Текст книги "У людей нет кличек"

– В трейлерном парке давно никто не живёт, – я вспомнила старые газетные заголовки о закрытии парка. О том, что там вечно ошивалась полиция. Неоднократно там задерживали странных личностей.

– Да, только я и мои друзья.

– Твои друзья? И много вас? – меня интересовало всё. Больше, просила я, больше информации. Я хотела, чтобы он говорил, не останавливался ни на секунду.

– Около 20 человек. Если буду считать, то обязательно собьюсь.

– Твои друзья похожи на тебя?

– Ещё как, Малена. Не будь они похожи на меня, разве мы стали бы друзьями? Приходи на любые выходные. Хоть утром, хоть вечером. В это время мы всегда там, в своих укромных уголках.

Франко казался мне самым живым из всех, кого я знала. Он двигался раскрепощённо, мог взмахнуть рукой или сесть на землю прямо посреди тротуара. На тихие перешёптывания он отвечал, что «закон не может запретить мне сидеть здесь, поэтому единственное, что неуместно – их взгляды. Моя Малена, хоть ты меня понимаешь». Он словно радовался каждому дню, он улыбался солнцу, говорил насколько насыщенный мир, если забыть о стеснении и выбросить из головы всё, что тревожит.

– Я отношусь ко всему с простотой, а она платит мне в ответ, милая-милая Поппи, – он приложил ладони к моим вискам, закрыл глаза, протяжно свистнул, а затем вновь заговорил.– Ветер, когда ты будешь слышать только его, тогда исчезнут проблемы.

– Ветер не сдует проблемы.

– Конечно, нет. Но ты разучишься их слышать, – он погладил меня по щеке и в одну из таких встреч подарил широкий сплетённый цветной браслет, с двумя вшитыми маленькими пёрышками, что колыхались и щекотали кожу каждый раз, как я шевелила рукой.

Франко любил танцевать, бывало, он прятался за деревом, пока я не вижу его, а потом резко выскакивал и кружил меня.

– Мне семнадцать, – наши темы никогда не касались возраста, поэтому я сказала то, что должна была.

– А мне двадцать девять. Ух ты! – он вытаращил глаза так сильно, как только мог.– Это много для тебя?

– Нет, конечно, нет, – я засмеялась, он делал всё, чтобы добиться моих эмоций.

– Нет? Это прекрасно, потому что цифры не показывают наш истинный возраст, дорогая Поппи. Я был бы сильно огорчён, если бы ты думала по – другому.

Как мне казалось, я никогда не была глупой или неосторожной. Я всегда всматривалась в своё окружение, часто искала подвох, но встретив Франко, я подвоха не ждала. Он стал единственным, кто смог обмануть меня, ведь я верила каждому слову, каждой его мысли, принимая их за истинные. Бледно-васильковые глаза твердили мне: плакать, и я плакала, как зачарованная, не могла остановиться. Эти же глаза просили моего смеха и я смеялась, пока живот не разрывало от боли. Я стала понимать это лишь после всего, что случилось, но тогда… Тогда я и представить не могла, какая судьба мне уготована.

Улыбка была словно приклеена к его лицу и лишь однажды я увидела его без неё. Когда на крыльце магазина меня заметила соседка из дома напротив.

– Малена? – грозно спросила она. Растерявшись, я подняла голову.– Тебя бабушка дома заждалась, а ты здесь рассиживаешь со всякими…

– Да, уже иду. Прости, – сказала я Франко и лишь тогда, краем глаза заметила, как его лицо исказила злость.

Я не придумывала, не могла преувеличить. Поворачиваясь к нему спиной, я почувствовала страх. Мурашки пробежали по коже. Не знаю, что это было. Шестым чувством, предупреждением. Невидимым сигналом об опасности. Невидимым, но ощутимым на подсознательном уровне. Что-то в его лице в тот момент показалось мне диким. До ужаса сумасшедшим, но до ужаса привлекательным.

***

– Я не для того выпускаю тебя из дома, чтобы ты шаталась со всякими попрошайками и преступниками! – кричала бабушка, после доноса соседки.

– С преступниками? Он не преступник и он не попрошайка, твоя подруга явно слепа, если утверждала обратное.

