Текст книги "Семья в кризисе: Опыт терапии одной семьи, преобразивший всю ее жизнь"

Глава 4. ПОНЯТИЕ СИСТЕМЫ

В начале 50-х годов группа исследователей одной крупной психиатрической больницы решила провести наблюдение за поведением пациентов-шизофреников. Считается, что шизофреники живут в своем собственном внутреннем мире «вне контакта с реальностью». Тем не менее, было отмечено, что часто после визита матери пациента его состояние значительно ухудшалось. Исследователей заинтересовало, что происходит между пациентом и его матерью. Очевидно, что в данном случае источником сильного волнения был не внутренний мир пациента. Поэтому исследователи решили в течение некоторого времени понаблюдать за общением пациентов и их матерей в больнице.

Они были поражены увиденным. Пациент не только контактировал с реальностью, он был глубоко вовлечен в замысловатое и тревожное общение с матерью. Одним из самых интересных открытий было то, что взаимодействие происходило на двух уровнях – вербальном и невербальном, – и послания с разных уровней часто противоречили друг другу.

Вот один пример. Сын-шизофреник видит приближающуюся мать и широко улыбается, радуясь встрече. Он раскрывает руки для объятий. Мать позволяет сыну обнять себя, но ей неприятен этот физический контакт и она еле заметно напрягается. И хоть на словах ее приветствие столь же радостно, как и его, сын отстраняется, почувствовав невербальную реакцию. Тогда мать холодно спрашивает: «Что случилось? Ты не рад меня видеть?» Смутившись, сын смотрит на нее отстраненным взглядом.

Сын в этом примере находился в ситуации, которую исследователи назвали «двойной связью», – в ловушке между двумя противоречивыми посланиями. Если бы он ответил на вербальную теплоту, ему надо было бы проигнорировать невербальную холодность. Когда он ответил на невербальное послание, его мать не захотела признать, что такое послание вообще было. Они не могли говорить о двойственности своих отношений, и сын не мог избежать того способа реагирования, который ведет к конфликту. Изменения в его поведении и психике были обусловлены необходимостью справиться с неопределенностью ситуации.

Так исследователи попали в поразительный мир, где поведение больных шизофренией приобретает осмысленность в контексте нарушенного общения матери и ребенка. Это частное исследование выросло в то, что называют семейно-терапевтической школой коммуникаций, а на проблему взаимоотношений матери и ребенка примерно в это же время стали обращать внимание и специалисты, придерживающиеся других теоретических взглядов. «Мы открыли, – говорит Джей Хэйли, один из наиболее проницательных исследователей в области семьи, – что у шизофреников есть матери!» И в течение некоторого времени источник «душевной болезни» искали во взаимоотношениях ребенка с матерью. Один психиатр использовал термин «шизофреногенная мать» – то есть мать, создающая из ребенка шизофреника, – а другой назвал это «извращенной матерью». Матери, понятное дело, были «в восторге» от этого периода в истории психиатрии.

Затем исследователи обнаружили, что нарушения в отношениях между отцом и ребенком тоже заслуживают внимания. Очень часто в таких семьях отцы сознательно отдалялись и не общались со своими детьми, позволяя матерям чрезмерно опекать их. Почему же отцы вели себя столь пассивно и отчужденно? Исследователи не могли с полной уверенностью ответить на этот вопрос, но стало ясно, что, по словам Хэйли, «у шизофреников есть еще и отцы».

И тогда было сделано наиболее важное наблюдение. При изучении семей шизофреников оказалось, что почти в каждом случае в отношениях между родителями долгое время существовали серьезные сложности. Более того, была обнаружена связь между психотическими всплесками «пациента» и циклами супружеского конфликта. По мере того, как ссоры между родителями становятся все сильнее, сын (или дочь) начинает вести себя аномально, и его госпитализируют. После этого супруги прекращают выяснять отношения, чтобы вновь быть родителями «больного ребенка». В действительности у психоза их ребенка было одно вполне практическое следствие: супруги нашли способ уйти от своего конфликта и тем самым разрешили его. Получается, что периодические «заболевания» поддерживают стабильность семьи.

