Текст книги "Живое и неживое. В поисках определения жизни"

Часть вторая
Приметы жизни

Кушать подано

Однажды вечером в Таскалусе я познакомился с самкой питона; ее звали Хайди. К трехлетнему возрасту змея уже достигла двухметровой длины, ее мускулистое тело в диаметре было толще, чем бицепс бодибилдера. Питон лежал в террариуме из стеклопластика, свернувшись кольцами и поблескивая под лампами, словно разукрашенный узором из ромбиков темный шланг.

Пока я любовался Хайди, ее хозяин, Дэвид Нельсон, бросил ей живую крысу. Та застыла в углу террариума, но поначалу Хайди как будто не обратила на нее внимания. Вместо этого змея уставилась на Нельсона. С ее предыдущего обеда прошло две недели, и, возможно, она хотела узнать, сколько крыс сегодня в меню[129]129
  О метаболизме змей см.: Diamond 1994; Secor, Stein, and Diamond 1994; Secor and Diamond 1995; Secor and Diamond 1998; Andrew et al. 2015; Larsen 2016; Andrew et al. 2017; Engber 2017; Perry et al. 2019.


[Закрыть].

Нельсон пошел дальше – кормить остальных змей, а Хайди спустя некоторое время лениво развернулась к новоприбывшей. Подергала раздвоенным языком – а затем совершила молниеносный бросок вперед. Ее вялое тело превратилось в боевую ракету.

На верхней челюсти у Хайди была пара длинных кривых зубов. Впечатавшись в крысу головой, змея вонзила их в свою добычу и двумя кольцами обернула тело вокруг крысы. Поверх колец виднелись розовые лапки и торчащий вертикально голый хвост. Между кольцами я различал белое брюшко, которое все еще двигалось в такт дыханию.

Снаружи представляется, будто бы Хайди душит крысу, но ученые подозревают, что на самом деле питоны убивают добычу не так. Та умирает слишком быстро для подобного способа. Возможно, змеи прекращают жизнь своей жертвы, избыточно выдавливая ее кровь в мозг. И вместо последнего вздоха у жертвы происходит последний взрыв[130]130
  Boback et al. 2015; Penning, Dartez, and Moon 2015.


[Закрыть]. Хайдина крыса затихла меньше чем через минуту.

Змея расправила свои кольца и заскользила прочь, словно забыв о трупике животного. Потом как бы нехотя, бочком, вернулась. Оказавшись нос к носу с мертвой крысой, Хайди снова разинула пасть. На этот раз ей пригодились мелкие боковые зубы – чтобы ухватить добычу за голову. Хайди не то чтобы глотала крысу, она, скорее, натягивала на нее собственную голову. Из желез во рту змеи сочилась слюна, смазывая тельце крысы, – так питону легче было натянуть челюсти на плечи и передние лапки зверька. Пасть раздвигалась вширь, увеличивая проход для пищи. Извиваясь из стороны в сторону, Хайди проталкивала крысу в пищевод. Через несколько минут подобных экзерсисов она подняла голову повыше и обратила взор к стеклянной дверце террариума. Змея словно предоставляла публике возможность попрощаться с крысой, прежде чем задние лапки и хвост животного скроются в питоньем нутре.

_______

За исключением людей с синдромом Котара всякий из нас знает, что жив. Благодаря тому что наш мозг настроен на общение, мы обладаем мгновенным интуитивным чутьем на присутствие жизни и в наших собратьях-людях. На других видах это чутье срабатывает хуже, ведь мы не можем поговорить с ними или уловить смысл улыбок, озаривших их мордочки. Но и тут прямо с младенчества мы умеем срезать мысленные пути, например распознаем жизнь по движениям, порождаемым изнутри. Дети в раннем возрасте уже догадываются, что животные, подобно людям, живые, хотя, чтобы усвоить то же в отношении растений, им требуется больше времени. Взрослея, дети не только не утрачивают это внутреннее понимание, но в придачу развивают способность выражать его словами. Если спросить их, откуда им известно, что змея или папоротник живые, они сошлются на ту или иную примету живого – нечто общее для всех живых существ. Получается, что дети – маленькие биологи. А биологи, в свою очередь, великовозрастные дети.