– Не говори так со мной, Малена, – я закрыла дверь в комнате на замок, но всё равно стояла, прижавшись к ней спиной, пока бабушка со всей силы стучалась ко мне.– Он ведь и старый для тебя, малютка, – она молила открыть дверь, убеждала, что успокоилась и просто спокойно поговорит, но мне не было дело до её слов, я беспокоилась лишь о том, как слова соседки могли задеть Франко.

Я вспоминала его лицо и мурашки пробегали по коже. Самое страшное – это увидеть всегда счастливого, спокойного и доброго человека в гневе. К несчастью мне отчасти удалось застать эту картину, пусть он и молчал.

Я ходила к магазину каждый день, топталась у лестницы, искала его лицо среди покупателей. Я ещё не понимала того, что привязалась. Мне не хватало его лёгкости, он был похож на человека, что смог бы проводить меня в будущее.

– Ты потерялась, – как то сказал он. Мы сидели у фонтана, на этой серой перекладине, брызги воды попадали на нас. На площади полным полно людей, никто не знал нас, никто не смотрел.

– Что значит потерялась?

– Это значит, что ты потерялась. Если хочешь, я могу помочь тебе… найти себя.

– Всё не так просто, – я посмеялась тогда, но он выглядел серьёзным, смотрел прямо в глаза, будто не моргал. Он положил тяжёлую руку на плечо.– Ты не должен возиться с моими проблемами.

– А что если я хочу этого?

Первый человек, что произнёс такие слова. Первый, кто позаботился. Я почувствовала себя нужной, не смея сомневаться в искренности его слов. Но сейчас он пропал. Однажды я приходила к трейлерному парку вечером, надеясь увидеть хотя бы один огонёк из чьего-нибудь окна. Но кругом пустота. Лишь ветер загонял меня обратно домой, как и настойчивые звонки бабушки на мой телефон.

Тогда я решила, что это конец. Помню, как несколько ночей проплакала в подушку, к утру она была мокрая насквозь, а глаза распухшие.

– Мне не нравится, что с тобой происходит, Малена.

Бабушка села на мою кровать, она не знала ни о чём. Я говорила ей, что не видела Франко давно, но она не верила мне, а если и верила, то считала, что он совсем запудрил мне мозги.

– С чего ты взяла, что со мной что-то происходит?

– Я чувствую, а ты знаешь, что чуйка меня никогда не подводила. Ты всё ещё страдаешь по этому попрошайке в обносках?

– Нет. Даже не думаю об этом.

– Не верю, – единственное, что сказала она, а затем вышла из комнаты.

Помню, что был самый конец июля. Вечер. Я накрасилась, плохо, но как умела. Выбрала платье с разрезом на подоле, в нём я казалась старше, чем есть на самом деле. Зеркало лгало, я не чувствовала себя такой, какой оно показывало меня. Бабушка обещала, что сегодня мы сходим в кино. Просила одеться к десяти. Она часто заглядывала ко мне в комнату, спрашивала о моём настроении, улыбалась и вновь закрывала дверь. А когда я вышла из своей комнаты, надушилась одними из её дорогих духов, она встала в дверном проёме и сложила руки на груди.

– Я всегда знала, что из тебя вырастет та ещё красавица, – я нахмурилась, она не была одета.– И я не ошиблась. Скольким же ты можешь приглянуться…

– Почему ты не готова? Нам выходить через несколько минут.

– Не я пойду с тобой, дорогая, – я присела на край тумбы. Не могла поверить в то, что она говорит.– Помнишь, я обещала, что устрою тебе свидание?

– Не может быть, – тогда я психанула. Хотелось раздеться, залезть под одеяло, заплакать, не знаю, что так огорчило меня. Но она приложила свои руки к моим щекам, как бы останавливая моё рвение.

– Ради меня, прошу, Малена. Сходи и развлекись ради меня. Я волнуюсь за тебя.

И я пошла. Ради неё, ради того, чтобы не запираться ещё одним вечером в четырёх душных стенах моей комнаты. За дверью стоял тот, кто должен был сопроводить меня в кино. Признаюсь, мне было любопытно узнать, как он выглядит. Бабушка открыла дверь, и я услышала ещё не до конца поломавшийся мужской голос. Она позвала меня.

