу арестуют. Поместье маркиза находится к северу от этого города.

– Он совершил ужасное убийство, – пробормотал Томсон, расстегивая пуговицу на жилете. – Поистине ужасное…

Констебль пристально посмотрел на Женевьеву:

– Да, верно. Такие жестокие убийства случаются не так уж часто.

Она не хотела все это слушать. В конце концов она просто не могла поверить, что беспомощный человек, лежавший в ее спальне, был на такое способен. И все же, не удержавшись, Женевьева спросила:

– А что, собственно, произошло?

– Разбил камнем голову какому-то бедолаге, – проворчал комендант Томсон. – А перед этим избил его до полусмерти.

Женевьева почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Но возможно ли такое, неужели человек, которого она впустила в дом и старалась защитить, был злобным убийцей? Но он уверял ее, что никого не убивал, и Женевьева очень хотела ему верить, пусть даже суд и признал его виновным.

– Кого он убил?

– Жертву не смогли опознать. – Констебль сверлил Женевьеву взглядом. – Не смогли, потому что от лица ничего не осталось.

Она вспомнила его руки. Большие, сильные, изящной формы. Такие пальцы должны играть на фортепьяно или ласкать возлюбленную. Она тщательно помыла эти руки и столь же тщательно вытерла, избавив от последних следов тюремной скверны. Тогда она думала только о том, что эти сильные руки спасли Джека от ужасных побоев.

И эти же руки до смерти забили другого человека?

– Кто-нибудь видел, как он это сделал? – Во рту у нее вдруг стало сухо, и ей трудно было говорить.

– Свидетелей самого убийства нет, – признал констебль Драммонд. – Но несколько человек видели, как лорд Редмонд выбежал из доков, где нашли тело. Руки и одежда у него были в крови, так что он, несомненно, замешан в жестоком убийстве. При расследовании именно эти обстоятельства и послужили доказательством вины.

Женевьева делала вид, что рассматривает пятнышко на платье. Немного помедлив, она спросила:

– И как лорд Редмонд это объяснил?

– Сказал, что на него напали несколько человек и одного из них он, к несчастью, убил. Он заявил, что не знает, кто они, и не знает причин нападения. Предположим, что его просто хотели ограбить. Но суд не принял эти объяснения.

Женевьева судорожно сглотнула.

– Но почему? – спросила она.

– Никто не мог подтвердить, что на него напали несколько человек. Да и как он один мог бы одолеть четверых? К тому же во время предполагаемого ограбления у него ничего не отняли. И если он просто защищался, то почему не обратился к властям, как сделал бы любой невиновный? Но он не обратился к полиции, а убежал. И наконец, он не смог обеспечить суду какого-нибудь свидетеля, который бы дал ему хорошую характеристику.

– Наверняка у него есть родственники, которые бы за него вступились. Или хотя бы близкий друг…

Констебль покачал головой:

– Никого. Только адвокат, который приехал из Инвернеса. Обвинение же со своей стороны предъявило свидетельства многих знакомых лорда Редмонда. И все эти люди утверждают, что маркиз ужасно вспыльчив ввиду непомерного пристрастия к спиртному. Некоторые свидетели показали, что в вечер убийства он был мертвецки пьян и чуть не подрался с хозяином таверны, но его оттуда вышвырнули.

– Позор, – подытожил комендант Томсон, сложив на животе пухлые руки. – Обладать титулом и богатством и не иметь над собой контроля. – Он сокрушенно покачал головой, словно и впрямь очень сожалел о случившемся.

– Да, действительно… – пробормотала Женевьева, невольно поежившись. Но если человек, лежащий на кровати в ее спальне, так опасен, как полагают эти люди, то она должна немедленно им все рассказать. И пусть его арестуют и отправят обратно в тюрьму. С другой же стороны… Если она сейчас признается, что помогла ему, им придется арестовать и ее. И что тогда будет с детьми? Оливер, Юнис и Дорин были бы рады остаться с ними, но соглашение с комендантом Томсоном не позволяет опеку над ними никому, кроме нее. А ей не удастся убедить суд, что опека должна перейти к трем бывшим преступникам.

