Текст книги "Тяга. Всемирная история зависимости"

Бичер вернулся в Коннектикут в 1810 году, убежденный, что с этим нужно что-то делать. Он вошел в церковный комитет и агитировал своих собратьев вступить в зарождающееся антиалкогольное движение, известное как движение за умеренность.

У слова «умеренность» необычная история. То, что американские крестоносцы превратили умеренность в воинственное фанатичное движение за полный отказ от алкоголя[232]232
  Christopher Cook, Alcohol, Addiction, and Christian Ethics (New York: Cambridge University Press, 2006), 77.


[Закрыть] – и движение это оказалось настолько мощным, что распространилось по всему миру, – один из величайших лингвистических курьезов нашего времени. Аристотель и Платон определяли умеренность как сдержанность, равновесие, гармонию. Христианские мыслители, к примеру Августин и Фома Аквинский, относили умеренность к четырем кардинальным добродетелям. У евреев и ранних христиан в целом не было проблем с алкоголем. Как и стоики, Святой Павел осуждал пьянство, однако, по его мнению, вино, творение Божье[233]233
  1 Cor. 5:11, 6:10; Gal. 5:19–21; 1 Tim. 4:4.


[Закрыть], было по своей природе хорошим напитком и прекрасно подходило для умеренного употребления. В период борьбы за власть и влияние на раннем этапе развития христианства некоторые мелкие секты призывали к полному воздержанию, однако главенствующая церковь придерживалась мнения, что пить не только допустимо, но и желательно, отказываться от вина – ересь и лишь злоупотребление является грехом[234]234
  Gregory A. Austin, Alcohol in Western Society from Antiquity to 1800 (Santa Barbara, CA: ABC–Clio Information Services, 1985), 44, 47–48.


[Закрыть].

Американские пуритане колониального периода, например Инкриз Мэзер, также проповедовали против греха пьянства, однако в целом приветствовали алкоголь как «доброе творение Господа»[235]235
  Rorabaugh, Alcoholic Republic, 30.


[Закрыть] и, говоря о грехе, имели в виду поведение отдельного человека. Следующее поколение религиозных мыслителей, к которому относился священник и теолог Джонатан Эдвардс, отвергало идею, что алкоголь представляет собой некую непреодолимую силу. В своей работе «Свобода воли» Эдвардс называет причиной пьянства «моральное бессилие»[236]236
  Jonathan Edwards, A Careful and Strict Enquiry into the Modern Prevailing Notions of That Freedom of the Will […] (Glasgow, 1790), 37, https://www.google.com/books/edition/A_Careful_and_Strict_Inquiry_Into_the_Mo/xikqAAAAYAAJ.


[Закрыть] воли.

Как и их предшественники, Бичер и другие первые лидеры движения умеренности в 1810-х не призывали к полному отказу от алкоголя, только к сдержанности в его употреблении. Но даже при столь скромных амбициях Бичеру пришлось проделать огромную работу, чтобы убедить своих собратьев и руководителей их родной Коннектикутской конгрегационной церкви примкнуть к движению. Был сформирован специальный комитет для исследования этого вопроса. Сначала комитет решил, что затея безнадежная, и отклонил предложение, но Бичер не отступил, он ночами при свечах[237]237
  Ian R. Tyrrell, Sobering Up: From Temperance to Prohibition in Antebellum America, 1800–1860 (Westport, CT: Greenwood Press, 1979), 42, 58; Warner, All or Nothing, 40; Lyman Beecher, “Address on the Abuse of Spirituous Liquors,” The Panoplist, and Missionary Magazine United, September 1812, 188–190, https://www.google.com/books/edition/The_Panoplist_and_Missionary_Magazine_Un/RbAPAAAAIAA.


[Закрыть] расписывал аргументы и выступал с пламенными речами о долге церкви наставлять и исправлять пьяниц.

Пока Бичер боролся за свою идею, в стране поднималось всеобщее движение. Незадолго до своей смерти, в 1813 году Бенджамин Раш обратился с речью об умеренности[238]238
  Lender and Martin, Drinking in America, 66–67.


[Закрыть] к влиятельному собранию лидеров церкви в Филадельфии, словно бы передавая эстафету от медицины к религии, которая в то время набирала силу и популярность. Начиналось Второе великое пробуждение: с 1776 по 1845 год количество священников на душу населения утроилось[239]239
  Louis Menand, The Metaphysical Club (New York: Farrar, Straus and Giroux, 2001), 80.


[Закрыть]. Подпитываясь этой энергией, мелкие общества воздержания возникали по всей Новой Англии, пользуясь доводами Раша[240]240
  Joseph Michael Gabriel, “Gods and Monsters: Drugs, Addiction, and the Origin of Narcotic Control in the Nineteenth-Century Urban North” (PhD diss., Rutgers University, 2006), 114.


[Закрыть] об опасности спиртных напитков и рисках хронического пьянства.

К началу 1820-х Бичер стал одним из самых влиятельных священников своего времени, собирая огромные толпы на выездных проповедях. Он почувствовал, что нация наконец созрела воспринять его послание, и он пустил в ход проповедь, написанную когда-то в Ист-Хэмптоне, текст которой он шлифовал более десяти лет.

Около 1826 года Бичер издал «Шесть проповедей о природе, случаях, признаках, пороках и средствах от невоздержанности»[241]241
  Lyman Beecher, Six Sermons […] (Boston, 1827), https://www.google.com/books/edition/Six_Sermons_on_the_Nature_Occasions_Sign/CmpgIP2W5lIC; Lyman Beecher, Autobiography, vol. 2 (New York, 1865), 78. Некоторые второстепенные работы утверждают, что «проповеди» вышли в 1825 году, исторические источники не вполне однозначны. Jack S. Blocker, American Temperance Movements: Cycles of Reform (Boston: Twayne, 1989), 22–23.


[Закрыть]. Сразу после публикации книга стала хитом и важной вехой в деятельности движения за умеренность. И если некогда он призывал лишь к сокращению употребления, то теперь выступил с простым и радикальным требованием полного отказа от алкоголя. (Отметим, что в тот момент опасными считались только дистиллированные спиртные напитки, но не вино, пиво или сидр[242]242
  Rorabaugh, The Alcoholic Republic, 101–102.