Передо мной стоял парень лет 17. Бледные прыщи россыпью на подбородке. Еле заметная бледная щетина, русые короткие волосы. Взгляд странный, юный. Наверное, такой и у меня был. Мы стояли друг напротив друга, как два испуганных ребёнка, пока он не решился, наконец, позвать меня в машину. Красную, с поцарапанной дверью. Там он сказал, что его зовут Оливер. Я, улыбнувшись, кивнула, моё имя он знал от бабушки.

Мы подъехали к кинотеатру, бледные фонари над машиной, он включил лампочку в салоне, сказал, что я симпатичная. Франко говорил, что я необыкновенная и говорил он не только о внешней красоте. Но Франко здесь не было, и мы прошли в большой тёмный зал. На экране крутилась реклама. Оливер купил попкорн и содовую. Предпоследний ряд, громкие голоса, звуки. Я не могла сосредоточиться на фильме, потому что всё время чувствовала его взгляд на своих коленях. Отпила из трубочки, поставила между нами стакан, хоть что-то, что могло оградить нас друг от друга, но на середине фильма он взял меня за руку. Ладони у него были горячие и липкие. От попкорна. Мне хотелось помыть руки. Он совсем не нравился мне. Много болтал, пусть и шёпотом, но на нас несколько раз шикнули.

Когда закончился фильм, я сказала, что мне нужно в уборную. Холодный свет, большое зеркало, помятый подол платья. За окнами почти полночь. Я не желала возвращаться и не желала оставаться. Мой внешний вид казался мне чужим, неправильным. Грязный макияж, неправильная помада, дома я и не заметила, что смазала уголок. Платье сильно облегало, бюстгальтер давил. Мне становилось тошно каждый раз, как я вспоминала его изучающий взгляд, словно я статуя, которую хочется осмотреть и потрогать.

– Классный был фильм, – сказал Оливер. Я не знала, что ответить, потому что весь фильм молилась лишь о том, чтобы отсесть.

– Да, классный.

– Может, по мороженому где-нибудь?

– Не знаю, боюсь, что бабушке не понравится, если я сильно задержусь.

– Не переживай, она сказала, что не ждёт тебя сегодня, – он открыл стеклянную дверь, мы вышли на улицу.

Опять ночной город. Яркие фары, прямо нам навстречу. Мы заехали на стоянку возле кафе. Я знала только, что здесь продаются самые дешёвые бургеры. Я посмотрела в зеркало, он сопроводил мой взгляд, опустил его на губы.

– У тебя тут немного размазалось, – неловко дотронулся пальцем, подтёр помаду. Я почувствовала его дыхание, как он приближается, поэтому открыла дверь машины.

– Пойдём?

– Да, конечно, – он почесал затылок и вышел следом. Он был слишком взволнован. Я помню, что всё время сравнивала его с кем-то, намерено пыталась найти недостатки и у меня получалось. Я ликовала, когда цеплялась за новое несовершенство, будто доказывала что-то себе.

Когда принесли наш заказ, он рассказал о том, что осенью вернётся в школу, последний год перед колледжем. Рассказывал, как на прошлых выходных был на вечеринке. Говорил о том, как любит футбол и жить не может без скейта. После того, как он поболтал о себе, спросил, не буду ли я доедать свой заказ и забрал мой недоеденный гамбургер.

Под столом я постоянно включала телефон, смотрела на время. В кафе были люди, несколько за круглыми столиками у окон и одна пара сидела за барной стойкой, они пили коктейль из одного высокого стакана, у каждого своя трубочка. Нерасторопный официант понёс на выход два небольших пакета, колокольчики над дверью зазвенели. Спустя несколько минут он вернулся обратно, уже без них, Оливер подозвал его и расплатился.

Мы вышли из кафе, на стоянке появились ещё машины, у одной багажник был открыт, внутри старые, но какие-то знакомые вещи, а вокруг никого. Только фонарь и заведённый мотор. Я видела, как Оливер напрягся, посмотрел на меня, когда открыл дверцу со своей стороны.

– Ты чего не садишься?

– Мне нужно выбросить, – в руках я крутила салфетку, которую захватила с собой специально, чтобы найти повод.