С Хайди я познакомился, когда затеял свои поездки, чтобы пообщаться с такими вот великовозрастными детьми. Каждый биолог, исследующий приметы жизни, назовет вам свой список этих примет. Но некоторые будут неизменно повторяться: метаболизм, сбор информации, гомеостаз, размножение и эволюция. От вида к виду каждая примета может принимать невообразимое разнообразие форм. Однако даже самые крайние варианты обладают глубинным единством.

К примеру, я, в отличие от Хайди, не сумею проглотить крысу целиком, но мне тоже необходимо есть, чтобы выжить. Колибри нужно пить нектар, жирафам – жевать листья с вершин деревьев. Секвойя не поедает других живых существ, но в некотором роде она все же ест, хотя ее пища лишь воздух и солнечный свет.

Эта пища затем претворяется в энергию и плоть. Хайди превращала съеденных ею грызунов в свои мышцы, кишечник, мозг и кости. Секвойи превращают свою пищу в кору и древесину. Вот эти-то превращения и называют метаболизмом (от греческого слова μεταβολή – «изменение»).

Вряд ли кто разбирается в метаболизме питонов лучше биолога Стивена Секора из Алабамского университета. Это он «познакомил» меня с Хайди. Я встретился с Секором у него в лаборатории, и мы поехали из кампуса на восточную окраину города, мимо баптистской церкви Надежды Сиона и мотеля Moon Winx к дому Дэвида Нельсона и его жены Эмбер. «Тойота» Секора свернула на подъездную дорожку Нельсонов как раз в тот момент, когда Дэвид направлялся в свой модернизированный подвал, таща с собой синий термоконтейнер. Нельсон был очень большим и лысым, из-под рукавов его зеленой футболки выглядывали вытатуированные на плечах полосы. Контейнер же был набит дохлыми крысами.

Мы с Секором последовали за Нельсоном внутрь. Бетонный пол подвала был покрыт черными губчатыми матами. Половину пространства занимали снаряды для тяжелой атлетики, на стенах висели плакаты с надписями типа КМП США[131]131
  Корпус морской пехоты США. – Прим. пер.


[Закрыть] или ТОЛЬКО ДЛЯ ФАНАТОВ ТОНИ СТЮАРТА[132]132
  Автогонщик. – Прим. пер.


[Закрыть]. Другая половина подвала была забита поставленными друг на друга ящиками из стеклопластика, которые напоминали опрокинутые набок холодильники. В передней части каждого ящика была стеклянная дверца, сквозь которую можно было разглядеть крупную змею.

Нельсон и Секор стали вынимать змей из ящиков и позволили им ползать у себя по плечам и шее. «Как там мой пусечка?» – спросил Секор питона по кличке Монти. А потом уточнил: «Монти хороший, правда?»

«Конечно», – ласково ответил Нельсон, как будто речь шла о карликовом шпице в гостиной. Однако, общаясь со змеями, Дэвид никогда не терял бдительности. Биолог непрестанно следил за их движениями, хотя и позволял рептилиям трепетать языком у самых своих глаз. «Любая из них может убить вас при случае», – сказал он жизнерадостно.

Секор был заметно ниже Нельсона, однако умел не хуже справляться с могучими животными. Он вырос на коневодческой ферме и полагал, что станет ветеринаром. В колледже одной из его обязанностей было ухаживать за лошадьми, которым провели хирургические операции.

У лошадей есть дурная привычка вскакивать на ноги, еще не отойдя от наркоза, – при этом они спотыкаются и ломают себе конечности. Секор должен был удерживать животных, чтобы те не вставали, пока окончательно не придут в себя. Он садился верхом на шею коня и прижимал его морду руками к полу. Поначалу, слишком еще одурманенные, лошади не могли ему сопротивляться. Затем, набравшись сил, они скидывали «наездника».

«Если лошадь меня сбросила, значит, она уже может вставать», – объяснил мне Секор. Как раз тогда-то, в период конеборчества, Секор и раздумал становиться ветеринаром, а решил поступить в аспирантуру, чтобы изучать змей.

Нельсон же в рабочее время руководил производством автозапчастей на местном заводе. В остальное время был змееводом. В детстве он ловил змей в лесах Алабамы, а едва купив собственный дом, начал разводить их у себя. Нельсон научился купать питонов. Он придумал, как умерщвлять крыс без мучений, смешивая уксус с пищевой содой, чтобы заполнить их контейнер углекислым газом. Он наловчился ухаживать за линяющей змеей так, чтобы ее кожа сходила сплошным чехлом. Он постил фотографии своих питонов и удавов в «Инстаграм» и приносил их на занятия воскресной школы своего прихода, чтобы помочь детям избавиться от неприязни к змеям. «А по вечерам я занимаюсь вот этим», – сказал Нельсон, оглядывая свое змеиное царство.