[Закрыть]. С развитием движения за умеренность это разделение было упразднено.)

В глазах Бичера алкоголь представлялся слишком опасным в любых количествах, и его необходимо было полностью искоренить из общества. В своих проповедях Бичер описывал, как спиртное подрывает саму способность оценить опасность до тех пор, пока не станет слишком поздно. Невоздержанность начинается с «фальшивой улыбки», а заканчивается неизбежным «укусом змеи». Никакое количество алкоголя нельзя считать безопасным. Кто-то говорил о благоразумном и умеренном употреблении спиртного, но, по словам Бичера, это было все равно, что говорить о «гадюках и змеях, которых мы благоразумно запускаем в наши жилища, чтобы они ползали там для развлечения гостей и на радость нашим детям». Алкоголь был коварным врагом, опутавшим страну и уничтожавшим целые ветви семейных деревьев. Представьте, говорил Бичер, что змея свилась вокруг вашего ребенка, «объяла его тельце своими холодными гибкими кольцами, с каждым вздохом сжимая свою смертельную хватку, как его крики разрывают вам душу, как его выпученные глазки, и предсмертные конвульсии, и простертые в мольбе ручки окрылили бы ваши ноги и придали бы сверхъестественную силу вашим рукам!» Однако «вы можете лишь наблюдать, как одна за другой ломаются косточки, пока агония не прекратится и крики вашего ребенка не заглушит смерть»[243]243
  Beecher, Six Sermons, 105.


[Закрыть]. Если наркотик так безжалостен, то полное воздержание – единственный выход.

Другие сторонники умеренности быстро подхватили эту риторику, описывая алкоголь как разрушительное, развращающее, кипящее, отравляющее, приносящее болезни и не знающее пощады вещество[244]244
  Elaine Frantz Parsons, Manhood Lost: Fallen Drunkards and Redeeming Women in the Nineteenth-Century United States (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2003), с. 1510–1514 из 3566, Kindle.


[Закрыть]. Они рассказывали истории одержимости, основанные на представлении о том, что алкоголь обладает непреодолимой силой, и в этих историях само спиртное и невоздержанность представали демонами. Не только сам напиток, но и состояние, которое он вызывает, воспринимались как нечто единое: бес проникал в организм и становился «исполинским злом» невоздержанности, «неутолимым желанием» и «нравственной погибелью»[245]245
  Beecher, Six Sermons, 8, 26.


[Закрыть] души.

Движение умеренности, вдохновленное Бичером, стало важной вехой в истории Соединенных Штатов. Всего за несколько десятилетий безвредное «творение Господа» превратилось, говоря словами популярного преподобного, проповедовавшего вскоре после Бичера, в «ядовитую тварь». Алкоголь представляли в виде Сатаны, чьи следы «помечены кровью»[246]246
  John Marsh, Putnam and the Wolf […] (Hartford, CT, 1830), 10–11, https://books.google.com/books?id=DvYoAAAAYAAJ&pg=PA10. «Сатана в Эдеме. И если не остановить его разрушительные действия, наши благотворительные учреждения закроются, наши святыни будут оставлены, наши прекрасные поля превратятся в пустыню».


[Закрыть], в виде угрозы новой стране и ее с трудом завоеванной свободе. Позднее социологи назовут эту концепцию «демонического зелья» фармакологическим детерминизмом[247]247
  Craig Reinarman, Harry G. Levine, “Crack in Context: Politics and Media in the Making of a Drug Scare,” Contemporary Drug Problems 16, no. 4 (Winter 1989): 535–577. См. также Bruce K. Alexander, Linda S. Wong, “The Myth of Drug-Induced Addiction,” BruceKAlexander.com, последнее обновление в июне 2010, https://www.brucekalexander.com/articles-speeches/demon-drug-myths/164-myth-drug-induced.


[Закрыть], который определяется как идея, что определенный наркотик может обладать уникальными свойствами, вызывающими привыкание и «порабощающими», детерминирующими человеческое поведение в силу свойств самого вещества. В 1835 году вышел памфлет «Винокурня Дикона Джайлза», который прекрасно иллюстрирует такое представление: в нем мы видим, как демоны производят и запечатывают бочки[248]248
  George Barrell Cheever, The Dream, or The True History of Deacon Giles’ Distillery […] (New York, 1848), 18, https://www.google.com/books/edition/The_Dream_Or_The_True_History_of_Deacon/CTMMAQAAMAAJ.


[Закрыть] с этикетками «нищета», «болезни» и «смерть». Очень скоро эта ключевая идея движения за умеренность воплотилась в новом названии алкоголя: «демон ром».

Мечта Бенджамина Раша о нации трезвенников начинала казаться все более реальной, «империя привычки» пошатнулась. Проповеди Бичера положили начало организованному и популярному движению за отказ от алкоголя, обеспечив переход от идеи умеренного потребления к идее тотального воздержания.

Бичер призывал к активной пропаганде на местах: просветительским кампаниям и основанию местных обществ воздержания, которые должны были убедить людей перестать пить и способствовать более масштабным переменам. И его ожидания оправдывались. К 1825 году в стране существовало более 5000 местных обществ, в которых состояло приблизительно 1,25 миллиона человек, то есть почти 10 % населения. К 1835 году более двух миллионов человек[249]249
  Lender, Martin, Drinking in America, 71; Kobler, Ardent Spirits, 56; Blocker, American Temperance Movements, 22–23; Campbell Gibson, Kay Jung, “Historical Census Statistics on Population Totals by Race, 1790 to 1990, and by Hispanic Origin, 1970 to 1990, for Large Cities and Other Urban Places in the United States,” U. S. Census Bureau, Population Division Working Paper no. 76, https://www.census.gov/content/dam/Census/library/working-papers/2005/demo/POP-twps0076.pdf.


[Закрыть] отказались от употребления крепкого спиртного. Отчасти из-за развития знаний о химии процесса изготовления напитков, отчасти из-за свидетельств реформаторов, которые видели, как пиво и вино приводят пьяниц, вставших было на пусть истинный, к рецидиву, начала стираться разница в восприятии дистиллированных спиртных напитков и ферментированного алкоголя, и движение умеренности стало ориентироваться на полный отказ от любых видов спиртного[250]250
  Blocker, American Temperance Movements, 22–23.