– Кинь на заднее сиденье, я потом выброшу, – он улыбнулся.

– Нет, я сейчас приду.

Он сел в машину, включил свет, начал возиться в бардачке. Я бежала прочь, к стене, за которой стоял большой мусорный бак. Телефон в руках, я хотела позвонить домой, но вдруг услышала голоса. Совсем рядом. Всё вокруг сразу показалось таким мрачным, пока я не узнала один из них. И я завернула за угол.

Может, это было случайностью, может судьбой, может наказанием. Но маленький город вновь свёл нас, даже за кирпичными стенами маленького кафе.

Он заталкивал пустые бумажные пакеты в бак. Другой человек что-то шептал ему на ухо, пока не увидел меня. Грязные волосы, просвечивающие сквозь них уши, опущенные густые брови, тёмная щетина. Увидев меня, Франко застыл, я подумала, что он меня не узнал. Пока его глаза не заполнились прежней теплотой, и рукой он прогнал своего друга, тот ушёл к открытой машине.

– Милая-милая Поппи, – тихо сказал он, отряхая руки друг об друга.– Уж не думал, что встречу тебя снова.

– Да, – я засунула телефон в сумку, выбросила салфетку.– Я тоже, – нужно было сказать что-то, чтобы заполнить этот пробел в нашем странном диалоге. Но я не могла. Так долго ждала и так долго представляла нашу встречу в голове, что просто растеряла все идеи и всю свою слабую уверенность.

– Что ты делаешь здесь?

– У меня свидание, – наверное, в тот момент я хотела вызвать в нём ревность, внутри меня всё ещё была надежда на то, что когда-то между нами проскочила невидимая искра. Я хотела задеть его, может обидеть. И в этот момент я совсем не замечала, что он не был похож на себя, что он был нервный и раздражённый, что его зрачки были такими огромными, словно стеклянными, ненастоящими. Я не замечала, даже не пыталась. Я просто хотела заставить его ревновать, словно глупая девчонка, которая во всём видит намёки на несуществующую романтику. Он ступил за угол, затем вернулся, улыбаясь.

– С этим сопляком?

– Он интересный, – ответила я в свою защиту. Будто стесняясь своего спутника, будто меня обидело слово сопляк, потому что мы с Оливером ровесники.

– Тогда, хорошей вам ночи, – он подмигнул, собрался уходить. Я не могла его упустить. Сейчас я понимаю, что его отказ от меня мог спасти многое в моей жизни, всю мою жизнь. Ведь он захотел уйти и лучше бы я отпустила. Посмотрела, как он садится в машину, как машина отъезжает, а я возвращаюсь к уже обеспокоенному Оливеру, который отвёз бы меня домой. Но я схватилась за тонкую ткань его рубашки, заставляя остановиться, обернуться.

– Куда ты пропал? – во мне кричал страх одиночества. Я не хотела быть брошенной.– Я искала тебя везде.

– Зачем?

– Чтобы увидеть…

– Разве тебе можно видеться со мной? – он склонился к моему лицу, и я почувствовала его дыхание. Пусть и не свежее, не таящее в себе запах мятной зубной пасты, но слишком приятное, горячее, обжигающее, растекающееся по всей коже.

– Ты про глупую фразу в магазине? – я сбежала, оставила его, словно меня застали на месте преступления. Любой бы посчитал это оскорблением.

– Я просто не хочу создавать тебе проблемы, Малена, – снова моё имя заиграло по-другому, он не двигался. Так и смотрел в мои глаза.

– Мне всё равно на них. На проблемы… – я бы сказала всё, лишь бы удержать. Это было моим отчаянием.

– Тебе всё равно на проблемы? – он засмеялся, отвёл взгляд, я отступила к стене. Франко шагнул вперёд, запустил пальцы в мои волосы. Я кивнула.

– Ты обещал, что поможешь мне…

– Найти тебя, – закончил он фразу.

– Ты обещал.

– И ты будешь сбегать от меня каждый раз, как кто-то застанет нас вместе? – я думала, что чувствую взаимность. Но он умел играть, умел лгать. Он проворачивал это с каждым. Одно и то же, до тошноты.

– Не буду.

– Не будешь, Поппи?