В подвал спустилась Эмбер – посмотреть на кормление. У нее были светлые мелированные волосы и большие серьги со стразами. Поначалу, рассказывала мне она, ей не особенно нравилось быть женой змеевода. Но все изменилось, когда одна из змей Дэвида заболела. Эмбер, по специальности медсестра, помогала мужу прочищать ноздри змеи, чтобы та могла дышать. Поправившись, змея взяла в привычку нежиться, свернувшись на коленях у Эмбер, пока та смотрела телевизор в гостиной. «Наверное, у меня включился режим мамочки», – говорит она.

С Секором Нельсона познакомил общий друг – на тот момент у Стивена были змеи, которые слишком выросли для его исследований, и он хотел найти для них хороший приют. В итоге Нельсон поставил в свой подвал новые штабеля ящиков, а змеи с помощью Эмбер поменяли свои бывшие бездушные номера, присвоенные им Секором, – AL1, AQ6 и т. п. – на имена типа Хайди или Самсон.

Эмбер полюбила всех рептилий Секора, кроме одной – самца, которого она прозвала Люцифером. «Вы бы слышали, как его называли раньше!» – сказала она.

Секор и Нельсон, оба с висящими на шеях змеями, обсуждали характер каждого животного. Монти, к примеру, добродушно относился к детям. Некоторым змеям больше всего нравились темные углы. Другие научились открывать дверцы ящиков и любили заползать наверх к потолочному вентилятору. Делайла, питон-альбинос, месяцами не ела. По словам Нельсона, «подобное оцепенение нападает на нее ежегодно, зато потом она обжирается».

Дэвид вернулся к своему делу – кормлению змей. Сегодня в меню были крысы, но иной раз в нем бывали и кролики. «С кроликами быстрее, – пояснил Нельсон. – Дал одного, и готово». Иногда ему удавалось достать для самых крупных змей поросят-отъемышей. В дикой природе питоны охотно едят крупную добычу – в половину собственного веса. Известны случаи, когда они заглатывали оленей и аллигаторов.

Из подобных гигантов питоны производят внутреннее топливо. Это то же самое топливо, которое производим мы, которое производят лишайники на вершинах Анд и крабы, ползающие по дну в глубинах Тихого океана. Оно состоит из молекул, образованных атомами углерода, водорода, кислорода, азота и фосфора, эти молекулы называются АТФ[133]133
  Аденозинтрифосфат, его формула C₁₀H₁₆N₅O₁₃P₃. – Прим. ред.


[Закрыть]. Змеи и другие животные синтезируют АТФ в своих клетках, используя сахара из пищи и кислород, которым дышат. Растения сначала с помощью фотосинтеза производят собственные сахара, а затем перерабатывают их для получения АТФ. Некоторые бактерии получают АТФ, утилизируя энергию солнечного света, пока колыхаются на освещенной солнцем поверхности океана. Глубоко под землей другие бактерии производят АТФ, овладев энергией, скрытой в атомах железа.

Как только живые существа накапливают достаточное количество молекул АТФ, они могут начать пользоваться ими в качестве топлива, высвобождая для себя энергию их молекулярных связей. Хайди нужна была эта накопленная в АТФ энергия, чтобы мышечные волокна могли сокращаться и ей бы удавалось ползать по своему ящику. Еще ей необходимо было обеспечить энергией каждый удар своего сердца. Почки питона тоже требовали АТФ – для выведения токсинов из кровотока. А самый большой объем топливных запасов змеи уходил исключительно на то, чтобы поддерживать ее клетки в равновесии.

Клеткам требуется обильный запас ионов калия, так как с их помощью осуществляются многие жизненно важные реакции. Однако когда внутри клетки калия много, то его начинает выталкивать наружу мощная сила. Но если калий просто утечет, то клетка погибнет. Поэтому она закачивает внутрь все новые порции калия, для чего использует молекулярные насосы, которыми утыкана вся ее поверхность. Каждый насос состоит из трех переплетенных молекул белка. Подобно тому как дренажный насос требует подключения к генератору, так и молекулярный насос нуждается в источнике энергии – АТФ. На каждые два атома калия, закачиваемые внутрь, используется одна молекула АТФ. Насосам приходится работать круглосуточно, потребляя огромное количество этих молекул.