Благодаря этому исследованию ученые начали по-другому видеть семью. Семья стала восприниматься уже не как сборище отдельных людей, а скорее как некая целостность, сравнимая с биологическим организмом. Семья функционирует как единое целое, со своей собственной структурой, ролями и целями.

Иначе говоря: наблюдатели начали рассматривать семью как систему. А что такое система? Ну, наберитесь терпения. Теоретик семейной терапии Линн Хоффман считает: «Вопрос о том, что такое система – очень неоднозначный. Кажется, наиболее распространенное определение таково: образование, части которого изменяются взаимозависимо друг от друга и которое поддерживает равновесие, реагируя на возникающие неполадки». Действительно, неоднозначно: нечто с частями, эти части вступают друг с другом в предсказуемые отношения, создавая, таким образом, некоторую конфигурацию, которая поддерживает стабильность, производя перемены в себе самой.

Возможно, пример, заимствованный у другого семейного терапевта, Пола Вацлавика, немного прояснит, что такое система. Предположим, что мы изучаем популяцию кроликов в одном из западных штатов. После достаточного количества замеров мы замечаем регулярные колебания в кривой распределения численности. Сначала кроликов очень много, затем почти все исчезают. Колебания настолько регулярны, что приходится задуматься об их причине. Чтобы найти ее, мы можем продолжать изучение кроликов, но можем и посмотреть на другие переменные, которые оказывают влияние на размеры популяции.

После тщательного обдумывания мы решаем проследить за изменением численности лис в этой области. И здесь с удивлением находим похожий ритм – за исключением того, что когда кроликов (добычи) мало, то лис (хищников) много, и наоборот. Наконец, мы понимаем, что происходит: когда лисы съедают чрезмерное количество добычи, запасы пищи для них уменьшаются, и их самих в конце концов становится меньше. Уменьшение хищников позволяет популяции кроликов снова увеличиться, а затем число лис опять растет, так как еды для них становится больше. По такой схеме цикл повторяется снова и снова.

На этом примере видно интересное изменение образа мышления, подобное тому, которое произошло во взглядах исследователей на происхождение шизофрении. В обоих случаях был пройден путь от изучения одного человека или одного вида к изучению взаимоотношений, которые влияют на объект исследования. Мы перешли от размышлений об одном виде, кроликах, к рассмотрению цепи взаимоотношений в экологической системе.

Точно так же исследователи в больнице сместили свое внимание с пациента-шизофреника, взятого самого по себе, на модели взаимодействия в семье пациента. Тогда стало ясно, что, подобно колебаниям в популяции кроликов, возникновение тревожных состояний становится гораздо понятней в контексте отношений с внешними силами.

Разумеется, цикл лисы-кролики – лишь часть огромной системы прерии, которая включает почву, погоду, насекомых, других животных и растения этой местности. И семья – значительно более сложная система, нежели треугольник «муж-жена-ребенок». Но их объединяет идея системы, и это очень захватывающая идея.

Понятие системы интересно тем, что дает нам метод рассмотрения большого количества сложных явлений. Всю вселенную, по сути, можно понимать как собрание систем. Во вселенной существуют два основных вида систем: живые и неживые. Неживая – планетная или климатическая система, – не «мертва». Она активна и проявляет то, что в общем смысле может быть названо «поведением». Планеты движутся, атмосферные явления порой очень заметно дают о себе знать. Но между этими неживыми системами, чье поведение часто можно предсказать исходя из законов физики, и живыми системами, в чьем поведении содержится множество неуловимых процессов, существуют огромные различия.

Все системы организованы и поддерживают своего рода баланс или равновесие. В нашей планетной системе существует точный порядок, и ее равновесие поддерживается вполне постижимыми физическими силами. Даже климатические системы поддерживают определенный баланс во времени.

Живые системы тоже организованы, но совершенно по-другому. Посмотрите на очень простой организм – амебу. Это система, но система с четкими границами. Внутри этих границ существует своего рода организация. Эта организация активна, она «работает» над поддержанием собственной структуры. Если амеба встречает враждебный организм или химическое вещество, она может увернуться или попытаться скрыться, чтобы сохранить целостность своей жизни.