[Закрыть]. Это движение волнами прокатывалось по стране, подталкивая местные власти к запретительным мерам в отношении алкоголя и других наркотиков, вдохновляя аналогичные международные движения и вылившись в конце концов в тотальный запрет на алкоголь, продлившийся более десятилетия. Однако, несмотря на все грядущие изменения, самый кардинальный перелом в американских питейных традициях случился именно в первые годы после выхода проповедей Бичера.

С 1830 по 1840 год количество пьющих американцев уменьшилось почти вдвое[251]251
  Rorabaugh, The Alcoholic Republic, 223–236.


[Закрыть], что составило самый большой спад в национальной истории – даже больше, чем в период сухого закона в 1920-х. В действительности, хотя мы и называем это раннее движение за умеренность «прогибиционистским» в том смысле, что оно выступало за полный отказ от употребления спиртного, оно не требовало введения законодательного запрета: реформаторы стремились лишь изменить мысли и чувства людей о природе алкоголя. Организации вроде основанного Бичером Американского общества воздержания буквально завалили страну трактатами, памфлетами и отпечатанными проповедями, полными поучительных историй. Популярные деятели искусств подхватили эту идею, и вскоре поток антиалкогольной пропаганды пополнился стихами, романами, пьесами, песнями, руководствами, картинами и графическими рисунками, которые внесли свой неоспоримый вклад в новое понимание проблем, связанных с алкоголем. Благодаря этим усилиям в национальном сознании сформировался новый важный сюжет: повторяющаяся история о «пьянице» и природе невоздержанности.

В 1843 году Эдгар Аллан По опубликовал рассказ «Черный кот» – историю доброго и милого господина, которого пьянство медленно, но верно превращает в чудовище. Его любимый кот Плутон печально наблюдает, как хозяин становится угрюмым, раздражительным и, в конце концов, агрессивным. Под влиянием «Дьявольского Соблазна» он начинает бить свою собаку, кроликов, обезьянку и даже свою жену. («Но болезнь развивалась во мне – и нет болезни ужаснее пристрастия к алкоголю!») Однажды в ярости он вырезает коту глаз, после чего заливает свой стыд вином. Охваченный «духом противоречия», он вешает кота на дереве рядом с домом. Вскоре демонический двойник Плутона появляется в доме и доводит героя до того, что он убивает свою жену топором. После чего, в духе более известных рассказов По «Бочонок амонтильядо» и «Сердце-обличитель», он замуровывает ее тело в подвале.

К сожалению, при создании этой аллегорической истории По во многом опирался на собственный жизненный опыт. Его старший брат годами страдал из-за алкоголя и рано умер, да и сам писатель большую часть своей жизни боролся с зависимостями. Из-за карточных долгов его выгнали из Виргинского университета, за пьянство его не раз увольняли из журналов, где он занимал должности редактора, и он постоянно отталкивал коллег своими неконтролируемыми запоями. Он даже стал объектом сатиры в вышедшем в 1843 году романе «Уолтер Вульф, или Гибель пьяницы». Шесть лет спустя писателя, грязного, потрепанного и бредящего, нашли то ли в таверне, то ли на улице в Балтиморе. Через четыре дня он умер в больнице[252]252
  Причина смерти писателя – вопрос спорный, но высока вероятность, что это было следствие проблем с алкоголем. Edgar Allan Poe, “The Black Cat,” в кн. Tales (London: Wiley and Putnam, 1845), 38–39; Matthew Warner Osborn, Rum Maniacs: Alcoholic Insanity in the Early American Republic (Chicago: University of Chicago Press, 2014), 169–204; David S. Reynolds, “Black Cats and Delirium Tremens: Temperance and the American Renaissance,” в кн. The Serpent in the Cup: Temperance in American Literature (Amherst: University of Massachusetts Press, 1997), 22–59; J. Gerald Kennedy, “Edgar Allan Poe, 1809–1849: A Brief Biography,” в кн. A Historical Guide to Edgar Allan Poe, ed. J. Gerald Kennedy (New York: Oxford University Press, 2001), 19–59; Jeffrey Andrew Weinstock, “Introduction: The American Gothic,” в кн. The Cambridge Companion to American Gothic, ed. Jeffrey Andrew Weinstock (New York: Cambridge University Press, 2017), 4.


[Закрыть].

И хотя в рассказе «Черный кот» По описывает проблему зависимости наиболее ярко и полно, этой темой пронизаны и многие другие его работы: разделенное «я», постепенное погружение в безумие, мистическая борьба с таинственным, соблазнительным, непреодолимым злом. Всего через пять месяцев после смерти брата По опубликовал один из своих ранних рассказов – «Метценгерштейн». В нем повествуется о беспутном юном аристократе, чье «ни с чем не сообразное пристрастие» к демоническому коню доводит его до безумия и в конце концов смерти.

У По имелись веские причины размышлять об алкоголе, однако его рассказы были лишь каплей в море сочинений о пьянице – новом персонаже американской литературы. Примерно в это время сформировалась удивительно расхожая история об алкоголике, охваченном непреодолимым желанием пить и полностью утрачивающем контроль над собой. Согласно этому «нарративу о пьянице»[253]253
  Parsons, Manhood Lost, loc. 173 of 3566; John Crowley, ed., Drunkard’s Progress: Narratives of Addiction, Despair, and Recovery (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1999).


[Закрыть], если спасение и возможно, то лишь благодаря мощному внешнему влиянию. Центральное место в этом нарративе занимает предсказуемая и неизбежная нисходящая дуга, изображенная на знаменитой литографии 1846 года «Эволюция пьяницы» («The Drunkards Progress»). На ней мы видим мужчину, погружающегося в отчаяние, впадающего в нищету, идущего на преступление и в итоге кончающего жизнь самоубийством, и тут же изображение его жены и ребенка, плачущих на фоне горящего дома. Это была притча о моральной деградации, главной причиной которой стал алкоголь, и она оказалась весьма популярной.