– Нет.

– Если хочешь, чтобы я вернулся и помог тебе – ты должна доказать мне свою верность. Что ты никогда не предашь меня, как предала в магазине тогда.

– Прости.

– Пообещай, – грозно потребовал он приказным тоном, это давило. Я должна была насторожиться.

– Обещаю. Я никогда не предам тебя.

– И твоя семья не станет преградой, – я кивнула.– Они не поймут, Малена, никогда не поймут нас.

– Да, – я глупо соглашалась и соглашалась со всем, что он говорил.

– Они не такие, как мы. Они не позволят тебе жить, не позволят стать свободной.

– Я знаю.

– Ты не должна держаться за них, ты не их собственность. И если ты пообещаешь, что никогда не предашь меня, у тебя буду я. Всегда буду я. И ты всегда будешь выбирать меня, – он остановил руку на моём затылке, обхватил покрепче несколько прядей волос.– Потому что только я смогу помочь, – и я верила в эти слова, свято верила, хваталась за них смертельной хваткой. Ведь я помнила, как менялась рядом с ним, как чувствовала себя другой, лёгкой, не обременённой. И помнила, как мне было плохо, когда я упустила те эмоции, как плакала, не в силах собраться и стать такой же, только без него.

– Я обещаю, Франко. Я обещаю, – после этих слов он поцеловал меня. Я хотела, но не ожидала. Неуклюже дёрнулась, но не отстранилась. Я стояла, как околдованная, в надежде, что он никогда не остановится, но Франко отошёл от меня через несколько секунд.

– Тогда увидимся ещё, – сказал он, стирая со своих губ мою помаду, и ушёл к машине, в которой за рулём его ждал другой человек.

***

Оливер так и стоял посреди парковки. Он выглядел недовольным и взволнованным.

– Ты что так долго? Кто это? – он кивнул на машину, выезжающую на дорогу.

– Один мой хороший друг.

– Хороший друг? – конечно, он не видел нас, но я знала, что он не поверил.– Хорошо, Малена. Тогда поехали?

– Куда? – я всё ещё следила за отдаляющимися красными фарами, не испытывая никакого стыда. Всё ещё была под впечатлением недавнего нежданного сближения.

– Я отвезу тебя домой.

***

Дома свет не горел, я думала, что бабушка спит, но стоило мне скинуть туфли в коридоре, как она вышла из своей комнаты, в халате и с зелёной маской на лице.

– Ты чего не спишь?

– Не спалось, – она улыбалась, изучала меня с ног до головы.– Как вечер прошёл?

– Хорошо, – я не смотрела ей в глаза, она приняла это за стеснение, но я просто не хотела, чтобы она разглядела ложь.

– Целовались?

– Что? – она засмеялась, я тоже.– Нет, боже, упаси!

– Всё в порядке, – бабушка протянула руку, погладила меня по волосам.– Я же вижу, что помада смазана. Когда-то это должно было произойти. Вчера, завтра, год спустя или в сегодняшнюю пятничную ночь, – она выглядела счастливой, думала, что её план удался. А затем, стирая маску салфеткой, сказала: « Я поставлю чайник», – и исчезла в дверном проёме нашей маленькой кухни.

АВГУСТ

С того дня я хранила эту тайну как можно тщательней. Не упоминала Франко в своих дневниках, говорила с бабушкой об Оливере, с которым мы так и не встретились больше. Наверняка он заметила то же, что и бабушка в ту ночь.

– Я так рада, что ты счастлива, – я улыбалась ей, ведь действительно за долгое время была по-настоящему счастливой.

С Франко мы виделись по утрам, по вечерам и по ночам. Чаще всего по ночам. Я выбиралась из дома, со всех ног бежала к парку, чтобы вновь услышать его голос и то, что он пытался внушить мне.

– Разве ты не хочешь жить так, как я? – спрашивал он, когда мы лежали под каким-то деревом. Несмотря на тьму, я не боялась. Франко говорил, что страх создали параноики, это самовнушение и здоровым людям нечего бояться. Мы не умрём, пока не станем одержимыми страхом и сомнениями.

– Хочу, – отвечала я, хоть и не знала, как и где он живёт. Мне нравилась та иллюзия, которой он подкармливал меня изо дня в день. Мне казалось, что он знает всё. Его уверенность передавалась мне.