– Поскольку от мальчика никакой пользы, а у мисс Макфейл ничего не пропало, мы должны поторопиться, – сказал комендант Томсон, приподнявшись. Нерешительно посмотрев на констебля Драммонда, он спросил: – Должны ведь?

– Пока нет. – Констебль покачал головой и снова взглянул на Женевьеву: – С вашего позволения, мисс Макфейл, я хотел бы произвести обыск.

Женевьева похолодела.

– Точнее, я желаю проверить ваш каретный сарай, – пояснил констебль. – Конечно, я понимаю, что мы вряд ли найдем там беглеца, но, как я уже упоминал, мы обыскиваем все такие строения в надежде отыскать место, где лорд Редмонд провел минувшую ночь.

Женевьева с трудом удержалась от вздоха облегчения.

– Да, конечно, – кивнула она. – Оливер вас проводит.

– В этом нет необходимости, – сказал констебль, вставая. – Я уверен, что мы и сами найдем дорогу.

– А я все равно вас провожу. – В дверях неожиданно возник Оливер. – Не хочу, чтобы вы истоптали мне огород. Может, растения и спят зимой, но они все равно не любят, когда их топчут. Я сейчас, только куртку накину.

– И этого вам тоже никогда не перевоспитать, – заметил Драммонд, поглаживая пальцем прядь темных волос, свисавшую вдоль щеки. – Надеюсь, мисс Макфейл, вы были достаточно благоразумны и спрятали все свои ценности, раз уж живете под одной крышей с преступниками. Будет жаль, если они вас ограбят после всего, что вы для них так великодушно сделали.

– Единственные ценности в моем доме – это дети, констебль Драммонд, – ответила Женевьева. – Все остальное можно возместить. И никто в этом доме, в том числе Оливер, не собирается что-то здесь красть. Кстати, и в других домах также.

– Будем надеяться. – Драммонд надел шляпу. – Что ж, всего хорошего.

Коротко кивнув Женевьеве, констебль вышел из комнаты и направился к выходу. В гостиную ворвался холодный ветер – это Драммонд открыл входную дверь.

– Всего хорошего, мисс Макфейл, – сказал комендант Томсон. Схватив плащ и шляпу, он поспешил следом за констеблем.

– Эй, не уходите без меня! – Оливер нахлобучил на голову старую фетровую шляпу и зашаркал по холлу со всей быстротой, на которую были способны его больные ноги.

Женевьева закрыла за ними дверь и, привалившись к стене, сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Минуту спустя она подобрала юбки и стала медленно подниматься вверх по лестнице.

* * *

Он давно уже проснулся, но открывать глаза не хотелось. Пульсирующая боль, мучившая его всю ночь, постепенно отступила, и теперь он нежился под одеялом, наслаждаясь чистотой, теплом и покоем. Рядом тикали часы, а в отдалении разговаривали какие-то люди, но он не мог разобрать, о чем они говорят. Да это было и не важно. Чудесный запах свежеиспеченного хлеба, витавший над ним, смешивался с ароматами тушеного мяса, это тоже успокаивало. И все же временами ему казалось: стоит только открыть глаза – и он снова окажется в зловонной и грязной камере, где придется ждать казни.

Внезапно открылась дверь, тотчас же послышался шорох юбки – он нисколько не сомневался в том, что это был именно шорох юбки. Но Хейдон по-прежнему лежал неподвижно с закрытыми глазами, хотя с приходом прелестной мисс Макфейл – конечно же, это была она – все чудесным образом изменилось: теперь он уже не чувствовал прежнего умиротворения, напротив, испытывал странное волнение. И ему вдруг ужасно захотелось ощутить на лбу ее прохладную нежную руку, хотелось, чтобы она наклонилась над ним и поправила одеяло. А еще лучше – пусть снова поводит влажной тряпкой по его плечам и груди, сейчас это было бы гораздо приятнее, чем ночью.