В 1842 году сторонники трезвости поручили Уолту Уитмену написать «Франклина Эванса» – его первый роман и главный бестселлер при его жизни – историю невинного юноши, угодившего в ловушку пьянства. (Уитмен позднее отрекся от этой книги[254]254
  William G. Lulloff, “Franklin Evans; or the Inebriate,” в кн. Walt Whitman: An Encyclopedia, ed. J. R. LeMaster and Donald D. Kummings (New York: Garland, 1998), воспроизведено с разрешения правообладателя https://whitmanarchive.org/criticism/current/encyclopedia/entry_81.html.


[Закрыть], заявил, что написал ее за три дня, будучи пьяным, и назвал ее «проклятой гнилью, гнилью наихудшего сорта».) В 1850 году Герман Мелвилл получил приз[255]255
  Herman Melville, White-Jacket; or, The World in a Man-of-War (Boston, 1850), 166, https://www.google.com/books/edition/White_%20jacket_Or_The_World_in_a_Man_of_wa/fzI2AQAAMAAJ.


[Закрыть] журнала трезвенников за роман «Белый бушлат», в котором он утверждает, что моряки обречены возвращаться на флот: «плаванье следует за плаваньем, и как бы он ни зарекался, исконный враг человека – зеленый змий возвращает его к ендове и к батарейной палубе»[256]256
  Цитаты из «Белого бушлата» даны в переводе И. А. Лихачева.


[Закрыть]. Графический роман Тимоти Шея Артура «Десять ночей в баре и что я там увидел»[257]257
  T. S. Arthur, “The Experience Meeting,” в кн. Crowley, Drunkard’s Progress, 29; Janet Chrzan, Alcohol: Social Drinking in Cultural Context (New York: Routledge, 2013), 75–76.


[Закрыть] об ужасающих последствиях пьянства стал второй по популярности книгой той эпохи, уступив лишь «Хижине дяди Тома». Многие популярные пьесы в американских театрах в XIX века были основаны на подобных историях, кульминацией которых становились длинные сцены, наглядно иллюстрирующие течение белой горячки[258]258
  Osborn, “The Pursuit of Happiness,” in Rum Maniacs, 147–184.


[Закрыть].

Страна, насквозь пропитанная алкоголем, теперь была насквозь пропитана еще и устрашающими историями о пьяницах. Один исследователь подсчитал, что в 1830-х годах 12 % всех американских романов[259]259
  James D. Hart, The Popular Book: A History of America’s Literary Taste (New York: Oxford University Press, 1950), 108.


[Закрыть] так или иначе затрагивали тему трезвости. Один критик в 1837 году сетовал на «избитость» сюжетов[260]260
  Knickerbocker, or New York Monthly Magazine, May 1837, 512, цит. по Elizabeth Ann Salem, “Gendered Bodies and Nervous Minds: Creating Addiction in America, 1770–1910” (PhD diss., Case Western Reserve University, 2016), 89.


[Закрыть] и на то, что «литературные и церковные бездарности» дискредитируют жанр литературы о трезвости, так как не могут породить ни одной оригинальной идеи.

Эти вездесущие истории были необычайно эффективны: они распространили повсеместно идею о том, что поддаться «дьявольскому соблазну» значит уничтожить себя, все больше теряя контроль над своей жизнью. Все эти произведения были построены на фармакологическом детерминизме в духе Бичера: алкоголю приписывалась разрушительная сила. Американский народ, еще недавно подверженный массовому пьянству, в большинстве своем уверовал, что алкоголь представляет собой грозную и неотвратимую опасность[261]261
  Alexander, Wong, “Myth of Drug-Induced Addiction”; Harry Gene Levine, “The Alcohol Problem in America: From Temperance to Alcoholism,” British Journal of Addiction 79, no. 1 (March 1984): 109–119, https://doi.org/10.1111/j.1360–0443.1984.tb00252.x.


[Закрыть]. Фармакологический детерминизм обладает большой силой убеждения, которую можно использовать для различных социальных и политических целей, и он на удивление живуч: спустя целых 150 лет похожая идея о порабощающей силе наркотика была использована в борьбе против крэк-кокаина.

Билл Мойерс, уважаемый журналист, один из самых популярных дикторов новостей в своем поколении, бывший пресс-секретарь президента Линдона Джонсона, сидел в фургоне «штурмового отряда», состоявшего из вооруженных полицейских не при исполнении, и ехал сквозь дождь в крэковый притон в Атланте, чтобы забрать своего сына, Уильяма Коупа Мойерса. Октябрь 1994 года, его сыну было 35 лет, и у него случился очередной срыв в длинной череде рецидивов. «Что изменится на этот раз? К чему цепляться за надежду? Почему, несмотря на все мыслимые возможности и привилегии, это происходит с моим сыном?»[262]262
  William Cope Moyers, Broken: My Story of Addiction and Redemption (New York: Penguin, 2006), 1–4, 300.


[Закрыть] Так думал Билл Мойерс.

Отряд благополучно забрал Мойерса-младшего из притона и поместил в реабилитационный центр. И тут произошло кое-что неожиданное: он навсегда бросил употреблять крэк. Билл Мойерс не мог успокоиться, пока не разобрался в причинах, и в 1998 году выпустил пятисерийный документальный фильм «Мойерс о зависимости: личная история» («Moyers on Addiction: Close to Home»), в котором он предлагал вниманию публики свой ответ. После целого года съемок и интервью с ведущими учеными и чиновниками, формировавшими антинаркотическую политику в 1990-х, Мойерс пришел к выводу, что мозг его сына был «захвачен»[263]263
  Moyers, Broken, 80; “Portrait of Addiction,” BillMoyers.com, March 29, 1998, https://billmoyers.com/content/moyers-on-addiction-close-to-home/; Christopher S. Wren, “Celebrity’s Son: Big Connections and Addictions; Ordeal of Moyers Family Underlies a TV Documentary,” New York Times, March 20, 1998, B1, https://www.nytimes.com/1998/03/20/nyregion/celebrity-s-son-big-connections-addictions-ordeal-moyers-family-underlies-tv.html.