Это важная характеристика живых систем, которая пригодится нам при дальнейшем обсуждении: они изменяют поведение на основании информации о своем окружении. Этот механизм, называемый обратной связью, позволяет системе менять свою деятельность, свою структуру, свое направление для достижения собственных целей. Конечно, неживые системы тоже могут действовать по принципу обратной связи; так, система наводки ракет меняет свой курс на основе собранной информации о высоте, скорости и направлении. Но это возможно лишь в том случае, когда подобные системы тщательно запрограммированы людьми.

Это сравнение может показаться натянутым, но понятие системы позволяет сравнить такой простой организм, как амеба, с более сложной системой вроде семьи. И в самом деле, сходство есть: и у семьи тоже есть границы, и внутри этих границ существует организация, над поддержанием которой члены семьи очень активно трудятся. Упомянутые нами исследователи указали на психоз одного из членов семьи как на возможный способ «адаптации» семьи и, соответственно, поддержания ее стабильности.

Важной особенностью систем является иерархичность их организации. Например, можно смотреть на отдельного человека как на систему. Если смотреть «вниз» с уровня этой системы, можно увидеть, что она включает ряд подсистем в порядке убывания по размеру и сложности:

ЧЕЛОВЕК ИЛИ ОРГАНИЗМ

система органов

орган

клетка

молекула

атом

атомная частица

Разумеется, не стоит ограничиваться этой иерархией. Можно взглянуть «вверх» на еще более сложные системы, которые влияют на отдельного человека. Одно лишь рассмотрение некоторых социальных систем, к которым принадлежит индивид, значительно расширяет цепь воздействий:

мировое сообщество государств

союз государств

государство

регион

область

район

город или община

подгруппа в общине (работа, друзья)

расширенная семья

нуклеарная семья

ЧЕЛОВЕК ИЛИ ОРГАНИЗМ

система органов

орган

клетка

молекула

атом

атомная частица

Хотя эта достаточно грубая иерархия систем «оставляет за кадром» многое из того, что влияет на человека (например, погоду или наличие пищи), она показывает перспективу, в которой индивид является частью сложной и развернутой системы влияний. В целом более крупные и сложные системы имеют тенденцию контролировать более мелкие и простые системы. Но влияние движется вверх и вниз по всей цепи, и если мы хотим понять человеческое поведение, то нам нужно интегрировать знания с разных уровней. «Снизу» на индивида влияет, например его генетический код, «работающий» на уровне молекул и атомов. Но на него также влияют выученные образцы поведения в социуме, который нависает над ним и окружает его. И внутри этих двух больших сфер влияния – физической и социальной – существует много других факторов, влияющих на человека.

Замужняя женщина вместе с семьей садится ужинать. Сильная физическая потребность побуждает ее начать кушать. Но существует еще огромное число воздействующих на нее сил – это социальные силы. Ее поведение за столом воспитано в ней обществом; им же продиктовано распределение ролей, в соответствии с которым еду готовила она, а не муж. На нее влияют и другие факторы. Она может злиться на мужа за то, что он опоздал к ужину, и она не разговаривает с ним, хотя знает, что он задержался на работе по уважительной причине. Но ее злость неожиданно остро проявляется в раздражении на пятилетнего сына, который вертится за столом. И муж, и жена могут во время ужина переживать из-за денежных трудностей, думая о повышении цен на продукты. Напряжение за столом может усилить телефонный звонок свекрови, который прерывает еду и усиливает раздражение жены. В конце ужина дочери-подростку звонит ее парень, и она просит освободить ее на сегодня от домашних обязанностей, потому что хочет пойти на фильм, который, как считает мать, можно смотреть только взрослым. Мать уже месяц никуда не ходила по вечерам и глубоко ненавидит то, что сама называет «ролью домохозяйки», и, в конце концов, она выходит из себя.

Может показаться, что обстоятельства, которые раздражают жену и всю семью, не подчинены какой-либо логике. Они настолько назойливы, что жена чувствует, будто ее раз за разом кусают невидимые насекомые. Но если присмотреться поближе, очевидно, что каждое из раздражающих обстоятельств действует на определенном уровне приведенной выше иерархии.