– Но тебя что-то останавливает.– Он говорил об этих самых сомнениях. Франко твердил, что они не дают нам вкусить жизнь и совершать то, что мы хотим и что должны сделать. Это ограничение. Никто не должен был сомневаться. Ни в чём. Ни в нём, ни в его словах.

– Я, правда, не знаю, что именно…

Бывало, он пропадал на несколько дней. И бывало, возвращался и стучал в моё окно посреди ночи.

– Собирайся, – сказал он однажды, когда я отворила окно.

– Куда?

– Хочу показать тебе, где я живу.

Я собиралась, пока он курил рядом с деревом. Судорожно расчёсывала волосы, искала нужный наряд, хотя он всегда говорил, что одежда ничего не значит. Это просто тряпка, выполняющая свою миссию. Но мне всё равно хотелось выглядеть лучше с каждым разом, когда он видел меня. К слову, на тот момент, он ещё ни разу не прикоснулся ко мне, больше ни разу не поцеловал.

Я вылезла через окно, осторожно закрыла за собой форточку. Он взял меня за руку, выбросил окурок на соседский газон и мы быстро пошли вперёд, почти бегом. Он тянул меня за руку, а меня захватывали эмоции.

Тот самый трейлерный парк, в который я приходила. На этот раз не пустынный и безлюдный. Я увидела небольшие, но яркие язычки костра ещё издали. Мельтешащие в темноте силуэты, свет в окнах. Музыки не было, а может её просто перебивали разговоры. Франко встал позади меня, положил свою голову на мою, и повёл вперёд, сквозь странную, незнакомую мне толпу. Я чувствовала секундную панику, но его руки на талии словно заставляли поверить, что всё будет хорошо. И на самом деле, мой страх перед этими людьми был напрасным. Они все были такими же, как я. И такими же, как он.

Именно в эту ночь он попытался познакомить меня с остальными.

– Это Малена, – гордо сказал он, подталкивая меня вперёд. От огня несло жаром, я руками перебирала подол юбки.– Она хочет стать частью нас всех, – я не до конца понимала, о чём он, я просто осматривала каждое изучающее меня лицо. Много женщин, в основном мои ровесницы, девушки постарше, но ненамного. Были и мужчины, одному мальчишке даже десяти на вид не исполнилось. Я смотрела на их одежду, что мало отличалась от одежды Франко, смотрела на их волосы, сальные, зализанные, распущенные. А потом я видела эту безмятежность на лицах, спокойствие, отстранённость и дружелюбие. Это то, что заставило меня поверить Франко ещё больше.– Мы отказались от всего. От всех этих человеческих бессмысленных ценностей. Мы отказались от всего, что могло ограничить наше мышление. Мы отказались от стереотипов и страхов, от проблем и лишних мыслей, от денег, которые заставляют нас хотеть большего, которые убивают в нас личности. Малена, – он обошёл меня, приложил ладони к щекам, пока мы были окружены толпой, – мы счастливы, потому что мы те, кто мы есть. Мы не живём по чужим правилам, не испытываем зависти и ненависти. Мы любим друг друга, мы уважаем друг друга. И мы помогаем друг другу обрести себя, – и он вновь поцеловал меня, все вокруг заахали, кто-то смеялся, не злобно, а наоборот, словно от радости.

Кто-то касался моей спины, кто-то сидел у самых ног, я помню, как сжалась в тот момент, когда чья-то рука скользнула вверх, под юбку. Я не видела, кто это был, потому что Франко всё ещё держал меня, всё ещё целовал меня. И мне не было противно от того, что я чувствовала вокруг запах пота, чего-то подгорелого, чего-то гнилого. Мне не было противно от того, что руки у него были грязные, щетина колола, и он больно кусал мои губы, словно пытался оторвать кожу. Нервный вздох, когда он отстранился, вновь заговорил, будто понимал, что я без ума от него и его голоса.

– Ты хотела начать жить. Хотела обрести себя так же, как обрёл я. И каждый из этих людей, – он возвёл руку, все подняли взгляды к его пальцам.– Каждый. Каждый готов помочь тебе, принять тебя такой, какая ты есть. Тебе не нужно будет меняться ради того, чтобы удовлетворить чьи-то ожидания. Тебе лишь нужно будет сбросить все те цепи, которые на тебя возвело общество.