Но она к нему не прикоснулась. Даже не подошла. Стоя, судя по всему, где-то в середине комнаты. Стояла и молчала.

Собравшись с духом, Хейдон открыл глаза. И тотчас понял: между ними все изменилось.

– Доброе утро, лорд Редмонд.

Голос был холодный и неприветливый. Но больше всего тревожило выражение лица – исчезло сострадание, которое он видел в ее глазах, когда лежал на полу камеры. Он не помнил, как она смотрела на него минувшей ночью, но был убежден, что в ее глазах не было этой напряженности и враждебности. Но как же так? Она заботливо ухаживала за ним ночью, а теперь смотрит враждебно, презрительно и настороженно…

– Что случилось? – прохрипел он.

– Я хочу задать вам вопрос, лорд Редмонд. Но дайте слово, что ответите честно, не думая о последствиях. Мне кажется, это самое меньшее, что вы можете для меня сделать, учитывая риск, на который я шла, помогая вам. Даете слово?

Его охватило отчаяние. На какое-то время, под предательской завесой дремоты, он убаюкал себя мыслью, что находится почти в безопасности. Но это оказалось не так. Он был слишком слаб, чтобы передвигаться, и если эта прелестная женщина захочет, то его передадут властям и повесят еще до захода солнца. Следовательно, его жизнь висела на волоске. Но лгать не было смысла. Он понял, что мисс Макфейл уже знает о его преступлении.

Сделав над собой усилие, Хейдон кивнул:

– Да, даю слово.

Мисс Макфейл молчала. Казалось, она не знала, стоит ли задавать свой вопрос.

– Вы убили человека? – наконец выпалила она.

– Да.

Она не выбежала с воплем из комнаты, но было ясно, что его ответ ее ошеломил, и Хейдон пожалел о том, что сказал правду. «Впрочем, если бы я солгал, ничего бы не изменилось», – тотчас же напомнил он себе.

– Почему? – спросила она.

– Он старался вонзить нож мне в грудь, и у меня не было выбора. Поверьте, я не убийца – я защищался. Именно поэтому я считаю, что никого не убивал и ни в чем не виноват.

Она смотрела на него недоверчиво:

– Но почему он хотел вас убить?

– Если бы я это знал, если бы знал, что это за люди, кем был он и трое его сообщников, суд вынес бы более благоприятный для меня вердикт. К сожалению, люди, которые на меня напали, не потрудились представиться. – Он поморщился, пытаясь сесть.

Она не сделала попытки ему помочь.

– Констебль Драммонд – отвратительный и злобный человек, – продолжал Хейдон. – Похоже, что недостаток радостей в личной жизни вызывает у него желание уничтожить каждого, кто попадается ему на пути. Вашему городу чрезвычайно повезло, что он не судья, а то упрятал бы всех за решетку.

Женевьева смотрела на него с искренним удивлением. Нечасто ей приходилось слышать, чтобы кто-то, кроме ее домочадцев, так высказывался о констебле. Но если констебль Драммонд – злобный негодяй, то это вовсе еще не значит, что лежащий перед ней человек невиновен. К тому же она еще не знает, как лорд Редмонд объясняет случившееся.

– Может, вы расскажете, что произошло той ночью? – проговорила Женевьева, скрестив на груди руки.

Хейдон вздохнул. Он множество раз все это повторял, но никто ему не верил – даже тот адвокат из Инвернеса, за которым он послал, – даже он начал расспрашивать, что же на самом деле произошло в ту проклятую ночь.

Мисс Макфейл смотрела на него все так же с явным недоверием; причем она не доверяла ему настолько, что даже не решилась подойти ближе. После того как она всю ночь самоотверженно за ним ухаживала и шептала ласковые слова, пытаясь успокоить, было особенно больно сознавать, что она боится даже подойти к нему. Хейдон напомнил себе, что совсем не знает эту женщину, но все равно его больно ранило такое отношение.