Как и у всякого организма, калиевые насосы Хайди живут лишь несколько дней, а затем начинают изнашиваться. Ее клеткам приходится разбирать их, когда они приходят в негодность, и взамен собирать новые – на эту задачу уходит еще больше АТФ.

Инструкции по сборке новых насосов закодированы у Хайди в ДНК. Дезоксирибонуклеиновая кислота – таково название этой молекулы – состоит из двух длинных цепочек, закрученных друг вокруг друга. Конструкция молекулы напоминает винтовую лестницу из миллиардов ступенечек. В ДНК питонов таких ступенечек 1,4 млрд, у нас – более 3 млрд. (Прежде чем вы уверитесь в своем генетическом превосходстве над питонами, примите во внимание, что у лука их 16 млрд.) Каждая ступенька слагается из двух частей, по одной от каждой цепочки. Из этих частей (их называют основаниями) и состоит текст инструкций по синтезу молекул. В алфавите ДНК всего четыре буквы: А (аденин), Ц (цитозин), Г (гуанин) и Т (тимин).

Каждый из трех белков калиевого насоса кодируется отдельным отрезком ДНК – геном. Чтобы построить новый калиевый насос, змеиная клетка доставляет ферменты и другие молекулы к началу каждого из этих генов и прочитывает основания подряд по одному. Получается сокращенная, одноцепочечная расшифровка, которая называется матричной РНК. Эту молекулу быстро подхватывает плавучая клеточная фабрика, которая тоже прочитывает ее основания и строит соответствующий белок. И на каждом этапе его создания клетке снова нужно расходовать АТФ.

Хайди не просто заменяла старые белки на новые. Ее организм еще и рос. Змее было три года, она уже утроилась в размерах с момента своего вылупления, и ей предстояло расти всю жизнь, пока ее будут кормить раз в несколько недель. А на увеличение своих габаритов змее понадобится еще больше энергии. Для создания одной лишь копии своей ДНК клетке нужно расщепить миллиарды молекул АТФ.

Даже для получения энергии Хайди требовалось расходовать энергию. Она тратила АТФ, когда атаковала крыс и душила их. Она нуждалась в АТФ, чтобы синтезировать пищеварительные ферменты, а эти ферменты, в свою очередь, нуждались в АТФ, чтобы расщепить молекулы крысы. Все живые существа сталкиваются с этой дилеммой: они платят метаболическую цену за поддержание своего метаболизма. Но у Хайди, как и у всех остальных змей, проблема обострилась до предела. Жизнь питонов, удавов, гремучих змей и ряда других видов – чередование поста и пиршеств. Они неделями живут без пищи, затем заглатывают дичь целиком и в последующие дни извлекают из нее максимум АТФ.

Эта живая алхимия увлекла Стивена Секора в начале 1990-х гг. В то время науке почти ничего не было известно о том, как змеи переваривают свою добычу. Никто даже не измерял, сколько энергии змея затрачивает на пищеварение. Секор решил это узнать и начал с рогатых гремучих змей, которых наловил в пустыне Мохаве. Он привез их в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, где стажировался после аспирантуры. Исследователь скармливал змеям крыс, а затем сажал их в ящик.

Ящик был сконструирован для измерения уровня метаболизма змеи: сколько энергии она затрачивает в час. Секор исходил из того факта, что стоит змее израсходовать АТФ, как тут же ей потребуется произвести новую его порцию. А для синтеза этой молекулы любому животному нужен кислород. Всякий раз, когда змея в ящике Секора делала вдох, уровень кислорода в окружающем пространстве падал. Время от времени Секор открывал клапан на стенке ящика, вставлял туда шприц и брал пробу воздуха. Уровень кислорода подсказывал ему, сколько АТФ расходует змея внутри.

«За два дня я получил результаты, которые не знал, как объяснить», – сказал он мне.