На сегодняшний день самой крупной социальной системой, давящей на семью, является, вероятно, мировая экономика со своей постоянной инфляцией. Но на семью влияют и другие системы: система профессиональной деятельности, подростковая группа, расширенная семья и, конечно, отношения в нуклеарной семье, включающие такие подсистемы, как отношения матери и дочери или отношения мужа и жены. Конфликты в обществе также влияют на семьи. Арабо-израильский конфликт имеет отношение к семье из-за цен на нефть, устанавливаемых арабскими странами, что оказывает значительное влияние на мировую инфляцию. Идеологические споры о роли женщины и роли мужчины, о степени независимости подростков и проблеме цензуры – все эти неразрешенные обществом вопросы вносят свой вклад в конфликты отдельно взятой семьи. Когда мать размышляет, позволить ли дочери пойти в кино, она не может воспользоваться никакими готовыми рецептами, обратиться к сформировавшемуся общественному мнению. Она даже не может обратиться за советом к своему мужу, так как находится с ним в ссоре.

Рассмотрение отдельных конфликтов как системных проблем и как проблем, действующих на разных уровнях, позволяет наблюдателю получить более упрощенную картину и, возможно, определить основные пути преодоления этих трудностей. Например, упомянутая выше семья может разрешить некоторые из возникших за ужином проблем, если станет на время немного менее «открытой системой». Они, скажем, могли бы отключить телефон. Над другими проблемами, вероятно, нужно было бы немного поработать, но и их тоже можно решить, если брать каждую подсистему в отдельности, начиная с наименьшей и наиболее доступной системы: ядерных семейных отношений.

В принципе, системы можно увидеть везде: на работе, дома, в социальном сообществе, в мире в целом. Систему представляет из себя и наше тело, и интриги на работе, и экология сада, и, как мы теперь понимаем, мировая экономика.

Когда видишь, как попытка создать общую теорию систем объединяет интересы представителей разных наук, это впечатляет и вдохновляет. Представьте себе теорию, которая позволила бы науке объединить, скажем, поведение политических систем с движением атомов. До этого, конечно, еще очень далеко, но работа ведется: свой вклад в нее вносят биологи, инженеры, социологи, антропологи, экономисты, математики, физики, химики и многие другие. Ведь у всех этих систем есть что-то общее, и теория систем может стать способом, позволяющим структурировать и соотнести между собой все научные знания.

Мы совершили очень большой скачок: от нескольких психологов, интересующихся семейными отношениями и шизофренией, до общей теории систем. В настоящее время психотерапевты считают общую теорию систем очень полезным теоретическим подспорьем в своей работе, но такой подход возник не сразу и не только на основе изучения некоторых пациентов с диагнозом «шизофрения» и их семей. Исследователи и клиницисты на ощупь и разными путями пришли к идее, что семьи каким-то образом влияют на жизни душевнобольных и к дальнейшему осознанию того факта, что эти семьи ведут себя как системы.

Исследования, разумеется, продолжались, и самые интересные результаты дало изучение шизофрении. Подобно тому, как сон, по Фрейду, – это «столбовая дорога в бессознательное», семья шизофреника стала «столбовой дорогой» в утонченный и порой ужасающий внутренний мир семьи. Именно изучение сложностей семьи шизофреника позволило построить модель скрытых влияний на семью в целом. Но в изучение были включены и другие типы семей, была сделана попытка осветить большое разнообразие вопросов, многие из которых до сих пор не имеют ответа.

Клиницисты тоже начали обращать на семью гораздо больше внимания. Некоторые психотерапевты «открыли» для себя семью только тогда, когда она стала приносить вред их работе. Их опыт был похож на наш с Карлом: когда работаешь с человеком, но ничего не можешь поделать с властью семьи над ним; или когда видишь, как клиент «поправляется» только для того, чтобы продемонстрировать, как семья сводит на нет все его достижения; или когда «успешно» воздействуешь на ребенка, оказавшегося «козлом отпущения», а потом наблюдаешь, как семья втягивает в эту роль другого ребенка; или когда работаешь с клиентом индивидуально и сразу после улучшения его состояния чувствуешь внезапный всплеск отрицательных эмоций в семье. Слишком часто после успеха, достигнутого в индивидуальной психотерапии одного из супругов, следовал развод. Такое знакомство с семейной системой было ярким и болезненным. Психотерапевт знакомился с семьей, вступая в союз с одним человеком или с одной подсистемой в семье, и его буквально затягивало в семейные конфликты. Оказаться захваченным семьей – один из способов получить представление о ее силе, и такие уроки не забываются.