– К чёрту общество! – крикнул кто-то из толпы и все засмеялись. Франко улыбнулся, я повторила за ним.

– Ты согласна, – он встал на колено. Всё это мне напоминало грязный, своеобразный спектакль, – стать частью нашей семьи? Ты согласна, – он взял меня за руки, я дрожала. Когда вспоминаю сейчас, становится стыдно от того, что меня смогли обдурить всего парой брошенных фраз и парой коротких поцелуев, – стать частью меня, Малена? – он ждал ответа. Все ждали ответа. Молчали. Словно волновались, словно хотели, чтобы я осталась, хотя они видели меня пару минут.

– Да.

Я ответила и все запрыгали, какая-то девчонка схватила меня и закружила на месте. Мы смеялись, кружились, огонь мелькал перед глазами. На деревянном столике лежала длинная картонка, на которой были куски обжаренного мяса и порезанная огромными кусками картошка. Всё казалось весёлым, не тем, что нужно воспринимать всерьёз или волноваться. Хотелось бы написать, что я была одной из тех, кто что-то заподозрил или не повёлся на данную фальшь, но я не была. Я лишь хотела слышать то, что он говорит, эти заветные для меня слова и фразы, желанные до такой степени, что они затуманили мою голову.

В ту ночь все были не в себе, и я не могла понять почему. У них не было алкоголя, алкоголь стоил денег, но люди вокруг продолжали смеяться, танцевать, несколько человек громко пели и хлопали в ладоши. Франко отвёл меня в один из трейлеров. Света там не было, стояли лишь свечи. Потом я узнала, что они всегда используют свечи, когда темнеет. На полу лежал твёрдый матрас, много старых одеял, которые они вытаскивали из мусорных контейнеров. Когда я села на них, то помню, что вспомнила о бабушке, о том, что она может заглянуть в мою комнату, почувствовать моё отсутствие. Без лишних слов Франко сел рядом и именно тогда произошёл мой первый раз. В старом трейлере, на грязных одеялах и в полутьме.

После всего этого он отвёл меня домой, было тяжело идти, ноги немного дрожали, тошнило, но я не подавала виду. Не зацикливалась на боли. Влезла обратно в своё окно, он помахал мне рукой и ушёл. Словно испарился, ведь когда я выглянула, чтобы посмотреть ему вслед, Франко нигде не было.

***

Я опишу, как это место выглядело днём. На следующий день я вернулась туда, боялась лишь того, что никого не застану, но мои страхи были напрасными. Я не нашла только Франко.

Серые трейлеры, повалившиеся, где-то не было окон, где-то были. Вдоль них протянуты верёвки, на них сушилась одежда, рядом стояло ржавое ведро с грязной водой. Деревянный стол пустой, остатки костра.

– Где Франко? – спросила я у девушки, что закружила меня прошлой ночью.

На её голове тонкие русые косы. Большой цветастый платок, коих у моей бабушки были тысячи, повязан на бёдрах вместо юбки. Грудь прикрывала белая пятнистая ткань, тугой узел меж лопаток. Всё тело в веснушках, всё лицо.

– Он ушёл.

– Куда?

– Он сказал, что достанет нам еду и вернётся, – я собиралась уйти, но внутри меня заиграла какая-то бессмысленная ревность.

– Вы давно знакомы?

– Словно всю жизнь, – улыбаясь, ответила она. Я ждала конкретики, но она пыталась увильнуть от неё.

– Сколько лет?

– Мы не считаем время, Малена, – она запомнила моё имя, я почувствовала неловкость, ведь не знала, как её зовут.

– А сколько тебе лет? – она выглядела как я, может, была чуть старше.

– Франко говорит, чтобы мы не хватались за цифры. За возраст, год, месяцы, даты, время… Я не знаю. Я не считала, – я кивнула, будто поняла, на деле же ни черта я не понимала.– Он говорит, что нам не следует хвататься за имена.

– Почему?

– Потому что они как ярлыки на каждом из нас.