Он тяжело вздохнул и на секунду закрыл глаза. Так вот, значит, как он закончит свою никчемную жизнь? Как подлый убийца, одно присутствие которого пугает женщин и детей. При этой мысли ему стало еще хуже, и он даже пожалел, что тот человек с ножом не заколол его. Более того, сейчас он был почти рад, что Эммалина умерла. Его красивая чувствительная дочка не вынесла бы еще и этой муки.

– Что же вы молчите, лорд Редмонд?

«Нет выхода, – подумал он. – Придется рассказать, какие события привели меня в тюрьму и почему меня ждала смертная казнь».

– В тот день я только приехал в Инверари, – начал он свой рассказ. – Приехал, чтобы осмотреть окрестности города, в основном к северу от него. Видите ли, я искал место для одного коммерческого предприятия. Устав после долгой дороги, я решил выпить в местной таверне. Когда же вышел оттуда, на меня напали четверо, причем они знали мое имя, хотя я видел их впервые. Сначала мне показалось, что они хотели меня ограбить, но потом понял, что скорее всего они собирались меня просто убить. Защищаясь, я заколол одного из них, а остальные разбежались, а потом меня арестовали, обвинили в убийстве и осудили, хотя у меня не было никаких причин убивать совершенно незнакомого человека.

– Вы были пьяны? – Женевьева поморщилась.

Ее самодовольная уверенность в своей правоте крайне разозлила его. Какое право она имеет судить? Эта чопорная старая дева в сером платье безмятежно живет в своем целомудренном и скучном комфорте, так что же она знает о жизни и ее мучениях, о том, как жестокость жизни разъедает душу мужчины, пока он не поймет, что больше не в силах это выносить, если не подкрепит себя выпивкой?

– Очень пьян, – выпалил он. – Но я и раньше не раз напивался, мисс Макфейл, и, насколько мне известно, воздерживался от убийств.

– Констебль Драммонд сказал, что вы повздорили с хозяином таверны и вас вышвырнули на улицу.

– Это правда.

– И еще он сказал… – Она умолкла, не решаясь продолжать.

Хейдон взглянул на нее вопросительно:

– Да, слушаю.

– Он сказал, что человек, которого вы убили, был избит до неузнаваемости. – К горлу поступила тошнота, и Женевьева, запинаясь, пробормотала: – Они сказали, что вы проломили ему череп.

Лицо Хейдона исказилось от ярости и словно окаменело; сейчас он стал поистине страшен. В этот момент Женевьева вполне могла поверить, что такой человек способен на убийство.

Едва сдерживаясь, Хейдон сквозь зубы процедил:

– Гнусная ложь.

Она смотрела на него, до боли стиснув руки, и ей отчаянно хотелось ему верить. В конце концов, он ведь спас Джека от жестокой порки, за что был нещадно избит. И еще: ее новый подопечный, который на всех смотрел с подозрением, любил лорда Редмонда и доверял ему – доверял настолько, что помог обрести свободу, хотя мальчик при этом сам очень рисковал. Но сейчас, когда этого человека захлестнула ярость, Женевьева не могла его не бояться. Более того, инстинкт предупреждал: если его спровоцировать, если по-настоящему разозлить, он станет чрезвычайно опасен, даже раненый и больной.

– Мисс Макфейл, я заколол того человека его собственным ножом. Ножом, которым он хотел проткнуть меня. Во время драки я несколько раз ударил его в лицо. Я также избил остальных троих. Убив их приятеля, я выдернул нож и направил на них. Они убежали, но я подозревал, что это еще не все, я слышал приближавшиеся голоса и не хотел, чтобы меня схватили. Именно поэтому я бросил нож и постарался как можно быстрее покинуть это место.

– Но если вы только защищались, то зачем убежали? Почему не обратились в полицию?

– Потому что я по опыту знаю: полиция всегда ищет самый простой ответ. В Инверари я почти никого не знал. К тому же был пьян и убил человека. Нападавшие же скрылись, и я не смог бы описать, как они выглядели, – было слишком темно. И естественно, не было свидетелей нападения. Думаю, вы согласитесь, ситуация была для меня крайне неблагоприятной. В тот момент мне больше всего хотелось найти себе комнату, повалиться на кровать и крепко уснуть. Наверное, в состоянии опьянения я вообразил, что у меня будет достаточно времени, чтобы утром пойти к властям и объяснить, что произошло. Судя по тому, как все для меня обернулось, едва ли вы станете отрицать, что я имел все основания для беспокойства, – закончил он с язвительной усмешкой.