После того как мы пообедаем, наш уровень метаболизма повышается на 50 %, пока мы перевариваем пищу. Так же дело обстоит у большинства других млекопитающих. Но у гремучих змей в опыте Секора он подскочил в семь раз. Полученный результат побил все известные рекорды по уровню пищеварительного метаболизма. Но и этот рекорд пал, как только Стивен перешел от гремучих змей к питонам. Если он скармливал питону количество крыс, равное четверти питоньей массы, уровень метаболизма змеи подскакивал десятикратно. Некоторых питонов Секор кормил до тех пор, пока они не поглощали столько крыс, сколько весили сами. Их уровень метаболизма возрастал в 45 раз! Для сравнения: когда лошадь от полной неподвижности разгоняется до галопа, ее уровень метаболизма возрастает примерно в 35 раз. Но лошадь не может скакать галопом долго, она быстро выдыхается. А вот питон, переваривая пищу, расходует энергию со скоростью лошадиной скачки на протяжении двух недель.

Теперь перед Секором встала еще более трудная загадка: каким образом змеи умудряются так разогнать свой метаболизм и куда именно они девают всю эту энергию? Путь к ответу лежит через желудок, который вырабатывает соляную кислоту, необходимую при расщеплении пищи. У нас он выделяет несколько порций соляной кислоты в день, поскольку мы приспособлены к регулярным приемам пищи. Но постящийся питон не вырабатывает ее вовсе. Жидкость у него в желудке нейтральна, наподобие воды. Как только Хайди в день моего посещения проглотила первую крысу, ее желудок получил сигнал к обильному выделению свежей кислоты. К тому моменту как голова крысы дошла до конца пищевода змеи, утроба рептилии была уже готова приступить к растворению пищи.

Этот кислотный потоп был лишь одним из множества изменений, которые претерпела Хайди, заполучив крысу. Внутренние органы питона стали расти, чтобы справиться с внезапной пищевой лавиной. Секор установил, что тонкая кишка змеи за сутки удваивается по массе, а похожие на пальцы ворсинки клеток этой кишки удлиняются в шесть раз. Когда полупереваренная крыса поступает в кишечник, он уже готов усваивать глюкозу, аминокислоты и прочие питательные вещества, а затем переправлять их в кровоток. Печень и почки тоже увеличивают свою массу вдвое, готовясь к предстоящей работе – запасать питательные вещества и удалять отходы. А сердце вырастает на 40 % – чтобы перегонять дополнительный груз сахаров и других питательных веществ по всему организму.

Но это открытие еще больше озадачило Секора. У него не было адекватного ответа на вопрос, как же змеи перестраивают свое тело. Их анатомия и биохимия в принципе те же, что у любых позвоночных. У них есть печень, желудок и сердце, устроенные во многом так же, как наши. У них в основном те же типы клеток, что и у нас, – от нейронов до иммунных клеток, уничтожающих патогены. Многие из змеиных генов почти неотличимы от наших – они кодируют те же гормоны, ферменты и нейромедиаторы. Секор заподозрил, что змеи умеют переделывать себя столь радикально не потому, что у них есть необычные гены, а потому, что нашли своим генам необычное применение. Их генетический оркестр использует те же инструменты, что и наш, но играет по другим нотам.

Когда клетки выполняют какую-то работу, будь то борьба с вирусом или же построение костного вещества, они вначале считывают определенные гены, а затем, основываясь на их последовательности, синтезируют белки. Некоторые из этих генов кодируют белки, которые действуют подобно центральному рубильнику: цепляясь к другому гену, они включают его. Эти гены способны, в свою очередь, кодировать следующие рубильники. Регуляторный белок может в конечном итоге запускать сотни генов, синтезирующих тьму белков, которые совместно выполняют сложные задачи. Секор выдвинул гипотезу, что змеи применяют свои регуляторные белки каким-то особым способом. Но, чтобы проверить ее, исследователю понадобилось бы отследить у своих змей активность генов. В начале 2000-х гг., когда Секор стал искать поддержки, генетики говорили ему, что это бесполезная затея.

«Я спрашивал: "Почему бесполезная?", – вспоминал он. – А они отвечали: "Потому что это нереально сделать. Понадобится много-много лет, ибо вам придется выдергивать каждый ген, а затем разбираться, как он работает"».

В 2010 г. Секор наконец нашел генетика, который не отмахнулся от него, – Тодда Касто. В то время Касто занимался в Медицинской школе Колорадского университета секвенированием небольших участков ДНК рептилий. Секор и Касто вместе приступили к делу, собрав команду исследователей для секвенирования полного генома тигрового питона. Завершив работу, они получили в свое распоряжение как каталог генов, так и их карту, которыми можно было руководствоваться в исследованиях. Отныне стало возможным отслеживать активность генов в период перестройки организма змеи для пищеварения.