Весь день я просидела на качающемся стуле, смотрела, как все вокруг меня бродят, работают, что-то готовят, возясь в одном из трейлеров. А когда кто-то крикнул он здесь! я поднялась с места, вглядываясь туда, куда бросилась вся толпа. Солнце к тому моменту собиралось садиться, небо розовело. Мне было прохладно, но та самая девчонка, с которой я разговаривала днём, принесла мне старое махровое полотенце, чтобы я смогла укрыть им свои колени.

– Он пришёл! – мимо пробежал мальчишка, один из младших, спрашивать о возрасте было глупой затеей. Я пошла вслед за ним.

Франко стоял, окруженный цепью своей семьи. Он поднимал руки вверх, держал в них два больших бумажных пакета.

– Разойдитесь, а то никто ничего не получит, – он не говорил как-то злобно или раздражёно, от него исходило спокойствие, которое словно по цепочке, передавалось каждому из нас.

Кто-то развёл костёр, все сели вокруг, некоторые спрятались за спинами других, потому что места не хватило. Я сидела впереди, смотрела на то, как Франко зубами отдирает мясо от кости. Руки, щёки блестят от жира. Я не ела, не хотелось, да и было бы странно отбирать их последнюю еду, когда у самой дома полный холодильник. Помню, как та самая девчонка начала разговор.

– Малена спрашивала о моём возрасте, – сказала она, облизывая пальцы. Она обращалась к Франко, тот сразу перевёл взгляд на меня.

– Мы поговорим, – ответил он, улыбнулся и подмигнул.– Мы обязательно поговорим.

В эту же ночь мы отправились бродить вдоль пустой дороги.

– Наша жизнь здесь отличается от той, что за пределами нашего дома. Мы считаем, что возраст, имена, любые характеристики, которые человек сам себе придумывает – всё это лишнее, понимаешь?

– Она назвала это ярлыками, – вспомнила я те самые слова.

– Ярлыки… такое правильное слово. Ведь мы не товар в магазине, мы не та пара букв, которыми нас прозвали в младенчестве. Мы не бомба, чтобы иметь отсчёт и измерять нашу жизнь в цифрах. Мы не принадлежим никому, и никто не принадлежит нам. Мир не имеет времени. Если мы свободны, к чему нам высчитывать его? Скажи мне? – спросил он, взял за руку. Вокруг никого, но я чувствовала рядом с ним безопасность, которую никто мне больше не дарил.

– Я не знаю, – его слова казались мне странными, но, когда в голове я пыталась их оспорить, у меня не выходило. Ни одного логичного объяснения. – Чтобы соблюдать распорядок? – предположила я.– Люди, у которых есть работа, должны подчиняться времени…

– Вот именно, подчиняться. А если говорить не о рабах, а о свободе? Зачем свободным людям знать сколько время? Зачем им знать возраст? Чтобы удовлетворить своё любопытство и знать, сколько лет прошло с того дня, как они выбрались наружу? Это говорит не о свободе. Ты чувствуешь себя свободной, когда каждый второй называет тебя по имени, которое ты не выбирала? Которое навесили на тебя родители или другие люди?

– Но у всех есть имена… – мои отрицания выглядели глупыми, я пыталась говорить то, о чём не знала.

– Да, у всех есть имена, набор букв, который им присудил кто-то другой. Разве это правильно? Разве не каждый человек индивидуален? Почему ты должна носить до конца своей жизни этот самый набор букв, который есть и у миллионов других людей? Не думаю, что на земле живёт всего одна Малена. Это такой же ярлык. Как и фамилия, – Франко не унимался, положил мне руку на плечо, бывало, останавливался и смотрел прямо в глаза, словно так я лучше его пойму. – С фамилиями всё куда хуже… Они сразу показывают, кому ты принадлежишь. У тебя есть фамилия?

– Конечно.

– У меня нет.

– Нет фамилии? Это невозможно, – я засмеялась, он улыбнулся в ответ, но пальцами сильнее сжал моё плечо.

– Возможно. У меня нет документов. Нет удостоверений. Нет ни одной бумаги, на которой было бы написано, что я принадлежу к кому-то или к чему-то. Фамилия – это рабство, она с рождения показывает, кому ты принадлежишь.