Воцарилось тягостное молчание.

– Конечно, вы не обязаны мне верить, – сказал он наконец.

– Я вас совсем не знаю, и я…

– Это не важно, – перебил он. – Не сомневаюсь: если бы вы меня знали, то думали бы обо мне еще хуже.

Не в силах вынести его взгляда, она отвернулась к окну.

Хейдон же со вздохом закрыл глаза. Немного помолчав, пробормотал:

– Простите меня, пожалуйста. Я не хотел подвергать вас риску. Я думал, что проведу ночь-другую в вашем каретном сарае, а потом уйду. Вы бы и не узнали, что я здесь был.

– Но тогда вас нашел бы констебль Драммонд, – сказала Женевьева. – Они сейчас обыскивают все амбары и каретные сараи.

– О Господи… – Прижав ладони к сломанным ребрам, он другой рукой откинул одеяло. – Если они решат обыскивать дома и найдут меня здесь, вам предъявят обвинение. Подозреваю, вам нелегко будет объяснить, как я оказался в вашей постели.

Стиснув зубы от боли, Хейдон поднялся на ноги абсолютно голый. Женевьева вытаращила на него глаза. Она привыкла считать, что знакома с мужской анатомией, поскольку ее с детства воспитывали в любви к искусству. Но, помимо знакомства с произведениями живописи и скульптуры, ее опыт ограничивался общением с ангелоподобными мальчиками, ее подопечными. Хотя минувшей ночью, когда она ухаживала за лордом Редмондом, у нее была прекрасная возможность расширить свои познания, она старательно не смотрела туда. Но теперь, когда ей была представлена пугающая мощь его мужских достоинств, она не могла отвести от него глаз.

Хейдон же был так взволнован, что не обращал на нее внимания.

– Вы не знаете, где моя одежда? – пробормотал он.

Вспомнив о приличиях, Женевьева ахнула и отвернулась, тщетно пытаясь выбросить из памяти то, что увидела. А Хейдон смотрел на нее с удивлением; он не понимал, что с ней происходит. Наконец сообразив, что стоит перед женщиной совершенно голый, он в смущении пробормотал:

– Ох, простите, я не подумал… – Сдернув с кровати плед, он обмотал его вокруг бедер. – Поверьте, я не хотел… пугать.

Его смущение было совершенно искренним, это производило впечатление. Казалось, маркиз больше беспокоился из-за того, что напугал ее своей наготой, чем из-за убийства, которое совершил. Женевьева была удивлена и тронута его смущением. Что ж, по крайней мере лорд Редмонд хоть в чем-то настоящий джентльмен.

– Мисс Макфейл, я уже в приличном виде. Можете повернуться, если хотите.

По правде говоря, ей хотелось бы немного помедлить, чтобы окончательно прийти в себя, – она чувствовала, как горят у нее щеки. Но нельзя же стоять, уткнувшись в стену, после того как ей предложили повернуться… Он ведь может подумать, что она смешная педантка, а она вовсе не такая.

Женевьева постаралась придать лицу выражение невозмутимости и повернулась.

Он стоял, тяжело привалившись к столбику кровати и прижимая к животу плед.

Лившиеся в окно лучи солнца играли на его великолепной мускулатуре, подчеркивая каждую впадинку, каждую выпуклость. Казалось, все его тело, пусть даже покрытое синяками и ссадинами, излучало первобытную силу и красоту. Сейчас он напоминал средневекового воина – свирепого и необузданного. В это мгновение Женевьева вдруг поняла, что ей хочется протянуть к нему руки и положить их на его могучие плечи, хочется провести ладонью по его плечам и почувствовать, как в груди пульсирует горячая кровь воина.