Некоторые клиницисты не смогли смириться с подобными поражениями. Чувствуя могущество семьи, они начинали вовлекать членов семьи в терапевтический процесс. Они полагали, что, получив доступ к семье, будут иметь больше возможностей влиять на нее. Один психиатр встретился с семьей пациента у больничной койки и был поражен тем, что стало происходить между ними. После этого он стал регулярно общаться с этой семьей возле постели пациента. Работник детской психиатрической клиники начал встречаться с матерью и ребенком; а затем, чувствуя, что проблемы между родителями влияют на проблемы ребенка, стал принимать ребенка вместе с обоими родителями. Другой психиатр уже достаточно наслышался о муже своей клиентки и попросил привести его на следующую сессию. Муж пришел, и вскоре врач уже регулярно встречался с супругами. Затем ему надоело слушать только упоминания о детях, и он предложил привести и их. В совершенно разных ситуациях психотерапевты обнаруживали силу семьи и собирали всех ее членов вместе, чтобы быть более осведомленными при столкновении с этой силой.

Эти терапевты не остановились на нуклеарной семье. В настоящее время некоторые психотерапевты работают с «сетями» из тридцати или сорока человек, включая друзей, соседей, расширенную семью, работодателей, предыдущих психотерапевтов, школьных друзей и других людей, связанных с проблемами данной семьи. Но только когда нуклеарная, или наиболее близкая семья, наконец, оказалась вовлеченной в процесс терапии, психотерапевты начали замечать во время встреч какую-то особенную энергетику. И они начали много узнавать о семьях.

Когда психотерапевты и исследователи начали принимать и изучать большое количество семей, их первоначальная реакция была вполне схожей: «Боже, все в семье больны!» По старой привычке они использовали медицинскую терминологию, но сама идея была очень интересной. После недолгого поиска исследователи обнаруживали, что у «совершенного» старшего брата (или сестры) идентифицированного пациента под маской социальной успешности скрывается напряженный и беспокойный подросток. Присмотревшись, они открывали, что жена алкоголика вовсе не является образцом здоровья и добродетели, хотя старается создать такую видимость. Рассматривая семью, один из членов которой обращался за психологической помощью, они находили стрессы, идущие из разных источников и проявляющиеся во взаимодействии разных членов семьи. И это, казалось, не зависело от конкретного запроса клиента или традиционного диагноза. Получалось, что беды приходят не к человеку, а к семьям.

Разумеется, подобный вывод сам по себе значил не много. Он ничего не говорил о причинах этих бед. Несчастные люди происходили из семей, где было много других несчастных людей. Ну и что? Продолжение наблюдений навело на мысль, что причину дисгармонии, по крайней мере, большую ее часть, на самом деле можно увидеть невооруженным взглядом. Она не погребена в глубинных комплексах, в Я и Сверх-Я индивида; и терапевтам вполне под силу ее увидеть. Она лежит в семейной системе: в том, как организована семья, как ее члены общаются друг с другом. Как и в случае с пациентом-шизофреником и его матерью, некоторые ранее загадочные явления начали проясняться, стоило терапевтам обратить внимание на то, что происходит между людьми.

Когда исследователи попытались уточнить, что именно было неправильно, неэффективно или непродуктивно и сосредоточились на этом в большей степени, чем на разделении на «больное» и «нормальное», им пришлось выработать абсолютно новую систему видения людей и новый язык для описания увиденного. Теперь они должны были обращать внимание на то, как организована семья, на имплицитные «правила» и модели взаимодействия внутри нее и на многое, многое другое. В дальнейшем мы рассмотрим этот новый подход к человеку, как составляющую семейного взаимодействия, на примере семьи Брайсов и других семей.

Фокус исследований переместился от индивидуальной динамики к семейному процессу, но при этом остался нерешенным один вопрос. Что же делать с индивидуальным «пациентом», с человеком, чьи трудности впервые привлекли внимание к проблемной семье? Какова его/ее роль? Проще всего было просто назвать этого человека жертвой семейных неурядиц. Идентифицированный пациент считался семейным «козлом отпущения», мальчиком для битья, «Христом» – кем-то, кто согласился открыто страдать, чтобы семья смогла поддерживать свою стабильность.