[Закрыть].

В самом начале документального фильма, вкратце рассказав зрителям, что его собственный сын пострадал от зависимости, Мойерс обещает, что «ученые покажут нам, как наркотики захватывают мозг». После этого в кадре появляется МРТ-сканер, и гарвардский ученый Стивен Хайман объясняет, что этот аппарат «способен наглядно показать нам, как в мозгу возникает желание». Использованная Мойерсом яркая метафора дала название второй серии документального фильма – «Захваченный мозг». В ней исследователи описывали, как наркотики «обманывают мозг» и «захватывают» структуры, отвечающие за удовольствие[264]264
  Moyers on Addiction: Close to Home: episode 1, “Portrait of Addiction,” produced by Amy Schatz and Bill D. Moyers; episode 2, “The Hijacked Brain,” produced by Gail Pellett and Bill Moyers; both aired March 29, 1998, on PBS, https://billmoyers.com/content/moyers-on-addiction-close-to-home/.


[Закрыть], чтобы вызвать зависимость.

Идея «захвата», впервые получившая массовое распространение благодаря фильму Мойерса, была ключевым элементом концепции зависимости как болезни мозга. Фильм рассказывал, что и как делает болезнь: в нем приводилось очень подробное описание работы поврежденных мозговых контуров, отвечающих за чувство удовольствия. И на сегодняшний день эта метафора остается самым популярным способом описать зависимость – отчасти потому, что подкрепляет давние стереотипы фармакологического детерминизма, отчасти потому, что сама подкрепляется достижениями нейронауки последних десятилетий.

В 1954 году ученый по имени Джеймс Олдс выяснил, что электрод, вживленный глубоко в мозг крысы, может активировать зону, отвечающую за чувство наслаждения, при нажатии на специальный рычажок, так что животные продолжали нажимать и нажимать на него, отказываясь от еды и сна, что как минимум в одном случае привело к смерти от истощения. Олдс назвал эту зону мозга «центром удовольствия»[265]265
  Kent C. Berridge, Morten L. Kringelbach, “Pleasure Systems in the Brain,” Neuron 86, no. 3 (May 2015): 646–664, https://dx.doi.org/10.1016%2Fj.neuron.2015.02.018. См. также отчет Адама Олтера об этих открытия, для которых он выполнял некоторые первичные исследования со студентами Олдса: Adam Alter, Irresistible: The Rise of Addictive Technology and the Business of Keeping Us Hooked (New York: Penguin, 2017), 56, 328.


[Закрыть]. Его открытие подкреплялось работами ныне почти забытого нейробиолога Роберта Хита, основателя кафедры психиатрии и неврологии Тулейнского университета, который проводил исследования по глубокой стимуляции мозга в 1940–1950-х годах. В серии экспериментов, которые в большинстве своем не соответствовали современным этическим стандартам, он вживлял электроды в мозг пациентов, страдавших шизофренией, склонностью к насилию и даже, в одном особенно скандальном случае, гомосексуальностью, чтобы попытаться провести «конверсионную терапию» через прямое воздействие на мозг. В процессе выяснилось, что один из пациентов за три часа около 1500 раз[266]266
  R. G. Heath, “Pleasure and Brain Activity in Man: Deep and Surface Electroencephalograms during Orgasm,” Journal of Nervous and Mental Disease 154, no. 1 (January 1972): 3–18, https://doi.org/10.1097/00005053–197201000–00002.


[Закрыть] нажал кнопку, стимулирующую определенный участок мозга. Поначалу исследователи зависимости не оценили это открытие должным образом[267]267
  “Conversation with Conan Kornetsky,” interview, Addiction 98, no. 7 (July 2003): 875–882, https://doi.org/10.1046/j.1360–0443.2003.00423.x.


[Закрыть]: не хватало связующего звена между «центром удовольствия» и наркотиками – соответствующее исследование было проведено лишь много лет спустя.

В 1975 году исследователи Рой Уайз и Роберт Йокель опубликовали в престижном журнале Science статью, в которой утверждали, что нашли это связующее звено – некую молекулу под названием дофамин. В то время дофамин еще не был столь известен, как сейчас. Люди слышали, что он как-то связан с болезнью Паркинсона, особенно после выхода в 1973 году книги Оливера Сакса «Пробуждения», однако исследователи даже не знали наверняка[268]268
  Charles A. Marsden, “Dopamine: The Rewarding Years,” British Journal of Pharmacology 147, no. 51 (February 2009): S136–144, https://doi.org/10.1038/sj.bjp.0706473.


[Закрыть], является ли дофамин нейромедиатором (молекулой, которая передает информацию между нейронами). Уайз и Йокель использовали химические блокаторы, или «антагонисты», дофамина, чтобы показать, что дофамин отвечает за удовольствие от амфетаминов. В последующих статьях Уайз выдвинул смелую гипотезу[269]269
  Robert A. Yokel, Roy A. Wise, “Increased Lever Pressing for Amphetamine after Pimozide in Rats: Implications for a Dopamine Theory of Reward,” Science 187, no. 4187 (February 1975): 547–549, https://doi.org/10.1126/science.1114313; Roy A. Wise, “The Dopamine Synapse and the Notion of ‘Pleasure Centers’ in the Brain,” Trends in Neuroscience 3, no. 4 (April 1980): 91–95, https://doi.org/10.1016/0166–2236(80)90035–1; Kent C. Berridge, Terry E. Robinson, “What Is the Role of Dopamine in Reward: Hedonic Impact, Reward Learning, or Incentive Salience?” Brain Research Reviews 28, no. 3 (December 1998): 309–369, https://doi.org/10.1016/S0165–0173(98)00019–8.


[Закрыть], что дофамины отвечают за чувство удовлетворения от еды, секса и наркотиков, поскольку играют ключевую роль в работе «центра удовольствия» в мозге. Научное сообщество приняло это к сведению, однако это открытие не произвело никакого впечатления на широкую публику. Пока десять лет спустя не началась эпидемия крэк-кокаина.

В 1980-х крэк-кокаин породил[270]270
  Craig Reinarman, Harry G. Levine, eds., Crack in America: Demon Drugs and Social Justice (Berkeley: University of California Press, 1997), гл. 1–2.