Касто и Секор принялись собирать образцы мышечной и других тканей питонов, регистрируя в образцах матричную РНК, которую производили клетки. Они сверялись со своим каталогом и сопоставляли найденную мРНК с генами в геноме питона. Секор и его студенты сравнивали активность генов у змей до и после еды, чтобы выявить изменения, связанные с метаболизмом. Исследователи ожидали, что включаться будут два-три десятка генов. Но змеи проворачивали куда более масштабную трансформацию.

Ученые обнаружили, что в течение 12 часов после того, как крыса оказывалась внутри питона, у него включались несколько тысяч генов в самых разных органах. Многие из них работали совместно, активируя метаболические (или, по-другому, сигнальные) пути, известные для множества других видов. Когда змея питается, включаются, например, пути, которые у большинства животных участвуют в процессах роста. Другие связаны с реакцией на стресс. Третьи – с выработкой белков, необходимых для ремонта поврежденной ДНК.

Благодаря активации генов, запускающих сигнальные пути роста, змеи способны увеличивать размер своих внутренних органов, чтобы подготовиться к перевариванию крупной порции пищи. Но образование миллиардов новых клеток за считаные часы может повредить змеям. Клетки растут так быстро, что иной раз производят и испорченные белки – источник клеточного стресса. Подобные молекулы могут болтаться в клетках, повреждая их ДНК. Змеям необходимо исправлять клеточные повреждения, и эта задача еще сильнее повышает метаболическую цену пищеварения.

Следующую неделю или даже две Хайди предстояло переваривать сегодняшний обед. В общей сложности она затратит треть содержащейся в крысе энергии только на то, чтобы ее переварить. Змея будет сжигать топливо так интенсивно, что температура ее тела поднимется. На инфракрасном приборе ночного видения питон будет выглядеть столь же теплокровным, как и живая крыса. Однако это не бесполезная трата топлива, ведь в метаболическом горниле Хайди еще останутся две трети энергии крысы для собственных питоньих нужд. Кровь змеи насытится жирными кислотами в концентрации, смертельной для человека. Клетки всего ее организма усвоят кальций, аминокислоты и сахара, полученные из добычи. Хайди нарастит мускулатуру, кости скелета, запасет новый жир.

А чтобы дожить до следующей крысы, которую даст ей Дэвид Нельсон, Хайди разберет свое телесное оборудование, экстренно созданное для того, чтобы переварить еду. Ее диковинные, включившиеся на время генетические каскады отключатся. Ее органы уменьшатся до прежнего размера. Клетки в кишечнике змеи втянут свои ворсинки. Она извергнет все, что осталось от крысы, – шерстяной валик – и вступит в новый затяжной период полного поста. В основе этого гипертрофированного цикла лежит простая логика, но он столь чужд нашему опыту, что может показаться диким даже маститому ученому. Иногда Секор демонстрировал снимки кишечника некормленых змей патологам. Он указывал на съежившиеся и втянутые ворсинки и спрашивал, что, по мнению врачей, происходит со змеями.

«Ваши животные больны. Они умирают. Их кишечник одолевают паразиты», – отвечали ему.

«Нет, они здоровы», – настаивал Секор.

Исследователь так и не сумел убедить патологов, что перед их глазами всего лишь иной тип метаболизма. «Они просто качали головой и отправляли меня восвояси», – сетует Стивен.

К тому времени, как мы с Секором собрались уходить от Нельсонов, Хайди утихла и улеглась, напоминая небрежно свернутую бухту каната из блестящей биомассы. Я уже с трудом различал бугры в тех местах, где проглоченная ею крыса скользила навстречу пищеварительной утилизации. Нелегко было поверить, что сейчас у питона обмен веществ, как у скаковой лошади. Через несколько дней, когда Хайди закончит усваивать питательные вещества, уровень метаболизма постепенно спадет обратно. Ей еще придется затрачивать немного энергии на то, чтобы поддерживать сердцебиение, перекачивать ионы внутрь и вовне клеток, чтобы еще немного вырасти в длину. Базовый уровень метаболизма питона никогда не опустится до нуля. Однако он будет удивительно близок к этому значению.