Даже в таком упрощенном виде эта идея была важна. Чем больше исследователи осознавали ее масштаб, тем больше были шокированы тем, что так долго не видели очевидного: неужели все клиенты индивидуальных психотерапевтов – просто «козлы отпущения» своих семей? Чем больше они всматривались, тем более вероятным это казалось. И хотя, как мы увидим, эта идея была слишком упрощенной, чтобы оказаться полностью верной, до разгадки было уже не так далеко.

Если бы эта идея была верна, если бы каждый человек, проходящий психотерапию, в действительности реагировал на семейные стрессы, тогда – по крайней мере, в идеальном варианте – пациентом психотерапевта всегда должна быть семья. Если проблема – в семье, то именно на семью должно быть направлено внимание терапевта, семья должна быть в фокусе терапии. Для традиционного мира профессиональных психологов, привыкших к работе с индивидуальным дистрессом, это означало бы радикальную перестройку.

Представьте себе психоаналитика, который мысленно пытается разместить на кушетке всю семью своего пациента как голубей на насесте.

Или психотерапевта медицинской ориентации, использующего транквилизаторы, который пытается выписать общий рецепт для всей семьи. (Один из первых семейных терапевтов действительно прописывал успокоительное всей семье, чтобы убедить их, что все они на самом деле являются одним «пациентом».)

Или психиатрическую больницу, которая пытается устроить палаты и организовать работу персонала так, чтобы принимать целые семьи, находящиеся в состоянии «срыва». (Это совсем не шутка; потребность в подобной службе действительно велика, настолько невыносимы порой становятся семейные конфликты. Некоторые больницы действительно предоставляют такие услуги.)

Подумайте о страховой компании, которая пытается ввести в компьютер данные о пациенте, которым является не один человек, а целая семья. «Нет, у него нет ни возраста, ни роста, ни веса, ни кровяного давления. Это семья».

Компьютер: «Введите, пожалуйста, дату рождения. И диагноз».

«Послушайте, это не человек. Это группа. Организация. Система!»

Компьютер: «Дата начала заболевания?»

Или представьте себе центр психического здоровья, в котором семьи проходят психотерапию. Быстро станет очевидным, что ничего чисто медицинского в семейных процессах взаимодействия нет и что сертифицированный социальный работник может достичь здесь большего успеха, чем ориентированный на медицину психиатр, директор этого центра. Почему тогда процессом официально руководит психиатр и почему его зарплата в три раза больше? До тех пор, пока медицинский и немедицинский подходы сосуществуют, сотрудники еще могут это стерпеть. Но если клиника начнет принимать только семьи? Случится ли революция в принятой иерархии? Да, так оно и будет, и кое-где это уже происходит.

Одна из сложностей, созданных семейным системным подходом, состояла в том, что он показал ошибочность понимания человеческих эмоциональных проблем как медицинских проблем, подобных физическому «заболеванию» или связанных с ним. Но это была лишь одна из трудностей.

У психотерапевтов тоже были свои проблемы. Представьте себе комнату, где мало что привлекает внимание, за исключением семьи из восьми человек. Эти люди сидят перед вами, недоумевая, зачем они все здесь, когда проблемы только у Джона, и нетерпеливо ждут, чтобы вы немедленно сделали что-нибудь для исправления ситуации. Вам не остается ничего другого, кроме как вступить в бой с могущественной социально-биологической группой, оспаривая ее разрушительные неверные представления и ежедневные привычки. Действительно, пугающая перспектива.

Вот что сделали в этой ситуации некоторые психотерапевты. Они стали искать помощь: помощь в понимании у любой подходящей теории и помощь в методах у любого подходящего технологического подхода. И, в конце концов, обратились к помощи любого подходящего коллеги как котерапевта. Открытие котерапии, которое совершили Карл с коллегами в Психиатрической Клинике Атланты, оказало принципиальное влияние на развитие семейной терапии, так как, на наш взгляд, сделало психологическую работу с семьей гораздо более комфортной и эффективной. В дальнейшем мы более детально остановимся на котерапии.