[Закрыть] очень сильную волну страха перед наркотиками в Америке. В мгновение ока СМИ наводнили материалы о невообразимо мощном новом наркотике, который быстро распространился в бедных кварталах, населенных чернокожими, – так называемых внутренних городах. Видимые признаки распространения крэка среди городской бедноты в совокупности с красочными сюжетами по телевидению рисовали удручающую картину. По всей стране, но прежде всего в городах северо-восточной части США, вечерние новости пестрели впечатляющими кадрами задержаний чернокожих и латиноамериканцев за преступления, связанные с крэком. В 1986 году употребление этого наркотика стало «проблемой года» по версии журнала Time. Рудольф Джулиани, прокурор Южного округа и будущий мэр Нью-Йорка, однажды купил крэк на камеру[271]271
  Reinarman, Levine, Crack in America, 20; Jacob V. Lamar Jr., “Rolling Out the Big Guns,” Time, September 22, 1986, http://content.time.com/time/subscriber/article/0,33009,962371,00.html.


[Закрыть], чтобы продемонстрировать беспредел уличной торговли. В том же году на CBS вышел фильм «48 часов на Крэк-стрит» («48 Hours on Crack Street»), который популярный телеведущий Дэн Разер рекомендовал как окно «в зону боевых действий, в увлекательные два часа реального хоррора».

Имейте в виду, крэк был словно ураган. Люди пускались в многодневные крэковые загулы и не выходили из них, пока у них не кончались деньги или силы. Дилеры коварно эксплуатировали зависимых женщин, которых СМИ прозвали «крэковыми шлюхами». Наркотик было легко производить и распространять, он стоил дешево, поэтому в городах шла жесткая конкуренция между участниками рынка[272]272
  David Farber, Crack: Rock Cocaine, Street Capitalism, and the Decade of Greed (New York: Cambridge University Press, 2019); Roland G. Fryer et al., “Measuring Crack Cocaine and Its Impact,” Economic Inquiry 51, no. 3 (July 2013): 1651–1681, https://doi.org/10.1111/j.1465–7295.2012.00506.x; Eric C. Schneider, Smack: Heroin and the American City (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2013), 193–194.


[Закрыть]. Однако образы, которые транслировало телевидение, не совсем соответствовали реальности, поскольку большинство крэковых наркозависимых были белыми[273]273
  National Institute on Drug Abuse, National Household Survey on Drug Abuse: Main Findings, 1988, DHHS Publication No. 90–1681 (Rockville, MD: Department of Health and Human Services, 1990), 50. See also Marsha Lillie-Blanton, James C. Anthony, Charles R. Schuster, “Probing the Meaning of Racial/ Ethnic Group Comparisons in Crack Cocaine Smoking,” JAMA 269, no. 8 (January 1993): 993–997, https://doi.org/10.1001/jama.1993.03500080041029.


[Закрыть], а в глазах паникующей общественности проблема носила расовый характер.

Газеты, журналы и телеканалы использовали зашифрованные расистские формулировки, которые внушали зрителям, что опасные чернокожие и латиноамериканцы нарушают чистоту и невинность белой Америки. В новостном еженедельнике Newsweek писали, что крэк «уже изменил гетто» и «быстро распространяется по пригородам». В серии резонансных статей[274]274
  Peter Kerr, “Crack Addiction Spreads among the Middle Class,” New York Times, June 8, 1986, https://www.nytimes.com/1986/06/08/nyregion/crack-addiction-spreads-among-the-middle-class.html; Tessa Melvin, “Hearing Called to Explore Use of ‘Crack’ by Teen-Agers,” New York Times, April 27, 1986, https://www.nytimes.com/1986/04/27/nyregion/hearing-called-to-explore-use-of-crack-by-teen-agers.html; Peter Kerr, “Extra-Potent Cocaine: Use Rising Sharply among Teen-Agers,” New York Times, March 20, 1986, https://www.nytimes.com/1986/03/20/nyregion/extra-potent-cocaine-use-rising-sharply-among-teen-agers.html. В редакционной статье 2018 года издание приносит извинения за однобокое освещение проблемы крэка и стигматизацию темнокожих женщин в псевдонаучных репортажах о «крэковых младенцах»: “Slandering the Unborn,” editorial, New York Times, December 28, 2018, https://www.nytimes.com/interactive/2018/12/28/opinion/crack-babies-racism.html.


[Закрыть], опубликованных в The New York Times, звучало предупреждение, что крэк заражает «самые богатые пригороды округа Вестчестер», и в конце концов 8 июня 1986 года вышла леденящая душу передовица под заголовком «КРЭКОВАЯ ЗАВИСИМОСТЬ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ СРЕДИ СРЕДНЕГО КЛАССА» (CRACK ADDICTION SPREADS AMONG THE MIDDLE CLASS).

Дофаминовая гипотеза Уайза, появившаяся десятью годами ранее, внезапно оказалась в центре общенациональной дискуссии о природе зависимости. Врачи и исследователи описывали крэк как супернаркотик, «самый аддиктивный из известных человечеству», который вызывает «почти мгновенное привыкание»[275]275
  Arnold Washton, quoted in “Kids and Cocaine: An Epidemic Strikes Middle America,” Newsweek, March 17, 1986, 58–65.


[Закрыть]. И причиной тому был дофамин: один психиатр писал, что крэк, по всей видимости, «стимулирует самые примитивные контуры мозга, отвечающие за вознаграждение», чтобы «вызвать сильную и неутолимую тягу к наркотику»[276]276
  Mark S. Gold, 800-Cocaine (New York: Bantam, 1984), 78.


[Закрыть]. Он высказывал опасение, что «крэк вызывает компульсивное употребление абсолютно у всех». В 1988 году на передовице The New York Times появилась статья «Эпидемия крэка» (Crack Plague), в которой ученые описывали свои попытки понять природу этой «практически неискоренимой привычки», а эксперты называли крэк «самым опасным наркотиком из всех изученных», от которого «почти невозможно» отказаться из-за его воздействия на дофаминовую систему мозга. Сам Рой Уайз сказал: «Если бы я узнал, что моя дочь выбирает между героином и крэком, я бы предпочел героин»[277]277
  Gina Kolata, “Drug Researchers Try to Treat a Nearly Unbreakable Habit,” New York Times, June 25, 1988, https://www.nytimes.com/1988/06/25/nyregion/drug-researchers-try-to-treat-a-nearly-unbreakable-habit.html.


[Закрыть].

В 1990-х увлеченность медицинских кругов и СМИ дофамином продолжала расти. Новые эксперименты с применением микродиализа показали, что концентрация дофамина в мозгу крыс повышается также при употреблении широкого спектра психоактивных веществ, в том числе опиатов, алкоголя, никотина и кокаина. Эти открытия подкрепили теорию, согласно которой аддиктивные наркотики увеличивают выброс дофамина, а неаддиктивные нет. Развитие технологий нейровизуализации предоставило дополнительные аргументы в поддержку гипотезы о «центре удовольствия». В одной из передовиц Time в 1997 году говорилось, что дофамин – «главная молекула зависимости», и в ярких красках описывалась картина, как дофаминовые нейроны расходятся из области мозга, известной как прилежащее ядро, и влияют на всю нервную деятельность. Эта передовица ссылалась на работу восходящей звезды в нейробиологических кругах, Норы Волков (ныне главы Национального института проблем злоупотребления наркотиками), которая недавно опубликовала резонансное исследование о дофамине в журнале Nature. В ней приводилось объяснение, каким образом наркотики, влияя на выработку дофамина, «захватывают систему вознаграждения в мозге, сформировавшуюся миллионы лет назад».

Концепция «захвата» мозговых контуров оказалась настолько влиятельной, что сегодня слово «дофамин» знают практически в каждом доме по всему миру. Метафора «захвата» используется повсеместно[278]278
  “Biology of Addiction: Drugs and Alcohol Can Hijack Your Brain,” NIH News in Health, October 2015, https://newsinhealth.nih.gov/2015/10/biology-addiction; Howard J. Shaffer, “What Is Addiction?” Harvard Health Blog, June 19, 2017, https://www.health.harvard.edu/blog/what-is-addiction-2–2017061914490; Cynthia M. Kuhn, Wilkie A. Wilson, “How Addiction Hijacks Our Reward System,” Cerebrum (blog), Dana Foundation, April 1, 2005, https://www.dana.org/article/how-addiction-hijacks-our-reward-system/; “Addiction: The Hijacker, Episode 1,” Addiction Policy Forum, posted July 17, 2018, YouTube video, 3:17, https://www.youtube.com/watch?v=MbOAKmzKmJo.


[Закрыть] – от просветительских роликов на ютубе до пресс-релизов ведущих институтов по исследованию зависимости, включая Национальный институт здравоохранения и Гарвардскую медицинскую школу. После двух десятилетий активного обсуждения в СМИ дофамин превратился в синоним удовольствия: «выброс дофамина» в мозгу считается причиной, по которой алкоголь, наркотики, уведомления из соцсетей и бодрящий глоток утреннего кофе приносят нам удовольствие. Биохакеры из Кремниевой долины даже устраивают себе «дофаминовый пост», воздерживаясь от любых действий, приносящих удовольствие, включая зрительный контакт, чтобы «перезагрузить свой мозг»[279]279
  Chris Stokel-Walker, “Is ‘Dopamine Fasting’ Silicon Valley’s New Productivity Fad?” BBC, November 19, 2019, https://www.bbc.com/worklife/article/20191115-what-is-dopamine-fasting.


[Закрыть].

Однако такое представление чрезмерно упрощает действительность. Молекула дофамина играет очень важную роль в формировании зависимости, а также в обучении и другой деятельности, связанной с внутренней системой поощрения, однако ее функционирование гораздо сложнее, чем это обычно изображают. В каком-то смысле популярные истории о дофамине опираются на уровень знаний 1980-х, не учитывая огромный научный прогресс, произошедший с тех пор. Во-первых, дофамин не «молекула удовольствия», он скорее связан с чувством желания, стремления к чему-то, а не наслаждения. После того как это было доказано серией экспериментов в середине 1990-х, даже Рой Уайз отказался от своей гипотезы[280]280
  Ingrid Wickelgren, “Getting the Brain’s Attention,” Science 278, no. 5335 (October 1997): 35–37, https://doi.org/10.1126/science.278.5335.35; Berridge, Kringelbach, “Pleasure Systems in the Brain,” 656–657. В частности, эксперименты показали, что прерывание дофаминовых цепей не мешает получать удовольствие. Мы ссылаемся на высказывание Уайза: «Я больше не верю, что уровень удовольствия пропорционален количеству дофамина, выделившегося в мозгу».


[Закрыть], что дофамин отвечает за удовольствие. Во-вторых, выяснилось, что далеко не все наркотики «затапливают» мозг дофамином, стимулируя соответствующие контуры: Уайз работал в основном со стимуляторами, оказывающими мощное непосредственное воздействие на выработку дофамина, но каннабис и опиоиды, к примеру, не производят такого эффекта[281]281
  Nutt et al., “Dopamine Theory,” 307. Натт упоминает несколько исследований, оспаривающих представление о том, что выброс дофамина играет ключевую роль в эффекте вознаграждения при употреблении опиоидов, хотя имеется одно недавнее исследование, указывающее на значительное высвобождение дофамина в вентральном полосатом теле после введения морфина: Primavera A. Spagnolo et al., “Striatal Dopamine Release in Response to Morphine: A [11C] Raclopride Positron Emission Tomography Study in Healthy Men,” Biological Psychiatry 86, no. 5 (September 2019): 356–364, https://doi.org/10.1016/j.biopsych.2019.03.965.


[Закрыть]. Если они и влияют на дофамин, то опосредованно, воздействуя на вышестоящие цепи, а не на саму дофаминовую.

В концепции «захвата мозга» дофамин выступает в роли «демона рома»: он вроде бы должен объяснить, почему наркотики обладают такой огромной силой[282]282
  Kenneth W. Tupper, “Psychoactive Substances and the English Language: ‘Drugs,’ Discourses, and Public Policy,” Contemporary Drug Problems 39, no. 3 (September 2012): 462–492, https://doi.org/10.1177/009145091203900306.