Семейная терапия была и остается до сих пор сложной не только для психотерапевта, но и для семьи. Одно дело, когда семья собирается, чтобы ответить на вопросы о бедном Джоне или бедной Мэри. Но когда терапевты начинают рассматривать всю семью не только как часть проблемы, но как саму проблему, тревожность на сессии значительно возрастает.

Представьте себе семью, отец которой всего неделю назад чуть не убил себя, передозировав лекарства, на встрече с психиатром в больнице. Один из детей, отвечая на какой-то вопрос врача, говорит: «Еще три недели назад мы ругались с папой по любому поводу».

Терапевт: «А что произошло потом?»

Ребенок: «Я не знаю. Просто мы все перестали бороться. Наверное, нам надоело все время ругаться с ним».

Терапевт: «Вы решили, что он безнадежен?»

Ребенок: «Может быть».

Терапевт, отцу: «То есть, возможно, семья решила, что вы безнадежны, и вы это почувствовали. А потом вы и сами решили так же и приняли таблетки».

Отец: «Может быть и так. Никогда не думал об этом в таком ключе».

Могла ли семья, безмолвно и сама того не осознавая, решить, что всем будет лучше, если отец умрет? Какой бы ни была проблема, для семьи всегда очень болезненно признавать, что в эту проблему вовлечены они все и что все они в какой-то степени ответственны за свои трудности. Вместе делить хорошие времена легко. Гораздо сложнее вместе разделять ответственность за неудачи.

На развитие семейной терапии до этого уровня потребовалось более четверти века, хотя эта область до сих пор находится в периоде своей юности. Ее младенчество пришлось на начало 1950-х, на годы бурного развития американской экономики, на время, когда – как и сейчас – доля разводов была очень высока и чувствовалась явная потребность в помощи семье. Первые семейные терапевты фактически работали в изоляции, их эксперименты по работе с семьями не встречали особой поддержки или ободрения со стороны коллег. Более того, когда они, наконец, рассказали о своей работе в журнальных статьях и лекциях, то столкнулись с враждебностью и скептицизмом. Психоаналитически ориентированных психиатров особенно возмутила идея встречаться с целой семьей. Вероятно, они интуитивно почувствовали угрозу, которую в перспективе представлял этот подход для медицинского контроля над психотерапевтическим процессом.

Первые семейные терапевты были сильными, независимыми людьми, и они должны были такими быть, так как встречали возражения со всех сторон. Кроме того, они были изолированы друг от друга. По мере того, как эти лидеры начали развивать собственный психотерапевтический стиль и его теоретические основы, вокруг них начали собираться последователи, ученики, закладывались основы местного семейно-терапевтического «клана». Фриц Мидельфорт вел частную практику в Ля Кросс в Висконсине; Мюррей Боуэн обучал психиатров в Джорджтаунском Университете в Вашингтоне; Натан Аккерман создал психоаналитическую программу в рамках центра помощи еврейским семьям в Нью-Йорке. Вместе с Доном Джексоном и Грегори Бейтсоном в Пало Альто работала выдающаяся группа людей, многие из которых впоследствии сами стали знаменитыми – это Вирджиния Сатир, Джей Хэйли и Пол Вацлавик. Карл и его коллеги в Психиатрической Клинике Атланты были среди тех, кто первыми начал работать с семьями. Постепенно эти и многие другие клиницисты, перечисление которых заняло бы слишком много места, нашли друг друга и начали создавать общеамериканскую сеть семейных терапевтов.

В 1960-х годах семейная терапия твердо закрепилась как общенациональное движение. Начали издаваться журналы и книги, повсеместно проводились конференции и семинары. Практиканты и стажеры в сфере психического здоровья (психологи, психиатры и социальные работники), узнав об этом новом подходе, находили, что он отвечает их запросам в поиске клинических навыков. Именно так случилось со мной. В 1968 году мне оставался один шаг до получения докторской степени в области клинической психологии в Университете Северной Каролины. Я посетил факультет психиатрии в Университете Висконсина, чтобы решить, проходить ли мне там годовую практику, что было последним требованием для получения степени. Мне посчастливилось посетить семинар, на котором проводил встречу с семьей Карл Витакер, перебравшийся в Висконсин, чтобы уделять больше времени преподаванию. Сессия показалась мне такой захватывающей, что я в считанные минуты стал энтузиастом семейной терапии.