[Закрыть], будто у них есть собственная злая воля, и потому они вызывают зависимость. Но на самом деле все обстоит не так: зависимость не развивается автоматически в результате употребления. У большинства людей, которые употребляют наркотики, в том числе крэк, метамфетамины и героин, не возникает серьезных проблем[283]283
  Discussed at length in Carl L. Hart, Drug Use for Grown-Ups: Chasing Liberty in the Land of Fear (New York: Penguin Press, 2021), 11.


[Закрыть]. Исследования, длившиеся не одно десятилетие, показали, что лишь у 10–30 % людей, пробующих наркотики, возникают серьезные расстройства употребления. Наркотики как таковые не аддиктивны, они не вызывают зависимость сами по себе.

Наука может быть мощным оружием в руках общественных движений, а научные данные о разных веществах легко передергивать, чтобы поддерживать главенствующие предрассудки. Еще на заре движения за умеренность Бичер в своих «Шести проповедях» рассказывал медицинские байки[284]284
  Beecher, Six Sermons, 12–14.


[Закрыть] о том, что желудок является источником «приятных и болезненных вибраций для нервов» и «бодрости для ума», однако при регулярной стимуляции алкоголем его работа нарушается, возникает вакуум, который «ничто не может заполнить», и развивается фатальная привычка. Религиозные лидеры движения умеренности постоянно прибегали к помощи врачей, приводивших аргументы против алкоголя. В конце XIX века под влиянием этого движения был основан Департамент научного обоснования трезвости, который проверял школьные и университетские учебники и требовал, чтобы в них включали информацию о том, что алкоголь вызывает неконтролируемую зависимость и вреден в любых количествах[285]285
  Thomas R. Pegram, Battling Demon Rum: The Struggle for a Dry America, 1800–1933 (Chicago: Ivan R. Dee Press, 1998), loc. 774–776 of 2089, Kindle; David Hanson, “Scientific Temperance Instruction: Temperance Teachings,” Alcohol Problems and Solutions (сайт), дата обращения 11.02.2021, https://www.alcoholproblemsandsolutions.org/scientific-temperance-instruction-temperance-teachings/; Parsons, Manhood Lost, loc. 154 of 3566.


[Закрыть]. Настоящие научные данные не играли роли – вся информация подгонялась под актуальную тогда концепцию одержимости. Наука привлекалась лишь для подкрепления утверждений, которые казались самоочевидными.

В 1990-х концепция «захвата» аналогичным образом отражала господствовавшие в то время социальные предрассудки. Само слово «захват» намекает на насилие и агрессию. (И отнюдь не случайно, что именно в конце 1990-х в обществе рос страх перед угоном автомобилей, захватом заложников и терроризмом[286]286
  Osama bin Laden, interview by Peter Arnett, “Osama bin Laden Declares Jihad in 1997 in CNN Interview,” CNN, posted May 2, 2011, YouTube video, 1:23, https://www.youtube.com/watch?v=orawG7vt68o; Susan Michelle Gerling, “Louisiana’s New ‘Kill the Carjacker’ Statute: Self-Defense or Instant Injustice?” Journal of Urban and Contemporary Law 55, no. 1 (January 1999): 109–134.


[Закрыть]; в 1997 году Усама бен Ладен дал первое интервью для телевидения, а в Луизиане был принят закон, известный в народе как «Убей угонщика», позволявший водителям стрелять в любого, кого они заподозрят в намерении угнать их автомобиль.) Когда мы наделяем наркотик такой силой, мы демонизируем его и тем самым даем основания для самых жестких законодательных мер; антинаркотическая паника использовалась, чтобы оправдать карательную политику и войну против наркотиков. Как и старый миф об «огненной воде», утверждавший, что коренные американцы особенно уязвимы для алкоголя, эта новая история замалчивала истинные причины проблемы и жестокость методов борьбы с ней.

Эпидемия крэка скорее стала результатом ряда серьезных, взаимопересекающихся факторов, одним из которых было систематическое угнетение зависимых людей. Кварталы чернокожих и латиноамериканцев прозябали в нищете после десятилетий дискриминации и целенаправленного исключения этой категории населения из сферы процветания. Затем, как выяснили вышеупомянутые исследователи Кейс и Дитон, глобализация свободного рынка и безработица сильно ударили по чернокожему населению городов в 1970–1980-х – они стали первыми жертвами изменений в национальной и глобальной экономике. Их проблемы были предвестниками трудностей, с которыми столкнулись белые представители рабочего класса в 2000-х и которые стали основным социальным фактором развития крэковой и опиоидной эпидемий – растущего неравенства[287]287
  Anne Case, Angus Deaton, Deaths of Despair and the Future of Capitalism (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2020), 1–16.


[Закрыть], оставлявшего за бортом менее квалифицированных рабочих.

Концепция «захвата» несет в себе риск дегуманизации. Да, в определенных обстоятельствах она приводит к большему состраданию: она помогла Биллу Мойерсу разобраться в проблемах своего сына, понять, почему у него постоянно случались рецидивы крэковой зависимости. Аналогичным образом журналистка Бет Мэйси в книге «Ломка» («Dopesick») описывает, как в последние годы общественным активистам удалось сформировать более сочувственное отношение к людям с зависимостью благодаря беседам о «захвате свободной воли»[288]288
  Beth Macy, Dopesick: Dealers, Doctors, and the Drug Company That Addicted America (New York: Little, Brown, 2018), 113.


[Закрыть]. Однако это имело свою цену. В одном из выпусков Time за 1997 год, где впервые использовалось слово «захват», на обложке был карикатурно изображен первобытный «рыбочеловек»[289]289
  Nash, “Addicted,” http://content.time.com/time/covers/0,16641,19970505,00.html.


[Закрыть], бездумно заглатывающий пустой крючок. Вероятно, именно поэтому биологические объяснения психических расстройств отдают пессимизмом и безнадежностью: изображая людей пассивным субъектами, полностью порабощенными наркотиком, мы будто низводим их до низших форм жизни.